Глава 12
Кто друг, кто враг?

Агент полицмейстера Галуст Вартапетянц понравился Лыкову. Молодой, смешливый, глаза умные, не без лукавства. Он выслушал задание и сразу ничего не стал говорить.

– Получите запись в формуляр и наше негласное содействие, – вкрадчиво пообещал Ковалев. – И окажетесь где-нибудь в хорошем месте. Например, в акцизном ведомстве.

– А как быть с судом? Мне ведь придется давать там показания.

Лыков счел нужным вмешаться:

– На суде показания негласной агентуры принимаются на веру. Вашего присутствия не требуется.

– Вот как? – обрадовался конторщик. – Но теперешние присяжные поверенные… Они прицепятся и разобьют доводы следствия.

– Вам-то что за дело?

– А! Тогда потащат меня в открытое судебное заседание. Тут и конец.

– Не было еще такого случая, – отрезал питерец. – Прокурор заслушает, этого не избежать. А в открытом заседании… Подобного можете не опасаться.

Агент успокоился и стал задавать вопросы по сути:

– Значит, мне надо подглядеть, как всовывают меченые деньги?

– Да, – ответил Ковалев. – Формально вы поступите счетным чиновником, но придете на место кассира. Нам достоверно известно, что он участвует в мошенничествах. Конечно, вам ничего подобного эти люди не доверят. Вы временный, вы чужак. Но краем глаза что-то можно увидеть. Подозрительные посетители, странные разговоры… Например, вас выставят за дверь, когда начнут раскладывать купюры по пачкам… Постарайтесь запомнить, куда пойдут эти пачки – мы их перехватим и проверим. Вот ваша задача.

– Понял. А как я буду поддерживать с вами связь?

– Простые отчеты оставляйте у домохозяина. Он предупрежден и не выдаст. А вот если случится что-то экстраординарное, требующее немедленного доклада, то на углу Александровской и Маликовской есть чайная. В ней половой Федор, он наш человек.

Вартапетянц кивнул, запоминая. Потом спросил:

– Меня представят родственником Адельханова?

– Дальним. Но хлопотать за вас будет именно он.

– Большая честь побыть хоть фиктивным родственником такого человека.

– Ну вот и договорились.

Полицмейстер отпустил агента и занялся шашлыком.

– О, Алексей Николаич, попробуйте! Сирбиладзе превзошел сам себя. Еще кахетинского?

– Давайте. Как вам разговор, Георгий Самойлович?

– Вроде неплохо. Парень честолюбив, ему хочется уйти от фабрикации мыла и свечей. Пусть потрудится. А что боится огласки, так это понятно.

– Агентуру мы не выдаем, пусть усвоит, – с нажимом сказал сыщик. – Когда начнем внедрение?

– Прямо сейчас.

Полицмейстер щелкнул крышкой часов.

– Едем к Адельханову, он нас ждет. Вы уж, Алексей Николаевич, сделайте лицо пострашнее. Чиновник особых поручений из Петербурга, правая рука Плеве…

Особняк одного из самых богатых жителей Тифлиса находился в Ортачалах. Он был освещен электричеством, обнесен высоким забором, у ворот стоял вооруженный охранник. Из-за забора слышался собачий лай.

– Однако, – обратил на это внимание питерец.

– Увидите, что внутри, – еще больше удивитесь, – ответил Ковалев. – Дашнаки приказали хозяину внести сумму в партийную кассу, он отказался. Теперь вот сидит под охраной.

– Храбрец!

Полицейские между тем вошли во двор, где рослый дядька с трудом удерживал на поводке двух огромных овчарок.

– По моим данным, Адельханов все же заплатил, – сквозь зубы произнес Георгий Самойлович.

– Зачем же тогда такие меры предосторожности?

– А чтобы мы думали, что он отказался.

Гости прошли мимо второго охранника с берданой на плече и кинжалом на поясе, а внутри особняка обнаружили и третьего.

Хозяин встретил их с напускным радушием. А сам глядел настороженно, будто ждал подвоха. Кожевенно-войлочный фабрикант оказался седоусым человеком лет шестидесяти с большой залысиной.

– Проходите, господа. Какая честь для меня! Чаю или коньяку? Поужинаете?

– Мы только что из духана, Григорий Григорьевич, – ответил полицмейстер, – так что можно и коньяку.

– Сейчас распоряжусь. Представьте мне вашего спутника, Георгий Самойлович. Я его прежде не видел. Вы новое лицо в нашем городе?

Лыков почтительно сообщил:

– Я ваш давнишний клиент. Последние четырнадцать лет покупаю себе обувь в вашем магазине на Невском.

– Так вы петербуржец?

– Это коллежский советник Лыков Алексей Николаевич, чиновник особых поручений Департамента полиции, – сообщил Ковалев. – А прибыл он сюда по личному распоряжению министра Плеве. Чьим доверенным лицом является.

Адельханов помрачнел.

– Вот оно как… Ну, давайте сразу к делу. Зачем полиции понадобился человек, который производит обувь? Или что-то не так на моих фабриках?

Лыкову хотелось ответить: нет, речь о ваших связях с антиправительственной организацией «Дашнакцутюн». Но делать этого было нельзя, и он заговорил иначе:

– Готовится секретная полицейская операция в Тифлисском губернском казначействе. Там практикуют мошенничество. Мы хотим внедрить туда агента. Люди внутри настороже, они не пустят чужака. Но если их попросит столь уважаемое лицо, как вы… Взять дальнего родственника, на два месяца, без содержания. Единственно для галочки, потому как с такой записью в формуляре ему будет легче потом попасть на государственную службу.

Сыщик не сводил глаз с собеседника. Ему показалось, что тот, когда понял предмет беседы, испытал облегчение. Адельханов очень живо перебил питерца:

– Я всей душой, и всегда был верным слугой правительства. Георгий Самойлович подтвердит.

– Поэтому мы здесь, – кивнул полицмейстер.

– Я правильно понял, Алексей Николаевич, что нужна моя рекомендация для вашего человека?

– Да.

– И все?

– Остальное – наша задача, Григорий Григорьевич. От себя сообщу, что о вашем содействии будет доложено министру внутренних дел.

– Ах, право, не стоит. Это же мой долг. Понимаю, все понимаю. С учетом тех заказов, которыми облагодетельствовало меня правительство, – как я могу отказать?

– Именно, – опять кивнул полицмейстер, пригубив коньяк.

– Вы сказали, господа, что ваш агент должен быть представлен моим родственником. Кто он? Удастся ли такая операция? Тифлис – город небольшой, мои родственники давно известны. И вдруг появился новый?

– Агента зовут Галуст Вартапетянц, он служит конторщиком на заводе вдовы Толле, – пояснил Ковалев. – Окончил коммерческое училище в Кутаиси, сюда приехал три года назад. Круг общения торгово-промышленный. Двадцать семь лет молодому человеку. Приятный, неглупый. Можно принимать в любом доме, масти не испортит.

– Вартапетянц… – задумался миллионер. – А откуда его родители?

– Кажется, из Нухи, – смутился полицмейстер.

– Это следует уточнить. Вот что, Георгий Самойлович. Пусть ваш Галуст придет ко мне завтра в одиннадцать часов.

– Сюда?

– Нет, в контору акционерного общества. Мы с ним разберем генеалогию и придумаем, как нам, хе-хе, породниться. Еще коньяку, господа?

– С удовольствием, – ответили полицейские.

Лыков заметил, что фабрикант веселел на глазах.

– Что ж, одним троюродным больше – это в порядке вещей. У нас, армян, помнят всю родню. И принято помогать, да. Тем более если ваш Галуст умный. А то у меня племянница не замужем!

– Как будет, образно говоря, циркулировать ваша рекомендация? – спросил сыщик.

– Да, Григорий Григорьевич, – поддержал питерца тифлисец. – Козюлькин, собака, уехал в отпуск. Сейчас его должность исправляет Гонзаго-Павлючинский. Вы с ним знакомы?

– А то как же, – ухмыльнулся хозяин. – Я сам принимал Василия Исидоровича на службу. Сорок лет тому назад…

– Он прислушается к вашей просьбе?

– В этом городе трудно найти человека, который не выполнит моей просьбы, – серьезно ответил Адельханов. – Тем более люди из казначейства.

– Я же говорил: мы пришли по адресу, – сообщил Ковалев сыщику и поднялся: – Не смеем больше вам мешать, Григорий Григорьевич. Завтра в одиннадцать Галуст Вартапетянц будет у дверей вашего кабинета. Спасибо от имени властей за помощь. Честь имею!

Они опять прошли мимо охранников и сторожа с овчарками. Сели в фаэтон, отъехали немного, и полицмейстер спросил:

– Заметили, Алексей Николаевич?

– А то как же. Миллионщик даже не спросил, с каких пор действительный статский советник Козюлькин сделался собакой.

– Вот! Все он знал: и про махинации, и про «большую постирочную»!

Операция по внедрению агента в казначейство шла своим ходом. А Лыков переключился на собственную, тайную от тифлисцев.

Ранним утром на Александровской улице появился молодой человек, смуглый, с черными вьющимися волосами, то ли армянин, то ли грек, а может, итальянец. Он долго стоял перед двухэтажным зданием, в одном конце которого помещалась казенная палата, а в другом – казначейство. Потом обратился к часовому:

– А мне бы кассира Макинского.

– Баграм-бека, что ли?

– Его, да.

– В командировке бек, и долго его не будет.

Чернявый расстроился:

– Ну вот. А кто заместо него?

– Мне не докладывают.

Незнакомец сунул рядовому двугривенный, посмотрел с укоризной. Тот смутился:

– Ну ладно, щас.

Вызвал изнутри какого-то человека в драповой тужурке, пошептался с ним. Драповый буркнул:

– Пожалуйте со мной.

В приемной гостя встретил бородач в вицполукафтане с петлицами титулярного советника:

– Кто вы и что у вас за дело?

Парень покосился на драпового, тот торопливо вышел. Тогда гость объявил вполголоса:

– Из Одессы, груз привез, как договаривались.

– С кем?

– С Иваном Яковлевичем. А тот с беком вашим условился. Ну, примете или как?

Бородач прожег смуглявого взглядом, словно хотел залезть ему в душу.

– Чего молчите? – взъелся тот. – У нас дела по-другому делают. Думаете, легко тащить через весь юг бумажки на двести больших? Третью ночь без сна.

Чиновник все не решался.

– Ну? – нетерпеливо произнес гость. – Двадцать процентов дерете, да еще и жилы тянете?

– Двадцать пять, – вдруг раскрыл рот казначейский.

– Что-о?!

Посетитель сделал вид, что собирается уходить. Но не двигался с места. Потом спросил:

– Креста нет, да? Совсем совесть потеряли?

– Ревизия у нас. Сыщик из Петербурга приехал.

– А мы здесь при чем? Ты сам попробуй контору взять! Одних сверл сожгли на сто рублей!

– Говорю: ревизия у нас. А Ивана Яковлевича твоего застрелили.

Чернявый отшатнулся и молча вышел вон.

Но история на этом не закончилась. Вечером титулярный советник (его фамилия была Злогостев) вышел со службы. Огляделся и неспешно двинулся в сторону Муштаида. Там начал делать променад. Посмотрел на летней сцене Артистического общества пьеску «Посыльный № 666». Выпил бутылку пива завода Дитриха. Погулял по аллеям, послушал духовой оркестр Тифлисского гренадерского полка, сыграл три партии на бильярде. Скоротал вечер с удовольствием, и не очень задорого. Когда стемнело и в саду зажгли керосиново-калильные фонари, чиновник собрался уходить. Вдруг кто-то тронул его за рукав. Оказалось, это был загадочный дневной посетитель.

– Опять вы, сударь? С кем хоть имею честь?

Но «сударь» молча кивнул на дальний конец сада и пошел туда решительным шагом.

В Муштаиде была освещена лишь главная аллея, вся остальная часть сада пребывала в темноте. Публика давно жаловалась на это, полицмейстер выписал несколько предписаний городской управе, но ничего не менялось. Время от времени на неосвещенных аллеях кого-то грабили. Вот и сейчас Злогостев замешкался: боязно. Но чернявый удалялся, не оглядываясь. И титулярный советник, наскоро перекрестившись, отправился следом за ним.

Они дошли до ограды шелководческой станции. Там незнакомец сказал негромко:

– Зови меня Азвестопуло.

– Ну?

– Расскажи про Безвуглого. Давно его?

– Две недели назад.

– А куда делся Баграм-бек?

– Отослали на ревизию. Сначала в Эривань, оттуда в Шушу. Потом, говорят, в Темир-Хан-Шуру.

– Алексей Алексеич ничего не говорил?

– Козюлькин?

– Какой же еще? Насчет Одессы. Мы из двадцати процентов договаривались.

Злогостев откашлялся для солидности и ответил:

– Мне про тебя никто ничего не говорил. Но теперь двадцать пять.

– Я уж понял, – зло прошептал Азвестопуло. – Захребетники! Мы там жизнями рискуем, а вы…

– Будешь ругаться – уйду, – пригрозил титулярный советник. – И жди тогда, когда Алексей Алексеич из Франции возвратится. До осени и прождешь.

Чернявый отвернулся, видно было, что он с трудом себя сдерживает. Проглотив матерщину, сказал:

– Черт с вами. Обратно не повезу. Только пусть бек даст телеграмму в Одессу, что условия изменились. А то меня за эти пять процентов на Луну отправят.

– Говорю же, он долго не приедет.

– Когда приедет. Ну, двинули?

– Куда? – опешил Злогостев.

– Товар смотреть. Или ты его завтра так примешь, под честное слово?

– Далеко ехать-то?

– Номера «Кутаис», это на Солдатском базаре. Извозчик за мой счет, не бойся.

Тут только казначейский заметил, что в правой руке его собеседник держит револьвер. Он охнул и оглянулся на свет фонарей.

– Ты что, дядя? А, это… Не дрейфь, ты живой нужен, не дохлый!

Они сели в фаэтон и потрусили на правый берег. В номерах Азвестопуло вытащил из-под кровати клеенчатый чемодан, открыл его, а сам отошел к двери:

– Гляди. Все, как договаривались.

Тифлисец огрызнулся:

– Говорю же: мне про тебя инструкций не оставляли. Вообще, об этом деле я с тобой говорить не должен! Вдруг ты сыщик?

– Сыщик… Ты проверь, проверь. Сыщик! Ишь тоже… Цену набиваешь? Мало двадцати пяти процентов?

Злогостев спросил, глядя одесситу прямо в глаза:

– Кто назвал Баграм-бека?

– Латунный. Это…

– Знаю.

Титулярный советник заметно успокоился. А когда посмотрел доходные бумаги, повеселел:

– Хорошие. Первоклассные!

– А ты думал, Азвестопуло туфту привез?

– Где добыли?

– Газеты надо читать, – важно ответил налетчик.

– Но условия, как я сказал.

– Понял я, понял. Про телеграмму только не забудь. Я как раз до осени погуляю. В Грецию хочу съездить, к родне. Ни разу не был. Вернусь к сентябрю – будет тогда телеграмма?

– К сентябрю точно будет, – успокоил продавца тифлисец и стал пересчитывать серии. Получилось двести три тысячи.

– Вроде шесть лишних? О другой сумме говорили.

– Добавили маленько, чтобы опять не ездить, – пояснил налетчик и вдруг осклабился: – А сказывал, что разговору обо мне не было! Болтун.

– Осторожность не помешает… Так. Двести три. Минус четверть, остается сто пятьдесят две тысячи двести пятьдесят рублей. Тебе какими купюрами приготовить?

– Половину сотенными, половину пятисотрублевыми, но из них тыщу мелочью: пятерками да десятками. Мне же ездить с ними до осени.

– Золотом могу дать часть, – предложил чиновник.

– Сколько? – заинтересованно спросил бандит.

– Тысяч тридцать.

– Давай! В Греции золото любят.

– Золото везде любят, – усмехнулся титулярный советник. – Приходи к двенадцати часам, раньше не успею.

Надел шляпу и был таков.

Отчаянный грек посидел, помолчал, потом стукнул кулаком в стену. Вошел пограничник Иванов-второй, одетый по-мещански.

– Завтра в двенадцать в кабинете Злогостева.

– Слушаюсь, ваше благородие!

– Только выжди минут десять. Вдруг он спрятался и дверь высматривает, не бежит ли кто в полицию.

– А я двором и сразу в Малую Грязную улицу. Разрешите выполнять?

– Ступай.

А в это время в Лабораторной слободке происходили еще более драматичные события. Была пятница, и Лыков собрался в гости к Виктории Павловне. Он шел темными, неосвещенными улочками, неся под мышкой кулек. В кульке находились бутылка шампанского и фунт свежей алазанской черешни. Вдруг в проходе между двумя тесно поставленными домами на него кто-то набросился. Сыщик успел выставить вперед левую руку. Нападавший наткнулся на нее, замешкался, но затем сделал молниеносный выпад. В свете луны блеснул кинжальный клинок. Кончик вспорол сукно на пиджаке Алексея Николаевича, чуть-чуть не достав до тела. Сыщик без раздумий махнул кульком и огрел им неизвестного. Тот пошатнулся и едва устоял на ногах. Однако упустил секунду, и питерцу ее хватило. Удар кулаком отбросил злодея на стену.

Лыков шагнул вперед, чтобы добить противника. Но сзади послышался шорох. Второй! Развернувшись на одной ноге, коллежский советник двинул наугад башмаком и попал. Хорошо попал, поскольку зазвенела сталь и раздался сдавленный крик. Тот, что целил в спину сыщику, выронил кинжал и бросился наутек. Лыков хотел было догнать его, но не вышло. Первый противник оправился и, сидя на земле, схватил сыщика за ногу. Повалить не повалил, но задержал. Смелый парень, спас сообщника… Алексей Николаевич оценил поступок противника и не стал его калечить. А просто поднял одной рукой с земли, а второй прихватил за горло.

– Пусти… – захрипел тот, пытаясь вырваться. Это ему, конечно, не удалось.

– Ну хоть ты попался, – констатировал сыщик. – Пошли в участок, поглядим, кто такой. Дашнакцакан, что ли?

Он быстро обыскал пленника, забрал нож из сапога и погнал парня перед собой. Вдруг навстречу вышли двое.

– Черт, сколько же вас там! – рявкнул Лыков, доставая маузер. Но оказалось, что это штабс-ротмистр Топурия ведет второго злодея. Который спасся было от сыщика, но, как выяснилось, далеко не убежал.

– Иосиф Хахиевич, я же вас просил! Сегодня пятница. Вы что, забыли?

Офицер виновато молчал, держа боевика за ворот.

– Ну идем, чего теперь. Только чур, в последний раз!

На Консульской улице, в канцелярии Михайловского участка, оба нападавших были опознаны. Они действительно оказались дашнакцаканами. Осенью прошлого года боевики зарезали в Башмачном ряду хемшина Оганес-заде, торговца обувью. То ли за то, что его предки изменили вере, то ли за то, что отказался платить. Сбежали в Персию, где след их потерялся. Теперь вот вернулись – для того, чтобы убить коллежского советника Лыкова. Пленных попытались сразу же запугать и заставить говорить, но не на тех напали. Дашнаки – храбрый народ и с полицией никогда не сотрудничают; не стали и эти.

В итоге Алексей Николаевич оказался у своей пассии уже под утро, и без шампанского. Виктория Павловна слышала, что на соседней улице произошло побоище, и не могла уснуть, волновалась за друга.

– Спасибо, что пришел! – захватила она сыщика в объятья и долго не отпускала. – Я уже в участок собралась.

– Что ты, не надо. Никогда за меня не бойся, слышишь? Забыла, что я в семи водах варенный?

– Вот уедешь, тогда и перестану бояться, – ответила докторша, пряча заплаканные глаза. – Ты когда мне фотокарточку принесешь? Обещал ведь.

Это был давний предмет их спора. Виктория Павловна отказалась и от золотых сережек, и от браслета с бирюзой. Но просила на память фото сыщика. Чтобы легче было потом его помнить. Так и сказала, не увиливая. И Алексей Николаевич обещал, да так до сих пор и не собрался в ателье.

– Завтра… впрочем, уже сегодня с самого утра пойду и снимусь, – побожился Лыков.

Он снова обманул женщину, хоть и не по своей воле. Когда сыщик появился в гостинице, там его уже поджидал Топурия.

– Где вы ходите, слушай! – раздраженно сказал он, строго глядя на начальство.

– Что произошло?

– Времени половина двенадцатого, да! А в полдень ровно Азвестопуло является к этому жулику, к Злогостеву. Тридцать минут осталось, да!

– Ох, черт… Побежали!

Сыщик с пограничником все же опоздали и не увидели, как «фартовый» с саквояжем заходит в казначейство. Им пришлось сесть в кофейне напротив и следить за дверями. К изумлению Лыкова, уже через четверть часа агент вышел на улицу – и с пустыми руками. Что за ерунда? Куда же он дел сто пятьдесят две тысячи? Вид у Азвестопуло был растерянный, он лихорадочно озирался по сторонам. Потом вдруг погрозил казначейству кулаком в бессильной ярости и двинулся прочь.

Сыщик дал парню свернуть в переулок и шмыгнул следом.

– Что за фокус? Где деньги?

– Ой, Алексей Николаевич, там такое вышло!

– Сергей, говори толком. Что «такое»?

– Едва я разложил серии в кабинете Злогостева, как вдруг ворвался неизвестный мне помощник пристава. И заорал: «Попался, мошенник!» А кассир отскочил к окошку и ехидно так улыбается… Я сначала подумал, что он заложил меня полиции. Но потом все выяснилось.

Лыков сообразил мгновенно:

– Помощник пристава отобрал бумаги, а тебе предложил или сесть в тюрьму, или убираться подобру-поздорову?

– Точно так, Алексей Николаевич. Это сговор. Никакой он не честный полицейский, а такой же жулик, как и казначейские. Ребята решили завладеть сериями задарма! Я и умолял, и угрожал, все без толку. Наглые неимоверно. Иди, говорят, покуда цел, не то в кутузку посадим. Куда ж я пойду, спрашиваю, меня же в Одессе на вилы поднимут. Дайте хоть какую расписку. Помощник пристава смеется: чтобы ты потом меня ею шантажировал? Нашел дурака. Пошел прочь, говорит, пока я добрый!

– Так, оба за мной, – принял решение Лыков.

Втроем они ворвались в казначейство. Сторож пытался было спросить, что за нужда, но Топурия отодвинул его в сторону. В кабинет кассира зашли по-хозяйски. Толстяк в форме помощника пристава рассовывал по карманам банкноты. Увидав вошедших, он нахмурился:

– Кто такие?

– Ну-ка выверни карманы, – скомандовал ему сыщик.

– Что? Да я…

– Штабс-ротмистр, примите меры к выполнению моего распоряжения.

– Есть! – молодцевато козырнул Топурия и отвесил полицейскому крепкую оплеуху. Тот влетел в кресло и там остался, не решаясь ни встать, ни дать сдачи.

Азвестопуло тоже не терял времени даром. Он взял кассира за ворот и зловеще улыбнулся:

– Вот и свиделись опять. Не рад?

Тут дверь открылась, и просунулся городовой.

– Эта… чего тут делается?

– Коллежский советник Лыков из Департамента полиции проводит задержание мошенников, – пояснил Азвестопуло. – Ты, братец, приведи-ка сюда понятых. Сейчас обыск начнем.

– Лыков… – пробормотал помощник пристава и закрыл лицо руками. – Я пропал!

– Позвольте, что за вторжение? – возопил Злогостев. – Полиция уже была здесь! Господин Дулайтис арестовал ворованные доходные бумаги, мы как раз сейчас составляли акт.

– Да ну! – оскалился одессит. – А я, значит, налетчик?

– Конечно.

– Что же твой Дулайтис бумаги арестовал, а меня нет?

– Э-э… А вы убежали.

– И никто за мной не погнался?

– Так бумаги описывали, не до того было.

Помощник пристава приободрился и вскочил на ноги.

– Я протестую! Нет, я сам вас сейчас арестую! Здесь заговор. Вы заодно с этим грабителем? Городовой, ко мне!

Лыков взял предателя за физиономию и сделал смазь по рецепту «Очерков бурсы» Помяловского.

– Молчи уж, тварь. Из-за таких полицию и презирают.

– Как вы?..

Тут коллежский советник вынул из кармана два листа бумаги, исписанных убористым почерком.

– Опись давно составлена. Сейчас мы по ней сверимся, и все станет ясно. Где серии?

– В шкафу, – пробормотал кассир, не сводя глаз с лыковских листков. Он сразу понял, что ему конец.

– Да, забыл вам представить. Чиновник особых поручений Департамента полиции Сергей Манолович Азвестопуло. Ну, дошло теперь, идиоты?

Через два часа состоялся первый допрос Дулайтиса. Лыков провел его совместно со следователем по особо важным делам Окружного суда Мамамтавришвили. Ни Ковалева, ни Трембеля сыщик не позвал.

Следователь предоставил инициативу питерцу, а сам больше слушал.

– Итак. Вы помощник пристава Авлабарского участка коллежский секретарь Иван Фомич Дулайтис. Я обвиняю вас в мошенничестве, совместно с кассиром второго разряда Тифлисского губернского казначейства Злогостевым. Что имеете сказать в свое оправдание?

Дулайтис с ходу начал юлить и отпираться:

– Это недоразумение! Я пришел к господину Злогостеву, своему знакомому, с частным визитом. Те пятьсот рублей, что нашли при мне, суть заем, который дал мне Злогостев. Все обвинения в мошенничестве я отрицаю.

Алексей Николаевич молча положил перед арестованным протокол допроса кассира. В нем титулярный советник полностью признавался в содеянном. Хотел присвоить заведомо краденые доходные бумаги, для чего позвал полицейского чиновника. Чтобы тот напугал и выгнал вора, пригрозив арестом. Заплатил за это помощнику пристава Дулайтису пятьсот рублей. Сговорились они заранее, по приказанию неизвестного лица, которое руководит всеми махинациями в казначействе.

Коллежский секретарь прочел показания и покрылся пятнами.

– Виноват! Дозвольте принести повинную?

– Сразу надо было виниться, – отрезал сыщик. – Теперь, после показаний кассира и рапорта сыскного чиновника Азвестопуло, ваша вина уже бесспорно доказана.

– Виноват…

– Но, – голос коллежского советника смягчился, – учитывая вашу прошлую службу, так и быть, даю вам поблажку. Суд учтет добровольное признание вины и помощь следствию. Но только честно, без утайки!

– Как на духу, господин Лыков. Как на духу.

– Давно вы работаете на аферистов из казначейства?

– Второй год.

– Приказы получали от Шмыткина?

– Точно так, – ответил растерянно помощник пристава. – Все-то вы знаете…

– Какого рода были поручения?

– Сопровождал в казначейство лиц, которые… Ну, разбойников, одним словом. Чтобы другие полицейские к ним не цеплялись.

– Еще что?

– Передавал сам денежные суммы, кому велели. Следил иногда. Раз, помню, филировал курда, для чего переоделся в партикулярное платье. Курда того потом обслужили в конторе Цовьянова.

Следователь, разбрызгивая пером чернила, торопливо записывал показания.

– Но Шмыткина давно нет, – напомнил Лыков. – Кто же велел вам явиться к Злогостеву и сыграть свою роль?

– Сегодня утром пришла дама и передала приказ от Большого.

– От какого Большого? – подался вперед Мамамтавришвили.

– Не могу знать, – по-солдатски ответил коллежский секретарь. Пожал плечами и добавил: – Кто-то же есть у них за главного, тот, кто всем крутит.

– Но вы ничего о нем не знаете?

– Нет. Да и зачем? Меньше знаешь – крепче спишь.

– Продолжайте, Дулайтис, – скомандовал сыщик. – Пришла дама…

– Да. Сказала, что теперь приказы от Большого будет передавать она. И сообщила, что я должен сделать. Ввалиться, напугать, отобрать и выгнать.

– Вы сразу согласились?

– Пятьсот рублей на дороге не валяются…

– Сами придумали детали?

Дулайтис закатил глаза:

– Что вспомнилось… Дама сказала: начните писать протокол изъятия, а потом порвите его на глазах у фартового. Мол, ступай прочь, пока я добрый. Я и ответь: какие слова вы знаете, барыня. Или Большой – полицейский? Он вас научил?

Сыщик со следователем навострили уши. Неужели сейчас всплывет что-то важное?

– А она мне и отвечает: Большой раньше служил в полиции, его не обманешь. Но, строго так закончила, вас это не касается.

– Раньше служил в полиции… – пораженно повторил Лыков. – Неужели?

– Алексей Николаевич, – встревожился Мамамтавришвили, – вы кого-то подозреваете?

– Нет, Баграт Ростомович, это лишь догадка, пока рано ее оглашать.

Он минуту не мог взять себя в руки, потом собрался:

– Продолжайте. А женщина вам не знакома?

– Видел ее раньше, – ответил помощник пристава.

– Где, при каких обстоятельствах?

– Она служит врачихой в городской управе. Высокая, с вас ростом, волосы светлые…

У Лыкова потемнело в глазах.

– Что-что?

– Точно она. Хоть и была под вуалью, я ее узнал.

– Но в управе две женщины-врачихи, – возразил следователь.

– Блондинка одна.

– Одна, – деревянным голосом подтвердил сыщик. – Участково-думский врач Первого участка госпожа Фомина-Осипова.

И следователь занес фамилию в протокол.

– Вы не могли ошибиться?

– Нет, – уверенно ответил Дулайтис. – Что Фомина, я не знал, но врачиха точно из управы.

Лыков кое-как довел допрос до конца. Следователь отправил арестанта в губернскую тюрьму и сказал сыщику:

– Здорово вы их!

Но тот был рассеян и думал о своем.

– Куда теперь? Надо сообщить полицмейстеру. Все-таки его подчиненный.

– Да, Баграт Ростомович, возьмите это, пожалуйста, на себя.

Следователь смешно прижал руки к груди:

– Нельзя! Георгий Самойлович оскорбится. И без того удар по репутации… Нет, у нас в Тифлисе так не поступают. В Тифлисе судейские с полицией живут дружно. Вы уж сами объяснитесь.

– Ну тогда не давайте ему читать протокол.

– Как же я могу отказать полицмейстеру?

Лыков бесцеремонно вырвал у Мамамтавришвили бумагу и сунул в карман.

– Но…

– Я верну его вам через день-два. А пока молчок.

С тяжелым сердцем сыщик явился в городское полицейское управление. Там его уже ждали. Ковалев наскочил на питерца:

– Господин коллежский советник! Почему со мной не согласовали арест моего подчиненного?

– Некогда было, он мог уничтожить улики.

– Пусть так. Но допрос почему провели без моего участия?

– В интересах дознания, – лаконично ответил Алексей Николаевич.

– Что? В моем городе от меня скрывают? Если у вас, господин приезжий, в кармане лежит бумажка за подписью министра, это еще не дает вам права…

Полицмейстер запнулся, он не мог найти нужного выражения.

– …Права оскорблять недоверием.

– Бумажка, как вы изволили выразиться, дает мне любые права в интересах дознания. А в вашем городе так все прогнило, что уж не знаю, как лечить. Кассиры берут ворованные деньги, помощники пристава им содействуют…

Ковалев подбежал к двери кабинета, распахнул ее и кивком указал питерцу: пошел вон! Лыков, не прощаясь, вышел. Честно говоря, ему сейчас было наплевать на обиды полицмейстера. Две новости жгли ему душу. Скиба – предатель? А Виктория – его сообщница?

Алексей Николаевич медленно шел по Головинскому проспекту, не замечая ничего вокруг. Позади его сопровождал ефрейтор Петров. Коллежский советник думал. Да, вот тебе и добрая женщина… Но верно ли это? Чем больше он вспоминал характер Виктории, тем сильнее сомневался. Не может быть! Не может быть, чтобы она была шпионкой, подосланной к нему Скибой. И связным «большой постирочной». Ну не может, и все! Ошибка, здесь явная ошибка. Или провокация. Но впрочем, зачем Виктория так интересовалась его дознанием, еще в тот вечер у Скибы, с которого началось их сближение?

Приняв решение, Лыков отправился на Водосточную. В последнее время Максим Вячеславович не появлялся дома допоздна. Анонимное общество проложило рельсы трамвая от вокзала до сада Муштаид. И теперь по этому отрезку без конца гонял взад-вперед единственный вагон общества – на нем обучались вожатые. Кроме того, разгорелся скандал: по требованию устроителей трамвая Дума приняла решение расширить улицу Армянский базар. Полотно городской железной дороги не помещалось на ней, и требовалось экспроприировать в пользу города ряд владений. Торговцы сопротивлялись и задирали цену. Хлопоты отнимали много времени у Скибы, и сыщик давно с ним не виделся.

Сейчас это было ему на руку – он хотел переговорить с Щербаковой наедине. Войдя в квартиру, Алексей Николаевич первым делом спросил:

– Максима Вячеславовича нету?

– Нет, и долго еще не будет. Что-то он заработался вконец.

– Мария Ивановна, можно я спрошу прямо?

Врачиха встревожилась:

– Что случилось? На вас лица нет.

– Ответьте, только честно. Обещаете?

– Да что произошло, Алексей Николаевич? – схватилась за сердце жевешка.

– Извините мой вопрос, Мария Ивановна, но… Что связывает Викторию Павловну с вашим мужем?

Щербакова помертвела, медленно опустилась в кресло и спросила тихо:

– Вы уже знаете?

– Ответьте, пожалуйста.

Хозяйка отвернулась к окну, пряча глаза.

– Они любовники.

– Давно?

– Три года как.

– И он спускает ей связь со мной?

Щербакова поглядела на гостя с сожалением и ответила:

– Не просто спускает, он на ней настаивал. Можно сказать, толкнул к вам в постель.

– Поясните, – снова заговорил сыщик. Во рту у него пересохло, и вообще хотелось разбить голову об стену.

– Максим Вячеславович нарочно подсунул вам Вику. Чтобы шпионить.

– Шпионить? Зачем?

– Его очень интересует ваше дознание. И не просто из любопытства.

– Продолжайте.

Щербакова вскочила, подбежала к бюро, взяла оттуда какой-то предмет и протянула сыщику. Тот с удивлением увидел золотые часы с гербом.

– Зачем вы их мне дали?

– Это я обнаружила сегодня утром. Он их забыл. А я стала заводить механизм и…

– Да в чем дело? «Тиссот» Скибы, я уже держал его в руках.

– А вы вглядитесь как следует. Номер, номер посмотрите.

Лыков откинул крышку и опешил. Это были его наградные часы, которые разбойники отобрали у сыщика на Кахетинском шоссе.

– Как они тут оказались?

– Говорю же: лежали на бюро. Вчера Максим бранился, что завод совсем ослаб, надо чинить или вообще выбросить. Никчемные, так он их назвал.

– И что?

– А сегодня я вдруг вижу, что часы другие, не его. Он подменил их. Я правильно догадалась, что это ваши?

– Да.

– Ну конечно. Откуда в нашей дыре взять другие часы из Кабинета Его Величества. Разве только у князя Голицына стащить.

– Но как они у него оказались? – ошарашенно произнес сыщик и все-таки стукнул себя кулаком по лбу. – Впрочем, понятно…

Но тут же усомнился:

– А для чего Скиба их подменил?

– Ах, право, – скривилась врачиха. – Привык хвалиться своим «Тиссотом» с гербом. А тот возьми да и сломайся. Он и прицепил чужие.

– Но это же опасно.

– Ничуть. Вам он заранее показал часы, свои старые. Теперь ничего опасного. Вы же не станете смотреть их второй раз?

– Но вы, вы! Вы же их заводите. Неужели мог умный человек предположить, что вы не заметите подмену?

– Я много чего замечаю, Алексей Николаевич, – вздохнула Щербакова. – Замечаю и молчу. Денег вот у него стало уж больно много. Да, мой…

Врачиха запнулась, но продолжила:

– …мой муж хорошо обеспечен: двенадцать тысяч в год. При здешней дешевизне можно жить припеваючи. Но вот что у него валяется в секретере!

Мария Ивановна снова бросилась к бюро и вынула оттуда три сафьяновых коробочки.

– Вот! Бриллианты! Откуда?

Лыков по очереди открыл их и заглянул внутрь.

– Да. В запонках карат пять, не меньше. В булавке и серьгах чуть не по десять. Может, это подарки для вас и для себя, к юбилею?

– К какому юбилею? Мы сошлись семь с половиной лет назад.

Лыков скорбно вздохнул, потом сказал:

– Мария Ивановна, вы можете еще какое-то время делать вид, что все в порядке? Якобы ничего не замечать, и вообще…

Хозяйка всхлипнула:

– Я уж три года только этим и занимаюсь.

Но не выдержала и зарыдала по-бабьи, в голос.

Сыщик кое-как отпоил ее водой и попросил:

– Еще немного, прошу вас. Пусть они… Пусть он ни о чем не догадывается.

– Попробую… А что потом? Когда все это кончится? И чем?

Каторгой для Скибы, хотел ответить Алексей Николаевич, но удержался. А то еще проболтается из жалости.

– Дайте мне завершить дознание. А там будет видно.

На этом они расстались. Щербакова пошла пудрить лицо, а сыщик отправился в гостиницу. Там его ждал Топурия.

– Алексей Николаевич, вас Трембель разыскивает. Просил телефонировать, когда появитесь.

Лыков подошел к стойке и набрал номер вице-директора канцелярии. Тот сразу закричал:

– Где вы пропадали? Прошу вас приехать ко мне немедля!

В кабинете Трембеля уже сидел полицмейстер. Увидев сыщика, он отвернулся.

– Что вы как маленькие, право, – расстроился статский советник. – Надо службу служить, а вы…

– Карл Федорович, что произошло?

– Да вот Георгий Самойлович пусть доложит. Хотел без вас рассказать, но я настоял. Втроем ведем дознание, втроем и думать надо.

– А Лыков меня уже вычеркнул, – запальчиво сообщил коллежский советник.

– Будет вам, – устало одернул его начальник особого отдела. – Докладывайте.

Ковалев рассказал следующее. Внедренный в казначейство агент Вартапетянц сегодня утром заметил необычную сцену. В общую комнату зашла женщина лет сорока, одетая вульгарно, хоть и богато. Она попросила журналиста казначейства Скугаря «обделать одно дельце». Тот собрался уже отвести ее наверх, но тут поднялся шум. Лыков во главе с подручными ворвался на второй этаж и устроил там арест с обыском. Чиновники сразу притихли, и Скугарь сплавил гостью вон, сказав ей: приходите в следующий раз.

– Кто она была? – спросил питерец у Ковалева. Тот ответил, но не ему, а Трембелю:

– Галуст проявил сообразительность. Он подошел через пять минут к сторожу, сказал, что визитерша позабыла свои перчатки, и спросил, как ее зовут. Мол, готов отнести ей вещь на дом. Сторож и сообщил: это Варвара Матушникова, держательница ломбарда. Живет в доме Сардарова по Винному подъему. Если вернешь ей вещь, заработаешь полтинник.

– Матушникова… Что о ней известно? – опять влез Лыков.

– Знаменитая скупщица краденого, – объявил Трембель. – Первая потатчица воров.

– И явно хотела что-то предложить казначейским, – продолжил мысль сыщик. – Надо взять ее и допросить. А ломбард обыскать.

– Я был того же мнения, но Георгий Самойлович воспротивился.

– Почему?

– Матушникова – австро-венгерская подданная, – сварливым голосом пояснил Ковалев.

– Ну и что?

– А то! Надо сначала упредить об этом консула Австро-Венгрии Гектора ди Розу.

– По закону необязательно. Она же не дипломат, а лишь подданная. Арестуем, тогда и сообщим консулу.

– Консул уехал в вюртембергскую колонию, будет только завтра.

– Значит, завтра и сообщим, – настаивал Лыков.

– Нет, сначала упредим консула, и лишь потом арестуем барыгу, – упрямо заявил полицмейстер.

Лыков с Трембелем переглянулись. Сыщик поднял брови: что за условности? Может, еще императора Франца-Иосифа поставим в известность? Статский советник осторожно спросил полицмейстера:

– Так ли это необходимо? Упустим время. И по закону необязательно.

– По закону, может, и необязательно, а по приказу князя Голицына иначе. Забыли, как было в том году? Я арестовал германского подданного Дракули-Критокоса. Не оповестив консула. И получил выговор от главноначальствующего.

Все помолчали, затем Трембель вздохнул:

– А, делайте, как знаете…

Ковалев сказал, глядя в пол:

– Коллежский асессор Мамамтавришвили не позволил мне ознакомиться с протоколом допроса помощника пристава Дулайтиса.

– Почему? – удивился хозяин кабинета.

– По настоянию командированного чиновника.

– Лыкова?

– Угу.

– Алексей Николаевич, это уж чересчур. Дулайтис – лицо, подчиненное Георгию Самойловичу. Тот должен знать, в чем обвиняют его сотрудника.

– Не могу в интересах дознания, – ответил Лыков. – Чуть позже все предоставлю.

– Когда позже? – рассердился вице-директор. – Почему не сейчас?

– Полученные на допросе сведения требуют дополнительной проверки.

Теперь уже переглянулись тифлисцы.

– Хорошо, – статский советник поднялся, одернул сюртук. – Я доложу о ваших неправомерных действиях министру Плеве. Все свободны.

Ковалев опрометью покинул кабинет, а сыщик остался.

– Что на самом деле произошло в казначействе? – совсем другим тоном произнес Трембель.

Лыков рассказал о своей операции, в которую был вовлечен чиновник петербургской сыскной полиции. И о том, что получилось в итоге. Алексей Николаевич умолчал о двух деталях, бросающих подозрения на Скибу и Фомину-Осипову.

– Блестяще! – одобрил начальник особого отдела. – И молодец, что сами провели, без нашего участия.

И добавил, понизив тон:

– Подозреваете Ковалева?

– Я и вас подозреваю, – спокойно ответил коллежский советник.

Трембель вспыхнул, хотел возмутиться, но передумал:

– На вашем месте я бы тоже… Однако как поступим с барыгой? Будем ждать, пока консул нагуляется в Александердорфе?

– Вы не все сказали, что знаете о ней? – насторожился сыщик.

– Не все. Матушникова не просто австро-венгерская подданная. Через нее идут связи с Галицией.

– Польский след?

– Именно. Уже два раза у нее в закладе находили вещи, украденные польскими громилами. Вот я и думаю… В Лодзи в первых числах марта было совершено нападение на почту. Взяли сорок тысяч облигациями, номера серий записаны. Пока они нигде не всплыли. Вдруг их сюда привезли?

Лыков подумал и сказал:

– При чем тут австро-венгерская подданная? Лодзь у нас в империи. Слишком длинный путь – дважды надо пересекать границу, сначала туда, потом обратно. Там же смотрят чемоданы.

– Если «большая постирочная» одна, то имеет смысл.

– Тогда приехали бы российские поляки, а не галицийские.

– А если это для того, чтобы сбить нас со следа? – предположил статский советник. – Мы щупаем своих, а чужих пропускаем.

– Ну… тогда за Матушниковой надо установить слежку.

Трембель расстроился:

– А то вы не знаете?! Нету у нас сыскной полиции, нету. И людей для слежки тоже нет. Прикажете Снитко с Гайдуковым поставить в филеры? Чтобы они меняли друг друга?..

– Моих пограничников можно привлечь. Они ребята бравые.

Начальник особого отдела покачал головой:

– В той местности установить наблюдение не представляется возможным.

– Значит, ждем консула?

– Увы. Полицмейстера тоже можно понять: шкуру снимут с него, а не с нас.

Алексей Николаевич ушел и весь вечер томился черными мыслями. Как быть? Скиба – кукловод или как минимум один из заправил. Но доказательств нет: часы сами по себе ни о чем не говорят. Купил с рук на Солдатском базаре… Его сломались, а тут такая удача; не удержался. Показания помощника пристава Дулайтиса компрометируют Викторию. Здесь тоже все сомнительно: дама была в вуали, лично они не знакомы. Мало ли что могло ему показаться?

Думать о том, что Виктория не замешана в аферах, было приятно. И сыщик решил не спешить падать духом. Дознание уже близится к концу. Скоро все тайное станет явным. Тогда и разберемся, кто в чем виноват.

Выспаться коллежскому советнику не дали. В четыре часа утра его разбудил коридорный. Питерец протер глаза: рядом с ним стоял Трембель.

– Карл Федорович! Что стряслось?

– Вставайте, Алексей Николаевич. Матушникову зарезали.

Лыков не стал задавать лишних вопросов. Он быстро оделся, коляска вице-директора помчалась по пустым утренним улицам. Переехали Майданский мост, поднялись мимо замка и остановились на самом верху улицы. Из двухэтажного дома вышел околоточный надзиратель Гайдуков.

– Извольте сюда.

Квартира торговки, включая помещение ломбарда, находилась в полуподвале. В комнатах всюду был разгром. Труп хозяйки лежал на полу в кухне. Одна рана, точно в сердце. В луже крови виднелись разбросанные вещи: серебряные ложки, солонка, пара подстаканников.

– Это, видать, второпях уронили, – указал на них надзиратель.

– А что унесли, не удалось узнать? – спросил Лыков. – Книга для записи закладов цела?

– Никак нет, Алексей Николаич. Все обыскал, пока вас дожидался. Пропала, а может, и не было ее.

С улицы послышались торопливые шаги, и в комнаты ввалился полицмейстер. Глянул на тело и сказал:

– Эх…

– Вот вам и эх, – укорил его Трембель. – Если бы мы ее вчера арестовали – жизнь бы спасли. И заодно ниточку к аферам в казначействе. А теперь чего эхать…

Сыщик с вице-директором уехали, а полицмейстер остался на месте преступления.

Неожиданно в полдень Алексея Николаевича снова вызвал к себе Трембель. Он был взволнован.

– Ведь вы были правы, – сказал он без предисловий.

– В чем?

– Я получил донесение от секретного осведомителя. Он держит духан в Старых Куках. Правильнее сказать, притон, а не духан.

– И что в том донесении?

– У него накануне угощался известный абрек Спиридон Гратиашвили…

– Минуту, – перебил статского советника коллежский. – Вы имеете в виду Пидо Гратиашвили из Сагореджо?

– Да… А вы откуда его знаете?

– Поручик Абазадзе накануне своей гибели ездил арестовывать негодяя. Точнее, Арчил хотел пристрелить его, а не арестовать…

– И что?

– Я помню слова поручика. Он не застал абрека и сказал мне: будто кто его предупредил.

– Вот! – У вице-директора недобрым огнем загорелись глаза. – И я об этом. Еще когда ваш приятель-разбойник… как его?

– Имадин.

– Да, когда Имадин сказал, что полиция в крае продажная, я не поверил. А теперь получил доказательства. Мой осведомитель передал слова Гратиашвили. Абрек заявил духанщику: иду резать одну глупую бабу. Тот предостерег: убийство вещь такая, что всю полицию на уши поставит. После Безвуглого никак не отойдем, убытки несем, а ты опять туда же. Может, не надо? А Спиридон ему ответил: зарежу и сразу прочь из города. А насчет полиции не бойся: мне заказ кровь пустить передали от ее начальника, самого полковника Ковалева. Я ему давно плачу толику, потому и жив-здоров до сих пор.

Алексей Николаевич склонил голову, как на исповеди.

– Раз так, то и я вам кое-что расскажу. Похоже, они со Скибой заодно.

– С кем, со Скибой? А при чем тут трамвайщик?

– До того как выйти в отставку, Максим Вячеславович служил в петербургской сыскной, кстати, под началом нечистоплотного Виноградова.

– Не слышал про такого, – открестился Трембель.

– Тогда поверьте на слово, что он был жулик первый класс. При этом исправлял должность начальника. Ловил, кого хотел, точнее тех, кто ему не платил. А кто платил, тот гулял годами.

– Та-а-ак…

– Потом Скиба перешел к нам в Департамент полиции. Будто бы не ужился с Виноградовым. Но что там было на самом деле, никто не знает.

– Может, не поделили?

– Может, – кивнул Алексей Николаевич. – Фактом является то, что Скиба много лет занимался уголовным сыском. Знал всех крупных преступников столицы, и не только. Фартовые его уважали.

– Но это лишь ваши догадки. Здесь, в чужом городе, что может отставной сыщик?

– А вот послушайте, что я узнал сегодня.

И Лыков рассказал Трембелю о словах Дулайтиса и о разговоре с Щербаковой про часы. Умолчал лишь о загадочной блондинке под вуалью, в которой помощник пристава уверенно опознал Фомину-Осипову.

Трембель был поражен и долго выпытывал подробности. Особенно его удивила история с часами.

– Помню я его «Тиссот», частенько Максим Вячеславович им хвастал. Что же он так неосторожно?

– Тщеславие. Других таких нет в Тифлисе.

– Значит, вот кто у нас заправляет «большой постирочной»… Полицмейстер Ковалев. А с ним на пару бывший сыщик Скиба. Ну и…

Фон Трембель витиевато выругался по матери. Посмотрел с тоской в окно, потом вдруг хлопнул себя по ляжкам:

– Скиба! Ну конечно. А я все думаю: кто?

– Выкладывайте, – потребовал коллежский советник, почувствовав, что сейчас услышит что-то важное.

И не обманулся. Начальник особого отдела сообщил:

– В среде, близкой к боевикам «Дашнакцутюна», ходят слухи, что партия готовит какую-то крупную экспроприацию. Или, как у них говорят, экс.

– Так вам и карты в руки. Кто в ближайшее время получает большую сумму? Военный округ? Железная дорога? Там и ждите удара.

– Если бы все было так просто, – вздохнул Трембель. – Ведь июль на носу. Начинается исполнение бюджета второго полугодия. Деньги из казны ждут десятки получателей. Я каждый день гляжу сводки прибытия наличности, все пытаюсь угадать: кто? Но ваши предположения, Алексей Николаевич, прямо отвечают на этот вопрос.

– Анонимное трамвайное общество?

– Да. Оно покупает в Кельне большую партию вагонов. Сразу шестьдесят штук: пятьдесят открытых и десять закрытых. А еще ассигнует средства на поправку мостовых в Тифлисе. Вон всю Михайловскую улицу вздыбили. Покупает гранитные кубики в Турции, чтобы перестелить главные улицы, по которым пойдут трамваи. Плюс работы по электрификации. Итого получается восемьсот восемьдесят тысяч рублей.

Лыков ахнул:

– Чуть не мильон!

– Вот именно. Деньги соберут учредители примерно через неделю и поместят в кассу общества. Но как поговаривают в упомянутой мною среде, у дашнаков есть свой человек внутри. Который поможет эксу.

– Скиба!

Питерец вскочил и энергично прошелся по кабинету.

– Меня давно мучает одна мысль, Карл Федорович. Мы уже порядком разворошили губернское казначейство. А после недавних событий там больше не станут «отстирывать» меченые деньги. Побоятся.

– Согласен, – кивнул статский советник. – И что?

– А то, что создатели «большой постирочной» потеряли свое предприятие. Доходов больше не будет, крышка! И тогда на ум этим людям может прийти мысль обогатиться напоследок. Хапнуть сразу много. Хапнуть и сбежать.

– То есть без махинаций с доходными бумагами, без помощи вороватых кассиров? – сообразил Трембель. – Просто взять кучу наличности и скрыться?

– Да.

– Так… Так-так… По этой логике, Алексей Николаевич, заправилы могут договориться с дашнаками. Своих-то боевиков у них нет. Помогут армяшкам взять кассу, добычу поделят, а мы станем искать одних лишь исполнителей. Главари тем временем уедут с Кавказа далеко-далеко, и очень обеспеченными людьми.

– Верно, Карл Федорович. Надо взять анонимное общество под наблюдение. Когда учредители выполнят свои обязательства, в кассе общества накопится огромная сумма. Ее и постараются захватить – или на месте, или во время перевозки. Нам надо не ошибиться, заранее узнать, где и когда нападут. Сумеете? Есть у вас агентура в среде боевиков?

– Ни у кого нет там агентуры, – категорично заявил вице-директор, явно оправдываясь. – Дашнаки – это вам не эсеры или социал-демократы. У них разговор короткий: сразу кишки наружу.

– Вы сказали: в среде, близкой к боевикам…

– Там есть. Но ведь это периферия. Они могут узнать в последний момент. Или вообще не узнать. И мы услышим про экс, когда он уже состоится.

Чиновники помолчали, каждый думал о своем. Затем статский советник сказал:

– Резюмируем. Я беру под наблюдение анонимное общество по проведению трамвая. Внедрить туда агента уже не успеем. Поэтому наблюдение будет весьма условным. Директора общества обязаны докладывать мне о перевозке крупных сумм, так заведено. Я заранее узнаю, когда деньги будут готовы к транспортировке. Надеяться на что-то большее нельзя.

– Пусть так, – согласился коллежский советник. – Уже что-то. А я пройдусь по пути следования кареты с деньгами. Общество находится на Абастуманской улице?

– Да. Дирекция и касса помещаются в правом крыле корпуса трамвайного парка.

– Я заеду в гости к Максиму Вячеславовичу под каким-нибудь предлогом. Осмотрю помещение, подходы к нему, соседние здания. Откуда залезут, куда побегут…

– Верное соображение, – одобрил Трембель. – С вашим опытом…

– Мы не знаем, где будет экс. Поэтому я изучу маршрут от Абастуманской до Александровской: где удобнее напасть. Расстояние небольшое, таких мест окажется немного.

Вице-директор возразил:

– Нет-нет, средства повезут не в казначейство, а сразу в контору Госбанка. Это в Четвертом участке, на углу Сергиевской и Нагорной.

Лыков подошел к плану Тифлиса, нашел это место и вздохнул:

– Плохо. Путь длинный, точек для нападения сколько угодно. За всеми не уследим. Постарайтесь все-таки узнать…

– Я прикреплю к вам ротмистра Чачибая, начальника конвоя главноначальствующего. Князя сейчас нет в городе и долго еще не будет. Пусть ротмистр кончит бездельничать и займется делом. Он большой специалист в таких вопросах.

– В каких? – удивился сыщик. – В нападениях на денежные кареты?

Статский советник строго поглядел на питерца и пояснил:

– В вопросах обеспечения безопасности.