2 апреля 2017

– Подошла к концу самая удивительная из всех на моем веку манифестаций, шествий и демонстраций непонятно чего на Манежной площади и прилегающем куске Тверской. То есть людей кто-то звал и никто не знает, кто – некто анонимный в сетях, которого не удалось отловить. Я вам скажу так: не удается отловить того, кого никто особенно не ловит, прямо скажу.

На что, представляется был расчет? Сейчас дойдем до расчета. По официальным данным было от 300 до 700 участников неразрешенной акции, которую можно назвать прогулка, стояние, хождение, фланирования, ну как-нибудь еще. По неофициальным данным очевидцев от 300 до 70, то есть несколько в другую сторону. Представляется, что замысел был простой, потому что отреклись все участники совершенно – «Яблоко», Навальный, организаторы: «Никого мы не звали, никуда никого не призывали, и все это провокация».

Что бы ты ни сообщал в качестве призыва, кто-то обязательно клюнет. Люди устроены так, что кто-нибудь клюнет на что угодно. В конце концов, бывает иногда, рыба, которая клюет не на червяка, а на палку, на удилище, к которому леска привязана.

Из них – стояла задача – кого-нибудь наловить и показать. Потому что, в конце концов, не зря ребята едят хлеб, носят форму, амуницию, шлемы, дубинки и тому подобное, что они совершенно готовы и что они отловят. Они предупредили. Ну то есть, как говорили в 90-х, пацан сказал – пацан сделал, то есть в данном случае нет-нет, это правоохранительные органы, они сказали, что будут наказывать – ну и кого-то схватили для того, чтобы наказать. Может быть, так каждое воскресенье будут кого-нибудь отлавливать?

Знаете, даже если бы объявления не было, в любой воскресный день, а равно и в любой другой день недели на Тверской и Манежной отловить полста человек и закинуть в пару автозаков не составляет ни малейшего труда. Тверская и Манежная устроены таким образом, что там вечно кто-то ходит, и они, как правило, не осведомляют власти, с какой целью они там ходят.

Жванецкий еще при советской власти предупреждал: «Вот хочешь перейти из одного квартала в другой? Пожалуйста! Но сначала оформи пропуск с печатью, с двумя подписями: цель, зачем идешь, два гаранта». Вот и здесь то же самое. Это знаете, вот сколько скажут, столько можно и наловить. Я думаю, что правоохранительные органы должны, в конце концов, показать себя, что они не зря же едят хлеб и что они, если прикажут, отловят кого угодно, ну то есть бреднем каким-то прошлись, чтобы хоть что-нибудь…

По-моему, безумная затея, по-моему, система немного прошла в разнос. Возможно, это такая акция профилактическая: Вот вы видите, вы выходите – а мы ловим; вы еще раз выйдете – мы еще раз будем ловить, чтобы все знали.

В общем это какой-то бред. Это симулякр демонстрации. Это симулякр деятельности ОМОНа, это симулякр, вообще, какой-то акции. Ну, а со стороны, если бы наблюдали марсиане, то прямо как у больших, только народу мало. Но с учетом, сколько удалось записать во фланирующие, то, конечно, охранителей должно быть намного больше. И то сказать, если нет преимущества у нападающих по отношению к обороняющимся 3 к 1, то согласно военной науки, это тяжело наступать. Так что, конечно, трое с дубинками на одного, который гуляет – и тогда будет совершенство.

Теперь перейдем к задаваемым вопросам, которые были у нас. Нет, ну вопросов, конечно, за неделю столько нарастает. Почему после того, как был задан вопрос Медведеву: «Откель дровишки? Что это за интересная аренда типа 40 рублей за 140 гектар в год и тому подобное. Вот как?» – Путин повез Медведева в Арктику. То есть он уже подсаживал его на турник, он уже ловил с ним рыбу. Ну то есть президент все-таки заботится о физической форме премьера, о его мужских качествах. Это хорошо. Настоящая мужская дружба. Потом чаю выпили – всё правильно.

Вот, значит, в Арктику. Вот это «в Арктику» мне немного напомнило прогулку с мальчиком, который с пальчик. То есть это выглядело так, что это еще не факт, что если в Арктику двое полетели, то из Арктики вдвоем вернутся.

Далее был очередной подвиг Геракла. Там, знаете, пещера ледяная, где ученые изучают по ледяным отложениям, как это все было века и тысячелетия назад. Таким образом, Путин попросил передать ему ледоруб и показал, что ребята из ведомства ЧК ледорубом действуют хорошо, навыки не утеряны. Несколько точных, сильных ударов – нет-нет! – по ледяной глыбе, и несколько отколотых кусков льда были переданы ученым для изучения.

Так же интересно было бы осведомиться о впечатлениях премьер-министра, когда президент показывает, как легко и точно можно ударами ледоруба отколоть лед, весьма твердый, который там много веков слеживался.

Я вам доложу, что этой вот сценой, у людей, которые немножко знают политическую историю России последнего столетия, возникают, я бы сказал, философские, психологические, исторические, политические аллюзии. Потому что ледоруб – это предмет известный. Скоро забудут для чего служит ледоруб на самом деле. А люди, которые занимаются политикой, будут сразу выстраивать ассоциацию: ледоруб – Троцкий – Меркадер.

В общем, слетали в Арктику удачно: оба вернулись. Вопрос о том, у кого какое имущество больше не стоит. Потому что Песков сказал, что «мы у чиновников декларации собираем, проверяем каждый год – все в порядке. А какая тогда коррупция? Я не понимаю. Если у высшего чиновничества все в порядке и на том уровне коррупции нет, то что себе позволяют нижестоящие? Я лично не понимаю. Нет-нет…

Что у нас происходит дальше? Про несчастную Варю Караулову сложно говорить. Мы не скажем ничего нового. Все это совершеннейшее безобразие.

Но задаются вопросы, почему, значит, Федотов Михаил, он пришел проведать омоновца Гаврилова, а не тех, кого арестовали? На самом деле, следует быть справедливым и объективным. Он пришел к тяжело травмированному человеку, у которого что-то вроде повреждения шейного позвонка, который, я уж не знаю, в какой-то мере обездвижен, – что там случилось – я не читал анамнеза, – который находится в лежачем состоянии, который получил эту травму при исполнении служебных обязанностей. И его зашли проведать: как он себя чувствует. Ну остальные, которые здоровые, очевидно, чувствуют себя более-менее нормально.

Интереснее, что это – ну об этом уже все писали, вы все уже слышали – тот самый парень омоновец, который пострадал тогда, в мае на Болотной, которому причинили боль уж не помню, каким методом: не то 7 секунд его вместе с товарищем какой-то интеллигент бил зонтиком… Зонтик – страшная вещь – зонтик! Это, смотря какой зонтик. Если ядерный зонтик… В общем, зонтиком их били, причинили им страшную боль, думаю, что и унижение.

И вот сейчас кто-то в прыжке стукнул его ногой по голове по шлему так, что он, потеряв сознание, упал, травмированный. То есть это сделал человек сравнительно неплохо тренированный и исчез. Куда смотрели все остальные, кто кругом? То есть если в толпе совершенно закованных в амуницию омоновцев, можно подпрыгнуть, ударить ногой в голову и спокойно скрыться… А если бы 10 человек одновременно подпрыгнули? А если бы подпрыгнул весь тротуар? Нет, я совершенно не понимаю, почему его не поймали. Это пахнет уже провокацией. Вы знаете, ну почему же не поймали-то, я не понимаю? Съемка должны была идти все время хотя бы с двух точек. Должна были зафиксировать этого прыгуна, ударника ногой. Здесь тоже странное какое-то, нечистое дело.

В связи с этим вопросы – а вопросов у нас сегодня около ста штук – и все, что я говорю, это у нас чудесный вопрос: «Почему наши власть предержащие говорят об особом пути России, когда речь заходит о превосходстве европейских социальных стандартов и о повальной бедности граждан нашей страны? А когда речь идет о применении полиции силовых методов разгона протестующих, так любят сразу ссылаться на зарубежный опыт: Вот посмотрите, как там во Франции, а как в США? Что за позиция школьника: А чего сразу я? Петров тоже курил в туалете». Это спросил Серганти.

Дорогой Серганти, это аргумент, который часто звучит и он неправомерен. А именно: лично мне, человеку с, безусловно, ограниченными познаниями, неизвестен случай, когда в проклятой западной стране – Англия, Франция, Америка и прочие – люди бы гуляли в середине дня в воскресенье по тротуарам, не предпринимая абсолютно никаких насильственных действий, ни одного удара ногой по автомобилю, ни одного бросания камня или палки в стекло, ни одного вообще ничего – вот они гуляли… Ну у них там были какие-то предметы, у этих были какие-то удочки, какие-то кроссовки, ну прямо скажем, предметы, которые не могут быть приравнены к холодному, а тем паче огнестрельному оружию; они не выкрикивали экстремистских лозунгов и, более того, можно сказать, вышли в поддержку призыва правительства бороться с коррупцией, в том числе, с коррупцией и в верхних кругах. Но они еще не знали, что каждый год проверяют декларации у чиновников и все в порядке. Они в этом усомнились. Ну что, сомневается человек – такое он существо. И вот чтобы их вдруг начинали бросать в автозаки и кого-то стукать дубинками – мне такой случай не известен.

Вот когда после выборов, после инаугурации Трампа там были все эти многочисленные марши, если они шли… огромные толпы, я вам скажу весьма неприлично экипированные. Это тебе не уточки и не зайчики, это, как бы выразиться изящнее, женщины, а иногда мужчины украшали себя муляжом того предмета, из которого появляются дети. И хоть бы полиция слово им сказала. Все было тихо и мирно.

То, что недавно отмолотили 4 десятка уродов в Париже, простите великодушно – это полиция поехала задержать продавца наркотиков, пушера, наркодилера. И тут один здоровенный, двухметровый, 115-килограммовый вырубил одного полицейского, снес второго и не мог успокоиться, пока ему не врезали дубинкой по причинному месту. Его дубинкой никто не изнасиловал в смысле сексуальном. Ему дубинкой врезали, чтобы он наконец успокоился. Так после этого собралось 3–4 десятка его друзей и пошли громить автомобили и витрины: им не понравилось, что, понимаете, ну да, дали убежать преступнику, продавцу наркотиков, врезали одному полицейскому, второму – так что же, бить нашего?! Я вам доложу: всех – 5 лет каменоломни, а потом – на родину, и чтобы духу близко не было! Они так, вполне легко отделались. Так что сравните, пожалуйста.

Когда был «Occupy Wall Street» в Нью-Йорке, то они там жили долго, уходить не хотели никак и мешали реально. Здесь никто никому не мешал. Когда мэр Роттердама, пользуясь тем, что он сам марокканец и его не обвинят в расизме… Потому что, если марокканец велит разгонять турок – ну здесь с расовой точки зрения все в порядке, потому что марокканцы, они темнее цветом, они отсталее как народ и цивилизация, так что им можно разгонять турок запросто. Но турки, понимаете, вели себя до крайности агрессивно и лозунги выкрикивали весьма антиправительственные и, вообще, грозили кругом все разнести: Как смеют так обходится с турецкими министрами?! Ну и пускай едут в свою Турцию и любят своих министров до полного удовлетворения. Это немного другие вещи.

Более того, если бы вдруг оказалось, что неизвестно откуда у премьер-министра любой страны имеются эти виноградники, эти домики для уточек, это то-сё, с него мы мгновенно потребовали отчет и с него бы пресса и прокуратура не слезли бы с живого, пока бы он не дал полный отчет, откуда у него это есть.

Если бы концы не сошлись, то сел бы как родной и на много лет.

Вот сейчас в Южной Корее эта история, уже писали… Камера, кстати, огромная одиночная камера, все-таки 6,2 квадратных метра. Там жить можно, понимаете. Там и раковина, там туалет. Кормят, питаться можно. Но, тем не менее, сидит. Вот, что было бы в другой стране вместо разгона мирной демонстрации. А вы, понимаете, говорите.

Вопросы по поводу того, что якобы – Рамзан Кадыров уже опроверг: ничего не было – что в Чечне преследуют геев, особенно геев-активистов. То есть, понимаете, шариат не одобряет гомосексуализм. Причем не одобряет весьма решительно вплоть до угрозы суровых кар. А поскольку правоверный мусульманин, конечно, должен жить по шариату, то эти шуточки западного либерализма в исламской среде проходить не должны и, как правило, не проходят, плохо совмещаются.

Но здесь имеется одно противоречие. С одной стороны, у свободных стран борьба с исламофобией, то есть чтобы против ислама и мусульман абсолютно ничего не говорили. С другой стороны, геи – еще более неприкосновенная часть населения, чем мусульмане. И вот, когда неприкосновенные мусульмане начинают репрессировать неприкосновенных гомосексуалистов, то западное общество впадает в когнитивный диссонанс, что вроде бы как-то что же… надо сказать, что мусульмане неправильно поступают? Но ведь они тоже меньшинство, понимаете, в этих странах, и они имеют право на свою национальную культуру. А если своей национальной культурой они просто возьмут как-то запретят и ликвидируют все сексуальные меньшинства – как мы будем жить? Вот в этом неопределенном состоянии Запад пока и существует. Это труднопримиримые вещи.

Вопрос, который может заинтересовать наших слушателей больше многих других… Сейчас мы прочитаем этот вопрос от Елизаветы: «Всякому трезвомыслящему человеку ясно: проект Собянина по расселению москвичей из старого жилфонда очередная афера. Неужели люди, которые этот «проект» пытаются привести в действие, настолько презрительно относятся к своему потенциальному электорату, что даже не дают себе труда задуматься. А ведь эти самые переселенцы могут и на выборы не пойти, и что значительно опасней, на улицы выйти. Получается, согласованная с правительством масштабная провокация. С уважением. Елизавета».

Знаете, это все очень интересная история, которая не нравится никому, кроме заинтересованных в этом материально и административно лиц. А именно… начнем с конца. Каждый из вас, за исключением сильных мира сего, за исключением золотого процента российского населения, процент – это около полутора миллионов, это совсем не так мало, и большая часть этого «золотого процента» живет в Москве, как вы догадываетесь» – если вы не принадлежите к этому проценту, а принадлежите к остальным 99 %, вы можете быть в любое время выкинуты из своего дома, поселены туда, куда вам укажут, и никакого права выбора вам не дается. Если вы полагаете, что ваша квартира приватизирована, что это ваша собственность, то вы это можете полагать до посинения. Но закон дает людям право.

Выглядит это вот, каким образом. Стало быть, если я не путаю в числах, потому что разные даты, разные встречи, 21 февраля (полутора месяцев не прошло) Путин принял Собянина по вопросу сноса хрущевок. Это еще с 99-го года снос хрущевок, длинная история, что-то уже снесли. И вот возникла эта цифра: 25 миллионов квадратных метров, 7,5 тысяч домов, 1,6 миллиона людей должны быть переселены. Все всё получат, у всех всё будет лучше! Потому что количество комнат, которые дадут взамен, будет не меньше, но, поскольку санузлы, кухни, коридоры обычно бывают больше, то квартиры будут больше, и стоимость квартир может только возрасти вплоть до 35 % плюс.

Но это пока, значит, сплошные хорошие истории. «Но, – сказал Собянин, – существующее законодательство ограничивает нас, связывает руки, оно нам не позволяет как следует эффективно улучшать гражданам их жилищные условия. Эти законы надо все-таки изменить, чтобы мы для блага народа…». На что президент сказал: «Конечно, благо народа – это святое. Надо изменить». И что же? Проходит неделя. И 2 марта – месяц назад – Володин принимает Собянина. И Собянин ему говорит насчет законов, и Володин ему говорит: «Конечно, мы создадим рабочую группу для того, чтобы эта рабочая думская группа выработала законодательное обеспечение всей этой чудесной реформе, реновации жилого фонда. Я бы такие реновации… ну вы можете продолжить дальше сами…

Итак, в Думе уже готов законопроект – он был заготовлен за неделю – о статусе столицы Российской Федерации, где речь идет не только о хрущевках – надо читать очень внимательно документы, потому что так люди сдуру подписывали собственные расстрелы, читая невнимательно – потому что хрущевки и аналогичные строения близлежащие по соседству… Что такое «по соседству», что такое «аналогичные»? Брежневки или сталинки, как вы думаете? Аналогичные. Вот возмещения, конечно, адекватные.

И там есть чудесная такая фразочка о том, что значительный объем морально и физически устаревшего фонда – обратите внимание на слово «морально» – который требует срочного обновления… Понимаете, требует срочного обновления, а морально устарел… А морально устарело все, кроме того, что было построено за последние 25 лет. Сталинские дома морально устарели. XIX век мы не говорим… Начало века морально устарело. 30-е годы – морально устарело… Мы же не будем говорить, что и чиновники морально устарели… Боже мой!

Так вот, речь идет о том, что невозможно к тем домам, которые морально и физически устарели и являются ветхими – жалуются они и пишут в своем законопроекте – но они, эти ветхие и морально и физически устаревшие по формальным признакам, к сожалению, не соответствуют установленным законодательством Российской Федерации объективным технологическим критериям аварийности.

То есть по критериям, установленным законом Российской Федерации эти дома аварийными являться не могут, но они морально устарели. И закон надо изменить, чтобы пришла комиссия и сказала: «Устарел на хрен!» А уж она определит, будьте спокойны! Таким образом, может куда угодно… А зачем комиссия? Напишут, что она была. Вы не видели? А вы были на работе. Вы были дома? А вы были в ванной. А вы не были в ванной? А вы смотрели в другую сторону. Вы спали. Вы были в темных очках и смотрели телевизор.

Все будет тип-топ! Ну как вы понимаете, поскольку коррупция побеждена только на самом верхнем уровне, то такие вещи, они сопряжены с большими деньгами, которые гуляют вверх-вниз. Деньги у нас что – собираются снизу и уходят наверх. Почему это выгодно? Почему это выгодно – взять и снести квартал хороших домов? Потому что реновации задумано делать поквартально. Это выгодно потому, что ежели этим занимается компания, принадлежащая городу, муниципалитету, то она сносит все на бюджетные деньги, и строит все на бюджетные деньги. И как вы понимаете, смета завышена в два раза, а после этого увеличивается еще в три раза в процессе строительства. И чем выше смета, тем больше денег приватизируется. Вот и всё. Это прекрасный способ.

То есть люди говорят: «У нас с домом все в порядке. У нас недавно крыли крышу, у нас недавно меняли трубы отопления, у нас недавно участки… мы за капитальный ремонт платим… что случилось?» А им говорят: «Ребята, морально устарел». Так, конечно, есть строчка, что «с учетом мнения жильцов». Что такое «с учетом мнения»? Вы сказали – мы учтем, а теперь пошли все вон!

Так что ежели где-то у кого-то только запахнет, что не хотите ли вы улучшить свои жилищные условия в том же районе? – а район – это вся Москва, так что будьте так любезны – хоть в Бирюлево, хоть за МКАД, хоть из центра, хоть откуда – и спрашивать не будут. И предлагают только один раз, и у вас нет права отказаться, и есть у вас времени один месяц, а потом вас выкидывают – кто? Судебные приставы по суду. Никуда вы на фиг не денетесь!

Я не знаю, о чем они думают, потому что, когда сотни тысяч людей начнут выкидывать на улицы, знаете, пацаны всегда знали: пьяный мужик страшнее танка. Пока пацаны идут на тротуаре – это все фигня. Вот когда озлобленные мужики вываливают на улицы – вот тогда конец! Тогда у подростков глаза выпучиваются. То есть получается, что государственная машина уже настолько заточена на высасывание всех денег, что уже не соображает, что делает.

Я не знаю, на самом деле, если посмотреть, это все работает не то что на революционную ситуацию, это работает на взрыв. Я не знаю, понимают это или нет. Может быть, и понимают, но остановиться не могут. Про аналогии – после перерыва на новости, которые сейчас.

Итак, про то, что система не может остановиться, хотя отдельные люди все понимают. Так вот 100 лет назад все та самая Февральская революция, которая в марте уже разворачивалась и уж в апереле-то пошло: скоро Ленин приедет, с крыши броневичка апрельские тезисы произнесет. Его все обсвищут, обсмеют, а через несколько месяцев примут эти тезисы. Так вот, когда они объявляли Николаю II, что «государь, единственный выход – вам отречься, потому что никто вас не хочет, потому что буржуазия хочет свободно буржуазствовать, капиталисты хотят свободно капиталистствовать и вообще, армия вам не доверяет и народ не доверяет и вообще ничего не получается – уходите с миром, Ваше величество!» Ушел. Что дальше?

А дальше, кто обогащался сказочно на военных поставках, когда брали сумасшедшие деньги, а поставляли в армию сапоги с гнилыми подметками, они продолжили обогащаться. Армия хотела, чтобы перестали обкрадывать. Солдаты, которые сидели в окопах, так и продолжали сидеть. А воевать они уже давно не хотели. Деревня как стонала без мужика, голодая, так и сидела.

Слушайте, а ничего, собственно, особо так не решено. Ну дело понес вразнос Петросовет со своим Декретом № 1 и так далее. Но вот эта новая власть – Временное правительство – которое переформировалось из временного комитета Думы, оно, по сути, ничего не решило. Оно что говорило? Вот мы соберем Учредительное собрание… Шустрее надо, пацаны!

Так вот к тому, что вся эта машина, которая освободилась от царя, фактически ничего не могла сделать в главном. Она не могла заключить мир, она не могла пресечь воровство. Она не могла вернуть крестьян на землю. Она ничего главного не могла. Вот оно все и рассыпалось. Хотя все понимали, чего люди хотят.

Вот сейчас совершенно аналогично. Структура заточена на безмерное выкачивание денег из страны, из народа, из людей. Структура понимает по отдельности, как отдельные люди, что вообще-то, это плохо, вообще это усиливает социальную напряженность; вообще, люди ведь озлобляются потихоньку, вообще не видят перспектив. Но остановиться нельзя, потому что структуры так уже созданы, потому что их сущность – это разворовывать бюджет. Вот что тут можно сделать? Я не знаю, чем это кончится. Очень бы хотелось, чтобы все было тихо, мирно и спокойно. Но вообще я не знаю. Потому что прет этот локомотив в бетонную стену и хоть ты тресни! А машинист говорит: «Будем ехать». А пассажиры говорят: «Ничего страшного. Господь пронесет».

Говорил Родзянко государю – не пронесет! Не пронесло.

Вот это все, что касается исторических аналогий. Вот с этими самыми домами. Вот на улице Годовикова жители двух домов – это уже было сравнительно давно – они выходили, они перегораживали улицу, они с лозунгами, понимаете, с транспарантами, что «нас не выселять!». И управа Алексеевского района говорила: «Нет-нет, не выселят. Все будет в порядке». Выселили как миленьких! Дали покипеть, выпустить пар. Успокоились – и выселили на фиг.

Так что я не знаю. Если речь зайдет о расселении сталинских домов, где полуметровые стены в два с половиной кирпича, где строилось все еще в конце 50-х по стандартам сталинской эпохи – это все простоит еще сто лет спокойно. Так что насчет устаревания – не-не-не, это просто бабло нужно косить и скирдовать и ничего больше. Вот это скирдование бабла, оно ведь добром не кончится. То есть, понимаете, отыграются на мажорах, которых отловят, отыграются на всех владельцах дорогих «мерсов». Уж ежели поймают кого-то на «майбахе» – конец! Я думаю, что и шофер с охранником тоже не спасутся. Нельзя же делать такие вещи, ну, понимаете. И только в одну сторону. Надо же как-то немного с людями-то дружить, хватит же… А здесь подумать о людях, только по старому анекдоту: «Да, вы правы, Владимир Владимирович, тысяч 5 душ не помешает». Что с них взять?

Так что мы попробуем отвечать на вопросы еще. Но куча вопросов совершенно естественно по Евгению Евтушенко, которого не стало вчера. Евгений Александрович Евтушенко был фигурой крупнейшей. Евгений Евтушенко был некой вершинной фигурой в плане известности, в плане некоего неформального статуса всей литературы шестидесятничества. А уж это была литература богатая. Очень много вопросов: А как с точки зрения моральной? А почему он остался в Америке? А почему то-сё? Вы знаете, все аспекты этой многогранной личности, его судьбы непростой, неоднозначной мы сегодня обсуждать, безусловно, не будем.

Вот ссылаются, что Бродский говорил о Евтушенко и то и то… Был случай в жизни не однажды, а дважды, когда Евтушенко, будучи в славе, в определенной силе Бродскому помог. Бродский был еще в Союзе. Бродский за свою жизнь, насколько я знаю, не помог никому и никогда. То есть существо было в высшей степени неблагодарное. Любых коллег только ненавидел. Его уже тоже нет с нами, но это произошло сравнительно давно, четверть века минуло. И здесь подобные отзывы, я думаю, характеризуют упомянутого Бродского как человека вряд ли достойного.

Одна только огромная антология советской и русской поэзии, составленная Евтушенко, что стоит. Но тому, кто не слышал, уже не понять, что такое было: Евтушенко читает стихи. И он был не один. Когорта-то была золотая. Трудно сказать сейчас резко, с чего началась поэзия шестидесятников, потому что Борис Слуцкий сам по себе. Он был блистательный поэт, но он никогда не сидел на авансцене. Окуджава был на авансцене и, возможно, эта новая поэзия началась с него, еще с 40-х годов: «Неистов и упрям, гори огонь, гори, на смену декабрям приходят январи» новая поэзия.

Евтушенко издал свою первую книгу в 20 лет. И потом он сам писал о себе много лет спустя, как он ходил в голубенькой маечке в редакцию «Советского спорта», страшно жаждал печататься и просил подписывать его не Евгений, а Евг и прочее. Да, и в 20 лет был принят в Союз писателей, что было тогда чем-то абсолютно уникальным – в 52-м. И когда в 56-м, а вернее, в 57-м, 8-м, 9-м поднялась эта волна после ХХ Съезда, тогда очень мало знали про историю партии, про ХХ Съезд люди, кому было по 20–30 лет. Это старики знали. Но стариков-то шуганули крепко. И языки за зубами они держать научились. А цензура работала хорошо, плотненько: палец в дырочку не просунешь. Вот те, кому в 56-м году, в год съезда было 20–25… 28, – это была волна необыкновенно оптимистически настроенных людей. Вот Евтушенко, стало быть, было тогда 24 года, а всем остальным… в основном все были 33-го года рождения. 23 года в 56-м, они попали в самое золотое время: в 30 лет они уже все были прославлены, по советским меркам богаты, кумиры массы фанатов. Если брать поэзию, то это, скажем, по мере некой знаменитости: Евтушенко, Вознесенский, Рождественский, Окуджава, Ахмадулина – условная первая пятерка. В прозе это прежде всего: Аксенов, Гладилин, несколько потом, скажем, Кузнецов, Войнович, Владимов. Началась эта новая литература, пожалуй что, в 55-м году, когда Катаев старик Валентин Петрович опубликовал в «Юности», в первый же год выхода журнала «Юность» повесть 21-летнего Анатолия Гладилина «Хроника времен Виктора Подгурского»… Ну, в общем, о литературе 60-х можно читать большой хороший цикл лекций. Да уж о Евтушенко меньше, чем двухчасовой лекцией с перерывом не обойдешься.

Только несколько слов. Когда он выпустил… я сейчас не помню, я не готовился специально – в 59-м, по-моему, году подборку в «Юности», где было два стихотворения, мгновенно ставшие программными, известными, знаменитыми. Одно из них: «Ходил он в брючках узеньких, читал Хемингуэя – вкусы, брат, нерусские, – внушал отец, мрачнея». «Нигилист». А второе из них – я сейчас читал эти вещи, как многие стихи, слегка изменяя, так, как мне больше нравилось, прошу понять правильно. Все сохраняется: «Постель была расстелена и ты была растеряна, и спрашивала шепотом: “А что потом? А что потом?”» Вот эти два стихотворения, особенно с постелью, они вызывали шум и грохот, потому что никто ничего подобного близко никак не писал.

Регулярными были споры, что вот Евтушенко, он более громкий, в нем что-то от Маяковского, а вот Вознесенский, он больше мастер формы, у него выше поэзия. А была еще точка зрения такая, эстетская, потому что тусовка, она всегда была ориентирована на Серебряный век: это был протест, в этом была внутренняя свобода и внутренняя оппозиция, и внутренняя эмиграция, и там всегда был Пастернак, Мандельштам, Ахматова, Цветаева, безусловно. И жила точка зрения, что, конечно, Евтух, он НРЗБ, но это первая ступень, скажем, к Пастернаку и тому подобное.

Никого не надо осуждать. Каждый понимает, как может. Спасибо каждому, кто что-то понял и что-то воспринял. Евтушенко писал очень много, и Евтушенко был очень ярок. Он был честолюбив, он был тщеславен. Он сам себе очень нравился, он не был лишен нарциссизма. Какой великий художник был лишен нарциссизма? Бросьте вы! Если кто-то вроде Кафки был, то это, знаете, исключение. Он всегда необыкновенно ярко одевался, он много думал о себе…

Знаете, масса людей одеваются как ослы или попугаи и думают о себе гораздо больше, чем они того заслуживают. Совсем не этим остается в литературе, в поэзии и истории Евтушенко, а он, безусловно, остается, потому что это великая эпоха: 1956–1968. Она от имени и фигуры Евтушенко совершенно неотделима. 56 – это доклад Хрущева о культе личности на ХХ Съезде. Это мы сейчас знаем, что Никита был кровавый палач, что он просил у Сталина превышение квот за расстрелы; что он был рьяный слуга, что он был коварен… Тогда мы этого не знали. Вот те, кто не сидел, те, кому родители не говорили – а родители не говорили – полагали, что да, Никита, этот лысый колобок, этот «кукурузник», этот то-сё… Но ХХ Съезд – это была веха.

А потом – первый спутник, а потом первый космонавт, а потом то-сё, а теперь сняли Хрущева и теперь будет свобода! Брежнев, Косыгин, Подгорный… Никогда власть больше не будет в одних руках! А потом все хорошо… Ну, правда, Даниэль и Синявский – ну да. Ну там, правда, Бродского выслали… Ах, Бродский! Но, в общем, все было хорошо.

А потом был 1968 год, и началось все плохо. И был взят курс на закручивание гаек, на борьбу с анекдотами, прежде всего «армянским радио»; на усиление идеологической борьбы. Но тогда Евтушенко писал стихи, может быть, не лучшие, но настроение свое «Танки идут по Праге, танки идут по правде…». После 68-го все кончилось, после 68-го стали все уезжать, вы, понимаете.

Остался Гладилин, которого стали гнобить. Анатолий Тихонович Гладилин был родоначальником новой прозы. Но потом, уже в 80-м, если не ошибаюсь, лишил гражданства – поехал он читать лекции – Аксенова. И долго к тому шло. Кузнецов остался в Англии еще в 69-м году, если не ошибаюсь, когда поехал туда под предлогом собирать в Лондоне материалы для романа о Ленине. Все оно стало кончаться, кончаться…

Задают вопрос также очень многие: «Почему Евтушенко с 91-го года жил в Америке?» Как-то вот получается, когда наступила новая эпоха и всем вернули гражданство – вот Аксенов Василий Павлович приехал, вот домик у него был в Нормандии хороший и вполне скромный. И проводил он там больше половины времени. Вот, если не ошибаюсь – могу ошибиться, извините тогда – с 76-го, по-моему, Гладилин Анатолий живет в Париже. Приезжает иногда, а вообще, переезжать обратно не получается. И так оно получается весьма много с кем, понимаете, какая страшная вещь. Надо иногда отдавать себе отчет в страшных вещах. Россия является научной и культурной периферией большого цивилизованного мира – вот ведь в чем дело.

Читатель русской литературы, он, конечно, здесь, потому что профессора и изучатели русской литературы Франции, Германии, США, честное благородное слово, представляют собой тяжелое зрелище. Ну они про себя думают, что они очень умные и обмениваются диссертациями с умными словами, но в общем и целом мне все это представляется решительно мало серьезным. Потому что сначала нужно почувствовать дух, дух, а дух они не чуют: ноздря у них не так. А в общем и целом все-таки периферия.

И вот 91-й год. Сколько народу в 91-м, в 92-м в основном году уехало из России на Запад, прежде всего в Америку. Многие вернулись. Вот Роднина вернулась. А в основном те же гимнастки, те же фигуристки остались, понимаете. Вот Аксенов вернулся, а многие в общем и целом остались.

Это когда ты возвращаешься в 30 лет – это одно. А когда тебе 70 – немного другое. Понимаете, в 20 лет у людей одна адресная записная книжка, а в 70 лет уже другая. В 70 лет нужно хорошее медицинское обеспечение, какая-то надежная старость, чтобы ничто не рухнуло. Потому что зима 93-го, 94-го в России была, конечно, очень тяжкая. Это, знаете, мне и таким как я, было все это по фигу, потому что, когда ты прошел школу нищеты, если у тебя есть какие-то копейки на какую-то еду для семьи и крыша над головой хоть какая-то, то все остальное – фигня. А когда люди привыкли к хорошей жизни, им это перенести все это было очень нелегко. Когда позакрывались все театры, когда не делалось никакое кино, когда исключительно издавались американские триллеры и американская фантастика в литературе, когда королем книжных лотков было два человека: Михаил Шитов и Виктор Доценко. Сейчас далеко не всех их помнят, кроме старых книготорговцев.

Вот поехал на годик, на два, на три, на четыре-пять перетоптаться – вот так вот и застрял. Регулярная профессура, социальные гарантии, удобная жизнь. Да, конечно, Оклахома – это не центральный штат, и Талсы – это далеко не главный университет. И по большому счету все это, конечно, захолустье, и все это, конечно, очень горестно, потому что такому поэту как Евтушенко, Россия могла бы создать достойную жизнь. Но какое там… Знаете, в Москве никто не фигура, прямо скажем, если ты сам не умеешь зубами выгрызать свои миллиарды.

Евтушенко был поэтом очень большим. И больше никогда, нигде ни на кого, чтобы человек, который читает стихи – стадионы собираться не будут. Вот, что я вам скажу.

А когда в 62-м году выходили такие его сборники как «Нежность» и «Взмах руки», в 66-м году выходил «Катер связи» – ну что вы, он же был номер первый. Да, была эта смешная песенка. Уж понятия не имею про автора, чисто городской фольклор. Он ей говорит: Каких поэтов любите читать стихи, а она ему в ответ на это: «Евтушенко мой дружок». Это фрукт – яблоко, лайнер – серебристый, поэт – Евтушенко. Вот примерно такие были смысловые пары.

Ну и когда Евтушенко писал «Бабий Яр» – это был большой грохот, потому что непринято было в Советском Союзе говорить про «Бабий Яр» и вообще, упоминать лица еврейской национальности, не говоря о каких бы то ни было холокостах. Ну не принято. Это было неприлично, это было идеологически не выдержанно, вредно и вообще, запретно.

Когда Евтушенко написал «Братскую ГЭС», вот «Братская ГЭС» – это был символ строительства коммунизма, каковой коммунизм строили молодые люди, верящие в будущее страны и готовые ради коммунистического будущего страны жить в палатках, где их грызет гнус, где они живут в тяжелых условиях. Им в радость эти условия, они через них пройдут и здесь будет город-сад! Но потом этого уже не было. Это уже тоже кончилось к 70-му году. Все эти комсомольские стройки типа БАМа, на самом деле, кроме смеха и издевок у людей ничего не вызывали. Это новые поколение еще смогут думать, что БАМ – это было чем-то… Нет, бам! – это звук, который издает голова, когда по ней стукают рельсы, чтобы ни у кого не было сомнения.

И когда Евтушенко писал – это стихотворение вошло в тот же «Катер связи»: «Нерпы, нерпы, мы вас любим, но дубинками вас лупим, ибо требует страна… ибо, нерпы, вы валюта, а валюта нам нужна! Чтоб какая-то там дама – сплошь одно ребро Адама – в мех закутала мослы, кто-то с важностью на морде нам вбивает вновь по Морзе указания в мозги», никто не посмеет сказать, что это плохие стихи. И лишь несколько человек в истории русской литературы отчеканили фразу, которая вошла в анналы: «Поэт в России больше чем поэт». Больше. Вот такая жизнь, что больше, вы понимаете?

И когда он писал: «Есть прямота кривее кривоты, она внутри себя самой горбата, пред нею жизнь как будто виновата, что ее рисунки непросты». И так далее. Это были серьезные стихи.

Когда он писал:

Нет-нет, он писал очень хорошие стихи когда-то, Евгений Александрович.

Вот такой вот символ работы 60-х ушел, и говорить о нем можно очень много, потому что человек был яркий до необыкновенности. Если брать время после ухода из жизни Маяковского, он был первый, кто блистательно читал свои стихи. Он артистически совершенно читал свои стихи. Он был первый и остается единственным поэтом советским и русским, кого принимали президенты и премьеры великих держав. Он представлял поэтическую Россию, поэтический Советский Союз по всему миру, как-то так, на минуточку.

Так что люди, которые преуспели меньше, конечно, ему смертельно завидовали. Чтобы всем было понятно.

У нас осталось время еще на один-два вопроса от силы. Давайте что-нибудь посмотрим. Например: «Министерство культуры Таджикистана запретило ввозить книги без специального разрешения. Учитывая общее направление развития деградации постсовка, пора ли запасаться книжками на черный день?»

Пора. Потому что книгоиздательство тоже, знаете, коммерциализируется, издается то, что как можно выгоднее. Иные маленькие издательства как-то все сокращаются. Так что ежели что-то ценное, то запасайтесь.

«Граждане Парагвая живут настолько лучше нас, что так бьются за свою конституцию?» – спрашивает Кулаков из Югорска. Очевидно, он имеет в виду, что они в буйстве сожгли парламент. Заметьте, парламент сожгли! А тысячу человек, по-моему, как-то не арестовали. Да, вы знаете, они какие-то такие. Они до сих пор, по-моему, думают, что власть принадлежит народу. А у нас фразу эту слышали… Но, я думаю, что мы умнее парагвайцев, поэтому мы знаем, кому что принадлежит. А они какие-то латиноамериканцы как-то немного бывают наивны.

Видимо, последний вопрос: «По книге бывшего шефа петроградской полиции в феврале 17-го народ со служивыми не церемонился и живо расправлялся». Чаще служивыми называют солдата, иногда – городового. Имеется в виду именно городовой. «Как вы считаете, нынешнее время более гуманно?» Как правило, да. «Или доведенный народ во все времена жесток?» Да, доведенный народ во все времена жесток. Это спрашивал Ярослав Владимирович Мелехов.

Вы знаете, вот здесь Пушкин был прав: «Не приведи Господь увидеть русский бунт – бессмысленный и беспощадный». Вот я думаю, что не приведи Господь. Вот нужно бы как-то это где-нибудь написать, чтобы было из высоких окон видно, чтобы люди вспоминали, что не приведи Господь.

Ну и последние секунды: «Вот стоят дальнобойщики. Против них – Росгвардия. Вроде пока без стрельбы и рукоприкладства. А если все-таки нервы не выдержат – не важно, у какой стороны первой – я просто теряюсь в догадках о дальнейших событиях. Зачем так обострять и подводить к самому краю?» – спрашивает Сергея Тренов.

Здесь, значит, дело такое: кто кого, у кого, значит, какие места каких органов крепче; у кого первым не выдержит, у кого первым сыграет. Конечно, у власти есть средства задавить дальнобойщиков. Но силы, прямо скажем, совершенно не равны. Ну хорошо, сегодня вы задавите дальнобойщиков, завтра школьников на Тверской, послезавтра выкинуты жители Москвы – а там ведь и народ кончится, который будет на что бы то ни было согласен! Поэтому предлагаю всем думать о завтрашнем дне и, надеясь на лучшее, пытаться что-нибудь делать для него делать. Черт его знает!.. Все доброго, до свидания!