IV

1. Представьте себе военный гарнизон, затерянный в бескрайних просторах Советского Союза, один из множества – через десять лет после Великой Отечественной войны. Все офицеры, кроме лейтенантов, – бывшие фронтовики. Их дети, кто трех – шести лет, ходят в гарнизонный детский сад. И вот в этом детском саду некоторые мальчики, поодиночке или вдвоем-втроем, иногда рисуют углем свастику на песочнице или заборе.

Они что, тайные малолетние фашисты? Да нет, они воспитаны в абсолютной убежденности, что русские (они же советские) – самые лучшие: храбрые, самоотверженные, сильные, справедливые и победоносные. А фашисты (они же немцы) – самые плохие: жестокие, трусливые, кровожадные, несправедливые и глуповатые. Кино, книжки, обрывки взрослых речей – все свидетельствует об этом. Они гордятся наградами и подвигами отцов и победой своей Родины над гнусным и подлым врагом.

И более того: рисуя свастику, они знают, что делают дело нехорошее, запретное, осуждаемое, заслуживающее наказания. Если их ловят и уличают, они потупливают глаза и молчат, каменеют, никак не в силах объяснить, зачем они это сделали. И выслушивают в осуждение то, что и так отлично знают. И если наказывают – принимают наказание как должное. И совершенно не упорствуют – назавтра назло уличителям рисовать свастики даже не думают.

Если ловят – им стыдно и неловко, их поймали за нехорошим.

Может, они дебилы, дефективные? Нет, нормальные и вполне развитые дети.

1-А. Кстати о птичках. Трудно встретить ребенка, который не прошел бы через опыты детской жестокости. Будь то кошка, цыпленок или паук. С болезненным, азартно-тошнотворно-сладострастным любопытством мучают, увечат, убивают. Удовольствия не получают. В повторяемую привычку не превращают. Вспоминают с содроганием – и однако это внутреннее содрогание, память о кислой слюне под языком и легкой холодно-подрагивающей тошноте под ложечкой, вспоминают с известным удовлетворением. При этом отлично знают, что поступают нехорошо. Свой поступок не одобряют. От взрослых скрывают. Обычно проводят такие опыты в одиночку. Редко делятся даже со сверстниками. Если перед ними и бахвалятся подобным – ощущают, что в этом больше защитного цинизма, напускной бравады, скрывающей под собой самоосуждение и на словах оправдывающей собственную нехорошесть. То есть потребность самооправдаться как аспект бравады.

Запомним этот опыт и будем иметь его в виду.

2. И вот эти дети, несколько повзрослев – уже не 4–6, а 5–11 лет – играют в войну. Делятся на «наших» и «ихних». Самый обычный в течение десятилетий вариант в СССР – на «наших» и «немцев», то бишь «фашистов». Заранее известно, что наши победят, иначе и невозможно, да и на самом деле так ведь было. В фашисты идти никто не стремится, но – надо: делятся, причем наши, конечно, поздоровее будут, получше и многочисленней, и главный лидер всегда среди наших. Наше дело правое, победа будет за нами. Наши способны совершать подвиги, фашисты – нет. Наши готовы на самопожертвование, фашисты обязаны отвечать на допросах и стараться сберечь свою жизнь.

И «немцы» мигом входят в роль. Засучивают рукава, выставляют «шмайссеры», придают зверский вид лицам и позам. И с садистским удовлетворением «расстреливают госпиталь» или «мирное население». Им приятно быть страшными, жестокими, беспощадными. Приятно побыть в шкуре жутких и наступающих немецких солдат, как их показывали в советском кино про сорок первый год.

Это что – гениальная система Станиславского? Или игровое проявление скрытой немотивированной агрессии? И первое есть, и второе есть, но полностью объяснить явление они не могут.

Однако запомним: восьмилетние мальчики ставят себя на место своих страшных (и побежденных в данном случае) врагов, идентифицируют себя с ними – и испытывают от этого острые положительные ощущения. Вот только «положительность» здесь надо оговорить. В общем ощущения желаемые, приятные, но присутствует и оттенок, нотка, прослойка, мазохизма. Вообще они не хотят быть фашистами, навсегда, постоянно – не хотят: да им это и не грозит. Но временно побыть в шкуре страшного врага, причем в тех ситуациях, когда этот враг тебя побеждает, – это довольно отрадно. Манко. На критический момент поменяться с ним шкурами и вкусить своей победоносности и страшности – вместо того чтобы попасть под чужую победоносность и страшность в качестве жертвы. Запомним.

3. Август 1968 года. Нет, не Прага. Норильск, советское Заполярье. Ленинградский сводный студенческий строительный отряд. Две тысячи рыл, зеленая форма, большинство при добытых офицерских ремнях. Работы кончены, наряды закрыты, деньги получены, завтра и послезавтра – на самолеты и домой. В качестве прощальной церемонии районный штаб ССО (студстройотрядов, кто не знает аббревиатуру) придумал факельное шествие. Отметим фамилии факельных криэйторов: Раскин и Элькин. Арийская кровь отсутствует. Связи с НСДАП невозможны.

К вечеру холодает. Порхают отдельные снежинки. Замерзший народишко звереет. Радость окончания работ мешается с отвращением к показухе. Образуется молотовский коктейль: веселье и злость.

Темнеет уже рано. Подровняли колонну по четыре. Команда: «Поджигай!». Факелы – плотная пакля, смоченная скорее всего мазутом, в жестяной защитной розочке на палке. Поджигается тяжело, но горит долго. «Шагом – марш!»

Попытки заставить нас петь советские песни провалились. А вот ножку по центральной улице двухтысячная колонна дала как могла, а смогла неслабо. По-моему, эта магистраль носила традиционное наименование проспекта Ленина.

И вот вдоль да по этому проспекту злобно-оживленная колонна из двух тысяч сплошь комсомольцев и студентов выдала факельное шествие в стиле III Рейха. Молчание носило угрожающий характер. Мы всем видом показывали, что готовы разгромить все встречное и поперечное. Аборигены-норильчане наблюдали с тротуаров в некоторой задумчивости: нас было до фига, и попытки пошутить покрывались злобным хоровым рявканьем: «Ахтунг!!!». Некоторые предполагали, что это, может быть, киносъемка.

До скандирования лозунгов дело не дошло, да их ни кто и не знал. Но время от времени то там, то сям, гремело рубленое: «Айн, цвай, линкс! Линкс! Линкс!» Короче, зрелище выглядело однозначно.

До оргвыводов дело не дошло. Спустили на тормозах, как бы все и нормально. Заострять на этом внимание нашему районному штабу было ни к чему.

Эпатаж? Шутка? Глупость? Игра? Это не объяснения. Слушайте, мы были взрослые люди, девятнадцать-двадцать лет на круг, мы были студенты Ленинграда, и наш коэффициент интеллекта был достаточно выше среднего. И клянусь, что никто из нас не симпатизировал фашизму. Но нам хотелось и нравилось так делать.

Если попытаться сформулировать мотив, то будет примерно так: «Это мы! Мы самые крутые – мы организованы и нас много, и вместе мы круче всех! Можем вломить кому угодно, если что, и мы собою представляем самое сильное, значительное и потенциально опасное, что здесь есть. Мы сильны, молоды и мы всё можем – и сокрушим всё, что попытается встать поперек! И все, кто не мы – ниже, незначительнее, неинтереснее, немужественнее, слабее нас!» Комплекс ощущений вроде вот такого.

Вот что такое настоящий парад, ребята. Чтоб все ощущали грозную стройную мощь и радовались, что эта мощь за тебя, потому что если против – горе врагам ужасное.

А если ты парадируешь в качестве победителя среди придавленных врагов – психологическая мощь такого парада на порядок усиливается. Запомнили?

4. Прилетев в Ленинград и засев в застолье, мы уже никем не сдерживались. «На столах было все, что надо: бутылки, бутылки, бутылки и закуска».

Теплый последний день августа. Открытые окна квартиры на пятом этаже. В комнате – полтора десятка бухих, но твердо держащихся студентов. Со стуком сталкиваются водочные стаканы – и – стоя – оглушительный рев: «Зиг! – хайль!!!» Трижды. Остолбенение внизу во дворе.

Студенты-комсомольцы скалятся, глотают, закусывают. Очень довольны собой. Интеллектуальная элита России. Будущее страны. Надежда и опора. Усраться и не жить.

Фома удивлен, Фома возмущен: неправда, товарищи, это не сон.

Думаю, что громче, чем мы, орали только в мюнхенских пивных в 23-м году. Если кто предположит, что все дело в пьянке, так ему быстро ответят, что что у пьяного на языке, то у трезвого на уме. Или наоборот.

Слушайте, нам было страшно весело. Энергия из нас перла. Нам требовалось максимальных ощущений. Предельного выражения переполнявших нас положительных эмоций. И вот таким пограничным образом мы их выражали.

Орать «Слава КПСС!!!» было не смешно. Глупо. Неинтересно. Бред. Это никому в голову не приходило. Тьфу…

А вот вразрез волны. А вот то, чего как бы нельзя. Нонконформизм, нарушение запрета, совершение максимального действия: чтоб все там внизу, снаружи, присели и рты открыли, возмутились и даже хорошо бы взорвались. А вообще – плевать на всех, главное – что внутри себя вот такое было отношение.

5. Если бы мы жили в государстве с узаконенной фашистской атрибутикой, фиг бы мы так развлекались. Мы бы орали «Рот фронт!» и пели «Интернационал». Молодости особенно остро надо не то, что есть. Учтите, что коммунистическая символика всем уже обрыдла, следовать фальшивым предписаниям было скучно, все в жизни было предопределено, начинался застой, для личных инициатив места оставалось все меньше. Мы этого не понимали еще на уровне формулировок – но в силу той же, еще мало способной к объемному анализу, молодости чувствовали ясно и остро.

Острые сильные ощущения через нонконформизм.

6. Есть такое мнение, что высшее образование в столичном городе, в элитном вузе, морально подпорчивает человека. Эдакая в нем появляется интеллигентская гнильца. Нетвердость в нравственных устоях. Моральный релятивизм как следствие и аспект избыточной информации, усвояемой некритически, как мог бы выразиться какой-нибудь остепененный социопсихолог. Как мог бы, если бы мог. Короче, испортили нормальных ребят вседозволенностью вредных и ошибочных мнений и учений, вот они и заколбасились. Любую гадость умно обоснуют, а надо просто не сметь ее делать, и все. Пожелание, переходящее в заклинание.

Хоросё! Вот вам обычная средняя школа в обычном областном центре. Июнь, выпуск, рассвет, нарядные и даже трезвые десятиклассники с диапазоном оценок в аттестатах. Романтика и вперед проживаемая ностальгия – авансная грусть расставания, так сказать.

Пустынная центральная площадь – имени Ленина, естественно. В середине – памятник. Кому? Да, не Троцкому. По низу памятника – трибуна. В пролетарские праздники областное руководство приветствует с нее демонстрации трудящихся.

Главный спортсмен класса, уже в семнадцать кандидат в мастера по баскетболу (не по шахматам), добрый и незатейливый троечник, влезает на трибуну, простирает правую руку и с не слишком умной усмешкой провозглашает: «Хайль Гитлер!» В ответ на что стоящие внизу мальчики класса также выбрасывают руки и весело подтверждают хором: «Хайль Гитлер!»

Это что – местная ячейка нацистов? Или группа дебилов в увольнении? Да вы что – добропорядочные дети добропорядочных родителей. Ну – развлекаются. Ну – смеются. Вот если бы возглас прозвучал: «Да здравствует Брежнев!» – это были бы дебилы. Или выпускники спецшколы для лишенных чувства юмора. Потому что абсолютно ничего интересного в таком лозунге не было бы.

7. Может, кто уже решил, что я оправдываю и защищаю фашизм. Отнюдь. Я не настолько демократ – я полагаю, что фашизм можно, нужно и необходимо запрещать категорически и во всех формах. Но я решительно против того, что запрет подразумевает ненужность понимания. Более того: запрет без понимания того, что, собственно, запрещается, способен загнать процесс в подполье, создать благоприятные условия для его скрытого бесконтрольного развития и способствовать появлению мучеников идеи, что идею всегда поддерживает и популяризирует.

Осудить не означает отбросить без анализа. Без анализа не то отбросишь и не то оставишь.

Заклинание «Фашизм – это недопустимо» стало общим местом. Без понимания – это такой же конформизм, такая же стадность, как рев толпы «Огня! Еще огня!», или «Собачья смерть троцкистско-бухаринским выродкам!», или «Царизм – тюрьма народов!», или «Распни его!», или «Смерть неверным собакам!», или «Долой капитализм!», или «Долой коммунистов!», или «Аристократов на фонарь!» или – и так далее.

Без понимания – Россия, заплатившая беспрецедентным в истории количеством жизней за победу над фашизмом, сегодня выращивает фашистов собственных – вроде все и против, а они есть.

8. Определимся наконец, о чем мы говорим.

Фашизм (итальянский fascismo от fascio – пучок, связка, объединение) оформился в 1919 году в Италии. Все, что знает обычный человек сегодня об этом фашизме – это Муссолини, он же дуче, и чернорубашечники. Более просвещенный знает об агрессии в Абиссинии и на Балканах; возможно, добавит с вынужденным одобрением, что Муссолини придавил и почти уничтожил мафию. Знают, что была жесткая однопартийная система, диктатура, – уже реже знают, что в программе не было геноцида. Насилие, жестокость, единомыслие, нетерпимость: знаем. Единство народа, счастье и процветание для него же, верность историческим традициям славного прошлого: как бы не знаем. И вообще нам меньше есть дела до фашистской Италии, у нас перед глазами встает гитлеровская Германия.

Национал-социалистическая рабочая партия Германии фашистской себя не считала и не называла. Основой программы было создание достойной жизни для всех трудящихся немцев. Что объявлялось невозможным без борьбы против повсеместного засилья еврейского капитала. Однопартийность, диктатура, репрессирование инакомыслящих. Декларировались чистота нравов, здоровая мораль, укрепление семьи, благо отечества превыше всего – т. е. патриотизм. Превосходство арийской расы: расизм и национализм. Объединение германского народа, возврат заселенных немцами территорий, отторгнутых в результате Первой Мировой войны. Геноцид, захватнические войны. Излагать историю III Рейха здесь подробнее нет смысла – о том написаны библиотеки.

Для обычного человека фашизм выглядит так: черепа на черной форме эсэсовцев, сожжение книг, факельные шествия штурмовиков, погромы, пикирующие бомбардировщики, танковые колонны, фанатизм, беспощадность, истребление евреев, концлагеря, комплекс национального превосходства, дисциплина, организованность, нетерпимость, мракобесие, идеологизация всех сторон жизни, тотальная милитаризация, претензия на мировое владычество. Борьба с безработицей и коррупцией, равенство перед эффективно действующим законом, разрыв унизительных и грабительских международных договоров и прочие возможные плюсы в расхожее понимание фашизма не включаются.

То есть: оперируя термином «фашизм», мы имеем дело не с реальным явлением во всем его объеме, а с символом. Сугубо отрицательным. Если вы не фашист. Вроде бы получается так. А если фашист? Тогда он имеет дело с положительным символом.

9. Как только явление сводится к символу, этот символ начинает получать расширенное толкование. Жестокость, диктатура, нетерпимость к инакомыслию, силовое решение проблем в самых разных масштабах, от мельчайших до мировых – все это иногда называется фашизмом. От повешения малолетними хулиганами кошки – до военного переворота в Латинской Америке.

Фашизм стал символом мирового злодейства вообще. Для советских детей, скажем, и Бармалей был фашистом. Проповедь расовой нетерпимости – фашизм. Уничтожение демократических свобод – фашизм. И т. д.

Но обычного убийцу-уголовника фашистом не назовут. Может, он маньяк, садист, пьяный дурак. Для фашизма желательно подбивать идеологическую базу и стремиться к масштабу: т. е. жестокость (с гуманной точки зрения неоправданная) должна рационально обосновываться и стремиться к приятию обществом, к узакониванию. Требовать введения смертной казни за мелкое воровство, скажем, – это уже вполне может быть названо фашизмом.

10. Ныне очень многие полагают, что немецкий фашизм и советский коммунизм – один черт, тоталитарной жестокости не меньше. И в родоначальники фашизма возводят Ленина – это лысый и картавый первым обосновал и ввел массовые кровопролития и прочие прелести.

Мы наблюдаем стремление посадить символ на реальную и исторически близкую базу. Нам так понятнее.

Почему не Хаммурапи? Он жил раньше – 18 век до нашей эры. Жестокий. Завоеватель. Проливатель крови. Организация. Жесткие законы. Единство. Насилие. Уж всяко круче какого-нибудь парагвайского генерала.

Символ превращается в табличку-знак, типа «Осторожно! Мины!» или «Не влезай – убьет!» – и череп с костями. Правда, монтер и сапер лезут. У них работа такая.

Табличка – удобная вещь. Навесил – и все ясно. Простейший способ понимания и оценки явлений: сводим то, что нужно понять, к уже понятому и известному, уже оцененному: по принципу подобия, по аналогии. Но:

Захваты заложников практиковались «всю дорогу» – от фараонов до Наполеона.

Древние китайцы устраивали такие массовые казни пленных, что куда там новому времени.

Святая инквизиция пытала и жгла людишек, как могла, а могла немелко.

Гильотина французской революции стригла головы «подозрительным» – только корзины оттаскивай.

Славный город Тир не сдался просвещенному ученику Аристотеля Александру – и был вырезан.

Разве не христианский священник запустил перед штурмом чудную фразу: «Убивайте всех подряд – Господь на том свете отсортирует своих»?

Тактику «выжженной земли» придумали фашисты?

Цезарь Борджиа был членом НСДАП?

Варфоломеевскую ночь организовало гестапо?

Чингиз-хан носил черный мундир?

Настольная книга Бен Ладена – «Майн кампф»?

Еврейские погромы в древних Александрии и Киеве устроили штурмовики Рема?

Про них тоже, про всех деятелей эпох прошедших, могут вдумчиво сказать: «Да это были те же фашисты!». И все понятно. Фашизм – явление однозначно скомпрометированное, отрицательное, недопустимое, осужденное всеми достойными людьми. Все такие гадости и зверства ходят у нас после Второй Мировой войны под символом «фашизм».

11. Беда здесь только в одном. Все, что ни делалось фашистами, может быть объявлено недопустимым на основании одного того, что оно делалось фашистами. Значит – фашизм. Это неважно, что ничего принципиально нового в сфере поступков фашисты не изобрели. Есть символ? Значит, общественное мнение застолбило за фашистами приоритет. И тем самым вывело поступок из сферы обращения приличных людей.

Пример. Лет пять назад несколько чеченских «активистов» захватили в турецких территориальных водах теплоходик с российскими, в основном, гражданами. Объявили их заложниками и выставили требования. Турки почувствовали себя задетыми и отреагировали быстро. В сорок восемь часов вычислили и арестовали всех родственников этих террористов: или, господа террористы, сдаетесь без всяких условий – или взятые нами заложники ответят за все ваши действия. Результат – на удивление: курс к берегу и по трапу с руками за головой. Ай-яй-яй-яй-яй, так действовали фашисты! Но население сильно одобряло. Однако?..

Пример. 82 год, ливанская война, арабская боевая организация захватила четверых советских специалистов. А попробуем: а чем, собственно, русские хуже других? И требование: давить авторитетом и силой на Израиль и Запад, выводить из Бейрута их войска, или – ваши ребята отвечают головой. СССР еще не вовсе сдох, и те наши ребята, которые в Москве, огорчились. И послали парнишек из «Альфы». И те быстро умыкнули четверых приближенных конкретного лидера боевиков. И голову одного из них лидер через сутки получил в ящичке. С сообщением: двенадцать часов на возвращение наших целыми и невредимыми – или еще три головы в подарок плюс личная ликвидация и уничтожение баз и лагерей. Вернули как милые. Страна узнала об этом много спустя, когда командир тех альфовцев рассказал историю по телевидению. И страна просто аплодировала. Какой ужас, какое зверство… ну, потеряли бы четверых честных граждан, так ведь чисты были бы перед всем светлым и хорошим, и позор пал бы на бритые мусульманские головы.

В данном случае я ни к чему не призываю. Да вы с ума сошли, мы все – отъявленные гуманисты. Я просто констатирую. Что экстремальные средства бывают самыми эффективными в экстремальной обстановке. И приносят наилучший результат. И даже я не это констатирую. А то, что население такие средства сильно одобряет. А их запрет – не сильно одобряет.

И не надо обвинять народ в фашизме. Надо, как бы это выразиться помягче, лояльнее относиться к некоторым способам добиваться справедливости в экстремальных условиях. И не отдавать «эксклюзивно» фашизму права на все подобные способы. Не то мы будем видеть фашизм и там, где им не пахнет. И любого голливудского благородного мстителя фашистом объявим.

Не надо безмерно раздвигать понятие символа «фашизм».

12. Об атрибутике и сути. Мы их, ясен день, различаем. Торговлю на блошином рынке символикой III Рейха к пропаганде фашизма не приравниваем. Рокера в каске и с Железным крестом на шее в фашизме еще не обвиняем.

Но что такое атрибут? Знак сути. Перенос значения с явления на условный предмет (условный жест, условный возглас).

Неформальное тяготение к атрибутике сильного и опасного врага – вещь довольно обычная. Ничем нельзя мне так польстить, как моей черкесской посадкой и умением носить горский костюм, отмечал Печорин. Щеголяли трофейным оружием и перенимали манеры – и близко не имея в виду предательства или смены взглядов. Когда курсанты Ленинградского артиллерийского училища перешивали пилотки на немецкий манер – их «правильное понимание политики партии» изменений не претерпевало. Можно отметить определенное озорство, эпатаж, черный юмор, желание выделиться – но не растление фашистской идеологией: уж воспитывали в старые времена советских офицеров крепко.

Так в чем же все-таки причина этой тяги?

13. Не было в СССР семидесятых годов более популярного сериала, чем «Семнадцать мгновений весны». И не было более популярных персонажей, чем Штирлиц и Мюллер. Ну, Штирлиц – советский герой-разведчик, красавец-рыцарь без страха и упрека. А папа Мюллер, Мюллер-гестапо – к нему откуда симпатии? Что, дело только в обаянии сыгравшего его Броневого? Почему фразы главы гестапо разошлись в народе на цитаты? Ум, ирония, выдержка привлекали? А жестокость и преданность злодейству почему не отталкивали: почему образ не был воспринят как именно отрицательный?

14. Почему фашисты в кино так хорошо, элегантно, одеты и производят впечатление частиц мощной, опасной, стройной силы? Эта черная форма, стройнящая фигуру, эти высокие тульи фуражек с черепами, эти блестящие облегающие сапоги? Солдаты: эта соразмерная крепость фигур в мундирах, глубокие каски, низкие подкованные (явно подкованные, по походке видно!) сапоги, засученные по локоть (помесь мясника и курортника) рукава, безотказные кургузые «шмайссеры» и готовность страшновато, равнодушно, неотвратимо убивать. А может быть, воин так и должен выглядеть: беспощадная смерть врагам в эстетизированном обличье?

15. Фашизм для нас восходит к III Рейху, который давно нами повержен и исчез. Соприкасаясь с ним сейчас, мы имеем дело не с реальным явлением, а с мифом. Миф создан уже не столько «ими», сколько нами. Подправили в соответствии со своими: социальным заказом; идеологией; психологией; законами искусства, каковые законы проявляются не только в литературе и кино, но и в историографии: писаная история весьма зависит от того, кто ее пишет, его не только сознания, но и подсознания – в историю неизбежно привносится личное отношение, и в этом ее родство искусству, и увы тут науке, с чистотой ее дело всегда обстояло не совсем…

16. Одна из сильных и опасных сторон мифа – коррекция идеи побежденного и канувшего явления. В реальном мире идея являет себя через реалии и тем всегда снижается, замусоривается, прибегает к осуждаемым средствам, она деформируется и подвержена дегенерации. Вполне прекрасен в идеале социализм и весьма скверен в реальности.

А вот ежели чего в реальности нет – можно сколько угодно говорить о высоте и прекрасности идеи. Ну, вроде того, что обожествить можно только мертвого, живой всегда сильно несовершенен.

Сегодня фашизм официально как идея – символ не просто зла, но зла отвратительного и кровавого.

А вот если кто-то, по каким-то причинам, вопреки официальной точке зрения и имеющейся негативной информации, склоняется к фашизму – он имеет дело с идеей, которая представляется положительной. Реалии прошлого он или отбрасывает, или подтасовывает, или отбирает только те, которые в его глазах работают на положительность идеи, или трактует в свою пользу.

Какие же привлекательные стороны фашизма как идеи мифа могут увидеться сегодня тому, кто пусть даже «на секундочку» и «не всерьез» решил в него поиграть?

Сила.

Мужественность.

Наведение страха на врагов.

Ощущение себя выше «чужих», которые не с тобой.

Объединенность в грозную для «чужих» систему.

Сокрушение любых препятствий любыми средствами.

Высокая степень энергетичности и экспансии, можно сказать.

Гм. Здесь просматривается идеал мужчины-бойца всех прошедших тысячелетий: сильный, жестокий, грозный, страшный, победоносный. С точки зрений гуманизма – кранты, мракобесие. С точки зрения сержанта-инструктора морской пехоты – это же его подопечный, каким он желает его видеть.

Здесь нет принципиального отличия фашиста от спецназовца, или ветерана Иностранного Легиона, или зеленого берета. Просто фашист яснее как идея: он – символ, очищенный от реальной мелочевки.

17. А еще, еще, еще? Каков смысл идентификации себя с врагом – когда октябренок рисует свастику или комсомолец орет: «Хайль!»?

Измещение страха. Человек сознает, что в случае чего он был бы жертвой этого самого фашиста. И он находит наилучшее убежище – внутри его шкуры. Чтобы фашист не был страшен мне – я сам стану им и стану страшен другим. Стремление избежать угрозы через собственное причащение угрожающей силы.

Это сродни «синдрому жертвы», когда убиваемый вдруг испытывает укол любви к своему убийце. Психологи сильно удивляются. Сродни «стокгольмскому синдрому», когда заложники при освобождении спецназовцами от террористов вдруг проявляли сочувствие к своим захватчикам и потенциальным убийцам и пытались оправдывать и даже защищать их. Как бы сознание «пытается спасти себя», удрав из обреченного человека в победительного и живого.

18. Психологическая самоидентификация с врагом имеет и обратную сторону: перетащить врага на себя, сделать его своим. Я становлюсь фашистом, но поскольку я остаюсь собой, то враг тем самым исчезает, и даже напротив – усиливает и обезопасивает меня.

Есть фильмы, где фашист (немец, эсэсовец), в разведке или для спасения своей жизни, внедряется к «нашим» и там по конкретным причинам зверски бьет вчерашних сотоварищей и вообще нехороших людей. Зрительские симпатии он вызывает огромные, даже больше, чем настоящие «наши».

19. А еще? Стремление к сильным ощущениям (острым ощущениям) через дикие, запретные поступки.

Искушение запретным.

Позыв к взлому табу.

Сходным образом тянет шагнуть вниз с балкона, или помочиться с театральной галерки в партер, или обнажить табуированные места за столом в приличном обществе, или с издевательской улыбкой послать на три буквы ничего не подозревающее высокое начальство.

Рисование мальчиком на заборе свастики или слова из трех букв – явления одного порядка.

20. А еще? Нонконформизм. Внутренняя ущемленность от необходимости следовать всем предписаниям общества – и желание продемонстрировать свое несогласие, свою отдельность. Выражение психологического протеста против господствующей так или иначе идеологии, заставляющей тебя держаться внутри предписанной системы взглядов и поступков. Если хотите – акт протеста как проявление стремления к свободе. Подсознательное: знаю, что нельзя, но уж очень много власти вы надо мной имеете, ну так получите и знайте, что не так уж вы всемогущи, я ведь могу и против вашей воли поступать: а, вас это задевает? вы дергаетесь? знайте, что я могу и против вас поступать.

Если бы в 45 году победила Германия, сегодняшние рокеры нацепляли бы на себя ордена Красного знамени, а хулиганы в детсаде рисовали на песочницах пятиконечные звезды. Тот, кто носит сегодня в России майку с американским флагом – родившись и живя в США носил бы вероятнее всего майку со щитом-мечом и буквами «КГБ».

Посмотрев «Семнадцать мгновений весны», советский партфункционер мог в шутку обратиться к коллеге «партайгеноссе» – точно так же, как телевизионный Мюллер мог обратиться к Шелленбергу: «Товарищ!»

21. Вот юмор и упомянули. Серьезный образованный человек, никак не замеченный в симпатиях к фашизму (а вдобавок он может быть еще и евреем, что лишит его возможности примазаться к расово чистым рядам), может в порядке дружеских шуток вскидывать правую руку или обращаться к собеседнику «экселенц», если не «бригаденфюрер». Он что, дурак? Да вроде нет, ни из чего другого это не следует.

Исследований эстетической природы смешного – библиотеки, и углубляться в эти библиотеки у нас здесь особой возможности нет. Упомянем лишь такой момент происхождения смешного, как неуместное, неожиданное, нехарактерное, стилистически инородное. Когда солдат отдает честь и обращается уставным образом – это ноль-поступок, юмор ни при чем. Когда те же слова и жесты воспроизводит, скажем, ну, профессор, при выходе из туалетной кабинки встретив своего доцента – это уже род юмора, пусть туалетного.

22. «Дети в подвале играли в гестапо – зверски замучен сантехник Потапов». Было такое двустишие в фольклорной поэзии черного юмора. Заметим, что появились во множестве подобные вирши в СССР второй половины шестидесятых и расцвели оранжереей в семидесятые, когда официальные предписания советской власти народишку изрядно обрыдли, и вера в устои тихо иссякала.

Хулиганы-садисты убили сверстника, да еще и изображая при этом что-то фашистское. В чем дело, откуда фашисты?

Ниоткуда. Не всякий зверь – фашист. «Отбраковывавший» падших женщин Джек-Потрошитель о фашизме не подозревал. Агрессивность и жестокость были всегда, кровь лили всегда.

Вот три хулигана дают в себе верх жестокой тяге к убийству. Чувствуют себя при этом сильными и страшными, и находят в том приятность. Подверстать себя к символу фашизма – означает быть еще более сильными и страшными. «Игра по-всамделишному».

Почему игра? Потому что садистское убийство как акт – вне социальных отношений и идеологических установок, вне политических доктрин. Такие убийцы ведь – не охранники-палачи в концлагере уничтожения, получившие приличное гимназическое образование, любящие музыку и жалующиеся в письмах к родным на тяжелую и неприятную работу. Наши убийцы – в охотку, по призванию, никаких идей за ними не стоит.

Они убийцы не из фашистских побуждений. Они «на минуточку» фашисты из побуждений убийства. Не знали бы о фашизме – все равно убили.

Прибегают к символу фашизма для усиления роли, которую на себя взяли. Символ в данной связи наиболее сильный и стилистически яркий. Римский легионер или чекист в расстрельном подвале – это менее выразительно. «Я – супермен-суперзверь, всем ужасаться!» Фашизм как символ жестокого убийства.

И одновременно – психология подсознательного самооправдания. Самоподкрепления. «Я творю зло, и знаю, что это зло, и как-то где-то в глубине души что-то не совсем в порядке. Ну так я не из зоны добра, я из зоны зла, я весь – носитель зла, часть вот такой злой и страшной силы, которая всем известна и понятна, и как с носителем этой силы со мной все правильно и ясно: я в своем праве творителя зла». Примерно вот такое использование символа.

Заметьте, что к такому «фашизму» прибегают не матерые убийцы-уголовники, не серийные маньяки, не профессиональные киллеры. Те убивают без игр и самооправданий – «по жизни», «работа такая». Если прибегают – то жестокие подростки, недоросли, которых потянуло «просто» преступить кровавую грань.

23. Фашизму как символу нельзя отказать в эстетической привлекательности. Имеется в виду сейчас эстетическое оформление атрибутики.

Стройные колонны и чеканный шаг – это прежде всего из знаменитого и разобранного на цитаты фильма Лени Рифеншталь «Триумф воли». А также мужественно красивые арийские лица – из немецких фронтовых хроник, отрывками повторяемых по телевидению в связи с фашизмом и Второй Мировой войной бесконечно.

«Сумрачный германский гений» всегда понимал в эстетике войны и смерти. Символика III Рейха разрабатывалась лучшими художниками и отбиралась на конкурсах из множества образцов. Силуэт, крой и цвет формы, орлы, значки, жгуты, молнии.

Мало кто знает, что кожаные пальто мотоциклистов и эсэсовцев были из дешевого кожзаменителя, черные глянцевые плащи воняли синтетической резиной, а солдатские мундиры были в основном из крапивного волокна: Германия была нища сырьем. Но в кино! Но на картинках! Ангелы смерти, рыцари черной идеи.

О картинках того времени говорить не будем: разница между рекламным буклетом и товаром ясна каждому. Реальный немецкий фронтовик был нормально грязен, расхристан и неэлегантен.

Но если – по картинкам – сравнить немецкого и русского (а также американского, английского, французского) солдата – то на этом конкурсе реклам немец займет первое место. Лицо и фигура – у всех одна: утрированная мужественность с положительным выражением. Словно с одного манекена рисованы: фигура атлета, квадратная челюсть, толстая шея и т. д. А вот формяга немецкая эстетически выразительнее оформлена. Сочетания черного, серого, бутылочно-зеленоватого, серебра, прямые плечи, ломаные линии силуэта – первое место. Выразительная форма.

Сравниваем такого «идеального фашиста» (реальных не видим) с «реальным антифашистом» (это мы с вами): сравнение не в нашу пользу. Ага…

Но что гораздо интереснее – сравнить реальные кинохроники с эсэсовцами из наших кинофильмов. В сталинские времена нас могли бы обвинить в политической близорукости и вредительстве. Потому что созданные нами киношные эсэсовцы куда красивше реальных.

На хрониках мы видим, если говорить о бонзах, дурно сложенных, обмятых, неавантажных мужчин. И все чем-то больны, озабочены, усталы.

В нашем кино: отутюженная форма, подогнанная студийным модельером, выправка и движения профессионального актера, выпирающий из всех швов нордический характер, беспощадность и экспрессия. Вот это символ! Вот это фашизм!

Среди эсэсовцев часто бегает наш разведчик. Этот одет лучше всех и выправка у него идеальная. И зрительские симпатии к нему от этого еще больше: наш-то выглядит настоящее настоящих! Оно и понятно, чтоб не заподозрили. Ну, и прочие ему соответствуют: не должен же он выделяться.

Фашисты в русско-советском кино одеты просто-таки любовно. Экипировка и выправка радуют глаз. Даже если идиот – но упакован классно.

С портных спрос мал: специалист гордится своей квалификацией и работает в полную силу, чтоб языком прищелкнули. А что ответит вам режиссер: почему фашисты так здорово выглядят? Помычит режиссер, сошлется на реальные костюмы, на актерское телосложение и школу и сообщит, что и хотел показать сильного и страшного врага, которого мы обманули, разбили, победили, тем больше наша слава, борьба была трудна. Режиссер – он ведь тоже имеет дело с символом. Он человек искусства.

В нашем кино наши военные одеты хуже немецких и выглядят менее воинственно. Такие дела. И в подсознании эти вещи откладываются, будьте спокойны. Недаром все серьезные лидеры придавали большое значение внешнему виду солдата, и лучшие модельеры разных эпох дрались за «госзаказ» – разработать военную форму. И конкурсы проводили, и лучшее отбирали, и короли лично монаршею рукой изволили поправлять эскизы и вносить ценные указания.

Вот такой аспект привлекательности фашизма.

24. Киномассовка: немцы гонят пленных по городу. Из толпы на тротуаре (звук пишут потом) – обязательно шутка: «Наконец-то наши пришли!». И беззлобный гоготок, мелкое развлечение.

Юмор – это не только реакция на несоответствие. Юмор – это еще защитная реакция на опасность. Здесь – обшучивается ситуация, опасность которой невсамделишная: воображаемая опасность, от которой гарантирована реальная безопасность. Данная шутка – продолжение киносъемки как игры, вовлеченность в акт искусства, маленький подогрев ощущений и сопереживаний. Стремление чуть-чуть обострить ощущения собственные.

Перерыв в съемке. Эсэсовец с моноклем в глазу, арийское лицо, ледяной взгляд, прямая выправка, деревянная походка, стук каблуков – входит в гастроном. Легкое замешательство. Подходит к кассе, взглядом расчищая пространство перед собой. Очередь как-то без движения, но подается от окошечка. Офицер пригибается не по-офицерски и житейски просит: «Двести грамм докторской, пожалуйста». Секунда паузы (чтоб дошло и набрать воздуха) – и гомерический хохот в гастрономе. Актер сыграл этюд. Нормально сыграл. Но подыгрывали ему не профессионалы, случайная публика! А хохотали от души: адреналин пошел.

В нашем социокультурном, социопсихологическом пространстве фашизм присутствует как символ страха, символ зла. И индивидуальная реакция на этот символ может быть, и часто бывает, непроизвольна, подсознательна, рефлекторна.

Мы шутим не над фашизмом. Предметом юмора, предметом обыгрыша работает символ, живущий в нашем сознании и подсознании. Реакции на него могут быть разнообразны, в зависимости от обстановки и нашего сиюсекундного психологического состояния.

Юмор как сталкивание символа с неуместным окружением. Юмор как фиксация гарантированной безопасности от сути символа. Юмор как измещение, избывание страха, несомого символом.

25. Юмором тут не отделаешься. Есть поистине дьявольская привлекательность в фашизме. Но «дьявольский» – слово не из лексикона этой книги.

Кто есть Дьявол? Наместник Бога по ведомству зла. Первый зам генерального по части всего плохого.

В чем привлекательность Зла? (Если кто скажет, что ни в чем, пусть объяснит себе, почему и чем многих оно привлекает.)

В абсолютной свободе от любых моральных норм. В наслаждении и облегчении избавиться от пут, которыми ты повязан по рукам и ногам внутри себя самого. В счастье следовать без всяких внутренних помех любому своему желанию.

В преступлении запрета. В разламывании табу. В остром сильном ощущении от максимального внутреннего действия – и от мощного, невозможного, из ряда вон выходящего реального действия.

В ощущении всемогущества. Хочу – делаю – и плюю на всех и вся.

В ощущении своего всемогущества через причинение другому того, чего он не хочет, боится, всеми силами стремится избежать: через причинение другому максимального зла.

Можно сказать: стремление к максимальным ощущениям и максимальным действиям в негативном аспекте, негативной части сферы всего возможного. Тем самым: часть и аспект стремления к полноте жизни.

Можно сказать: стремление к самореализации и самоутверждению в негативной, несозидательной, деструктурирующей части сферы всех возможных действий.

Вынуждены признать, что такое стремление (кроме позитивного, также) в природе человека, в его сущности, и не может быть ликвидировано, ампутировано, выстрижено на уровне уничтожения и исчезновения части психологической сферы, психологической сущности человека. Ибо вообще человеку свойственно стремиться ко всему, что можно перечувствовать и что можно переделать. Жизнь всегда заставляет делать выбор, но отвергнутое не исторгается из психики прочь, вон и навсегда, а остается лежать неиспользованным в своем ящичке. И подсознание об этом ящичке знает и помнит. И иногда прикидывает: а что будет, если им воспользоваться? Нельзя? Ладно. А ведь могло бы кое-что получиться…

Привлекательность фашизма – частный случай привлекательности зла.

26. Пожалуй, только в христианской парадигме могла возникнуть идиома «дьявольская красота».

Как изображается, воплощается зло в голливудской фантастике? Инопланетный монстр, игольчатые зубы пресмыкающегося (биологически враждебный вид), голая кожа в слизи, мерзкий писк и рев, короче – тошнит от такого чудовища, и хочет оно только мерзко и кровожадно убивать и завоевывать, и вызывает желание только убить его и больше чтоб его не было.

Как изображается зло в кино про фашизм? Читай выше. Смертоносная белокурая бестия в зловещей и изящной черной форме. Не противный крокодил – но скорее элегантная черная пантера. Тебе не все равно, кто тебя сожрет? Вроде и да, а вроде и нет. Пантерой быть хочу, крокодилом – нет. Кто любимый зверь на эмблемах разных спецназов? Пантера, тигр, волк, в крайнем случае изящно изогнутая черная кобра. А жирного желтого паука с ядом на жвалах никто на рукаве носить не хочет.

Кто первым поместил изображение черепа с костями на черный флаг? Стивенсон в детской книжке про пиратов. А как прижилось! А кто у Стивенсона главный негодяй? Обаяха Джон Сильвер.

Как изображается Дьявол Обольщающий? Высокий худощавый мужчина в черном. Морщины познавшего страсти мудреца. Ироничен, находчив, всемогущ почти как сам Бог. Дает любые блага и исполняет любые желания, прося взамен такую малость, как душу. Осыплет золотом и покарает твоих врагов. И что это означает? Греховность земных страстей, норовящих отвлечь тебя от Высшего Добра.

Но Высшее Добро проблематично и будет неизвестно когда, тот свет – дело туманное, а вот Он организует тебе кайф здесь и сейчас, и будешь ты под сенью руки его силен, богат и могуществен здесь и сейчас.

Привлекательная сила греховного земного соблазна, отвлекающая тебя от Добра Небесного, к которому придешь через лишения и страдания праведности.

Противостоять внешне мерзкому греху – не так сложно. Поэтому для пущего соблазна грех облекается в красивую форму и манит сильными ощущениями. Шварк! – и возникают секты сатанистов.

Кто придумал Дьявола? Христиане. Кто сделал его красивым – поклонники? Да нет: враги Дьявола его изобрели, они и сделали его красавцем. Богословы и художники. Почему? По указанным выше причинам. И таким его сделали, чтобы Он им самим в чем-то нравился. Чтоб действительно было, что преодолевать и с чем бороться.

Так что же странного, что он людям нравится? Противоестественно было бы, если наоборот.

В красоту фашизма (символа и мифа) вымещена психологическая тяга людей к максимальным ощущениям и максимальным действиям в морально осуждаемой, негативной части сферы всего возможного.

27. Если создать гиперреалистически точный групповой портрет Гитлера, Гиммлера, Геринга и Геббельса, мы увидим четверых почти уродливых, с физическими изъянами, мужчин. У очкастого выпученные глазки, узкие покатые плечи и отсутствие подбородка, у карлика обтянутый череп мумии и черно-маслянистые глаза наркомана, у жиртреста лесенка подбородков и огромный зад, у кого яичка не хватает, у кого эндокринная система плохо работает, и никто не имеет ничего общего с плакатным арийцем – скорее пародия на него.

Если взять лидеров современных русских неофашистов разных оттенков и мастей – ситуация аналогичная. Огромное пивное брюхо, лысина шире головы, сальные черные волосы, жуковатые глазки лохотронщиков, или невроз, бьющий в интонациях и жестах, или щуплое сложение отставного жокея, толстые очки и гнилые зубы. Где цвет нации? Где славянско-арийский тип? Где подтянутость, красота, мощь?

Миф – он и есть миф. Каждого тянет к тому, чего ему не хватает. Цирковой борец – кумир туберкулезного задохлика.

Комплекс физической неполноценности – одна из причин тяги уродов к культу сверхчеловека. Если бы Фридрих Ницше был здоров физически, как Дольф Лундгрен, – фиг бы мы дождались философии про сверхчеловека. Лундгрен и так амбал и красавец, ему незачем выстрадывать в болезнях миф о белокурой бестии, он скорее подбросит денег детям-инвалидам.

Физический цвет нации – в ротах почетного караула, встречающих парадами глав других стран. А сами главы страдают болячками, падают в обмороки, сгоняют жирок, лысеют и принимают лекарства.

Вот в мифе выставлены исключительно роты почетного караула. По ним и составляют мнение, они – вывеска мифа. Трехбуквенная надпись на заборе, за которым на самом деле лежат дрова.

28. Но есть ведь у фашизма основания и более серьезные – на уровне общественном, политическом, социальном. О них и подавно стараются не говорить, отделываясь осуждающими заклинаниями. То есть обычная история: явление есть, а оснований для него нет, разве что глупость и порочность отдельных индивидуумов.

Что понимается под фашизмом? Расизм, тоталитаризм, жестокость, нетерпимость, при этом – равенство для своих, эдакий «внутренний социализм», с программным стремлением установить его для «всех расово чистых», всего народа, страны или даже за ее пределы.

А что мы имеем сегодня в «цивилизованных странах первого мира»? Интернационализм, открытость общества, демократия, терпимость, гуманизм. Хорошо, хорошо, это очень хорошо. А бывает ли что-то хорошее, и чтоб в этом не было ничего плохого? Да нет, любое явление имеет свою отрицательную сторону, где есть верх – там и низ найдется. Что мы имеем насчет недостатков, проистекающих из продолжения наших достоинств? Великое переселение народов из Азии и Африки в Европу и США. При всеобщем снижении уровня рождаемости европейских народов несколько ниже уровня простого воспроизводства – при рождаемости иммигрантов выше уровня воспроизводства – при продолжении иммиграции – мы имеем замещение европейского этноса азиатскими и африканскими. Тенденция ясна и однозначна, европейцы скоро будут в меньшинстве в родных странах. Количество смешанных браков продолжает расти, это естественно, а поскольку растворяется меньшее в большем, а не наоборот – «белые люди» сегодня стоят на верном пути к «самоисчезновению». Мы сейчас не говорим, хорошо это, плохо, или никак, нейтрально, мы лишь констатируем. Это – первое.

Второе. Общество свободного предпринимательства во главу угла своей повседневной деятельности ставит прибыль. А для этого надо снижать себестоимость. А для этого нужны дешевые рабочие руки. А для этого нужны иммигранты. А еще для этого нужно переносить производство в дешевые страны. Что мы и имеем. Оставляя без работы своих.

А социальные программы плодят при этом бездельников, нахлебников, паразитов, которые не согласны на любую черную работу, но бузят и негодуют, если государство забудет их покормить, дать жилье, полечить.

А поскольку мы долго угнетали расово меньших, а теперь мы за равенство, то при прочих равных все лучшее, ту же работу, надо предоставить представителю меньшинства (сегодня еще меньшинства) – и он свое право на это знает и оберегает, не дай – заклеймит тебя «расистом» так, что не отмоешься, общественное мнение и суд будут на его стороне.

Гомосексуалисты и лесбиянки ничем не хуже гетеросексуалов. Более того, они – сексуальное меньшинство, а права меньшинства мы, демократы, должны оберегать в первую очередь: их мало, они и так страдают. Детей не рожают? Это их право. Других вовлекают? Если те взрослые – имеют право. Скажешь слово против – ты сексошовинист, плохой человек, позор тебе. Тебе, мужчине, физически неприятен педераст? Ах ты мразь, тебе руки не подадут, ты не должен так думать. То есть: норма и патология не просто уравнены в правах, но у патологии еще и моральное преимущество.

Садиста-убийцу казнить нельзя. Надо содержать его в тюрьме, хорошо кормить, водить гулять, предоставлять ему возможности заниматься спортом и смотреть телевизор. А вы, честные люди, в том числе родственники жертв, должны его содержать на свои деньги: платить налоги – это святое.

Торговца героином (того же убийцу) казнить тоже нельзя: мы гуманисты. Кормить! Поить! Гулять!

Дети вне брака – нормально, брак без детей – нормально, сожительство вне брака – нормально, семь браков – нормально, однополые браки – тоже нормально.

Все знают бандита и убийцу, но свидетелей его дружки пристрелили, адвокат получил кучу бабок и суд не сумел доказать вину – нормально, убийца торжествует, он объявлен честным. А если ты пристрелил его сам – будешь сидеть, если только его подельники тебя в тюрьме не прирежут, а их все равно не казнят.

И если капиталист сумел пролоббировать закон и сунуть взятки чиновникам, и после этого заставляет за гроши ишачить на себя тех, кто не умеет сам быть капиталистом, – все нормально, это уважаемый член общества. Россия за последние десять лет полной грудью нюхнула прелестей капитализма и перестала видеть его в белых одеждах и с раздаваемым хлебцем под мышкой.

Есть это все и еще многое другое? А куда денешься.

Ну так фашизм – форма реакции на это все.

Экстремистская форма реакции на негативные процессы в современных цивилизованных обществах.

Капиталисты богатеют, а народ голодает? Гадов повесить, добро раздать! (Потому и «красно-коричневые», что коммунисты и фашисты здесь исключительно слиты, в одном лице.)

Азеры захватили рынки? Отметелить и выгнать в Азербайджан, пусть наших не прижимают! (Увы, не встает вопрос, почему азеры захватили российские рынки, а русские не сделали этого в собственном доме.)

Убийц – расстреливать! Наркоторговцев – вешать! За воровство – рубить руку! (Не думайте обо мне ничего плохого, но в странах шариата это очень помогает… о ужас…)

Инородцы все больше лучших мест захватывают? Долой, вон отсюда инородцев.

Святость семейного очага! Прижучить гомосеков! Больше детей!

Все больше больных, задохликов, очкариков, астматиков? Культ здоровья, силы, спорта, кулака!

Через демократию имеем те гадости, что имеем? Долой такую демократию! А, они телевидение захватили, к власти присосались, народ оболванили? Так силой их сметем, раз иначе не понимают!

Вот примерно такие мотивы протеста.

Фашизм как крайняя агрессивная форма социального протеста на негативные явления в демократическом обществе, где гуманизм там и сям перерастает во вседозволенность и попустительство.

(Не забудем, что германский национал-социализм возник как реакция на обнищание, угнетение и унижение народа в свободном, цивилизованном, демократическом государстве.)

Грустно, граждане.

29. А общество находится в духовном кризисе. В идеологическом кризисе. Годами тщетно пытается родить национальную идею. Чтоб, значит, единой идеей сплотить народ и вести в светлое завтра. Где народ, а где завтра? Не получается.

А фашизм – вполне готовая идея. Объединяться, бороться, искоренять недостатки прямейшим и кратчайшим способом.

Когда все в порядке с национальной идеей? Когда есть общие для всех трудности и общие для всех дела, которые не решить поодиночке. Создание своего государства. Борьба за его независимость. Отражение агрессии. Собственная экспансия. Борьба с силами природы в период становления и подъема страны.

То есть: когда есть с кем-чем бороться и за что бороться, и это невозможно поодиночке, а можно только сообща. Есть враг: будь то природа, захватчики или национальная раздробленность.

Что ныне? Все люди – братья, границы – незыблемы, природу – беречь, научно-техническая оснащенность – выше уровня несовершенной морали тех, кто этой научно-технической мощью владеет, безработного – подкормим, больного – подлечим, хочешь богатеть – имеешь свободу богатеть. В налаженном процветающем обществе осталось тебе, братец, добиваться только личного благосостояния и собственной карьеры. Твои права личности превыше всего. В таких условиях национальная идея растворяется, как утренний туман. Других твой счет в банке и твоя карьера не волнуют: позавидовать могут, кусок у тебя перехватить могут, а вот никакого одухотворенного подъема ощутить ну никак не могут.

И возникают наркомания, сексуальная раскрепощенность и пофигизм: не трогайте меня – и подите к черту.

Фашизм как идея наведения порядка, установления справедливости и вообще борьбы за все хорошее привлекателен для своих приверженцев за неимением лучшей внятной и мощной идеи.

30. Но поскольку фашизм скомпрометировал себя до крайности, и многие реальные идейные искатели и борцы его чураются, как дурной болезни и обвинения в людоедстве – существует масса разновидностей реального фашизма, отмежевывающихся от его символики и терминологии. Таковы практически все формы сегодняшних экстремистских движений. Они называются движениями левокоммунистическими, радикально-социалистическими, радикально-исламистскими или просто национально-освободительными. Расширяя понятия фашизма как символа – все это один черт.

31. Образ врага. Человеку нужен враг. Так оно устроено.

Группа идентифицирует себя через противопоставление себя другой группе – будь то биологической, этнической, территориальной, социальной или половой. Я гомосексуал означает – я не гетеросексуал. Я русский означает – не немец, не татарин, не еврей, не грузин. Я рабочий – не предприниматель, не инженер, не бухгалтер, не артист.

Для возникновения в группе сильного корпоративного духа и корпоративной идеи противопоставление должно быть сильным – должно наличествовать давление с противопоставленной стороны. Должна быть угроза группе. Угроза объединяет. Угроза указывает и проясняет цель – собраться плотнее, объединить усилия, противостоять, выжить, победить. Если угрозы нет – она может быть выдумана.

Поскольку человек – существо системное, системообразующее, образ врага в его сознании запрограммирован. Должны быть «мы» и «они». «Мы» осознаем свою общность через противопоставление «им». И мы хоть в чем-то, но лучше, правее, достойнее, имеем основание гордиться «собой» по сравнению с «ними». Негры, евреи, неверные, туземцы, гомики, коммунисты, капиталисты, пацаны из другого двора, соседи по квартире.

А если тебе с младенчества вбивают, что все равны, ты немного теряешься. Ты бедный, или дурак, или неудачник, или безвестен, и никто тебе не виноват. Да? Зато вместе мы – сила, понял? Сила? А против кого? Против кого дружить? Сейчас найдем.

Фашизм решает проблему с гениальной простотой. Во всем виноваты евреи. Все неарийцы – ниже нас. Евреев истребить, неарийцев подчинить и поставить ниже себя. Все лучшее – нам. И тогда все будет хорошо. Для нас. Потому что мы того достойны. А для них – плохо. Потому что недостойны. Аргументы? Ерунда, сейчас найдем.

Фашизм удовлетворяет потребности человека иметь врага. Заведомо менее достойного, чем ты. Виноватого в твоих бедах. А главное – объединяющего твою группу в силу, придающего смысл ее агрессивным действиям. (Памятник врагу! Без него тебя нет!)

32. Фашизм дает простой и категорический идеал. И избавляет от поисков, порой мучительных, другого идеала. Бороться за торжество фашизма! Отдать за него жизнь – высшее счастье! Слава! А души – в первую очередь юные, активные, порывистые – жаждут обрести идеал. Набивать в благополучии карман – не может быть идеалом.

33. Надличностная цель. Смежно с предыдущим. Можно сформулировать чуть иначе: надличностная ценность. Человек не чувствует себя полностью живущим, если его интересы не выходят за пределы личного потребления в той либо иной форме. Человеку свойственно иметь что-то дороже собственной жизни. Тогда его чувства могут напрягаться до предела – не «разово», как у сорвавшегося скалолаза, а «постоянно», «по жизни»; только тогда он может совершать максимум, на что способен – не «разово», как скалолаз, который все же уцепился и взобрался, а «постоянно» – скорее как революционер, предпочевший всем благам служение революции.

Фашизм с сакраментальной простотой дает человеку надличностную цель. Служи великому делу!

34. Экспансия. Пока система здорова, пока она растет, пока она на подъеме – она стремится расширить пространство собственного наличествования. Фашизм всегда экспансивен. Психологии индивидуума это льстит.

35. Высокий энергетизм. В системе фашизма индивидуумы могут натворить такого, что в иной системе им и не приснится. Сажал цветочки, преподавал в школе музыку – форма! марш! оружие! война! груды руин и трупов! изнеможение, кровь, военные подвиги! – отбой. Что, всего пять лет прошло?! Мир содрогнулся и перевернулся! И снова до восьмидесяти лет цветочки сажать и Баха слушать.

А человек, повторяем как всегда, стремится к максимальным ощущениям и максимальным действиям.

36. Символ фашизма преходящ, но вбит крепко. Суть фашизма извечна, и сводить ее к символу и мифу означает уклоняться от рассмотрения.

В свое время советские люди, изучающие в общем порядке труды товарища Сталина, любили их за то, что заключающие их выводы перед зачетом могли записываться в качестве шпаргалок на гранях карандаша.

1. Говоря о фашизме, мы оперируем символом и мифом.

2. Эпизодически употребляющие атрибутику фашизма люди с фашизмом обычно общего не имеют.

3. Акт употребления атрибутики может носить характер острого юмористического обыгрывания – «черного», «антиутопического юмора»

4. Он же – акт негативизма, нарушения запрета.

5. «Игра в фашизм» – обычно опыт острых отрицательных ощущений и отрицательных действий, в основе которого психологическая потребность в любых вообще сильных ощущениях и действиях.

6. Она же – акт «безопасного» садомазохизма, слабую степень которого правильнее расценивать как психологическую норму.

7. Она же – акт измещения страха перед фашизмом через игровое отождествление с ним.

8. Она же – акт циничной бравады как защитная реакция.

9. Акт жестокости может оснащаться фашистской атрибутикой для усиления психологического эффекта, имея абсолютно внеидеологический мотив.

10. Ничего по существу нового и принадлежащего исключительно ему фашизм не имеет.

11. Характерные для мифа фашизма явления мы склонны, упрощая анализ, обозначать его символом по причине мощного и расхожего символа фашизма.

12. Обозначение явлений по принципу схожести фашизмом часто подменяет понимание называнием и мешает пониманию.

13. Все, что применял фашизм (как миф), он скомпрометировал своим применением и сделал для нас скорее неприемлемым.

14. Под этим понимается диктатура, однопартийность, тоталитаризм, насилие, жестокость, нетерпимость, единомыслие и т. п.

15. Таким образом, экстремальные действия, часто самые эффективные в экстремальных обстоятельствах, мы осуждаем и отвергаем часто под тем предлогом, что фашизм также их применял (несмотря на то, что их и раньше применяли повсеместно).

16. С этим не согласны многие, не имеющие общего с фашизмом.

17. Мы истолковываем символ фашизма в самом расширительном смысле.

18. Часто пытаются отрицать вообще привлекательность символа и мифа фашизма.

19. Внешняя привлекательность фашизма – в высоком эстетическом уровне оформления атрибутики.

20. Психологическая привлекательность фашизма – в культе силы, мужественности, красоты, здоровья, твердости.

21. Комплекс неполноценности и физическая ущербность могут стимулировать увлечение фашизмом.

22. Обращение к фашизму может быть протестом против вседозволенности, анархии, преступности, безнаказанности, лжи современного цивилизованного государства.

23. Такой протест может не прибегать к символу фашизма.

24. Зато мы стремимся подверстать его к этому символу.

25. Фашизм сегодня есть род патологической реакции части общества, прежде всего остро чувствующей и меньше соображающей молодежи, на такие явления, как фактическое переселение народов из Азии и Африки в Европу и США и замещение европейского этноса южными и восточными.

26. Фашизм сегодня есть род патологической реакции части общества на неспособность демократического, гуманистического, плюралистического государства решить – разом, для всех, в полном объеме – проблемы преступности и воздаяния за нее, безработицы, коррупции, политической продажности, нищеты.

27. Фашизм предоставляет адепту готовую национальную идею – что особенно ценно в эпоху всеобщего кризиса национальных идей в развитых государствах.

28. Фашизм удовлетворяет потребности «кое-кого» иметь врага, заведомо недостойного, и через то ощутить свое единство.

29. Фашизм – легко! – дает адепту идеал и надличностную цель: человеку свойственно стремиться иметь их.

30. Фашизм способен удовлетворить потребность человека в сильных ощущениях и значительных действиях.

31. Фашизм дает адепту индульгенцию на любые поступки по отношению к «чужим» и внушает ему комплекс «сверхчеловека».

P.S. Американец, воевавший против Америки на стороне исламских экстремистов; американский мальчик, направивший самолетик в небоскреб в подражание исламским террористам 11 сентября; погромы кавказских торговцев в Москве и демонстрации национал-большевиков; разномастные «левые», объединенные прессой под невразумительным названием «антиглобалистов»; и т. д., и т. п. – вкупе с вышесказанным дают все основания полагать, что преуменьшать опасность современного фашизма и отмахиваться от понимания корней этого явления по меньшей мере неосмотрительно.

Разгром национал-социалистической Германии еще не означает окончательной победы над идеей фашизма. Военно-политическое уничтожение не равнозначно идейному. Более того: поражение дает ореол мученика идеи. Подполье – теплица идеи. Оппозиция – стимул идеи. А дом идеи – наша голова. Будьте внимательны к себе. Заботьтесь о голове, а не о кармане.