ВОРОШИЛОВ, ЖЮЛЬ-ВЕРН И КОСМОПОЛИТИЗМ
Покойный Евгений Павлович Брандис рассказывал:
В сорок девятом его, кандидата-филолога-германиста, за пятый пункт турнули из Пушдома и напугали на всю оставшуюся жизнь. И остался он без работы. И никуда не брали. А семья, дочка, кормиться надо. Изредка разрешали где-нибудь платную лекцию или выступление. Да таллиннская «Вечорка» брала статьи к юбилеям русских писателей.
Но какой-то детский клуб вела его добрая знакомая, и вот она приглашала его почаще рассказывать детишкам о всяких интересных книжках. А круг дозволенных интересных книжек был сужен до предела. Одним из незапрещенных оставался Жюль-Верн: нет, в плане борьбы с низкопоклонством перед Западом тоже не издавали, но поминать запрещено, вроде, не было. И через несколько лет такой жизни Брандис, подначитавшись и поднаторев в безопасном и безвредном Жюль-Верне, даже написал трехлистовую брошюрку, и даже ее маленьким тиражом издал как-то под каким-то скромным методическим грифом.
А тем временем умер Сталин, пошла большая чехарда в верхушке, и первый красный офицер Ворошилов оказался на курировании культуры. И директор Гослитиздата, соответственно, и явился к нему подписывать планы выпуска литературы на будущий год.
Ворошилов встретил его благосклонно, проворошил нелюбовно пачку листов, закурил: решил поговорить немного о литературе, наставить, поруководить издательским процессом.
– А вот ты такие книги, интересные там, приключения издаешь?
Директор напрягся, поймал, решил, сориентировался:
– А как же, Климент Ефремович, конечно, издаем!
– Какие?
– Э, м-н, ну, вот скажем...
– А я вот в детстве, помню, – откинулся на спинку Ворошилов, – очень любил Жюль-Верна. – Задумался мечтательно, – Очень был интересный писатель... Издаешь его?
– А как же, Климент Ефремович! Конечно издаем!
– Вот это хорошо. Это правильно! А что именно?
– Эгм. Да! Избранное!
– Что?
– Собрание сочинений издаем!
– Это дело. А сколько томов?
– Широкое собрание!..
– А?
– Двенадцать, Климент Ефремович! Двенадцать томов!
– Вот это – молодцы. Правильно. Хорошо. – Подмахнул план: – Пришли экземпляр в подарок, перечитывать буду.
– Слушаюсь!
Директора вытряхнули из лимузина у родного подъезда в предынфарктном состоянии. Выпил коньячку, закусил валидолом, рыкнул секретарше: – Всех специалистов по Жюль-Верну – срочно ко мне! Срочно!!! И – на – впечатай в план – в первый десяток позиций! – Жюль-Верн, собрание в двенадцати томах!
– Что?..
– Исполнять!!!
Все забегали, закрутили телефоны, залистали справочники, и к концу дня выяснили, что специалистов по Жюль-Верну в Москве не осталось ни одного. Кончились как-то специалисты. Кого посадили, кто помер, кто съехать успел давно, кто на фронте погиб, кто в эвакуацию сгинул, а кто, возможно, скрывает, открещивается.
– Найти хоть на Камчатке!! Завтра утром!! Это – приказ!! – и палец в потолок. – Знаете, чем пахнет?!
Короче, вечерком у Брандиса вдруг звонит телефон, который уж давно онемел:
– Евгений Павлович? Как поживаете? Как чувствуете себя? – Дымшиц звонит, та еще сука, тогдашний начальник ленинградской писательской организации.
Евгений Павлович в трубку мычит потрясенно, что, мол, спасибо, все хорошо, ничего.
– У вас не было в планах съездить в Москву?
– Нет... А что?.. Пока не было... А... что?..
– Через часок пришлем за вами машину, вы собирайтесь пока, билет на «Красную стрелу» шофер передаст. Съездите в командировочку, проветритесь, возможно, и дела какие-нибудь окажутся.
Брандис уже сползает по стенке и воздух ловит:
– А в чем дело?..
– В Москве вас встретят, все объяснят.
Брандису худо. Жена плачет и собирает белье и шерстяные вещи. Если опечатают квартиру – к кому идти жить? С кем это все может быть связано?
Доставляет его машина к «Стреле», дает шофер билет и командировочные. В Москве на перроне ждет топтунок:
– Вы – Брандис? Пойдемте.
В машину – везут. Привозят. Что за подъезд – не Лубянка, не Петровка... мало ли контор.
Коридоры, кабинет, начальник:
– Вы Брандис? Садитесь. Значит, специалист по Жюль-Верну?
О Господи, молит Брандис, неужели и за этого уже сажают, что делать.
– Да нет, что вы!.. Какой я специалист?.. Я и вообще-то германист, а не романист, так что...
– Жюль-Верном занимались?
– Да нет практически...
– Что?!
– Ну, детишкам там рассказывал...
Директор вынул из ящика и шлепнул на стол брошюрку:
– Твоя книга?
– Ну, какая ж это книга... незначительная компиляция...
– Что?! Что ты тут выеживаешься?! Твоя?
– Моя... но...
– Значит, так. Мы в этом году издаем двенадцатитомное собрание сочинений Жюль-Верна. Что тебе надо, чтобы сейчас составить содержание?
Брандис на миг потерял сознание.
– Ты что – спишь?!
– Но надо работать... библиотека...
– Сейчас тебя отвезут в библиотеку, после обеда привезешь содержание! Все!
– Но – собрание... – слабо соображая, прошептал Брандис. – Нужны комментарии, справочный аппарат...
Директор чуть задумался.
– Хорошо. Сколько времени надо на том? Три дня хватит? Через месяц подаешь комментарии и справочный аппарат.
– Но это гигантский труд!.. я настолько не компетентен... я не могу... – пискнул Брандис.
– А тебя, тля, никто не спрашивает, – ласково разъяснил директор.
– Вот так, – рассказывал Брандис, – у нас вышел роскошный, по сути – академический, двенадцатитомник Жюль-Верна, какого никогда не издавалось во Франции, да и нигде в мире. А я сделался специалистом по Жюль-Верну и потом получил уведомление от международного Жюль-Верновского общества, что меня приняли в его ряды – а в нем всего триста человек. Правда, – вздыхал он, – на его ежегодные заседания меня в Париж так ни разу и не пустили.
