Однажды в суровую смутную пору
Я вылез из Бентли, прекрасен и горд.
Гляжу: поднимается медленно в гору
(а может под гору) российский народ.
К тележке приладив пилу и лопату,
Скупые пожитки к бортам подвязав,
Мы место под солнцем искали когда-то,
Кого-то забыв, а кого-то распяв.
Все носим с собой, патефон и транзистор,
Дырявую кружку, она ж – решето.
Нам лозунг сложил как-то первый министр,
Что будет ничем тот, кто нынче никто.
И мысли сверяя с сигналом желудка,
Воздвигнув желаньям своим пьедестал,
От солнца спасаясь в тени предрассудков,
Народ очень нужные вещи достал.
Пилу – отпилить золотишка чужого,
Лопату – сгрести все деньжищи вокруг.
А в детстве, ты помнишь, хотелось простого:
Поменьше врагов да побольше подруг.
Поэты, артисты, писатели в блоге,
Спортсмены, крестьяне, бойцы на броне,
Мы все как один вечно строим дороги
В великой могучей советской стране.
Еще собираем из тел монументы,
Конвейеры, шнеки из резьб винтовых.
На стройке бывают такие моменты,
Когда вместо скрепок вбивают живых.
Но люди не гибнут и даже не гнутся,
Тверды как из стали, как гвозди крепки.
Ударишь по шляпке – винтом завернутся.
Такие простые у нас мужики.
Один посмотрел на меня с укоризной:
«Где винт ты увидел, пархатый задрот?
Стою я на страже великой отчизны,
А значит не винт, а, как минимум, болт.
Мы вас, тунеядцев, кормили-поили,
А вы позабыли, наверное, о том.
Ну все, пи****сы, пи***ц, разозлили,
Как сейчас ох**чу по морде болтом!»
Засунул поглубже я в уши беруши,
До самых бровей воротник натянул.
Не думал, не видел, не знал и не слушал,
И здесь даже не был. Я просто уснул.
Мне снилась Россия, просторы и дали,
Хлеба и гречиха, жара и мороз.
Проснуться боюсь. Вдруг опять на***ли?
Я снова лошадка и хвороста воз…
Меня не спросили: хочу ли, желаю
Играть мизансцены статистом немым.
Хозяин сказал: «все, построились в стаю,
И – строем шагайте за счастьем своим.
Кто будет послушен, тот сможет пробиться
В опричну мою охранять монастырь.
Лояльные тельца оставят в столице,
А всех остальных – напрямую в Сибирь».
Идут не спеша, с хрипом воздух глотают.
Последние молча сжигают мосты.
Приказ есть приказ, шавки больше не лают,
Клыков тоже нет. Лишь виляют хвосты.
Меж тем разгораются всякие страсти.
Летят Д’Артаньяны Москву покорять.
Им мало красавиц, им хочется власти,
Когда можно тихо чужое отжать.
Все дыры, что были, мы напрочь прос**ли:
Глаза, рот и уши, и, кажется, ж…
Нам в эти места быстро гайки загнали.
Готовят болты. Нет, вкрутили уже.
А может, все это у нас понарошку,
И утром проснусь, и исчезнет кошмар?
Опять миру мир, булка, миска и ложка,
Разлитый в стаканы портвейн «Солнцедар»?
Мы вечно играем в слепую рулетку,
Поставив на кон и жену, и постель.
Где тот психиатр, что выдаст таблетку,
Чтоб больше не видеть в глазах карусель?
За белых и синих, за красных и черных
Не выйду на площадь и в строй не пойду.
По мне – это просто расейское порно,
Где лают и пляшут под чью-то дуду.
В потемки спросонья и без сожаленья
Сорвусь, не удержат блатные дружки.
В уме и в сознании без капли сомненья
Высоцкий ведь тоже рванул за флажки.
За мною бежали, кричали: Иуда!
И эти, и те. Через силу ушел.
Не верю я в сны и смотреть их не буду.
Я вышел из Бентли… и снова вошел.