Эхо ярмарки тщеславия
Отродясь я не собирался быть ни журналистом, ни публицистом, ни «медийной персоной». Пара эпизодов молодости не в счет – джентльмен в поисках десятки.
А потом случился Беслан. И пережить это спокойно не было сил. Беслан – это вечная трагедия, это переломная точка современной истории государства Российского на пути к бездушию и бесчеловечности. Люди отдавали жизни, закрывая детей собой. Но государство слало преступный приказ в оболочке лжи.
И не хотел я вовсе писать эту книгу, и написала она сама себя. Она называется «Великий последний шанс». И вышла в 2005 году. Было мне, однако, пятьдесят семь лет. Так публицистика и началась. Да никакая не публицистика – боль, крик, скорбь, размышление и несмирение.
Прочла ее и вся верхушка. Из Думы посылали помощников в магазин «Москва». За год допечатали тысяч двести.
Вот после выхода и позвонил мне Соловьев. Позвал впервые в свою «К барьеру!» По-королевски так: «Ты с кем хочешь встретиться?» Мы с ним до этого дружили года четыре, но дружба и служба там по-отдельности.
Это была безоговорочно лучшая программа на российском телевидении за последние пятнадцать лет. А в то время рейтинг ее был вообще заоблачный, прочие внизу.
Мы спорили с Валерией Новодворской (светлая память и вечное уважение). Я полагал проведенные реформы губительными и зверскими, и народ поддержал меня три-четыре к одному.
И вдруг после этого влетел в телеобойму, палец о палец не брякнув и даже не поняв, что произошло. Я говорил что думал – а это так или иначе не противоречило генеральной линии власти на тот момент. И даже критика официоза не противоречила. Там наверху неведомые мне кланы играли в незнакомые мне игры, и любая скинутая мной карта чему-то шла в масть. Это я стал понимать позднее. Далек я был от политики в 2005 году, как мышь от балета.
Появились статьи и комментарии типа «Чьим медиаресурсом является Веллер?»
Для несведущего большинства поясняю: ни за одну передачу на телевидении или радио, куда меня приглашали за все годы, я не получил ни одной копейки, и разговора об этом никогда не было. Да и у прочих гостей так же, насколько мне известно. Получал я скромную штатную зарплату ведущим радиопрограммы на «Радио России» и «Эхе Москвы» – все.
До этого личного бума меня приглашала лишь «Культурная революция», которая теперь стала звать куда чаще. А тут поехало – трудно вспомнить и перечислить; да и кому оно надо.
Из интереса: «НТВэшники», «Судите сами» с Шевченко, «Специальный корреспондент» с Мамонтовым, «Честный понедельник» с Минаевым, «Пусть говорят» с Малаховым, «Право голоса», «Право знать», «Большинство», «Политика», «Момент истины», «Место встречи», «Звезда на «Звезде»», дальше сейчас не помню, ну – все каналы: 1-й, Россия, НТВ, ТВЦ, РБК, РенТВ, МИР, ОТР, Ностальгия и точно еще что-то.
И только передачи на «Ностальгии» с Молчановым, дружбой с ним я горжусь давно, не имели отношения к потоку.
Я храню рабочие дневники-еженедельники за прошедшие годы. Три-четыре раза в неделю, редко два, я посещал ящик или какую-то радиостудию. С сентября по май – это раз 80–100 за год. Примерно тысячу раз за прошедшие годы.
До пятидесяти лет, ребята, я сидел тише травы ниже воды не в Ленинграде, так в Таллине, и никто меня не видел и не слышал.
При этом – в половине приглашений я отказывал. Не моя тема. Не могу сказать ничего нового. Некомпетентен. Но и остальных было до фига.
Эфир или запись на ТВ – это своего рода тусовка. В основном приезжают заранее, разговаривают, пьют чай-кофе. Престиж-клуб. Как бы ты ни выступил – а все равно посветился. А большинство тщеславны хоть на сколько, славы не добрали досыта.
Я уже давно работаю с раннего утра до полудня, так что передача день не ломает. В расписании это – общение и развлечение. Ты можешь писать книгу два года – тебя никто не видит. А пять минут на экране – и вопрос: «Когда вы все успеваете?» Да это же отдых. За исключением тех немногих минут, когда говоришь.
Но вот за эти минуты у меня вылетает масса нервной энергии. Ты слушаешь других, мысленно включаешься в разговор, не соглашаешься, поправляешь и дополняешь, просишь слова, дают позже, адреналин идет! А главное – надо в несколько предложений уложить всю мысль, пока не перебили и не закричали. Это отдельное умение.
И тут своя хитрость: построить речь из трех-четырех фраз так, чтоб никто не понял, к чему ведется и не заглушил – а ты во второй половине последнего предложения за полторы секунды выстреливаешь суть. И видишь по лицу ведущего, на секунду делающемуся неподвижным, что сейчас ему в «ухо» аппаратная орет, что он лопухнулся!
Да, иногда находишься среди продажных идиотов. Это условия игры. А ведущий ехидно сбивает. Это тоже условия игры. Но уж очень велик выигрыш: сказать на огромную аудиторию то, что считаешь очень важной правдой.
А задача режиссера – стравить гостей. Просьбы-рекомендации перед началом: «Вы не дожидайтесь, пока оппонент договорит, перебивайте, вступайте, будьте активнее и смелее!» Прочитали в старых американских учебниках, что смысл ток-шоу не важен – важен только накал эмоций.
А с аудиторией, которой обычно платят за съемочный день рублей по 500, заранее репетируют: «Следите за мной! Я захлопала – все дружно аплодируем! Я показала вот так – все сразу перестали. Еще раз!»
Продолжив фразу Черчилля, можно сказать: «Народ не должен видеть три вещи: как делается колбаса, как делается политика и как делается телевидение».
А исключения есть? Есть. «Вечер с Соловьевым», «Прав? Да!» на ОТР, «Культурная революция» на «Культуре», и еще несколько есть.
…Когда произошел Майдан, Крым и Донбасс, внимание к идеологии СМИ усилилось. И звать меня на пару лет куда бы то ни было прекратили. И я подумал, что это к лучшему. Потому что хватит. Свое сказал и свою долю внимания получил. А самому завязать как-то духу не хватало. Соблазн все же.
Забавна метода: девочка любых лет, продюсер по гостям, звонит и приглашает, уговоривает, записывает. Потом звонит завтра-послезавтра и говорит немного другим голосом, что съемка перенесена, или тема заменена, или она еще уточнит. И даже с «Культурной революции», где все клялись в любви, выставили крайнюю тетку, которая соврала про перенос. Вот так выглядит внесение в Стоп-лист. Лишь один человек из всей братии повел себя прямо и достойно: сказал лично как есть.
…А потом позвали опять! Но это было уже другое телевидение… оно было не столько российское, сколько антиукраинское. Вдруг оказался выше уровень нетерпимости, демагогии и хамства. И в каждое шоу звали пару пуделей для оплевывания.
Я же был резко несистемный. Не позиция и не оппозиция. В одних вопросах – полный патриот, в других – законченный либерал. И ни к чему я не принадлежал – никаких партий, течений и организаций. Что создавало впечатление моей полной практической безвредности. Не считая отдельных высказываний. Зовут – потому что круг допущенных в ящик ограничен, показывают одних и тех же. А нужен рейтинг.
Уровень разговора стал оскорбительным, причем в общем потоке ведущие не ощущали оскорбительности своих слов. То милая ведущая, на тридцать лет моложе меня, решила мне доказать, что комсомольские секретари и при Советской власти хорошо жили, а не только олигархами. Как будто это не я был секретарем, и не она по возрасту уже не знала комсомола. И с таким милым напором свою чушь впаривает, что как же не уйти, охарактеризовав мимо микрофона ее умственные способности? Или милый парень объясняет, что ну не верит он в получение эстонского гражданства когда-то любым человеком по предъявлении карточки Гражданского комитета – будто и не я получал, будто он там был и что-то знает.
Публичное обвинение во лжи, сделанное в лицо, они не считают оскорблением. Они это считают уточнением в диалоге. И реакцию на публичное оскорбление они считают недопустимой. Тебя могут оскорбить – но ты не имеешь права выходить из себя. Были времена, когда за это вызывали и убивали. Есть места, где за это убьют и сейчас. Н-но – холуйская рыбья кровь стерпит все, и других по себе судит.
…Так я хочу сказать, что мне это надоело. Свою тысячу передач я отговорил. Нервов на них оставил. Денег не нажил – напротив, потерял то, что мог с этими затратами заработать. Что смог, что понял и считал важным и нужным – я вслух сказал. Если это принесло пользу хоть кому-то и хоть насколько-то – награды выше не существует.
Приятно чувствовать себя свободным и не отвлекаться от своего дела.
Если судьба еще может выкрутить кульбит – ну так жизнь еще не кончена, это ж хорошо!
Когда я работал ночами монтажником на ЛенТелефильме, последняя фраза утром была:
– Съемка окончена, всем спасибо.