Книга: Баллада о бомбере
Назад: Михаил Веллер Баллада о бомбере
Дальше: ГЛАВА ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Был СССР.
Был город Ленинград.
Было в Ленинграде издательство «Лениздат».
И была в издательстве том редакция историко-партийной литературы.
А редактором в той редакции работал некогда мой друг, замечательный писатель Олег Стрижак. Чтоб зарплату получать.
Он не только сам ее получал. Он и друзьям давал зарабатывать. Потому что издавала редакция в основном военные мемуары. А писали их ветераны войны. Когда-то они хорошо воевали и, малый процент, уцелели. Они много помнили и мечтали сохранить это для потомства. Но писали они чудовищно плохо.
Невыразимо. Не их это было дело.
И редактор нанимал на договор литературных обработчиков. Нищих и безвестных профессиональных литераторов. Литобработчик брал толстенную рукопись и, вздыхая, матерясь и проклиная свою горькую участь, переписывал ее с начала до конца. Чтоб придать удобочитаемый вид.
За это ему платили деньги. От 30 до 70 процентов гонорара автора – в зависимости от того, насколько заново приходилось все писать.

 

Ветераны очень переживали. Литобработка их нервировала. Они дорожили своим словом. И, как правило, настаивали на всемерном освещении их личной роли и заслуги в Войне и Победе.
Итак, на дворе стояли семидесятые, расцвет брежневской эпохи; а мы были молоды, еще далеко до тридцати, — были нищи, веселы и самоуверенны.
Сентябрь стоял – теплый и солнечный, с желтой листвой.
Сентябрь стоял, а я сидел. Не в тюрьме сидел, а у себя дома, на улице Желябова, что сейчас называется взад обратно Большой Конюшенной. Пил чай, курил беломор, писал рассказ и никого не трогал.
Звонит телефон. Зараза.
— Здравствуйте, масса Майкл. Стрижак осмеливается беспокоить. Вы работаете?
— Привет. Ну в общем да…
Двести рублей хочешь заработать? Вопрос гадский. На шесть дюймов ниже пояса. Заработать всегда хочется. А работать для этого – никогда. Халтура!.. Шедевры писать надо.
Если наука полагает, что человек произошел от обезьяны, то я полагаю, что Стрижак произошел от Змея, который в райском саду наладил удачную торговлю яблоками.
— М-м-кхм!.. — мучительно отвечаю я.
— Слушай, подгребай в издательство. Всей работы будет тебе на один день.
— Да ну на фиг! — решаю я.
— Ты не представляешь, как это интересно! — говорит Стрижак. — Тут только ты можешь справиться! — льстит с матросской грубостью. — Ты же не знаешь, что я тебе предлагаю. Я предлагаю тебе написать на пятнадцати страницах историю советской дальнебомбардировочной авиации! А?
Лесть – это агрессия на коленях. Всех льстецов я бы повесил. Но поскольку это не в моей власти, то слушать их все равно приятно. Я пострадал и пошел.
Что за люди заходили в ту редакцию! Что за судьбы, что за истории, что за невероятные случаи!
Потрясающая, сногсшибательная информация, состругиваясь с памяти, чтобы пропихнуть книгу сквозь игольное ушко военной и партийной цензуры, оседала в редакционной комнате.
И сейчас я расскажу только одну, одну-единственную из всех этих историй…
— А вот и наш лучший, самый (черт знает какой самый из всех) литобработчик Михаил Иосифович Веллер! — возвестил Стрижак, приветственно вставая из-за редакторского стола и простирая руки в белейших манжетах. — Мишенька, позволь представить тебе заслуженного летчика Ивана Григорьевича Богданова!
И я увидел на стуле между шкафом и окном некрупного, незаметного человека. Очень такого во всем среднего. Типичный пенсионер из толпы. Среднее сложение, средней плотности, среднее лицо, даже остатки волос какого-то среднего цвета между каштановым, седым и русым. Средней поношенности стандартный костюмчик неопределенно-темного цвета. Причем без всяких орденских планок, что для ветерана в официальном присутствии малотипично.
Он обернулся в профиль к свету, и стал заметен шрам через все лицо, от лба через нос и рот к подбородку. Шрам был широкий, сгладившийся, он придавал лицу некую старческую мятость, бугристость, и тоже был незаметным, незапоминающимся.
Отставному шпиону полагается обладать такой внешностью, а не летчику. Невозможно составить словесный портрет.
— Прошу оценить! — рассыпался Стрижак в изъявлениях любви, как если бы мы были гомосексуалистами и он мечтал меня обольстить.
— Иван Григорьевич написал книгу о боевом пути своего полка, где о себе, командире полка, умудрился не сказать ни единого слова. Ты когданибудь такое встречал?
Он отмел скромно-протестующий жест автора и продолжал петь, как горнист, выводящий «захождение»:
— Я много объяснять тебе не буду, Иван Григорьевич сам все расскажет. Твоя задача – написать предисловие, где об Иване Григорьевиче тоже будет достойно сказано. Да-да, тут не надо скромничать, читатель должен знать.
Иван Григорьевич, отставной стало быть летчик Богданов, выглядел человеком, из которого слово лишнее вытянуть не смогло бы даже гестапо раскаленными щипцами. Проклиная слабохарактерность, я дал себя уговорить на эту работу.
После чего нас дружески проводили за дверь и пожелали счастливого сотрудничества – мол, давайте, освобождайте помещение, у меня другие дела.
Идти нам было некуда, кроме как в скромный номер Богданова в гостинице. Жил он в Тульской области.
Дорóгой я пытался его «разговорить». Разговорчив он был не более статуи Суворова на Марсовом поле.
Ну что. Бутылку брать надо. Для разговора. Производственные расходы.
Захожу в магазин. Коньяк «Плиска» – пять двенадцать. Денег у меня нет. Симулирую доставание кошелька, обозначая позой, что согласен пить за счет собеседника. Хамство, в общем. Хотя, с другой стороны: я о тебе пишу – ты меня поишь. Короче, взяли.
И вот сели мы у него в номере, и роняет он отдельные слова, и ни слова о себе, и я сбегал еще за бутылкой – уже водки, и с закуской. И к концу только литра собеседник поплыл, отмяк. Дело такое, журналистское, опыт был. Раскрутить клиента – иногда не просто.
— Ладно, — говорю, — Иван Григорьевич, давайте по-простому, конкретно. Я вам задам несколько вопросов, а там видно будет. Не получится рассказывать – и бог с ним. Как вам больше хочется.
— Пожалуйста, — говорит. Очень добрый такой и вежливый. Просто замкнут до чрезвычайности.
Положил я бумажку, раскрыл ручку, закурил папироску. Спрашиваю:
— Иван Григорьевич, когда лично вы начали войну? Когда состоялся ваш первый боевой вылет? Помните?
— А как же. Двадцать второго июня сорок первого года. В шестнадцать ноль-ноль мы поднялись.
— Какая была задача?
— Обнаружить и бомбардировать скопления техники и живой силы противника на восточном берегу реки Буг непосредственно южнее города Брест.
— Так. А последний ваш боевой вылет?
— Тридцатого апреля сорок пятого года.
— И какая была задача?
— Бомбардировать укрепленные точки противника в районе рейхсканцелярии в городе Берлин.
— Ничего себе… — говорю. — Что называется – от звонка до звонка. Всю войну! Молчит.
— Вы в каком звании и должности войну начали?
— Лейтенант, командир экипажа дальнего бомбардировщика.
— А закончили?
— Майор, командир бомбардировочного полка авиации дальнего действия.
— Иван Григорьевич, награды у вас, конечно, есть?
— Конечно.
— Первую в войне когда и за что получили? Какую?
— Орден Красной Звезды. В июле сорок первого года. За успешную штурмовку колонны боевой техники противника восточнее реки Березина.
— А последнюю?
— А вот тридцатого апреля сорок пятого года. За успешную бомбардировку огневых точек рейхсканцелярии.
Банку он держал исключительно. Старая гвардия. Сталинский сокол. Я взял у него еще пятерку и сбегал за третьей бутылкой.
— И какая это была награда?
— Орден Кутузова второй степени.
— Позвольте. Но ведь это полководческий орден. Давали от командиров корпусов.
— Командование сочло.
— Командование – это кто?
— Маршал Гречко.
— А прямо тридцатого же апреля – это как возможно?
— А еще в воздухе.
— ?! Простите… не понимаю. Это как?
— А он наблюдал. По рации: «Кто в воздухе?» Отвечаю: «Полк майора Богданова». — «Орден Кутузова второй степени, майор».
— Иван Григорьевич, — говорю, — сколько же у вас всего боевых орденов за войну?
— Что, — говорит, — ордена. Давайте за ребят выпьем.
И встал. Заплакал.
Назад: Михаил Веллер Баллада о бомбере
Дальше: ГЛАВА ВТОРАЯ