Наконец терпение наше было вознаграждено. Мы дождались своего часа — настал день действий. Утром, сидя, как обычно, в засаде, мы издали заметили появившуюся на тропе группу людей. Через подзорную трубу я отчетливо различил: четыре вооруженных кариба конвоировали человек десять опутанных веревками негров и негритянок, привязанных к одному общему канату. Тихим свистом я подал знак тревоги.

Все свершилось в мгновение ока и точно по плану. Когда группа приблизилась к месту нашей засады шагов на пятьдесят, Мигуэль выскочил из зарослей на дорогу и, подняв руку, во весь свой мощный голос крикнул, чтобы они остановились. Захваченные врасплох карибы, а за ними и негры остановились как вкопанные. Секунды замешательства оказалось достаточно. Из чащи засвистели стрелы. С такого близкого расстояния мои верные воины не могли промахнуться, и все четыре кариба были сразу же уложены на месте, не успев даже издать стона.

Мы выскочили на дорогу, оттащили в чащу трупы и повели за собой связанных негров. Только отойдя от тропы шагов на сто, мы их развязали. Другая часть нашего отряда в это время быстро собрала оружие карибов и уничтожила на тропе все следы нападения. На все это потребовалось не больше десяти минут. Я подошел к освобожденным пленникам. Со мной были Мигуэль, Фуюди, Арасибо и, как всегда, неотлучный Арнак.

Негры стояли ошеломленные, не в силах понять случившегося. Спины их, особенно у старшего, были покрыты едва подсохшими струпьями — страшными следами истязаний и пыток. Среди них оказались четыре молодые девушки; судя по следам на спинах, их тоже не миновало истязание плетьми. Я велел Фуюди и Мигуэлю попытаться выяснить у этих людей, что с ними произошло и как они сюда попали.

Оказалось, это были рабы с плантации Бленхейм, расположенной в пятнадцати милях к югу от столицы Нью-Кийковерал и примерно в десяти милях от нас.

Плантатор и все члены его семьи, а также управляющие и надсмотрщики с такой неслыханной жестокостью обращались с рабами, что многие из них были готовы лишить себя жизни, а другие пытались бежать. Они слышали, что на реке Бербис, далеко на юго-востоке, в лесах, обосновалось немало беглых рабов. К ним-то и пыталась бежать отбитая нами группа. Однако карибы, рыщущие по лесам вокруг плантации, схватили их и теперь вели в столицу на расправу, надеясь на обещанное голландцами вознаграждение.

— Спроси, хорошо ли они знают, что ждало их в столице? — велел я Мигуэлю.

— Да, кажется, они кое-что знают об истязаниях и пытках… — ответил Мигуэль, переговорив со своими собратьями.

— Хорошо, скажи им тогда, что теперь они свободны и могут делать что хотят. Какие у них намерения?

Эти несчастные, совсем потерявшие голову от свалившихся на них бед, истерзанные побоями, вконец измученные голодом, сами толком не знали, чего хотят, и были готовы на все. У нас имелся с собой небольшой запас провизии, и я велел прежде всего их накормить. Утолив голод и жажду, они почувствовали себя немного лучше. Арасибо отыскал в джунглях какие-то травы, которые благодатно действовали на раны. У четверых убитых карибов имелись ружья, но оказалось, что только один из негров, самый старший, умеет пользоваться огнестрельным оружием. Ему я и дал ружье с пулями и порохом примерно на тридцать выстрелов. Все остальные негры получили луки, стрелы и по одному ножу.

Четыре молодые негритянки стояли чуть в стороне и настороженно прислушивались к нашей беседе, негромко перебрасываясь какими-то словами: похоже, о чем-то совещались. С явным любопытством они поглядывали на Мигуэля, такого же негра, как и они сами. Вероятно, именно он вызывал у них наибольшее доверие и вселял какие-то надежды. Наконец одна из девушек, как видно, посмелее других и знавшая голландский язык, приблизилась к нам и сказала, что она и ее подруги не хотят бежать с остальными в джунгли, страшась неизвестности и тягот пути. Они хотели бы остаться с нами, под его защитой — девушка указала рукой на Мигуэля.

Мигуэль был несколько смущен, но по его лицу проскользнула довольная улыбка. Надо сказать, что до сих пор и он сам, и его четыре друга-негра не были женаты. Теперь у них открывалась возможность наконец решить свои семейные проблемы. Я был этому искренне рад. Мигуэль бросил на меня вопросительный взгляд. Я с готовностью кивнул: я, мол, согласен. Мигуэль улыбнулся и попросил девушек отойти в сторону.

И тут вдруг вперед выскочил один из молодых невольников, тщедушный, с жестоко истерзанной плетьми спиной и до крайности истощенный. С яростью, которая привела нас всех в изумление, он громко запротестовал: это, мол, его девушка и он не хочет с ней расставаться.

Мигуэль заметно смешался, неуверенно взглянул на соперника, но, видя, что тот едва держится на ногах, вскипел, в свою очередь:

— Твои силы совсем уж на исходе, как же ты будешь ее защищать? А ведь вам предстоит трудный путь!

Несмотря на возмущение, Мигуэль не утратил, однако, чувства справедливости и обратился к девушке с вопросом, куда она хочет идти.

— С вами! Я хочу с вами! С тобой! — Юная негритянка крепко прижалась к Мигуэлю.

И тут в конфликт вмешался самый старый из негров. Он одернул не в меру разгорячившегося юнца, велев ему замолчать; в тяжком пути через джунгли к реке Бербис молодая и слабая девушка могла стать только лишней обузой. Парень смешался и умолк.

Прежде чем уйти, старик негр подошел ко мне и, видя, что я единственный здесь бледнолицый, обратился через Фуюди:

— Вы спасли нас от смерти! Скажи мне, как твое имя? Кому мы обязаны жизнью?

— Никто, даже вы, не должен о нас ничего знать.

— Мы слышали только об одном бледнолицем, способном на то, что свершил сегодня ты, но, говорят, он далеко, на реке Ориноко.

— Ты знаешь его имя?

— Да, его зовут Белый Ягуар…

— Но ты же сам говоришь, что он далеко отсюда…

Негр потупился:

— Да, это правда, он далеко отсюда!

Когда освобожденные негры, исполненные надежды и благодарности, покинули нас и никто из них не явился обратно, мы, дождавшись ночи, вернулись на шхуну, довольные проведенной операцией. Симаре я временно поручил заботу о четырех негритянках. Она быстро с ними сдружилась.