Ну, во-первых, мы не все читали. Обычный большой тираж был сто тысяч, такого на всех желающих не хватит. Полки магазинов были заставлены в основном книгами номенклатурных, партийно одобренных писателей, и их никто не брал. А также уродов из «братских» стран «народной демократии».

Во-вторых, чтобы читать, надо было сначала «достать» — дефицит ведь. Просто так не купишь. Надо знакомиться с продавщицей или директором, оказывать знаки внимания, чтоб они оставляли тебе под прилавком чего хорошего.

В-третьих, интеллигенции после работы делать было нечего, а пила она меньше пролетариата. Чтение было виртуальной формой жизни. А по телику смотреть было нечего, а газет уж вообще никто не читал.

В-четвертых, престиж образования был очень высок. Богачей-то не было, достаток идеологически не поощрялся. Культурный человек в табели о рангах стоял выше некультурного: концерты, выставки, театр, книги, — уж кому что где возможности позволяли. Стеллаж с «престижными» книгами был вроде серванта с хрустальными вазами или голубого унитаза.

В-пятых. Количество наименований приличных книг было очень невелико. Но уж кого поощрительно утвердили в планах издательств — тех переиздавали бесконечно. Таким образом, книги приличные занимали огромный сегмент «рынка спроса». Грубо говоря, все читали одно и то же.

Итак.

Корней Чуковский, Самуил Маршак, Агния Барто, Сергей Михалков. Вот на этих четырех детских поэтах выросли два поколения советских детей. Классные стихи, на всю жизнь запоминались!

А был еще Михаил Ильин с замечательнейшими познавательными книгами «Сто тысяч почему» и «Откуда стол пришел». Как оно все в мире и в хозяйстве устроено.

Королем детской прозы был Николай Носов со сборником рассказов «Мы с Мишкой». Это было так чудесно, это было так смешно!.. А потом он написал «Приключения Незнайки и его друзей» с продолжениями. Это детская литература высшего мирового качества.

Буратино, Буратино!

Аркадий Гайдар издавался такими тиражами, что не читать его было физически невозможно. Мальчиш-Кибальчиш стал фигурой фольклорной. «Нам бы день простоять да ночь продержаться». «И все хорошо, да что-то нехорошо».

Интересно, что переломный возраст для читающего человека — десять лет. Уже не ребенок, еще не отрок. «Королевство кривых зеркал» Губарева уже детсконько. А «Три мушкетера» еще раненько.

Оп:

Осеева, «Васек Трубачев и его товарищи». Александра Бруштейн, «Дорога уходит вдаль». Чудные были книжки. А кто сейчас вспомнит Якова Тайца, Иосифа Дика и сонм коллег? Был тоскливый «Ленька Пантелеев» Леонида Пантелеева и нравоучительно-малоинтересный «Витя Малеев в школе и дома» того же Носова.

И бесконечно перечитываются бесконечные сборники сказок: русские, украинские, армянские, азербайджанские и т. д. Какие-то они не совсем интересные… Гримм, Перро, кто там еще, это еще из младенчества, сколько можно перечитывать…

И тут к пятому классу мир книг начинает стремительно разворачиваться! Их делается много, интересных и совсем интересных!

Издали трехтомник фантаста Александра Беляева! «Ариэль»! «Человек-амфибия»! «Властелин мира»! А еще был Александр Казанцев, а тут появился Иван Ефремов!

Врывается мусорный поток разнообразных «Военных приключений» и «Библиотечки солдата и матроса». Их эстетический уровень отроки оценить не в силах — глотают сюжеты и характеры с ударными фразами. Во главе отряда — «Майор Пронин» Льва Овалова, «умный-умный — а дурак». Следом — «Смерть под псевдонимом», «Кукла госпожи Барк», «Атомная крепость», «Гранит не плавится», «Рассказы о капитане Бурунце», «Капля крови». Современность, интересность, патриотизм.

Жюль Верн! Роскошный двенадцатитомник, серо-голубоватый, отличная бумага и иллюстрации.

Дюма. Дюма — это Дюма. Хотя с первого прочтения тяжеловат отроку: язык, знаете, не очень такой наш обычный. «Три мушкетера» и «Граф Монте-Кристо» уже остаются на всю жизнь.

Оказывается, есть Майн Рид и Фенимор Купер, и это прекрасно, что они писали такие толстые романы. Каков последний из могикан!

И вплывает блистательный капитан Блад, и даже странно, что Сабатини жил в XX веке!..

У Алексея Толстого был не только «Золотой ключик», который уже взрослому прочтется издевкой. Нет, хрен с ним с «Петром I» — есть «Гиперболоид инженера Гарина» и «Аэлита»! Эти «повести для юношества» останутся поколениям взрослых, их будут многократно экранизировать, их имена и названия станут нарицательными!

Открывается Джек Лондон. Он был великий писатель, Джек Лондон. Он был самым издаваемым писателем в СССР из всех, кто не входил в школьную программу. Нужны же были в СССР хоть какие-то переводные писатели? А он был социалист, из бедняков, реалист и романтик, оптимист и борец. И он умер, ничего плохого уже не скажет про нас. И платить ничего никому не надо, тем более мы не в концепции, никому за бугром и не платили. Дорогие мои… миллионы и миллионы советских людей были воспитаны на Джеке Лондоне, его северных рассказах и «Мартине Идене», его мужестве и несгибаемом «духе белого человека».

У тебя начинал формироваться вкус. Потому что Алексей Толстой и в блестящих наших переводах Лондон — они писали хорошо.

Гениальный фильм «Последний дюйм» поднял интерес к и так популярному у нас Джеймсу Олдриджу. «Дело чести». «Морской орел». «Герои пустынных горизонтов»!

Митчелл Уилсон. «Брат мой, враг мой». «Живи с молнией» наши уроды велели назвать «Жизнь во мгле».

Хемингуэй и Ремарк заняли место на наших полках в хрущевскую оттепель, и эти не покидали его никогда. Влияние Хемингуэя переоценить трудно. Он уничтожил пафос, патетику, красивость возвышенных фраз и любую нечестность. Хемингуэй — это был стилистический возврат к честности, которую давно забыли как выглядит.

В начале шестидесятых взошла звезда Александра Грина, умершего за тридцать лет до этого в Старом Крыму. Черт возьми! «Алые паруса» в живой жизни пережили сонм его блестящих современников, на празднике «Алые паруса» белый корабль с красными парусами выходит на Неву, и гремит музыка, и танцуют семнадцатилетние…

Настоящая книга — это больше, чем литература. И судить ее надо по иным критериям, чтобы понять…

Бабель, Олеша, Лавренев.

«Тайна двух капитанов» Каверина и «Белеет парус одинокий» Катаева.

«Двенадцать стульев» и «Золотой теленок»!

А были и советские бестселлеры, давно вышедшие из оборота. «Порт-Артур» Степанова. «Мужество» Веры Кетлинской. «Битва в пути» Галины Николаевой. «Живые и мертвые» Симонова. «Русский лес» Леонова.

На рубеже шестидесятых новая литература пошла потоком. «Коллеги» и «Звездный билет» Аксенова, «История одной компании» Гладилина, Кузнецов, Владимов. Рассказы Юрия Казакова и Василия Шукшина.

И — поэзия! Она взлетела в ширь поднебесную, как никогда! Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина, Окуджава! Стадионы. Залы ломились. Двухсоттысячных тиражей и близко не хватало.

Для узкого круга классической интеллигенции всегда оставались Пастернак, Мандельштам, Ахматова, Цветаева. Бориса Слуцкого читали и почитали уже меньше. Оглушительная слава стихов Константина Симонова к шестидесятым осела. Бродского читал в списках узкий продвинуто-диссидентский круг.

Огромной любовью старших школьников пользовался Эдуард Асадов. Он был прост, он был лиричен, он призывал к хорошему. Девушки также любили Щипачева и Доризо.

А еще в живом обороте, для души, были Багрицкий, Тихонов и — несмотря на присутствие в школьной программе — Маяковский.

Можно что угодно говорить о наличествовавших в школьной программе «Как закалялась сталь» Островского и «Повести о настоящем человеке» Полевого, а также «Молодой гвардии» Фадеева, но без этих трех коммунистических книг, накачанных патриотизмом, энергией и борьбой за светлое завтра, среднего советского человека не существовало.

Поле чтения было до чудесного эклектично!

«Овод» Войнич и «Маленький принц» Экзюпери. Блистательный О. Генри и красиво-стилистичный Паустовский. Ричард Олдингтон и Эдгар По. А также вехово абсурдный ряд: Кафка, Камю, Пруст, Сартр, Ионеску, Беккет, — высокий деграданс.

Появилась высокая когорта прозаиков о войне: Василь Быков, Юрий Бондарев, Григорий Бакланов.

Перевели Фолкнера, Маркеса, Стейнбека, Франсуазу Саган.

Вдруг все бросились читать и цитировать Лорку. Его убили фашисты! Мы не знали, что убили за гомосексуализм, а не за стихи.

А подписные издания! О, подписные издания! Эти подписки выделяли по лимиту на работе, их перекупали, их доставали как могли. Приложения к «Правде» и «Огоньку», «Известиям» и чему там еще. С серебром и золотом, в коленкоровых переплетах и на отличной бумаге. Тридцатитомный зеленый Бальзак, двадцатитомный лазоревый Голсуорси, четырнадцатитомный серый Мопассан, четырнадцатитомный фиолетовый Лондон, кого только не было. Классные издания, выверенные, корректные, полные.

Стендаль, Гюго, Диккенс, Теккерей, даже Гейне и Лопе де Вега — были живым чтением!.. Если брать чтение хороших книг на душу населения — тут СССР был безусловно впереди планеты всей.

И такая еще вещь. Коммерческого чтива резко не хватало. И с невысокими лобиками людишки читали «Одесские рассказы» Бабеля, Шерлока Холмса, О. Генри и даже Эдгара По, не говоря уж о Зощенке, который еще не был упомянут, — читали как развлекательную литературу, не понимая большей части ее ценности. Но — читали!

Станислав Лем и Рей Брэдбери были фигурами знаковыми у нас. Фантастика — это было серьезно. Гаррисон, Шекли, Азимов, Кларк, — имели миллионы поклонников.

Слушайте, Стругацких читала вся молодая интеллигенция страны! Упивалась, впечатлялась и находила ответы на вопросы.

А потом еще придумали: сдай двадцать кило макулатуры — и на́ талон на покупку дефицитной книги. Потом талонами торговали у пунктов приемки — четыре рубля. И — тиражи Брэдбери и Дюма могли тут достигать четырех миллионов копий за раз!

Семенов со Штирлицем, Пикуль с историей и Булгаков с Мастером — а как же. В топ-десятке.

Понимаете, «Юность» (миллионный тираж), «Новый мир» (двухсоттысячный тираж) и «Литературную газету» (некий охрененный тираж) — читали все, кто смог достать. Публикация там — как пропуск в литературный истеблишмент. Опубликованное там — предписано к чтению и обсуждению меж приличными людьми. Это нормально, это приличествует, это престижно, это штрих достоинства и продвинутости. Это культура, это уважение к себе, это причастность к кругу посвященных. Ну, а поскольку из страны не дернуться, а в стране ни вздохнуть, ни пискнуть, и энергия в человеке частично не востребована и реализации хочет, — вот по этому по всему — чтение было серьезной частью жизни. Вот.