На прокорм волкам

НЕ ЗНАЮ, сколько времени я блуждала по лесу, размышляя о своих грехах и дрожа от холода. И вдруг услышала крик. Короткий вопль донесся от дома Томпсонов. Я перестала дрожать и бросилась в ту сторону. Быстро достигла дома и увидела, как среди деревьев исчезает какая-то тень. С какой-то ношей.

Я знала, что это был за крик. Я все знала.

Крегар забрал мальчика. А я пообещала защитить его. Гнев поднимался во мне, словно желчь, сжигая кишки.

Это Крегар был тогда в подвале у преподобного, это он прикидывался демоном у отравленного озера. Я воткнула в него нож, хотя мне и казалось, что это всего лишь сон. Я целый год прожила, не осознавая этого. Однако теперь, когда в голове прояснилось и солнечный свет заливал заснеженную землю, я поняла, что это был он – чертов Крегар Холлет, нацепивший лицо моего папы. Не знаю, видел ли он меня, но точно услышал мои шаги. Я вытащила нож.

То были не шишки, то были его шаги; он шел за мной от реки Тин до заднего двора Томпсонов.

Я помчалась по следам и вновь увидела его. Слишком далеко, чтобы догнать или бросить нож. Я могла попасть в ребенка. Джош лежал у него на плече и не двигался, только белые облачка пара изо рта говорили, что он жив. Значит, время еще есть. Сердце гремело в ушах громче любой бури, громче бомб, взорвавшихся в день Большой Глупости. Наверное, от этого грохота содрогнулся весь мир, потому что вдруг начал падать густой снег, скрывая все следы.

Плечи Крегара обтягивала рубашка, и незаправленный подол шлепал по промокшим до колен джинсам. Ни куртки, ни шляпы. Словно он вышел из дому летом, и тут его внезапно застали холода. Крегар замешкался, чтобы перебраться через скользкий от снега поваленный ствол, и я разглядела его татуировки. Черные полосы, которые я приняла за грязь, когда в первый раз увидела его много лет назад. Линии и спирали вокруг глаз и рта и черные отметки, похожие на клыки на подбородке. Рисунок был абсолютно одинаковым на обеих сторонах лица, словно отражался в зеркале. Эти рисунки определенно что-то означали, но, сколько я его ни доставала, он так и не рассказал мне, что именно. Рисунки продолжались на груди и на руках; когда я была маленькой, мне казалось, что он с головы до пят покрыт пауками.

Свободную руку, сжатую в кулак, Крегар прижимал к боку, а изо рта у него шел пар. Я стремительно нырнула за толстую ольху и смотрела, как он неуклюже взбирается на поваленный ствол с грузом на плечах. Его рот кривился в странной улыбке, и мне стало противно и страшно. Я такую уже видела. Много раз. Когда он потрошил только что убитого оленя на разделочном столе или, окровавленный, возвращался домой с волчьей охоты.

Крегар перелез через ствол и неуклюже, как медведь с лососем в зубах, побежал прочь.

Если честно, я растерялась: стояла за той ольхой и не могла двинуться с места. Если бы вы спросили, как меня зовут или что я ела на завтрак, – не ответила бы. В голове помутилось, и единственное, что я помнила тогда, был мой план – бросок, который должен настичь убийцу.

Инстинкты вырвались наружу и завладели моими руками и ногами. Все человеческое исчезло; в лесу правила моя дикая натура. Кровь в жилах ускорилась, температура начала подниматься. Я вскарабкалась на ольху и помчалась по ветвям, словно была рождена не на земле. Я преследовала Крегара по вершинам деревьев, однако он бежал быстро, а скакать по веткам трудно. Вскоре я потеряла его из виду и теперь ориентировалась лишь по слуху.

Мы далеко ушли от Такета, и даже если бы мальчик кричал и плакал, его никто не услышал бы. Снег укрыл наши следы, горожанам нас не найти.

Я осторожно, но быстро скользила по ветвям. Меня затопила паника, словно в мозгу прорвало дамбу. Руки тряслись, и эта дрожь расползалась по всему телу. Я поспешила перепрыгнуть слишком широкий пролет между ветвями и свалилась прямо на спину. Осталась цела. Свежий снег был мягок, как подушка. Однако я потеряла время и частичку гордости. Крегар, с молчаливым мешком на плече, исчез за сугробом.

– Нет, нет, нет… – повторяла я вновь и вновь, с трудом поднимаясь на ноги.

Глубокие следы Крегара все еще можно было разглядеть. Он хотел, чтобы я нашла его. Хотел, чтобы я все увидела.

Однако когда я добралась до сугроба, глубоко увязая ногами в снегу, я увидела две пары следов. Одни поднимались на холм, другие уходили влево. Я не знала, куда идти. Дьявол расставил ловушку, и я понятия не имела, как он это сделал. Густой свежий снег должен был скрыть любые следы, оставленные больше десяти минут назад. Как?! Невероятно! Во мне пылал такой страх за мальчика, что, казалось, он мог растопить весь мир. В нем слились паника, гнев и ненависть. Малыш должен быть дома, в безопасности, рядом с отцом и Пенелопой.

Я пошла по одной цепочке следов, затем вернулась и пошла по другой. Я не могла разумно мыслить. Но мальчик умрет, если я не найду ответ. Маленький, улыбчивый парнишка с черными курчавыми волосами. Я вспомнила карандашный росчерк на его рисунке. То была я – часть его семьи. Он – член моей стаи, а я могу его сейчас потерять.

Я яростно выкрикивала ругательства, крутясь на одном месте. А потом услышала звук, от которого мой мир разбился вдребезги.

Короткий вопль. Прерванный крик. Прерванная жизнь.

Я бросилась на этот крик. Я бежала, словно это мою жизнь сейчас отнимали, словно гончие ада гнались за мной по пятам. Лавировала между деревьями и старалась дышать потише. Больше не доносилось ни звука. Мальчик не брыкался и не кричал.

Когда в лесу раньше времени забирают чью-то жизнь, тишина накрывает мир плотным одеялом. Когда ты вынимаешь кролика из ловушки и ломаешь ему шею, она длится всего мгновение. Когда ты нажимаешь на курок, чтобы оборвать жизнь оленя или лося, наступает глубокая, долгая тишина. Но самая глухая и непроницаемая окутывает лес, когда умирает ребенок.

Лес плакал кровью, и я вместе с ним.

Я опоздала.

Среди деревьев блеснул металл. Я чувствовала, как холодный клинок режет на куски мое сердце. Ноги подкосились, и я рухнула на четвереньки. Хотелось орать, вопить, выкричать всю боль и вину прямо в холодный зимний воздух.

Но малыша это не вернет. Умереть на коленях – не лучший способ почтить его память.

Слезы зашипели, падая на снег. Кулаки судорожно сжались.

В голове прояснилось.

– Будь ты проклят, – прошептала я. – Будь ты проклят, Крегар Холлет!

Я взобралась на дерево и поскользила по ветвям. Неподалеку, на поляне, окруженной густым кустарником, я увидела Крегара. Больше я ничего рассмотреть не смогла – наверное, голова вновь обманывала меня, как в те дни, когда Крегар приносил домой мешки со свининой.

Мир окрасился в цвет крови. Мое сердце, все мое существо разлетелось на куски, словно кто-то уронил топор на тонкий лед. Лед уже не склеишь. И я не смогу собрать себя заново, даже убив Крегара.

Изо рта у него шла струя зла, густая и тухлая.

Этот сукин сын забрал жизнь мальчика так легко, словно просто взял попользоваться ненадолго. Я закрыла глаза и взмолилась небесам, всем богам и святым, чтобы они повернули время вспять и дали спасти малыша. Пусть бы я упустила Крегара, разве жизнь малыша того не стоит? А потом бы я пошла по пятам за Крегаром даже на край света, сколько хватит сил.

Но небеса уже все решили, и я возненавидела их. Я опоздала, черт, я опоздала, и толку от меня было не больше, бурной реке от зубочистки. Я проклинала себя, пока не осталось слов. Теперь я могла вырвать свою душу, или что там у меня внутри, из лап дьявола, только если пошлю его обратно в смоляную яму.

Разве убивать легко? Медведи убивают лососей, волки – оленей. Но медведь не может так просто убить медведя, волк – волка, а человек – другого человека. Крегар – не человек, это всего лишь оболочка. Он нечто иное. Новый вид животного.

Я вновь оказалась рядом с нашей хижиной и смотрела, как Лайон собирается ее сжечь. Вновь чувствовала себя, как тогда. Мой маленький мыльный пузырь лопнул. Все что я знала, оказалось ложью. Цепи на последней двери понемногу начали ослабевать.

Я не смогла защитить сына Марка.

Джози и Джетро потеряли племянника.

А я даже подумать боялась о том, что потеряла Пенелопу.

Я застыла. Не могла поднять руку, чтобы бросить нож. Не могла открыть рот, чтобы выкричать горе. Да какой от меня прок? Разве могу я справиться с чертовым Крегаром Холлетом?

От середины поляны он отошел на десять шагов к северу, а потом начал руками раскапывать снег. Вырыл неглубокую яму, поднял что-то, завернутое в рубашку, что-то, что мои глаза не могли рассмотреть, и спрятал это, как белка – чертов орех. Да он кладовую делает! Еще одно, последнее оскорбление! Когда тело найдут, то скажут: «Вот ваш мальчик, только он не весь».

Мне стало так жутко, что показалось, будто я лечу кувырком с дерева, падаю в снег и лежу там, белая и застывшая. Я не смогла спасти малыша. Я опоздала. Не угналась за Крегаром.

Мне хотелось орать.

Орать на весь лес его имя, чтобы он пришел и убил меня вместо мальчика.

Вот только глубокий первобытный страх и примитивные охотничьи инстинкты остановили меня. Если я заору – Крегар исчезнет. Если назову его по имени – он скроется в лесу до конца зимы.

Проклятье!

Это просто страх, и ничего больше. Если я заору, Крегар взглянет на меня, и я увижу его звериный оскал. А потом он придет и убьет меня. Я струсила! До конца дней я буду видеть лицо этого малыша.

Я не заметила, что перестал падать снег, но помню, когда прекратила плакать. В тот миг, когда увидела лицо Крегара, покрытое красными брызгами. Изо рта у него шел пар, словно он только что выбрался из ада. Черт, да я такого счастья на его лице никогда не видела! Как будто он наконец нашел свое место в этом мире. Знаете, а я ведь о таком раньше не задумывалась. Видать, у него внутри что-то треснуло, сломалось или не хватало какой-то важной детали. Убивая, он пытался заделать эту трещину, хоть ненадолго. Тоже вариант, почему бы нет. Жить, чувствуя, что у тебя внутри чего-то не хватает, и наслаждаться редкими секундами цельности, чтобы это ни означало. Мы живем в мире боли, дерьма и крови. Здесь сильные руки ценятся больше чем ум. Большая Глупость искалечила людей, превратила деньги в пыль, изменила города и законы. Она сделала из нас убийц. Может, Крегар всего лишь пытался выжить. Кто я такая, чтобы судить его. Он ведь не пойманная в капкан росомаха – как я могу забрать его жизнь? Сотни раз я говорила себе, что убью его, но что-то удерживало мою руку. Сейчас, когда я смотрела на лицо Крегара, когда поняла, что там внутри, под всей этой кровью и грязью, я пожалела его. Черт, я действительно пожалела его. Я не могла его убить. Пусть он достанется Лайон. Крегар застрелил ее сына, и она имеет право увидеть, как в глазах убийцы гаснет свет.

Тяжело дыша, Крегар зашагал в глубь леса. И тогда ярким факелом взмыла в небо горящая ракета.

Чтобы перегнать его, много времени не понадобилось. Путь я вычислила быстро.

– Далеко же ты забрался от дома! – крикнула я, сжимая коленями ветку дуба. Я старалась, чтобы голос звучал спокойно; я держала в узде слезы и гнев. Крегар не должен заметить мою слабость.

Он остановился, оскалил зубы и посмотрел по сторонам.

– Кто зовет меня посреди леса? – крикнул он в ответ. Кровь капала на землю с ножа и лоскута кожи с волосами – я только сейчас заметила, что висит у него на поясе.

– Я видела, что ты сделал с мальчиком, – сказала я, не в силах произнести его имя. Сердце замерло. – Видела, где бросил тело. Это его скальп висит у тебя на поясе.

– Это ты, девочка Элка? Это моя Элка прячется в ветвях, как белка?

Он дал мне это имя. Многие годы он был единственным, кто называл меня так, и на меня вдруг навалилась тоска по тем временам. Тогда все было просто – я охотилась, рубила дрова и присматривала за хижиной. И все пошло прахом после одного похода в Долстон.

– Я не твоя, – ответила я, надеясь, что он не услышит грусти в моем голосе. – Никогда не была и не буду.

Я вытащила нож. Дважды взвесила на ладони, готовясь к броску.

Крегар начал кричать, угрожал мне, говорил, какие ужасные вещи со мной сделает, если поймает. Вот только ему меня не достать. Здесь, среди ветвей, я была невидимкой. Когда Крегар забрал Джоша, он что-то убил во мне, и я превратилась в дух мщения.

Крегар прислонился к стволу тополя прямо передо мной.

Я встала на ветке. Теперь не поскользнусь. Подняла нож и прицелилась ему в сердце. Один бросок – и Крегара Холлета больше не будет на свете.

Зажала клинок в пальцах. Мускулы напряглись.

Я вспомнила, как мы с малышом лепили снеговика. Вспомнила, как Марк был благодарен, что я ненадолго заняла его сына. Гнев охватил меня, словно пламя – лист бумаги.

Я бросила нож прямо в цель. В мягкую точку на плече, где нет костей. Услышала глухой удар, когда нож вошел в дерево. Крегар заорал, завыл и попытался вытащить клинок, но он всегда боялся боли. Зазубрины глубоко вошли в плоть.

– Элка! Я найду тебя! Я убью тебя! – ревел он так громко, что птицы взлетали с ветвей.

Я позволила себе улыбнуться. Вот он, детоубийца Крегар Холлет. Два года он был для меня призраком. Никогда не думала, что увижу его снова. Я представляла его чем-то вроде бога, к которому невозможно прикоснуться, и вот он здесь – всего лишь человек, истекающий кровью из раны на плече. Ущербный человек, которого ждет правосудие – и место, где он больше никого не сможет убить.

– Жди судью Лайон. – Я повернулась назад, к поляне, и увидела полосы красного дома, указывающие путь. – Я сообщила ей, где мальчик и где тебя искать. Она увидит, что ты с ним сделал. Она давно за тобой охотится. Даже через горы перешла.

Крегар побледнел и попытался разжалобить меня. Но жалости во мне не осталось.

Ветер принес ржание лошадей. Встречаться с Лайон мне не хотелось, а она меня быстро найдет среди деревьев. Только ножа было жаль. Я сама его сделала, заточила и ухаживала за клинком. И еще он помог мне поймать убийцу.

Я начала двигаться, не заботясь о том, что Крегар меня заметит, и он яростно завопил:

– Элка, Элка, вот ты где! Как твои порезы на спине? Хорошо зажили?.. Еще не поняла, почему я не убил тебя, хотя и мог сотню раз? Когда ты была еще ребенком, в подвале у безумного преподобного, на том озере и на реке Тин?

Я не ответила. Не могла, потому что давно уже поняла почему. Он хотел, чтобы я пошла по его стопам, стала жить его жизнью. Хотел, чтобы я вернулась к нему сама, по собственному желанию, потому что думал, что мы с ним одинаковые. Думал, что я тоже убийца, и что у меня такие же вкусы. Он думал, что создал преемницу.

Крегар рассмеялся булькающим смехом, разбрызгивая слюну и кровь, словно услышал мои мысли.

– Хорошенькую подружку ты себе нашла. Боюсь только, она будет слишком приторной, если прожарить ее до румяной корочки.

Тут я разозлилась, и все слова, что я прятала, вырвались наружу.

– Ты болен, Крегар. Что бы там ни придумал своей больной головой – я не такая, как ты. А я ведь любила тебя. Ты был моим отцом, а оказался… убийцей. Ты не мой Охотник, ты чертов Крегар Холлет. После того что ты сделал с Джошем и со всеми остальными, ты заслуживаешь виселицы. Лайон не пожалеет тебя.

Лошади были почти рядом. До меня доносились голоса всадников. Затем в лесу раздались крики – наверное, нашли мальчика.

Крегар их тоже услышал. Смелость сразу покинула его, и он зашипел от боли, выдыхая белый пар.

– А эта сука знает? Знает, кто нажал курок и застрелил ее сына?

Замки на последней двери щелкнули и открылись. Мне осталось лишь повернуть ручку.

– Ты, – ответила я, но голос задрожал.

Он расхохотался, и из его ноздрей пошел пар, как у разъяренного быка.

– Ты всю жизнь шла моей волчьей тропой, Элка. Кусаясь и царапаясь, шла за мной по пятам, вымаливая объедки. Я учил тебя всему, что знал. Делился с тобой всем, чтобы ты смогла идти по моему пути. Ты и я, Элка, ты и я. Мы родственные души, помни. Даже когда меня не станет, ты не освободишься.

– Лайон от тебя избавится. Я тебе не родственная душа. Мы как земля и небо, река и скалы. Я не такая, как ты!

Он оскалил зубы, словно зверь, которым и был.

– Поживем – увидим, девочка.

Я заметила что-то среди деревьев.

Он улыбнулся, и дверь в моей голове, скрипнув, открылась.

– Беги отсюда, девочка Элка, – сказал Крегар, не переставая улыбаться.

Он больше не пытался выдернуть нож. Он не попрощался, не сказал, что мы скоро увидимся, и не попросил прощения.

Из-за деревьев раздался вопль:

– Вон там!

Они нашли следы, и мне пора было уходить.

Крегар, скалясь, махал мне рукой.