Глава 14
Экс

Утром запиской Лыкова вызвали к полицмейстеру. У того в кабинете сидел помощник пристава Снитко и ухмылялся.

– Неужели? – обрадовался питерец.

– А то! Мы хоть и заштатные сыщики, а дело знаем.

– Где они прячутся?

– Не поверите, Алексей Николаевич! Прямо напротив трамвайного парка. В доме, где городская дезинфекционная камера.

– Сколько их?

Снитко приосанился:

– Я послал туда околоточного Десятого участка Ганберга. Он парень ушлый. Пришел в квартиру вроде как с обходом.

– Не спугнул?

– Нет. Такие обходы полагается делать регулярно, они уж привыкли. Квартира во дворе, окна завешены. Ганберг сунулся, а хозяин ему навстречу, и сразу арцаха предложил. Околоточный скользнул взглядом по вешалке, на ней сверху шапки лежат, много шапок. Спросил с подвохом: все прописаны? Хозяин ему в кулак «синенькую» и говорит: все, все. Ганберг рюмку выпил, деньги в карман сунул и ушел.

– Молодец! Но он успел пересчитать шапки?

– Успел. Ганберг – он такой. Если хозяина вычесть, то дашнаков получается восемь человек.

– Восемь… Теперь мы знаем, где они прячутся. Но вот где нападут?

– Поблизости от дома и нападут, – предположил Ковалев. – Пока ваши лошади не разогнались. Только вы из ворот, сразу и… Чтобы по городу не ходить толпой, внимания не привлекать.

– Навряд ли, – не согласился Алексей Николаевич. – Они должны дать время Трембелю скрыться с остальными деньгами. Хотя бы пять минут ему потребуется. И потом, а вдруг карета при первых же выстрелах шмыгнет обратно в ворота? Нет, дашнаки дадут нам доехать до ближайшего угла.

– Почему именно до угла?

– На повороте лошади сбавят ход. Удобнее нападать. Ну-ка, где у нас первый перекресток? Угол Абастуманской и Вокзальной. Здесь и состоится!

Все невольно поежились. Сколько жизней оборвется на этом перекрестке?

– Да, Петр Анисимович, – спохватился Лыков, – а как вы нашли квартиру?

– По фамилии владельца.

– Поясните.

Снитко вынул из кармана бумагу:

– Вот справка из адресного стола. Я запросил тех с армянскими фамилиями, кто проживает по маршруту от Абастуманской улицы до Сергиевской.

– Это же сотни людей!

– Нет, всего тридцать восемь человек. В Авлабаре были бы не сотни, а тысячи. Но путь лежит через русские кварталы. Вот… Стал смотреть фамилии и обнаружил знакомую: Макарьянц.

Коллежский секретарь со значением глядел на начальников: поймут или нет? Первым догадался полицмейстер:

– Это тот, который патроны украл в Александрополе?

– Нет, его брат.

– Ага, понятно.

Тут и Лыков вспомнил шумное дело:

– Вы про ограбление сто тридцать первого капонира?

25 декабря 1903 года, в самое Рождество, на оружейном складе в Александрополе произошла большая кража. В тот день весь караул состоял из армян. Они позвали подмогу. Прибыли пятнадцать человек с салазками и вывезли из капонира огромное количество огнеприпасов. Было похищено 437 ящиков с патронами Бердана, 30 – Пибоди и 46 – с патронами к револьверам Смита-Вессона. Одних только берданных недосчитались 503 000 штук! Учитывая, что в горах за винтовочный патрон платят рубль, сумма похищенного оказалась громадной.

Капонир опустошали полдня. За это время несколько русских солдат возвращались мимо него из увольнения. И с удивлением наблюдали за ограблением… Они докладывали об этом начальнику караула, но тот тоже был армянин и мер не предпринимал. Офицеры спохватились лишь на следующее утро, когда грабителей и след простыл. Суд приговорил часового Шахабазова к шести годам каторги, а двух причастных к делу унтеров Баграмова и Согомонянца к пяти годам исправительных арестантских отделений. Другой часовой, Макарьянц, бежал и до сих пор находился в розыске.

– Ай да Петр Анисимович! Сыщик так сыщик.

Лыков повеселел. Теперь боевики под наблюдением. Он собрал в кабинете полицмейстера всех, кто завтра должен был идти под пули. Компания получилась разношерстная. По левую руку от питерца сели его пограничники, включая и нижних чинов. Справа с невозмутимым видом разместился Алибеков. Рядом с ним сел хмурый Скиба.

Напротив них расположились полицейские. Ковалев слушал и помалкивал: ему в бой не идти. Снитко и Гайдуков были серьезны, как никогда.

– Итак, господа, с местом нападения мы окончательно определились. Как я и предполагал, это угол с Вокзальной.

– Откуда такая уверенность? – усомнился Максим Вячеславович.

– Господин Алибеков сообщил. А ему сказал Зелимхан. Откуда тот узнал, понятно…

Лыкову не хотелось называть фамилию наводчика, ротмистра Чачибая. Ведь не все за этим столом были посвящены в такие детали.

– Выезд кареты назначен на одиннадцать часов утра. Через пять минут она окажется на повороте. Внутри – господин Скиба. Ваша задача, Максим Вячеславович, – стеречь мешки. Если их заберут, вся операция насмарку.

– Понял.

– Карета блиндированная, выдерживает револьверный выстрел. Не выходите наружу ни при каких обстоятельствах! Даже если меня станут убивать на ваших глазах, – сказал Лыков.

– Я запрусь изнутри.

– В окна не смотрите, лучше лягте на пол. Стреляйте в каждого, кто попытается забраться внутрь. – Коллежский советник повернулся к другу: – Теперь ты, Имадин. На мостовой, возле поворота, обычно сидит татарин с лотком. Он продает головчатый лук и зелень. Ты займешь его место. Георгий Самойлович уже распорядился.

– Да, мы загодя уведем торговца с поля боя, – подтвердил полицмейстер.

– Твоя позиция будет самой удобной, но и самой опасной. Дашнакцаканы выбегут с обеих сторон улицы. Тем полезнее окажется твое участие. Бей их фланкирующим огнем. Когда станет жарко, прячься в магазин Сундукьянца, он будет у тебя за спиной.

– Понял.

– Теперь пограничники. – Лыков обратился ко всем сразу. – Вы, Иосиф Хахиевич, сидите в кофейне в двух шагах от Имадина. Когда начнется бой, действуйте по обстановке. Из кофейни не выходите, отстреливайте тех, кто полезет в карету, через окно.

– Из окна я мало что увижу, – возразил штабс-ротмистр.

– Ну я и говорю: по обстановке, – уклончиво сказал сыщик. А сам имел в виду: хочешь подставлять голову под пули – я не могу тебе этого запретить, но лучше не надо…

– Петров и два Ивановых с винтовками займут позицию в доме напротив. На втором этаже, в номерах Китаева никого не будет, полиция укроет жильцов во дворе. Вы ведете огонь через улицу, поддерживаете нас. Старайтесь не попасть в своих… Задача – не столько поразить одного-двух, сколько сбить боевой дух бандитов. Пусть думают, что вокруг полно армии и надо драпать.

– Так точно, – вразнобой ответили пограничники.

– Теперь Снитко с Гайдуковым. Вы засядете в магазине Сундукьянца. Он как раз на углу, окажетесь в центре событий. Стреляйте во всех, кто атакует экипаж. Вам тоже советую не выходить на улицу. Поддержите огнем Имадина и помогите ему заскочить в магазин.

– Есть! – по-военному коротко ответил Гайдуков.

– Общая установка такая: нас много, действуем огнем, стараемся зря не высовываться. Наращивайте плотность стрельбы! Дашнаков восемь человек. Нескольких мы должны свалить, как только начнется экс. Уцелевшие опешат – они не ждут отпора, собираются воевать с одним лишь конвоем. Даст бог, разбегутся от неожиданности. Но если не испугаются и продолжат нападать… Особенно если подберутся к карете – тогда все наружу и биться до последнего.

Сидящие за столом почувствовали дыхание смерти.

– Я буду одет в форму унтер-офицера закавказской полицейской стражи, – продолжил сыщик. – Сяду на облучке рядом с кучером…

– Самая опасная роль, – пробормотал полицмейстер.

– Самая опасная как раз у кучера, – парировал Лыков. – Первые выстрелы будут направлены в него, чтобы остановить карету. Я сказал Трембелю, что под шинелью у парня будет броневой панцирь. На самом деле таких панцирей в Тифлисе нет. А соврал я для того, чтобы дашнаки стреляли в лошадей, а не в кучера. Сам он обо всем предупрежден. Выговорил награду семье, ежели что… Храбрый человек.

Еще большая опасность угрожает стражникам, которые назначены сопровождать карету. Их четверо: двое справа, двое слева. Не знаю, как с ними быть… Им тоже сказали, что нападение неизбежно. И вызвали охотников. Добровольцев оказалось только двое, еще двоих пришлось назначить. Команда тянула жребий. – Лыков с тоской сжал кулаки. – Не знаю… Я, конечно, скажу им, где именно нападут. Как только отъедем от конторы, чтобы не услышал Трембель. Они будут наготове. Но что толку? В первую очередь станут расстреливать их. Хоть бы кто-то уцелел.

Питерец вдруг завелся:

– Георгий Самойлович! Ну к черту эту операцию! Давайте ее отменим. Какое мы имеем право распоряжаться жизнями людей?

Ковалев покачал головой:

– Не отменим. И вы давеча уже объяснили почему. Дашнакцаканы все равно нападут, только мы не будем знать того, что знаем сейчас. В городе восемь отчаянных людей. Они вооружены. Прикажете отпустить банду? А потом умыться кровью?

На этом совещание закончилось. Лыков с Имадином уходили с него вместе. Чеченец укоризненно сказал другу:

– Ну и зачем твое геройство? Больше всех надо? Пусть армия с полицией сидят на облучке. Так ты сам их по магазинам распихал, да еще велел не высовываться.

– Извини, что назначил тебя в самое пекло. Но ты опытнее других. Так же, как и я. А у того, кто опытнее, больше шансов уцелеть. Тому и садиться на облучок.

– Пограничники тоже не вчера родились.

– Вот пусть и поддержат нас метким огнем. Имадин, у меня к тебе личная просьба.

Алибеков насторожился. А питерец продолжил:

– Они нападут на нас справа, с мостовой. Согласен?

– Согласен, – авторитетно подтвердил отставной разбойник. – Левые присоединятся чуть позже. Если сразу нападать слева, им придется перебегать улицу. Конвой успеет открыть огонь.

– Вот. Поэтому при первом же движении я прыгаю влево и прячусь за карету.

– Правильно!

– Помнишь, ротмистр Чачибая предлагал Зелимхану бомбу?

– Ах вот о чем ты… – сообразил чеченец.

– Если ее кинут под карету, мне крышка.

– Спрячься в экипаж с другой стороны, он бронированный.

– Нет, – сыщик упрямо сдвинул брови. – Двое внутри – это слишком много. Предлагаешь мне дезертировать с поля боя? Нет.

– Тогда чего ты хочешь от меня?

– Подстрели метальщика раньше, чем он кинет снаряд. У тебя будет идеальная позиция, как в партере театра. Вот только и пули будут все твои.

– Насчет бомбы понял, – ответил Имадин. – Ты прав: если кто и увидит метальщика, так это я. Попробую.

– А потом сразу беги в магазин.

– Ну уж нет. С тобой всю тамашу пропустишь. Ты думай о себе, ладно? А я сам как-нибудь разберусь, куда драпать.

Через час статский советник Трембель вызвал к себе Лыкова. В кабинете чиновника Алексей Николаевич увидел бравого ротмистра Чачибая.

– Арзакан Георгиевич, ты нашел место, где на нас нападут? Осталось полдня.

– Нашел, дорогой, нашел. Для этого мы тебя и позвали.

– Где?

Грузин подошел к плану города и ткнул карандашом в площадь Солдатский базар:

– Здесь.

Коллежский советник был вынужден согласиться:

– Да, мимо нее мы никак не проедем.

– Тут сходятся сразу несколько улиц, – пояснил Чачибая. – Базарная, Графская, Пушкинская и Мухранская. Очень удобно для бандитов: они будут подтягиваться со всех сторон по два-три человека, чтобы не вызывать подозрений. А я заранее рассажу своих конвойцев по ближайшим духанам. Дадим им соединиться – и ударим.

– Но пусть сначала нападут, – заявил Лыков.

– Конечно. Брать, так с поличным.

Трембель спросил из-за плеча ротмистра:

– Алексей Николаевич, не хотите привлечь к операции своих пограничников?

– Не хочу, Карл Федорович. Они подчинены мне для другого, разрешение на участие в бою может дать только министр финансов Коковцов.

– Ну ладно, справимся своими силами. Я и полицию не хочу привлекать. Там много слабого элемента, еще проболтаются. Конвой князя Голицына – самая надежная сила. А вы держитесь настороже. Главное, опасайтесь трамвайщика! Он постарается выстрелить вам в спину.

– Скиба будет в карете, а я снаружи.

– Тоже очень опасно.

– Арзакан Георгиевич со своими головорезами прикроют. И потом, не впервой, я в таких переделках уже бывал, что…

Тифлисцы переглянулись, и статский советник сказал:

– Ну-ну…

Протянул руку питерцу, прощаясь:

– Тогда до завтра. В десять часов я прибуду в анонимное общество, вместе будем деньги пересчитывать.

– До завтра.

Остаток дня Лыков не находил себе места. Хорошо, конечно, что он назначил себя на главную роль. Не будет совестно перед погибшими – если сам уцелеет. Но умирать отчаянно не хотелось. Сейчас бы напиться, но перед боем нельзя. Надо пережить завтра этот страшный час, пережить и уцелеть. А там будет легче. Всю камарилью к ногтю – и домой.

В конце концов он не выдержал и приехал к Виктории Павловне во врачебную управу. Фомина-Осипова удивилась и сразу разволновалась:

– Что случилось?

– Извини, ты не можешь отправить сына к отцу сегодня вечером? Вне очереди.

Докторша стала совсем бледной:

– Объясни, что произошло! Тебе угрожает опасность?

– Нет, что ты. Просто соскучился. Давно не виделись.

– Так соскучился, что не мог подождать два дня? Не лги мне, я уже взрослая женщина.

– И в мыслях нет врать. Завтра уезжаю по всему Кавказу: Александрополь, Эривань, Баку… Долго не приеду. А я и без того истосковался.

Виктория Павловна впилась в сыщика глазами. Ах, как трудно обмануть этих женщин! Они чувствуют сердцем, слова тут не помогают. Лыков просто молча смотрел, не отводя взгляда. И Виктория увидела, что хотела. Ведь поняла, все она поняла! Сыщик был в этом уверен. Но прикинулась, будто поверила:

– Хорошо. Жду тебя к девяти. Сумеешь?

– Да. Спасибо.

В ту ночь она любила сыщика, как в последний раз. Разговоры были ни о чем, да и мало было разговоров… Ранним утром Алексей Николаевич вышел на улицу, оглянулся. Знакомый силуэт в окне. Чуть качнулась рука: прощай. Он выпрямил спину и пошел, убеждая себя не бояться. Все началось с его испуга, когда он дал расстрелять молодого парня. Вот теперь нелюди за это ответят.

В десять утра в кассе анонимного общества вовсю кипела работа. Варун-Секрет пересчитывал банкноты и увязывал их в пачки. Банкноты были разного номинала: от пятисотрублевок до четвертных. Отдельно в кожаные сумы укладывали золотые десятки, завернутые в красные кульки. Пересчет и упаковка продолжались с вечера. За это время счетчик не выходил из помещения кассы, ел и спал там и порядком вымотался.

Лыков с Трембелем сидели в кабинете директора-распорядителя и ждали. Питерец уже переоделся в мундир стражника. Скиба бегал туда и обратно, внося в обстановку нервозность. Наконец через сорок минут он пришел и сообщил:

– Закончили.

– Пойдемте взглянем, – предложил статский советник.

Они зашли в кассу. На полу лежало шесть мешков и несколько кожаных сумок.

– Будете пересчитывать? – с сарказмом поинтересовался Варун-Секрет.

– Черт в них ногу сломит, – махнул рукой сыщик. Взял под мышку два мешка и пошел на двор.

Там уже стояла карета государственного казначейства. Четыре могучих коня били копытами. Рядом сгрудились спешенные стражники. Алексей Николаевич подошел к ним и сказал:

– Ребята, я коллежский советник Лыков. А оделся унтер-офицером для конспирации.

– Понятно, ваше высокоблагородие!

– Вы уже знаете, что на нас хотят напасть.

Конвойцы сразу посерьезнели.

– Знаем. А где именно, ваше высокоблагородие?

Лыков оглянулся. Из окна на него смотрел Трембель.

– Место точно неизвестно. Подготовьте оружие и будьте настороже.

Конвойные вынули обоймы, зарядились и поставили винтовки на предохранительный взвод.

– Закуривай пока, – скомандовал питерец. Повернулся к двери и крикнул: – Давайте поживее! Тащите остальное.

Вышел Скиба с кожаной сумкой. Он был бледен, как смерть.

– Все помните? – шепотом спросил Лыков, хотя в этом не было уже никакого смысла.

Максим Вячеславович молча кивнул и полез за портсигаром.

Еще пять минут они стояли и курили, несколько человек, идущих на смерть. Карету давно загрузили, кучер сел на козлы. Уехал Трембель, на прощание пожав им руки. А люди все топтались, словно хотели еще немного оттянуть страшный момент.

– Слушай мою команду, – тихо сказал сыщик. – Как сядете в седло, винтовки сразу в руку. Засада на ближайшем перекрестке, угол с Вокзальной. Спешивайтесь и прячьтесь за коней. С богом!

Все семеро, включая кучера, перекрестились. И двинулись со двора трамвайного общества. Лыков думал: хорошо, что он успел отправить Азвестопуло домой. Конечно, лишний стрелок ему бы сейчас не помешал. И Сергей – храбрый парень – других в одесское сыскное не берут. Но в такое пекло посылать? Только-только коллежский советник нашел себе помощника… Нет, пусть живет. А проверить его под огнем случай еще представится.

Абастуманскую пролетели за пять минут. Улица была пуста. Повезло, что уже июнь. Это самый жаркий месяц в Тифлисе. Все, кто может, уезжают из города, жизнь в нем затихает. Тем меньше окажется случайных жертв, успел подумать Лыков. Нервы у него были на пределе. Сейчас начнется! Такого волнения он не испытывал, наверное, с первого боя на турецкой войне. Постарел коллежский советник, обленился за кабинетной работой, отвык от свиста пуль… Ну так через секунду тебе напомнят.

Карета, окруженная всадниками, подъехала к перекрестку и начала уже сворачивать. Тут из-за угла выскочил городовой и закричал:

– Куда прешь! Там стадо гонят.

И взял ближайшую лошадь за повод.

Откуда здесь пост? Лыков несколько раз проезжал это место, делая рекогносцировку. Никакого поста не видел… Через долю секунды он понял, в чем дело, но помешать уже не успел. «Городовой» выхватил «смит-вессон», вложил ствол в ухо лошади и выстрелил. Та повалилась и стала сучить ногами. Карета была обездвижена.

Алексей Николаевич сбросил кучера на мостовую и нырнул рыбкой следом. И сразу началась густая стрельба. Казалось, нападавших целая рота. Пули высекали искры из мостовой, рикошетили от кареты и улетали в небо. Звенели и сыпались стекла, кричали люди и ржали лошади.

Лыков толкнул кучера:

– Ползи на ту сторону!

Но увидел, что вместо глаза у того черно-красная дыра, из которой течет кровь. Черт, не уберегся! Сыщик выхватил маузер и высунулся из-за экипажа. От угла на него бежало аж пять человек. Один поднял над головой какой-то предмет. Бомба! Тут справа звонко щелкнул выстрел, парень повалился на спину. Его товарищи бросились врассыпную, сыщик тоже пригнулся. Но взрыва не последовало. Атака возобновилась, и наконец Алексей Николаевич взялся за дело. Три раза маузер плюнул свинцом, и дашнаки, кто не упал, откатились обратно за угол.

Но радоваться было рано. Пуля чиркнула над ухом, вторая прошила левое плечо. Били сзади. Он резко обернулся. С другой стороны улицы на него летели трое и на бегу вели огонь. Вдруг в окнах гостиницы полыхнули вспышки, и все трое, как мишени на стрельбище, почти одновременно повалились. Это пограничники прикрыли своего начальника.

– Молодцы, ребята, – пробормотал коллежский советник. Однако с правой стороны кареты усилилась пальба. Они все-таки добрались! Лыков пытался высунуться, помочь Скибе. Но его осыпали таким градом пуль, что пришлось лечь на мостовую. Снизу мало что было понятно. По обеим сторонам от дверцы виднелись сапоги. Гильзы так и сыпались вниз. Они пытаются выбить запор, догадался сыщик и прострелил ближайшему боевику ногу. Тот с криком упал, мелькнуло разгоряченное боем лицо. Вторую пулю коллежский советник послал парню прямо в лоб.

Тот, что был рядом, гортанно заорал, и Лыков увидел, как дверца кареты открылась.

– Держать!

Он вскочил и обежал карету сзади. Террорист тянул дверцу на себя и злобно скалился. Но тут изнутри раздался выстрел, и дашнак отлетел на панель. Створка опять захлопнулась.

Сыщик наконец-то разглядел, что творилось вокруг. Два тела лежали возле кареты и еще три на углу. Пять или шесть боевиков пытались пробиться к деньгам, но их сдерживали из окон кофейни и магазина. Где же Имадин? Хорошо, если внутри. Вот дела стражников были плохи: двое распластались на мостовой, их лошади перебирали ногами. Третий сидел, держась за пробитую грудь, и клонился все ниже и ниже. Четвертого сыщик не видел; кажется, он еще отстреливался с той стороны экипажа.

Там тоже шел бой, террористы ломились в двери гостиницы. Но это далеко от кареты, пусть воюют. А пальба разыгралась нешуточная. Все вокруг было усыпано стреляными гильзами, дым окутал перекресток, словно туман. У Лыкова кружилась голова, противно стекало за ухом и по спине. Но он чувствовал, что ранения неопасны, и вклинился в схватку возле кареты. Облокотился на колесо и послал несколько зарядов в атакующих. Один из них упал, уцелевшие вновь отступили за угол.

Тут у коллежского советника кончились огнеприпасы. Он вернулся за карету и начал менять пластинчатую обойму. С пробитым плечом делать это было неудобно. Неожиданно прямо на него ринулись два боевика. Они выскочили из подворотни – обошли экипаж дворами и напали с тыла. Сыщик оказался с разряженным пистолетом и на прицеле. Испугаться он не успел: из лавки выбежал залитый кровью Имадин. Тремя пулями он уложил обоих и юркнул обратно.

У Алексея Николаевича не было даже времени вытереть холодный пот. Как только он зарядил маузер, из подворотни снова полезли дашнаки. Сколько же их всего? Никак не восемь, а значительно больше. Сыщик наконец разозлился, а в этом состоянии он никого не боялся и становился особенно опасен. Вытянув вперед руку с пистолетом, питерец попер на врага. Оказалось, что боевиков трое и они вооружены револьверами и кинжалами. Первый пальнул в упор, но его наган дал осечку.

– На!

Лыков свалил его и устремился дальше. Второй выхватил из ножен бебут и с отчаянным криком кинулся на сыщика.

– И тебе на!

Последний развернулся и бросился наутек. Но раздался встречный выстрел, дашнак дернулся и упал на землю. Кто там еще воюет?

Сыщик замер и крикнул в глубь двора:

– Эй, тут Лыков! А ты кто?

– Это я, Ковалев! Не стреляйте!

Из тени осторожно вышел полицмейстер, поводя вокруг себя стволом «смит-вессона». Увидев Алексея Николаевича, он пояснил:

– Не удержался. Как тут у вас?

– Бежим к карете!

Полицейские выскочили из подворотни на улицу и увидели, что бой затихает. Двое человек улепетывали к вокзалу, еще один бежал в другую сторону. На перекресток вышел Гайдуков, вскинул руку, выстрелил. Одинокий беглец упал.

– Уйдут, уйдут! – закричал Ковалев и стал лупить из револьвера по оставшимся. Но расстояние до них было уже большое. Тогда Лыков подошел к убитому стражнику, нагнулся, взял винтовку. Но больше ничего сделать не успел. Огромными прыжками из гостиницы выскочил ефрейтор Петров. Припал на одно колено и в считаные секунды уложил обоих…

Вдруг сделалось тихо. Только гильзы со звоном перекатывались по мостовой. Алексей Николаевич подбежал к карете, крикнул:

– Отбились, Максим Вячеславович! Это я, Лыков. Не стреляйте, я открываю дверь.

И тут увидел, как изнутри на землю стекает кровь. В сердце стукнуло. Дрогнувшей рукой он открыл дверцу. Скиба лежал на мешках с деньгами и держался за правый бок.

– Куда?

– В почку, кажется.

– Доктора сюда, живо!!!

Но откуда здесь было взяться доктору? Если бы его заранее поместили поблизости, об этом мог узнать Трембель. Тогда вся засада насмарку. И Лыков принялся раздевать и перебинтовывать раненого, как уже делал это недавно с городовым Уховым. Директор-распорядитель был в сознании и, судя по всему, помирать не собирался.

– Я не доставлю Маше такого удовольствия, – сообщил он сыщику, морщась от боли.

– Я знаю кучу людей, которые много лет живут с одной почкой, – ободрил раненого Лыков. – И вы проживете. Только не с Марией Ивановной.

Скоро вокруг кареты собрались все, кто уцелел при эксе. Снитко и Гайдуков успешно отбились из окон магазина и не получили ни царапины. Они благоразумно не выходили наружу до самого конца боя. Но нескольких боевиков уложили на месте, не подпустив их к экипажу со стороны Вокзальной.

У Имадина оказалась прострелена шея, но сбоку, неопасно. Он истратил все патроны, а последнего террориста достал уже кинжалом. Против опытного разбойника дашнакцакан не устоял.

Ефрейтор Петров был цел и невредим, но сообщил начальнику грустную новость. Оба Ивановых погибли: боевики обошли их по черной лестнице и выстрелили в спину. Однако пограничники сразили троих врагов и отвлекли на себя часть их сил, чем обеспечили успех операции.

Из четырех конных стражников в живых остался лишь один, и тот был весь изранен. И погиб кучер, еще в первые секунды боя.

Всех необычнее пришлось воевать штабс-ротмистру Топурии. Согласно диспозиции, он разместился в кофейне. Когда началась стрельба, офицер увидел, как сидевший за соседним столиком армянин достал револьвер и кинулся на улицу. Топурия догадался, что это противник, и схватил его сзади за руки. Завязалась отчаянная борьба. Несколько минут два человека катались по полу заведения, и никто не мог взять верх. Наконец физически очень крепкий пограничник одолел дашнака. Мощными ударами он оглушил его, а потом выскочил на улицу и помог отстоять карету.

На перекрестке, в подворотне и по Вокзальной улице было подобрано шестнадцать мертвых тел. Точнее, трое боевиков еще дышали, но скончались позднее, в военном госпитале. И одного храбрый Топурия взял живым. Из случайных прохожих, к счастью, никто не пострадал.

Еще очень повезло, что не взорвалась бомба. Действительно, метальщика успел застрелить Имадин. Но снаряд упал между каретой и домом, в котором укрылись наши. Жертв было бы не счесть, но механизм заело. Для того чтобы разрядить смертоносную штуку, пришлось вызывать офицеров саперного батальона.

Скибу отвезли в военный госпиталь. Туда же отправили Имадина Алибекова, но тот по пути сбежал… Лыкова приехавший врач перевязал прямо на месте. Он присвистнул, увидев мускулатуру коллежского советника:

– Вот это да! Сколько же вам лет?

– Скоро будет пятьдесят… если доживу.

Врач огляделся и сказал:

– Если вот так будете развлекаться, то сомнительно.

Наконец раненых эвакуировали, погибших тоже прибрали. Остались только те, для кого операция еще не закончилась. Сыщик спросил полицмейстера:

– Деньги отследили?

– Да.

– Где они?

Ковалев нагнулся к самому уху питерца и сказал ему шепотом несколько слов.

– Я так и думал, – кивнул тот. – Теперь соберите понятых и пересчитайте то, что в карете.

– Надо спешить в канцелярию, Трембель уйдет! – воспротивился полицмейстер.

– Никуда он теперь, Георгий Самойлович, не уйдет. Как только мы убедимся, что в мешках сумма в десять раз меньше, тут ему и конец.

Пришлось начальнику полиции бегать и звать понятых. Мешки вскрыли и быстро проверили. Денег внутри оказалось еще меньше: пятьдесят тысяч рублей в купюрах и звонкой монете.

– Пожмотничали ребята, – констатировал коллежский советник. – Ну теперь на Петра Великого!

Питерец подозвал начальника своей поредевшей охраны:

– Иосиф Хахиевич, вы еще чувствуете в себе силы? Или переволновались?

– А чего надо, Алексей Николаевич?

– Арестовать одного предателя, Трембеля.

– Да хоть двух Трембелей.

– Тогда едем в канцелярию главноначальствующего.

В гардеробе канцелярии с утра прятался помощник полицмейстера коллежский асессор Мандрыкин. В кармане у него был ордер на арест вице-директора. Ордер еще вчера вечером подписал следователь Мамамтавришвили. Теперь можно было дать бумаге ход.

Но на улице Петра Великого их ждало разочарование. Оказалось, что статский советник только что отбыл в Коджоры. Не иначе как узнал о неудаче с эксом и пытался скрыться.

Коджоры – пригородная дачная местность, куда в летнюю жару переезжали чиновники. Троица бросилась в погоню. Однако на Вознесенской улице, напротив католического кладбища, они увидели живописную картину. Шикарная коляска вице-директора стояла посреди дороги, один городовой держал лошадей. Второй, под командой Мандрыкина, караулил хозяина экипажа. А Трембель сыпал на всю округу отборной матерщиной, пытаясь освободиться.

Когда подъехали преследователи, статский советник осекся. Потом сделал вид, что страшно рад:

– Алексей Николаевич, вы живы! Слава богу! Я так волновался. А что у вас голова забинтована? И плечо тоже.

– Стреляли сзади, немного оцарапало. Но ничего страшного.

– Как все вышло? Вы с рапортом? А тут какое-то недоразумение… меня не пускают к Фрезе.

– Александр Александрович приказал доставить вас к нему под конвоем, – пояснил Лыков. – Так что едем.

– Под каким еще конвоем? Что все это значит? – опять начал возмущаться кукловод.

– Будет вам голосить-то, – оборвал его питерец. – Деньги мы отбили и пересчитали заново. Там всего пятьдесят тысяч. А остальные где?

– Откуда я знаю? Спросите у кассира. Мы с вами вместе их опечатывали, забыли?

– У кассира уже спросили, он показывает на вас, – вступил в разговор полицмейстер.

– А вы вообще молчите, вы у меня в подчинении! – заорал Трембель.

– Вот еще, буду я всякой сволочи подчиняться!

Так они и пререкались все двенадцать верст до Коджор.

Когда арестованного ввели в кабинет Фрезе, Лыков доложил:

– Ваше высокопревосходительство! Нападение дашнакцаканов на карету с деньгами отбито. К сожалению, без потерь не обошлось. Погибли трое стражников и кучер. А еще два солдата-пограничника, что прикрывали нас через улицу огнем. Ранены директор-распорядитель Скиба – тяжело, мой помощник Алибеков и я – легко. У нападавших убито шестнадцать, одного штабс-ротмистр Топурия захватил живым.

Генерал осенил себя знамением, подошел к Лыкову, осмотрел его внимательно и сказал:

– Кажется, и в самом деле ничего серьезного.

– Заживет, Александр Александрович.

Фрезе обратился к пограничнику:

– Дашнакцаканов исключительно редко удается взять живыми. Примите мою признательность, господин штабс-ротмистр.

– Рад стараться, – по-солдатски ответил Топурия, порозовев от удовольствия.

– Теперь вы. – Генерал встал напротив Трембеля и вперил в него взгляд. – Вы… У меня даже слов недостает, как вас назвать.

– Я требую все мне разъяснить! – визгливо начал Трембель. – Вот уже час меня оскорбляют, не предъявляя никаких доказательств.

– Деньги украденные нашли? – спросил Фрезе у полицмейстера.

– Мы знаем, где они. Пока не успели.

– Кассир признался?

– Точно так, ваше высокопревосходительство. Дал показания на Трембеля как главного заправилу всей аферы.

– А где ротмистр Чачибая?

– Только что мне сообщили: начальник конвоя найден у себя на квартире убитым. В вещах погром.

– Кто его, как думаете? – обратился к питерцу помощник главноначальствующего.

– Конечно, абрек Зелимхан, – ответил Лыков. – Я докладывал. Абрек обиделся на ротмистра и отомстил. И черт с ним, с негодяем.

Трембель слушал молча, но вдруг начал оседать на пол. Питерец подхватил его и потащил к стулу. Из безвольно разжавшегося кулака статского советника выпал пузырек и покатился по полу.

– Черт, просмотрели!

Алексей Николаевич взял склянку, понюхал и сообщил:

– Цианид. Как же вы его не обыскали?

Ковалев отмахнулся:

– Да не жалко! Покончил с собой и тем признал вину. Доказательств у нас вагон. Все, дело о «большой постирочной» закончено.

– Еще нет, – возразил сыщик. – Осталось поставить точку. Александр Александрович, мы поехали во врачебную управу. Деньги там, у Щербаковой, в шкафу с бациллами.

– Ступайте. И отдыхайте после этого, бумаги мы сами оформим. Вам о-го-го как досталось. Нынче же доложу о вашем подвиге министру фон Плеве. На облучке, в самое пекло…

Действительно, Лыкова уже мотало из стороны в сторону. И перенервничал, и крови много потерял. А тут еще брать любовницу кукловода… Вдруг Виктория тоже в это время окажется в управе? И коллежский советник смалодушничал:

– Георгий Самойлович, арестуйте стерву без меня, ладно?

– Конечно, идите отдыхайте.