Осенью 1500 года Чезаре с головой погрузился в хлопоты по сбору и снаряжению новой армий. Посол де Вилльнев сообщил ему о желании французского короля по-прежнему участвовать в военных предприятиях герцога; в качестве ответной любезности подразумевалась помощь Борджа при очередном походе Людовика на Неаполь. Со своей стороны, Чезаре обратился к Людовику с просьбой оказать дипломатический нажим на венецианцев, под чьим покровительством находились двое противников Александра VI — Манфреди и Малатеста, правившие в Фаэнце и Римини.

Как нередко бывало, на помощь Борджа пришел случай. Именно в это время обострились отношения между Венецией и султаном Баязидом, так что республика всерьез опасалась нападения турецкого флота. В сложившихся условиях дож и Совет десяти не могли рисковать дружбой с папой и королем Франции. Оставалось лишь сделать хорошую мину при плохой игре — Венеция не только отказалась от протектората над обоими городами, но и осыпала почестями их будущего завоевателя, пожаловав герцогу Валентино почетное гражданство. Отныне его имя было навсегда внесено в Золотую книгу Республики, а один из красивейших дворцов города перешел во владение нового гражданина.

Как мы помним, Александр VI принимал очень близко к сердцу все, что касалось благополучия его сына, и этот случай не стал исключением. Папа, еще совсем недавно метавший громы и молнии в коварного и неискреннего союзника и уверявший, что Венеция лишь даром потратит время, пытаясь снискать его милость, теперь не находил слов, чтобы выразить свое удовольствие и благоволение. А сам Чезаре в разговоре с послом Республики дал понять, что, когда Всевышнему будет угодно призвать к себе нынешнего папу, герцог Валентино обеспечит передачу святейшего престола венецианскому кардиналу.

Армия уже стояла в боевой готовности. Под знаменами Чезаре собрались как его сподвижники по первому походу, так и новые солдаты и командиры — кондотьеры, искатели приключений, дворяне, права которых были когда-то ущемлены нынешними врагами Борджа. Артиллерией распоряжался Вителлоццо Вителли, один из лучших в Европе знатоков артиллерии, а общее командование было поручено Бартоломео да Капранике.

Яркая личность самого Чезаре, его щедрость и ум привлекали к нему не только воинов, но в неменьшей степени людей свободных профессий. Писатели и ученые, художники и скульпторы всегда встречали радушный прием при его дворе, ибо вкус к прекрасному у герцога проявлялся не только в блистающих роскошью римских апартаментах, но и среди опасностей и забот походного лагеря. К демоническому обаянию Чезаре Борджа и к возможностям, предоставляемым им всем творческим натурам, не оставался равнодушен даже человек столь независимого характера, как Леонардо да Винчи — этот универсальный гений поступил на службу к герцогу в качестве военного инженера. Но встреча с Леонардо произойдет немного позже, в начале 1501 года. Пока что к армии Валентино присоединились служители муз меньшего масштаба, среди них поэты Джустоло, Кальмета, Сперуло и скульптор Пьеро Торриджани.

Сохранился портрет Торриджани, сделанный его собратом по ремеслу, таким же авантюристом, но куда более одаренным художником — Бенвенуто Челлини. Даже если бы мы не располагали воспоминаниями современников, внешность и осанка этого зеленоглазого силача и красавца, запечатленные кистью молодого Бенвенуто, позволили бы сделать безошибочный вывод о том, что меч и копье привлекали Пьеро не меньше, чем молоток и резец. Самым значительным произведением Торриджани стало надгробие английского короля Генриха VII, но настоящую известность ему принес один-единственный кулачный удар. Именно этот удар, сломавший нос четырнадцатилетнему Микеланджело Буонаротти и навсегда обезобразивший лицо будущего величайшего ваятеля и живописца эпохи Возрождения, «обессмертил» Пьеро Торриджани. Ссора произошла в те времена, когда оба юноши были еще учениками в школе скульптора Бертольдо при дворе Лоренцо Медичи. Интересно, что сам Торриджани всю жизнь считал увечье, нанесенное Микеланджело (который был моложе и слабее его) своим наиболее выдающимся подвигом. И, как ни удивительно, он оказался прав.

Но вернемся к нашим героям — Борджа. Надо полагать, что страх и ненависть на врагов Чезаре нагоняли не только его таланты полководца и политика, но и та необычайная быстрота, с которой ему всегда удавалось набирать и снаряжать войска. Как правило, на подготовку к очередной кампании герцогу требовалось куда меньше времени, чем другим государям, и это ставило его противников в особенно невыгодное положение. Причина такой быстроты была очень проста — свободный доступ к ватиканской казне. А церковные доходы неиссякаемыми ручейками золота стекались в Рим из всех приходов Европы, не говоря уже о средствах, получаемых от продажи индульгенций, многочисленных пожертвованиях и вкладах в монастыри, прибылях с земельных владений и тому подобном. Папа, владевший сравнительно небольшой территорией, единолично распоряжался куда большими суммами, чем иные монархи, и его воинственный сын мог не стеснять себя в тратах, тем более, когда исполнял отцовскую волю. Так было и до, и после похода на Римими и Пезаро, но именно осенью 1500 года враги Борджа впервые четко осознали столь прискорбное для них положение вещей. Тогда же прозвучала чья-то крылатая фраза: «Войско герцога куплено ценой двенадцати кардиналов».

Действительно, в сентябре Александр VI вновь резко расширил состав Святой коллегии, учредив сразу целую дюжину кардинальских постов. Вероятно, папа в преддверии войны хотел усилить свои позиции в конклаве, создав там абсолютное большинство своих ставленников. Однако наиболее шокирующим новшеством явилась не сама раздача красных шапок в столь небывалом количестве, а налог, которым облагались назначенные прелаты: каждый из них был обязан отчислять в церковную казну десятую часть своих доходов. А четыре месяца спустя Александр распространил действие указа и на остальных кардиналов, равно как и на всех чиновников святого престола, занимавших выгодные должности.

Эти меры вызвали дружный ропот. Противники папы обвиняли его в бесстыдной симонии, а подчиненные, не привыкшие делиться своими прибылями с кем бы то ни было, — в беззастенчивом грабеже. Между тем Александр заслуживал не большего осуждения, чем любой правитель, вводящий дополнительные налоги, когда его государство оказывается в чрезвычайных обстоятельствах. Будучи законным главой католической церкви, папа имел полное право распоряжаться доходами с бенефиций, используя их на общецерковные нужды, а восстановление власти святого отца над Романьей, конечно, могло считаться таковой. Другое дело, что эта практика не могла найти одобрения князей церкви, ибо ограничивала их возможности личного обогащения.

Еще до выступления из Рима Чезаре начал пожинать плоды своей славы — примеру Имолы и Форли, признавших верховенство герцога, решила последовать Чезена. Город стал ареной кровавых столкновений между старинными врагами — партиями гвельфов и гиббелинов, и его правитель, не будучи в состоянии остановить стычки своими силами, обратился за помощью к Эрколе Бентивольо, командовавшему гарнизоном Форли. Рейтары Бентивольо двинулись на Чезену, и городской совет, напуганный перспективой разрастания войны, отправил посольство в Рим. От имени всех жителей депутация обратилась к его святейшеству с просьбой передать власть над городом герцогу Валентино — единственному человеку, обладающему достаточным авторитетом для бескровного умиротворения вражды. Александр пришел в восторг от столь мудрого решения, и уже в начале августа герцог стал законным повелителем Чезены. Это событие было отмечено общегородским праздником, в котором принял участие и сам Чезаре. Он снизил подати, отменил налог на муку и сумел в течение нескольких дней примирить вождей обеих партий. Водворив спокойствие и порядок в своем новом владении, Валентино возвратился в Рим, чтобы закончить последние приготовления к новому походу.

В начале октября святой отец благословил армию Чезаре, и передовые отряды кавалеристов прошли через городские ворота. Первую остановку сделали в Непи. Там, во дворце, оплакивала покойного мужа молодая вдова — Лукреция Борджа. С нею был и маленький Родриго — первенец, названный в честь деда.

Начались проливные дожди, и дорога стала тяжелой. Осадные орудия увязали в грязи, задерживая общее движение, настроение у солдат падало, появились случаи дезертирства. Герцог знал, что единственное средство уберечь армию от развала — провести ее через победоносное сражение, которое разом закалит и воодушевит людей. Скоро нашелся подходящий объект — замок Фоссате у подножия Апеннинских гор, гнездо рыцарей-разбойников, открыто промышлявших грабежом купцов и богатых путников. Как стало известно герцогу, в подземельях замка томились в ожидании выкупа десятки людей, у которых не нашлось при себе достаточно золота, чтобы удовлетворить аппетиты грабителей.

Чезаре потребовал сдачи крепости, но получил высокомерный отказ — гарнизон надеялся на ее неприступность, а также на то, что войско не станет задерживаться в суровой и малонаселенной местности. В этом с разбойниками был согласен и сам герцог. Промедление под стенами Фоссате не сулило ему ничего хорошего, поэтому он приказал немедленно начинать штурм. Замок пал в тот же день, и Чезаре отдал его на разграбление своим солдатам. Все пленники получили свободу, а участь побежденных оказалась роковой — их ожидала петля. Этой казнью герцог Валентино недвусмысленно показал всей Италии, к каким печальным последствиям может привести вооруженное сопротивление армии Святого престола.

Но правитель Римини, Пандольфо Малатеста, и не помышлял о схватке с молодым тигром. Этот измельчавший потомок некогда могущественного и знаменитого рода, мечтавший только о наживе и не брезговавший никакими средствами для пополнения собственного кармана, снискал единодушное презрение подданных. О последнем обстоятельстве говорит и прозвище «Пандольфаччо», быстро заменившее настоящее имя правителя.

Получив достоверное известие о приближении врагов, он рассудил, что оборонять город не имеет смысла. Однако оставался другой вариант — поторговаться с герцогом, сказочно богатым и неизменно щедрым, поскольку деньги ему всегда доставались легко…

Придя к такому решению, Пандольфаччо отослал жену и детей в Болонью, а сам вместе с челядью и приближенными затворился в городской крепости, выстроенной его дедом, грозным Сиджизмондо Малатестой.

Этот поступок озадачил горожан. Никто не ждал от Пандольфо особенного геройства, а между тем складывалось впечатление, что он всерьез собирается оказать сопротивление неукротимому Борджа. Встревоженный городской совет запросил тирана о его намерениях, но тот, не желая раскрывать свои планы раньше времени, уклонился от прямого ответа, велев передать отцам города, что сами они вольны поступать, как им заблагорассудится.

Повторять приглашение ему не пришлось — совет отправил сразу две депутации: к самому герцогу и в Чезену, к епископу Оливьери, представлявшему там интересы Борджа. Одни посланцы сообщили Чезаре о дерзком и смехотворном упорстве Пандольфаччо, другие же просили преосвященного Оливьери поскорее явиться в город, дабы урезонить расхрабрившегося так некстати правителя и начать переговоры.

Убедившись, что его предвидения оправдались, Малатеста послал к герцогу собственного гонца. Чезаре, без особого удовольствия думавший о многодневной, под проливным дождем, осаде цитадели Римини, с радостью убедился, что слухи о воинственности Пандольфаччо, мягко говоря, сильно преувеличены. Предложение было деловым и конкретным: за соответствующую сумму герцог Валентино может стать полным хозяином родовых владений Малатесты. Как и положено при сделках с недвижимостью, отдельному обсуждению подлежали стоимость самого города, крепости, а также размещенной там артиллерии. Стороны быстро пришли к соглашению, и Чезаре заодно сторговал у сговорчивого противника еще пару небольших крепостей за дополнительную плату в пять с половиной тысяч дукатов.

Вечером Малатеста с горстью родственников и слуг покинул Римини, а уже на следующий день, десятого октября, в город прибыл епископ Оливьери. Вместе с городским советом ему предстояло выработать и подписать условия подчинения нового лена церкви, а затем привести горожан к присяге на верность. Жители отметили избавление от власти Пандольфо общегородским праздником и отправили в Рим письмо, в котором благодарили святого отца, положившего конец тирании и многолетнему произволу.

Взятие Пезаро также обошлось без кровопролития, хотя в данном случае не могло быть и речи о полюбовной сделке. Узнав, что армия папы выступила в новый поход, Джованни Сфорца провел два месяца в непрерывных поисках союзников, стремясь не допустить очередного торжества Борджа. Он звал на помощь германского императора, но даже не получил от него ответа. Тогда Джованни обратился к Франческо Гонзаге, герцогу Мантуанскому, брату своей первой жены. Герцог оказался в довольно щекотливом положении — бросить родственника в беде означало навлечь позор на весь род, но и ссориться с Чезаре никак не входило в его планы. К тому же герцог приходился ему кумом, и в свое время Франческо был рад удостоиться такой чести. После долгих размышлений Гонзага избрал некий промежуточный вариант, послав на подмогу Джованни сотню пехотинцев. Это был чисто символический акт, никоим образом не менявший расстановку сил, но позволивший графу сохранить верность традициям, не навлекая на себя гнев Борджа.

Большинство истриков склонно изображать Джованни Сфорца несчастной жертвой Александра VI и его свирепого сына. По естественному побуждению — видеть в жертве лишь хорошие стороны — предполагается, что он был разумным и милосердным правителем. Ириарте, к примеру, пишет о нем, как о государе, «сделавшем жизнь всех своих подданных поистине безмятежной». Из этих слов можно заключить, что Джованни снискал любовь населения Пезаро, однако то, что происходило в действительности, заставляет сделать противоположный вывод — или обвинить горожан в самой черной неблагодарности.

Когда монарх или князь пользуется единодушной поддержкой всего народа, это всегда говорит о его высоких личных качествах. Существование двух партий — правительственной и оппозиционной — свидетельствует о неоднозначности его характера и поступков. Но если государь в минуту опасности возлагает все надежды на иноземную помощь, даже не пытаясь воззвать к народу своей страны, то трудно поверить тем, кто прославляет его правление.

А в Пезаро имел место именно последний вариант. Через день после сдачи Римини разнесся слух, будто кавалерия Эрколе Бентивольо уже приближается к городу, и в тот же час началось восстание. Джованни Сфорца с трема сотнями солдат пробился к укрепленному замку, а горожане, захватив княжеский дворец, веселились и поздравляли друг друга с ожидаемым со дня на день прибытием герцога Валентино.

Сам Джованни, панически боявшийся Борджа с той памятной ночи, когда он, бросив жену, ускакал из Рима, не собирался подвергать свою жизнь опасности, отражая штурм папских войск. Передав командование над замком и гарнизоном двоюродному брату, молодому Галеццо Сфорца из Котиньолы, он под покровом ночи отплыл в Равенну. Его дальнейший путь лежал в Болонью — оставалась слабая надежда, что герцог Болонский захочет вмешаться в события и остановить захватчиков. Однако герцог, Джованни Бентивольо, не решился выступить в защиту своего невезучего тезки. Он и сам чувствовал себя далеко не уверенно. Считалось, что Болонья, будучи союзником французского короля, не входит в сферу интересов Александра VI, но «карающий меч папы» — герцог Валентино — похоже, не испытывал трепета даже перед Людовиком XII. Поэтому ходатайство Сфорца к Бентивольо осталось безрезультатным, равно как и новая попытка получить военную помощь от герцога Мантуанского. Ни один из итальянских властителей, сохранивших хотя бы формальный мир с папой, не желал рисковать своим троном.

А бывший шурин Джованни Сфорца тем временем праздновал очередной триумф. В конце октября Чезаре во главе двухтысячного отряда тяжелой пехоты въехал в Пезаро под развернутым знаменем Борджа. У ворот герцога ждали члены городского совета. Ему преподнесли ключи, и он проследовал во дворец Сфорца, приветствуемый толпами жителей — несмотря на осеннюю непогоду, люди вышли из домов навстречу молодому полководцу, в котором видели не врага, а освободителя. В тот же день под звуки фанфар он был провозглашен законным повелителем города.

Здесь, в Пезаро, Борджа дал аудиенцию послу герцога Феррарского, прибывшему поздравить его с победой. Посол Пандольфо Колленуччо был весьма незаурядной личностью. Знаменитый писатель, историк и драматург, он внес заметный вклад в формирование национальной литературы, ибо стал одним из первых авторов, создавших свои произведения на итальянском языке. Это считалось весьма смелым нововведением — ведь вплоть до XIV века единственным языком, достойным бумаги, во всей Европе считалась латынь. Она была универсальным средством общения образованных людей, и грамотность означала умение читать и писать на латыни (исключение составляла только Англия). Поэтому нельзя переоценить заслугу ученых, подобных Колленуччо, которые своими трудами способствовали превращению народного говора в литературный язык.

Местный уроженец, потомок уважаемого старинного рода, он когда-то оказал немалую помощь Джованни Сфорца, подтвердив и обосновав его наследственные права на власть над Пезаро и Котиньолой. Немного позднее Джованни выразил ему свою благодарность изгнанием ученого из родного города. Больше десяти лет Колленуччо провел в скитаниях. Он был не только кабинетным мыслителем, но и человеком действия, и не раз исполнял должность подесты, главы администрации, в независимых городах Италии. До того как поступить на службу в Ферраре, он жил во Флоренции, где заслужил дружбу и уважение Лоренцо де Медичи.

Чезаре, не отличаясь миролюбивым великодушием Лоренцо, был, как и он, высокообразованным ценителем всяческих талантов. Узнав о приезде Колленуччо, он послал ему несколько корзин с подарками — дичью, тонкими винами, сладостями и свечами лучшего качества — и уже на следующий день принял посла. Прием герцога был исполнен подчеркнутого дружелюбия; вообще царственная любезность Чезаре, в сочетании с его красотой и славой яростного и отважного воина, неизменно восхищали всех, кому доводилось с ним общаться. Он приказал возвратить Колленуччо родовые владения, конфискованные десять лет назад Джованни Сфорца. Но многоопытный Колленуччо, которого жизнь и занятия научили хорошо разбираться в людях, сумел разглядеть не только внешний блеск герцога Валентино. В донесении в Феррару посол отзывается о нем так: «Он смел, полон сил и знает цену честным и одаренным людям, каковых немало в его окружении. Многие говорили мне, что герцог настойчив и неумолим в своей мести. Безусловно, это человек высокого ума, один из тех, кто всегда стремится к могуществу и славе».

Несмотря на милость Борджа и на то, что Пезаро перешел под власть святого престола, Колленуччо не решился остаться в родном городе. Он не был уверен в долговечности нового правления — и оказался прав. Но прозорливость не спасла писателя, точнее, изменила ему в самый нужный момент. Впоследствии, вернувшись на трон, Джованни Сфорца клятвенно обещал изгнаннику свободу и безопасность, и Колленуччо возвратился на родину. Он был уже немолод, устал от вынужденных странствий и думал не о политике, а о том, чтобы в мире и покое провести остаток отпущенных дней на земле своих предков. Но по прибытии в Пезаро его немедленно бросили в тюрьму, где вскоре, не поднимая лишнего шума, удавили по приказу Сфорца. Кстати сказать, эта история служит немаловажным штрихом в портрете Джованни — человека, которого принято изображать «несчастной жертвой кровожадных Борджа».

Валентино провел в городе только два дня, но даже этого небольшого срока оказалось достаточно, чтобы жители оценили дисциплину, царившую в войсках герцога. В самом Пезаро и в окрестных селениях разместилось несколько тысяч наемных солдат. Постой армии всегда был сущим бедствием для населения, но на этот раз крестьяне и ремесленники не имели поводов для жалоб. И буйные ландскнехты, и гасконские головорезы держались в терпимых границах, не чиня обид мирным жителям и не посягая на их добро. Причина такой удивительной скромности не являлась тайной — о беспощадности герцога к грабителям в рядах армии знали все. Солдата, уличенного в краже, не говоря уже о более тяжких проступках, ждала петля, и мысль об этом утихомиривала даже самых отчаянных мародеров.

Власть и авторитет Чезаре были непререкаемыми. Джустоло, находившийся в его свите, описывает в этой связи следующий эпизод. Во время одного долгого перехода предстояла переправа через вздувшуюся от дождей реку. Мост снесло, и нужно было валить деревья и вязать плоты, поскольку на берегу нашелся только один челнок. За обладание им разгорелся ожесточенный спор, очень быстро перешедший в драку. Солдаты, осыпая друг друга тумаками и разноязычной бранью, рвались к лодке; никто не слушал командиров, и кое-где уже блеснули мечи. В этот момент к берегу подъехал Чезаре Борджа. Он не произнес ни слова, лишь пристально посмотрел на нарушителей дисциплины, но этого оказалось достаточно. Разом присмирев под холодным взглядом герцога, драчуны разошлись по местами и безропотно занялись необходимыми делами.

Разместив в Пезаро небольшой гарнизон, герцог отправился в Римини, чтобы привести в порядок тамошние административные дела. Там его встретили с распростертыми объятиями, и надо сказать, что Чезаре вполне оправдал надежды горожан. Он снизил налоги, разорявшие торговлю, и назначил новых судей, сообразуясь при этом с мнением городского совета. Была объявлена амнистия всем покинувшим город из-за притеснения Пандольфаччо или изгнанным по его приказу; беглецам возвращалось конфискованное имущество. Упорядочив общественную жизнь Римини, герцог назначил наместника с четко очерченным кругом обязанностей и полномочий — им стал Рамиро де Лорка, — а сам вместе с армией тронулся по направлению к Фаэнце.

Организаторские способности Чезаре, его стремление покончить с неразберихой и злоупотреблениями чиновников и наладить правильный ход государственной машины проявлялись во всех городах покоренной Романьи. В архивах сохранились тексты его указов и распоряжений. Взвешенные и разумные, они свидетельствуют о желании Валентино обеспечить покой и процветание новых провинций папского государства. Более того, он нередко совершал акты прямой благотворительности, оказывая безвозмездную помощь жителям областей, сильно пострадавших от войны, неурожая или эпидемий.

Конечно, все эти действия были обусловлены лишь заботой о сохранении власти. Ни один человек на свете не был в глазах Чезаре Борджа самоценной личностью. Герцог мог оберегать и щедро одаривать того, кто занимал важное место в его ближайших или стратегических планах — и хладнокровно жертвовать тем, в чьих услугах уже не предвиделось надобности. Но он был слишком умен, чтобы не учитывать старую истину: правителю разрешено пренебрегать интересами и даже жизнью отдельных граждан, но нельзя безнаказанно пренебрегать интересами всего народа. И хотя Чезаре оставался воином по ремеслу и по призванию, понимал он и то, что никакая власть не будет устойчивой, если она поддерживается только насилием и страхом. Через три столетия князь Талейран, один из хитрейших в истории политиков, высказал ту же мысль.