Антон Чиж
Черный плащ буйволовой кожи
Второй секретарь русской миссии в Британской империи Борис Георгиевич Ванзаров, надворный советник, пребывал в утренней неге, когда первый завтрак закончился давно, а второй не думал начинаться, и во всем теле от души до пяток царили мир и спокойствие. Как любой русский, живущий в Лондоне, он незаметно становился англичанином. Вернее, думал, что становится. Борис Георгиевич старательно копировал привычки, и со стороны могло показаться, что он настоящий англичанин. Если бы не мелкие штришки, заметные аборигенам Темзы. После полуденного чая дипломат намеревался пройтись недолгой прогулкой в ближайший парк. Как вдруг в дверь его кабинета постучали.
Как часто мелочь рушит великие планы. Ни о чем таком Борис Георгиевич и не думал, а потому позволил войти. Камердинер исключительно английского вида по фамилии Кузькин на серебряном подносе подал депешу. Не ожидая подвоха, Борис Георгиевич взглянул в телеграфный листок. Не успел пробежать несколько строк, как брови его полезли вверх, дыхание сперло, и он вскочил столь резко, что кресло издало неприятный визг. Дворецкий вздрогнул, охнул и выпучил глаза, но в остальном сохранил выдержку, как и полагается истинному англичанину с Васильевского острова. А дипломат повел себя несдержанно, крикнул: «Отчего не доложили сразу!» – и бросился к выходу так стремительно, что толкнул дворецкого и пребольно.
Лестничный пролет второй секретарь одолел одним махом, и почти вовремя оказался в довольно узком парадном холле.
– Рад вас видеть… – натянув дипломатическую улыбку, сказал он человеку, вошедшему в парадную дверь. Зная кое-что о приехавшем, Борис Георгиевич счел за лучшее не протягивать руку, чтобы не попасть в конфуз.
Судя по дорожному плащу черной буйволовой кожи – такие модны в Америке, – визитер прибыл с парохода. Окинув дипломата быстрым взглядом, он не проронил ни слова. То есть буквально не сказал ничего. Такое поведение в доме, где ценили этикет, могло показаться вызывающим. Но что поделать: таким и было поведение гостя.
Борис Георгиевич, наслышанный о сем господине, счел за лучшее не замечать его невоспитанности. Напротив, он придал своему лицу изысканно-вежливое выражение и цветасто представился, не забыв сообщить, что целиком и полностью к «вашим услугам».
Гость, казалось, о чем-то задумался и спросил:
– Ванзарову кем приходитесь?
Борису Георгиевичу ничего не оставалось, как признаться в родстве с младшим братом.
– Вы с ним знакомы? – поинтересовался он, в свою очередь, надеясь нащупать ниточку дружелюбия, ведущую к душе господина.
– Нет, – промолвил гость.
Ответ не оставлял надежды. Борис Георгиевич спросил у гостя, где его вещи. Ответом было движение бровей к дверному проему, в который, надрываясь от натуги, кебмен вносил чемодан. Вернее, боролся с ним из последних сил. Если бы не швейцар, пришедший на выручку, бедняга бы пал замертво под тяжестью кожаного кофра невозможного размера, не хуже загнанной лошади. Эти муки мало тронули приезжего. Как только кофр с глухим звуком бочки приземлился на мраморный пол, гость потерял всякий интерес к судьбе полуживого кебмена. И его заработку. Давать на чай и ободрять честного труженика кнута пришлось швейцару.
С мужественной улыбкой, наблюдая за мелкой катастрофой, Борис Георгиевич «внутренне холодел», как принято писать в женских романчиках. Ничего хорошего визит гостя не сулил. Разумеется, Борис Георгиевич знал чин и довольно странную для МИДа должность приехавшего господина: чиновник особых полномочий. Как и многое другое, о чем шептались сотрудники министерства. Было это слухами или на самом деле случалось, трудно было утверждать наверняка. Зато можно было не сомневаться: неприятностей не избежать. Счастье – если неприятности эти окажутся мелкими.
– Прошу простить, как прикажете?.. – начал Борис Георгиевич, намекая на свою досадную якобы неосведомленность.
– Маршалк.
– Очень приятно. Но, позвольте … – нельзя же обращаться к человеку вот так, по фамилии, не в Америке же они находятся, в конце концов. На суверенной территории России как-никак, пребывали. С точки зрения международного права.
– Чемодан доставить в мою комнату.
В любом другом случае Борис Георгиевич счел бы подобное обращение оскорбительным. Не позволительно отдавать приказы второму секретарю посольства, словно тот дворецкий. Но не время было сейчас обращать внимание на мелочи этикета. А это, в сущности, – мелочи, если присмотреться.
– Изволите представиться Александру Константиновичу?
– Некогда. Потом загляну…
Опять Борис Георгиевич утопил в улыбке невозможную грубость. Чтобы чиновник, прибывший в посольство, отказался от аудиенции с послом, самим графом Бенкендорфом? Ну, знаете… Это… Это… Борис Георгиевич просто не находил подходящих дипломатических слов.
– Где Борн-стрит?
От Чешем-плейс, 31, где располагался особняк русской миссии, улица была недалеко: пять минут неспешной езды. Борис Георгиевич предложил услуги швейцара, чтобы тот высвистал кеб. Маршалк повернулся и вышел вон. Не проронив и слова.
Когда этот человек исчез за дверью, Борис Георгиевич испытал большое облегчение. Он был отлично осведомлен о сыскной полиции вообще и о характере некоторых ее представителей, особенно его непутевого братца в частности. Но на фоне этого субъекта, невыносимый, невозможный и невоспитанный Родион Ванзаров казался эталоном джентльмена. А этот – дикарь какой-то.
В прошлом, 1902 году мнение перспективного дипломата Ванзарова, только-только поднявшегося на карьерную ступеньку, было отчасти верным. Отчасти, потому что всю правду о Маршалке знал только сам Маршалк. В Министерстве иностранных дел империи не было человека более страшного, загадочного и возмутительного. Все знали, что такой Маршалк есть, но чем занимается на самом деле, не знал никто. Он появлялся и исчезал как привидение, то в одной миссии, то в другой, и каждый его визит имел последствия, о которых нельзя было вспоминать без содрогания.
Вид его был далеко не дипломатический. Для среднего роста он обладал мускулатурой, которую сюртук не скрывал, а только подчеркивал, словно был мал по размеру. В лице его не было ничего примечательного. Скорее правильное, чем уродливое, явно не аристократичное, но и не простонародное. Такое, что не описать по приметам. Потому, что примет не было.
Зато взгляд его запоминал каждый, кто хоть раз имел несчастье оказаться у него на пути. Взгляд этот давил такой силой, что хотелось или согнуться, или бежать без оглядки. Никто не знал, есть ли у него жена. Скорее и наверняка – не было. Какая женщина не сойдет с ума от каменной статуи? Маршалк приносил с собой ледяной ветер ужаса, а когда исчезал, чиновникам становилось так хорошо, будто повысили жалованье.
Никто не знал его имени-отчества. Только Маршалк.
Решительно невозможный человек. И еще этот плащ…
Борис Георгиевич, по должности принимающий важных гостей, оказался совершенно не готов к его визиту. Хуже того: было непонятно, зачем Маршалк явился. Никаких бед или скандалов в посольстве не случилось. Значит, это была тайная миссия. Но из МИДа ничего не сообщили. А потому…
Выводы казались молодому дипломату столь неприятными, что у него засосало под ложечкой. О прогулке можно было забыть. От прекрасного настроения осталось одно воспоминание. Борис Георгиевич непривычно резко приказал Кузякину, безуспешно боровшемуся с чемоданом, позвать прислугу, а не валять дурака. Он еще подумал: «Чем это набита поклажа? Не кирпичи же Колизея таскает за собой. Хотя с такого станется»…
* * *
Пока дипломат Ванзаров пребывал в хмурых размышлениях, Маршалк быстро удалялся от посольства. Он шел так уверенно, словно не раз бывал в Лондоне или, по меньшей мере, изучил карту. Ему не нужно было вертеть головой по сторонам, что всегда выдает приезжего. Маршалк словно ничего не замечал вокруг. И тем более не замечал удивленных взглядов дам, буравивших его спину. Появление на улице господина в столь вызывающем наряде сразу выдавало в нем иностранца да к тому же дурно воспитанного. Времена нынче были другие, викторианская строгость отстала, король Эдуард VII имел свободный нрав, но всему же есть предел. Нельзя же появляться на людях в чудовищном наряде, которому место в диких прериях. Это ужасно!
На Маршалка неодобрительно поглядывали даже личности затрапезного и ободранного вида. Однако это не помешало ему свернуть на Борн-стрит и быстро найти трехэтажный особняк грязно-желтого кирпича, втиснутый между двухэтажными собратьями так тесно, будто им пришлось втягивать каменные плечи. Маршалк мягко постучал в дверь, которую мог вынести одним ударом плеча.
На пороге появилась невысокая дама с потертым лицом, в том возрасте, когда не важно, сколько на самом деле женщине лет. Чистенький передник нес отметины многих стирок. При виде иностранца она выразила дружелюбное удивление и изо всех сил постаралась не коситься на чудовищный плащ.
– Я ищу мисс Торвальдсен, – сказал Маршалк, забыв представиться.
Женщина кивнула.
– Эта милая леди снимает у меня квартиру. А вы?..
– Дядюшка, – сказал Маршалк, поведя подбородком, что можно было принять за поклон. – Полагаю, вы и есть неподражаемая миссис Пинкс, домохозяйка и мастерица удивительных пудингов? Кларисса писала о вас в восторженных выражениях.
Слова пришлись миссис Пинкс по сердцу. Иностранец говорил так чисто, что и не признаешь чужака. Она зарделась, улыбка ее стала искренней.
– Моя дорогая племянница дома? – спросил гость.
Миссис Пинкс посторонилась, пропуская приятного джентльмена (жуткий плащ перестал ее беспокоить), однако она вынуждена была его огорчить: с милой леди они не виделись уже дня два, наверное, если не три. Хотя это неудивительно: Кларисса вела столь скромный и тихий образ жизни, что следить за ней не было никакой нужды. Но, разумеется, джентльмен мог подождать ее. Да, милая леди обычно запирала на ключ квартиру, но у нее найдется запасной, разумеется.
Плащ шуршал, задевая ступеньки, будто древний змей полз по дереву. Маршалк одолел два пролета узкой деревянной лестницы. Дверь съемной квартиры была заперта. Маршалк заглянул в замочную скважину: просвет закрыло цевье ключа. Ключ миссис Пинкс оказался бесполезен.
Убедившись, что домохозяйка хорошо воспитана и не сует нос в чужие дела, Маршалк аккуратно взялся за дверь и немного отжал в сторону. Небольшого усилия было достаточно, чтобы язычок замка выскочил на свободу.
Изготовившись, Маршалк резко распахнул створку.
Современный вкус требует в оформлении интерьера куда большей свободы, чем в ушедшую эпоху королевы Виктории. Дозволительно смешивать разные, еще недавно невозможные предметы мебели, драпировки, штор, ваз, ковров и приятных безделушек, скрашивающих скуку жизни. Квартира мисс Торвальдсен отстала от моды. Тут не было ничего, что выражало желание хозяйки удивить гостей изысканным, дорогим и современным вкусом. Напротив, обстановка казалась скромной, если не сказать бедной. Мебель довольно старая, но дешевая. Из вещей ничего лишнего, своего, индивидуального, характерного, как будто постоялице было довольно того, что предоставила хозяйка. Привычного женского уюта не было и в помине. Молодая женщина жила в съемной квартире, как в гостинице. Строго, скупо, аккуратно. И везде был идеальный порядок. Немного чрезмерный.
Для осмотра гостиной Маршалку хватило быстрого взгляда. Мягким, кошачьим шагом он прошел на середину потертого ковра с персидским орнаментом. Отсюда открывалась спальня и ванная комната с рукомойником. Порядок царил везде. Только опытный глаз мог заметить недочет: рядом с камином затертое пятно сажи.
Для игры в прятки в квартире недоставало места: лишь платяной шкаф да пространство под кроватью, скрытое большим покрывалом.
Маршалк выбрал шкаф. Узнать, что в нем, не довелось. С лестницы донесся перестук быстрых шагов, и в квартиру ворвался, иначе не скажешь, плотный невысокий господин, который не удивился незнакомцу. И даже не стал пялиться на вызывающий плащ. Его расстегнутое пальто плохо скрывало объемный предмет на левом боку.
– Вы кто? – резко спросил вошедший.
Маршалк назвался дядей проживающей здесь барышни и спросил, с кем имеет честь разговаривать.
Господин в сером пальто перевел дух, как видно, готовясь к более серьезной встрече. Он представился мистером Смитом. Между прочим – женихом мисс Торвальдсен.
– Жених?.. Очень рад. Жаль, что Кларисса ничего не сообщала о вас.
– О вашем существовании, дядюшка, я тоже не имел чести знать.
– Моя малышка такая скрытная.
– У вас довольно сильный славянский акцент…
– Веду дела из Одессы…
– Но это же в России?
– Моя дорогая покойная сестра вышла замуж в Швеции, взяла фамилию мужа. Кларисса – любимая племянница. Из семи прочих. Приехал проведать малютку, заодно передать ей свое завещание. Кстати, где она?
Мистер Смит казался заинтригован.
– Прошу простить: велико завещание? Спрашиваю из чистого любопытства.
– Не очень. Отдаю ей все, что имею. В ваших деньгах примерно сто тысяч фунтов.
Новость произвела определенный эффект. С таким состоянием и внукам хватит на безбедную жизнь. Хоть фамильный замок покупай. Смит одобрительно кивнул.
– Счастлив быть женихом Клариссы.
– Благословляю, – сказал Маршалк. – Что привело вас в этот час?
– Кларисса не отвечала на телеграммы, я обеспокоен.
– Штук пять, не меньше послали?
– Вроде того.
Заботливого жениха было видно, как говорится, издалека. Маршалк похвалил такую трепетность. А заодно спросил: не знает ли жених, куда могла исчезнуть Кларисса?
– Виделись с ней неделю назад, – ответил Смит быстро и не задумываясь. – У нее есть манера: внезапно пропадать на несколько дней.
– Всегда была непослушной девочкой, – согласился Маршалк. – Пока нашей крошки нет, посмотрю, как она устроилась. Стариковское любопытство.
Жених простил маленькую слабость будущего родственника ради наследства. Без дальнейших церемоний Маршалк распахнул платяной шкаф. Платья висели ровным, аккуратным рядом. Только одно нацепили на вешалку небрежно, как будто второпях: пуговицы не застегнуты, кружева помяты, висит криво-косо. Маршалк вытянул рукав к свету, что-то рассматривая на материи.
Смит наблюдал за ним пристальней, чем полагается жениху, мечтающему о богатом приданом.
– Что там? – спросил он.
Оставив платье, Маршалк подошел к камину, присел и принялся тыкать кочергой в зев дымохода. Там что-то мешало. Пристроив железку, Маршалк поднажал и резко опустил.
С шумом падающей лавины из дымохода выпало нечто крупное. В облаке сажи раздался густой шлепок. Смит подбежал и стал яростно разметать рукой поднятую чернь. Зола попала ему в нос, и он громко чихнул. Маршалк не двигался, будто пыль не имела над ним власти. Спрятав платок, без которого было не обойтись, Смит уставился на то, что вывалилось из дымохода. Ругнувшись сквозь зубы, он бросился к тому окну, что выходило на улицу. Пронзительная трель полицейского свистка была услышана ближайшим констеблем.
* * *
Граф Бенкендорф был хорошим дипломатом. Александр Константинович умел не только плести интриги, но и предвидеть события. На такой должности иначе нельзя. Слушая вечерний доклад малоприятного господина, граф подумал, что на его голову свалилась беда, которой не ждали. Если этот субъект, прибыв внезапно, сразу обнаружил такой малоприятный факт, что же будет дальше? Ответы граф предпочел бы не знать. Но такую удачу ожидать не стоило. Удача в дипломатии вообще птица редкая.
– Это ужасно, – сказал граф, которого раздражала манера Маршалка цедить любую информацию по капле. – Но как вы об этом узнали?
Из внутреннего кармана черного плаща, который невоспитанный субъект не счел нужным снять, он вынул телеграмму, адресованную из Лондона в Рим. Граф прочел наклеенные строчки:
«Заболела. Прошу доставить заказанное лекарство. Твоя К.»
– Что тут такого? – спросил Бенкендорф, возвращая желтый листок. На дипломатический шифр, во всяком случае, это походило мало.
– Сигнал тревоги.
– Мадемуазель чего-то испугалась?
– Сообщила о неминуемой опасности. Просила помощи. Я опоздал.
Граф подумал, что вообще-то за тридцать шесть часов добраться из Рима – это чудо, но вслух ничего не сказал. Могло показаться нежелательным комплиментом. Он вспомнил, что недавно на посольском приеме видел эту барышню. Она была милая, одета с хорошим вкусом, но ничего такого, что бы задержало взгляд ценителя женской красоты.
– Чем она занималась в Лондоне?
Александр Константинович счел, что имеет право на прямой вопрос: посол должен знать о всех тайных делишках, которые устраивают у него под носом. Кому как не ему потом расхлебывать.
– Эта информация не подлежит огласке, – сказал Маршалк.
Для посла унизительно просить о милости: ну, будьте любезны, ну, расскажите, чем тут промышляла бойкая барышня. Следовало поставить наглеца на место.
– Вы дурно воспитаны, господин Маршалк. О вашем поведении я буду вынужден сообщить в министерство.
В ответ посетитель даже не улыбнулся графу, будто угроза мимо ушей пролетела. Молчание – весь ответ. Бенкендорфу пришлось выпутываться самому.
– Торвальдсен – настоящее имя?
– Теперь это не важно.
– Я могу знать, как она погибла?
– Ее пытали. Беспощадно. Со средневековой жестокостью.
Граф был бы рад не слышать этих слов. Но слух у него был прекрасный. Чуткий дипломатический слух.
* * *
К телу никого не подпускали. Ждали приезда криминалиста и фотографа. Коронер, который явился чрезвычайно шустро, зафиксировал факт смерти и выдал формальное разрешение на проведение расследования. Мистер Смит держался в сторонке, отдав полномочия пожилому, но полному сил инспектору Лейстреду из Скотленд-Ярда. Сей господин вцепился в дело не хуже бультерьера, ухватившегося за ляжку велосипедиста. Маршалк был допрошен тщательно, его показания занесены в протокол. Лейстред зафиксировал, что свидетель, обнаруживший тело, является родственником погибшей, прибыл из России, где занимается книготорговлей. И так далее. Но вот Смита инспектор упорно не замечал. Как будто его не было.
– Хорошенькая история, – пробурчал Лейстред, почесывая подбородок. – Бедняжку раздели и засунули в дымоход камина. Она там задохнулась. Какое варварство. Англичанин на такое не способен. Сразу видно почерк иностранца.
И он бросил на Маршалка многозначительный взгляд.
– Я сошел с парохода четыре часа назад. Судя по первичным признакам, тело находится в дымоходе не менее двух суток.
Лейстред состроил брезгливую мину.
– Надо же, книготорговец, а знаком с анатомией. Или как там это называется. Что-нибудь еще, мистер всезнайка?
– Дверь была заперта изнутри.
– О, труп в закрытом помещении? Домохозяйка говорит, что не помнит, чтобы к погибшей кто-то приходил. Заметьте, мы уже успели ее опросить. Скотленд-Ярд работает, как часы. Да, загадка: куда делся преступник?
– Щеколда в ванной открыта. Из окна легко выбраться на крышу соседнего дома. Дальше – дворами.
– Еще один Холмс на нашу голову! – Лейстред картинно схватился за виски.
– Всего лишь книготорговец.
– Лучше бы книжек меньше читали. – Инспектор был в крайнем раздражении.
Маршалка это мало тронуло.
– Инспектор, обратите внимание на отметины на теле.
– А что с ним? – Лейстред даже не повернулся к камину, рядом с которым лежало тело, накрытое простыней.
– Следы сильных ожогов на руках, груди, животе и в районе паха. Следы от веревки на запястьях.
– И что это значит?
– Перед смертью ее пытали.
– Какое варварство! Я же говорю: иностранцы.
Отделившись от стены, Смит подошел к инспектору и что-то шепнул на ухо. Лейстред кивнул.
– Посторонних прошу немедленно покинуть помещение, – взвизгнул он. – Вы, господин книготорговец, обязаны явиться ко мне для дачи дополнительных показаний…
* * *
Бенкендорф зажмурился. Описанная Маршалком картина пыток буквально стояла у него перед глазами. Зачем он только спросил о подробностях. Теперь еще ночью приснится. Граф, хоть и являлся дипломатом, но натурой был впечатлительной.
– Какое варварство, – совладав с эмоциями, проговорил он. – А еще англичане кичатся своей культурой. Сотворить такое и с кем? С женщиной, с молодой женщиной!..
– Ставки высоки, мелочи в расчет не идут.
– Жизнь барышни – это мелочь?!
– Жизнь вообще недорого стоит. Меня радует другое.
– Вас… радует? Что, позвольте, спросить?
– Она погибла, как герой. Ничего не выдала. Жаль, что за подвиг не будет награды.
– Откуда вам знать?
– За мной не следил милейший господин в сером пальто. Под которым кобура под большой калибр.
– Секретная служба? – одними губами прошелестел Бенкендорф, как будто у стен посольства тоже есть уши.
Маршалк счел вопрос риторическим.
Граф пребывал в полной растерянности, хоть сохранял на лице маску спокойствия.
– Что намереваетесь предпринять?
– Найти то, за что она погибла. Где потребуется.
Намек был понят.
– Вы хотите сказать, что… здесь? – Граф не мог произнести вслух кощунство.
– В случае необходимости.
– Я должен быть заранее поставлен в известность о любых ваших действиях.
– Невозможно.
– Почему?
– Буду действовать, как сочту нужным. По обстоятельствам.
Бенкендорфу потребовалось вся выдержка, накопленная за годы государственной службы, чтобы не совершить ошибки и не обложить по матушке наглеца. Он хоть и был графом, но ничто человеческое ему было не чуждо.
– Как вам будет угодно, – сухо сказал он. – Позволите один вопрос?
Маршалк не возражал.
– Как найдете то, неизвестно что?
– Вещь небольшая, прямоугольной формы, плоская.
– Откуда вам это известно?
– Простая система: вещи должны быть параллельны друг другу. Там, где это правило нарушено, – приложил руку посторонний. Кларисса тщательно соблюдала правило. Что позволило указать на размер и форму спрятанного. Убийца точно знал, что ищет.
– Не проще ли записка или условный знак?
– Записку можно перехватить, знак выдает. Порядок предметов ни у кого не вызывает подозрения.
– Замечательная система… – согласился граф.
– Мне нужны сведения: с кем и когда Кларисса общалась в посольстве.
– Обратитесь к секретарю Ливневу, он ведет учет.
Маршалк вышел, не удостоив Бенкендорфа дежурной вежливости. По правде сказать, граф и без того был сыт по горло общением с ним.
* * *
Борис Георгиевич только успел обменяться с Ливневым мнением о будущих скачках и темных лошадках, как приятная беседа была смята самым грубым образом. Откуда ни возьмись, возникла фигура в черном плаще.
– Вы Ливнев?
Несчастный чиновник и Ванзаров переглянулись. Ливнев искал поддержки. Но что может второй секретарь перед слепой, непререкаемой силой?
– К вашим услугам, господин Маршалк.
– Соберите книги официальных посещений, записи о частных визитах и все сведения о последнем приеме в посольстве.
– Разумеется, как вам будет угодно. Когда подготовить?
– Сегодня. Это что?
Взгляд Маршалка, за которым проследил Борис Георгиевич, упирался в огромный чемодан. Как он мог забыть! Проклятый Кузькин так и не выполнил распоряжения. Какой позор, а еще дворецкий.
– Простите, я распоряжусь… – пролепетал дипломат.
Его порыв был остановлен решительным жестом. Маршалк взялся за ручку и… сам поднял невероятный груз! Борис Георгиевич отказался в это поверить, если бы не видел этого. Маршалк понес чемодан по лестнице как обычную поклажу. И донес бы до самого верха. Но металл не так прочен, как человек. Замки не выдержали, крышка чемодана распахнулась, и содержимое посыпалось на лестницу.
Маленькая тайна открылась. Чемодан был набит старинными фолиантами. Вот чем объяснялся его безумный вес. Судя по кожаным переплетам, книги были выпущены в глухое Средневековье и раньше. Так вот каково богатство убогого букиниста! Не разбираясь в раритетах, Борис Георгиевич отчего-то был уверен, что эти книги редкие, если не редчайшие.
– Откуда это… эта коллекция? – проговорил он.
Маршалк как ни в чем не бывало складывал выпавшие тома в нутро чемодана.
– Одолжил в библиотеке Ватикана.
– Одолжили?
Теперь уже и Ванзарову потребовалась дружеская поддержка. Но Ливнев смотрел на книги, как завороженный. Вероятно, оба чиновника думали одно и то же: одолжил или… украл?
– У них много. Пропажи не заметят.
Собрав последние книги, Маршалк подхватил чемодан и понес наверх, оставив дипломатов тонуть в догадках: шутил он или нет?
* * *
Ночь стояла над Лондоном глухая и непроглядная. Пиккадилли и Бонд-стрит сияли огнями и витринами, но поблизости, в боковых улочках тускло дрожали газовые фонари. Редкие и одинокие. Такая ночь зовет к преступлению. Такая ночь заранее покрывает любое зло, проверяя идущего на риск героя: способен ли он перешагнуть через условности человеческой морали, способен быть сильным и свободным, способен ли распоряжаться чужими жизнями? Такая ночь в самый раз для черного плаща.
Двигаясь окружным маршрутом, Маршалк не прижимался к стенам домов, не таился и не оглядывался. Плащ, который днем казался вызывающим, в темноте скрывал его словно плащ-невидимка. Случайный прохожий воткнулся в Маршалка, как в стену, и от неожиданности с головы его свалился котелок. Прохожий так и не понял, с чем столкнулся: то ли с призраком, то ли с человеком. Чего во тьме не бывает.
Борн-стрит сопела сном мирного трудяги-обывателя. Маршалк прошелся по противоположной стороне улицы, разглядывая домик миссис Пинкс. Свет теплился в окнах хозяйки. Верхний этаж был темен, шторы тщательно задернуты. Филеры, если и были, то вели себя крайне осмотрительно. Маршалк не смог заметить ни одной личности, которая старалась казаться незаметной. Или их не было, или ловушка была заготовлена внутри. Но выбора не оставалось.
Свернув в боковую улочку, Маршалк вышел с обратной стороны дома. Водосточная труба оказалась достаточно прочной и могла его выдержать. Вскарабкавшись на крышу соседнего домика, Маршалк бесшумно пробрался по кровле и очутился как раз под окном ванной Клариссы. Подтянувшись на руках, он уперся носками ботинок в кирпичную выемку и приподнялся над откосом окна. Рама подалась на удивление легко. Он приоткрыл створку и пролез внутрь.
Было тихо. Снизу еле-еле доносились шорохи хозяйки: миссис Пинкс не спала, она все еще переживала потрясение сегодняшнего дня и потерю надежной квартирантки. Соседи, которые могли заметить ночного гостя, давно отправились на ночной покой.
Маршалк бродил по квартире как призрак. Ступал осторожно. Он не знал, чего ищет. Почувствовав опасность, Кларисса должна была оставить знак, понятный только ему. Знак незаметный и простой, который не смог бы расшифровать посторонний. Тем более убийца. Беда в том, что Маршалк не знал, какой это должен быть знак. Он знал лишь только, что в руки Клариссы попало нечто ценное, но что именно – у нее уже не спросить.
Потайной фонарь разгорелся. Мутное пятно света было почти незаметным в темноте. Лейстред или Смит провели тщательный обыск, постарались от души. От системного порядка не осталось и следа. Была проверена каждая щелочка. Все, что можно было перевернуть, они перевернули. Убирать за собой полиция даже не думала. Книги из небольшого шкафа были вынуты и сложены рядами, как стояли. Наверняка простукивали стенки. И пролистали страницы. Но не особо тщательно. Вероятно, вещь нельзя было спрятать между страницами. Ничего не указывало на то, что Смит нашел, что искал. Маршалк заглянул в замочную скважину: с той стороны двери белела полоска бумаги с росчерком. Помещение было опечатано. Полиция и мистер Смит оставляли за собой право рыться здесь, сколько потребуется. И это вселяло надежду.
Повторять ошибки других – печальное занятие. Но где Кларисса могла оставить весточку только для него? Она хорошо знала его привычки. Маршалк вернулся к сиротливым книгам. Книга вне шкафа всегда сирота.
Томики жались друг к другу голодными щенками. Кларисса предпочитала дешевые криминальные романы. В желтом пятне света были еле различимы названия на корешках. Среди книг новой печати фонарь высветил затертую кожу ин-кварто. Маршалк узнал сразу: первое издание пьес Шекспира. Вожделенная мечта всех букинистов. Он открыл обложку. Это оно!
Насладиться долгожданным счастьем было не суждено. Как часто бывает с влюбленными. Внизу хлопнула дверь, раздались крики множества голосов, среди которых выделялся визгливый тенорок Лейстреда, по лестнице загрохотали каблуки. В распоряжении Маршалка остались считаные секунды.
Он бросился в ванную. В этот раз ускользнуть незаметно у него не получится, но сейчас это не важно. На дальнем откосе крыши соседнего дома, боязливо балансируя, двигалась группа констеблей, человек десять, не меньше. К визиту гостя приготовились основательно, обложили со всех сторон. Выбора у Маршалка не оставалось. Он нарочно выбил стекло. Грохот осколков отвлек внимание преследователей, и дал беглецу фору в несколько бесценных секунд. Одним рывком он взлетел на крышу дома миссис Пинкс, сжался, как кот перед прыжком, и бросился прочь.
Темнота играла за Маршалка. Он знал, что у полицейских нет оружия – только дубинки. Он бежал, низко пригибаясь, петляя меж печных труб. И вдруг что-то ударилось в полу плаща. Следом долетел звук выстрела. Для буйволовой кожи укус свинца, как комариный. С ног не свалил и царапины не оставил. Но заставил спешить. Позади раздавались еще и еще хлопки, теперь Маршалк не обращал на них внимания. Полицейским до него уже не добраться.
Пробежав по крышам квартала, он спрыгнул в глухую щель меж домами, по ошибке считавшуюся двориком, скинул плащ и вывернул его наизнанку. Меньше чем через минуту из темноты на улицу вышел неприметный горожанин в сером, наглухо застегнутом пальто. Не торопясь, гражданин дошел до первого паба, в котором шумные работяги завершали еще один трудный день, заказал себе пинту эля и устроился в дальнем углу зала, где хорошо просматривалась входная дверь, а над столиком располагалось окно, грязное и заляпанное, зато ведущее во двор.
Он держал ин-кварто Шекспира, томик, за которым охотился, как за собственной тенью. Он был уверен: его оставила Кларисса. Все равно – другого шанса искать от нее послание больше не будет. Лейстред теперь заляжет в засаду под кроватью. И в этот раз не промахнется. Перелистав страницы, Маршалк испытал наслаждение известное немногим, когда твои пальцы касаются живой истории, ощупывая ее, словно живое существо. Бумага была плотная, шершавая, листки тронуты плесенью и жирными отметинами, буквы плясали нестройным хороводом, но неопрятная книга была дороже сафьянового альбома с золотым корешком.
Еще раз просмотрев каждую страницу от конца к началу, Маршалк убедился, что на них ничего нет. Кларисса не посмела бы испортить издание даже карандашными пометками. Оставался корешок. Маршалк с нежностью и страхом изогнул томик и тихонько потряс. На стол выпало писчее перышко. Оно было ржавое, ломаное и старое. Но не настолько старое, чтобы родиться в XVII веке: знакомый фабричный штамп на нем виднелся отчетливо. Теперь Маршалк знал все, что нужно. Остались мелкие детали.
* * *
Ливнев отчаянно боролся со сном. Только страх перед ужасным гостем держал его в относительно вертикальном положении. Чиновник клевал носом и рисковал разбить его о поверхность стола. В канцелярии посольства он пребывал в одиночестве.
– Спать на посту – преступление.
Голос взбодрил лучше колокола. Ливнев подскочил, не до конца проснувшись, и отчаянно вытаращил глаза.
– Простите… – запинаясь, пробормотал он. – Я случайно… Который час?
– Скоро полночь. Документы готовы?
Чиновник указал на стопку учетных книг. Этого оказалось мало. От него затребовали книгу хозяйственных расходов, а также закрытые дела, проходившие через посольство. Ливнев исполнил все, что от него требовали. В благодарность ему предложили убираться. В такой час это можно было считать подарком. Чиновник поклонился и отправился спать в дежурную комнату. Благо добраться до квартиры сил у него не осталось. Канцелярия оказалась в полном распоряжении Маршалка.
Записи указывали на то, что Кларисса была в посольстве перед отправкой тревожной телеграммы. Скорее всего, побывав тут, она сразу отправилась на телеграф.
Маршалк отложил гроссбух. Настал черед хозяйственной книги. Линованные листы содержали подробный отчет: где посольство закупает провизию, сколько тратит на мелкий ремонт и приемы, где шьют официальные мундиры и прочие полезные сведения. О бытовых заботах дипломатов Маршалк узнал все, что хотел. Оставалось совсем немного: найти то, ради чего Кларисса отдала жизнь.
Он взглянул на архивный шкаф. Мелкая деталь бросилась в глаза. На нее никто бы не обратил внимания. Маршалк открыл створку шкафа и присел перед нижним рядом папок.
* * *
Аристократический квартал просыпался поздно. Посольство тоже пребывало в снах, а Маршалк вышел на улицу. Мимо него проехала тележка молочника. Зеленщик нес свежий урожай. Булочник-итальянец спешил с корзиной свежей сдобы. Жизнь бурлила. Маршалк знал, что его плащ вызывает интерес не только у лавочников. И готов был держать пари, что поблизости затаилась не одна пара внимательных глаз. Но под светом утра скрывать ему было нечего.
Пройдя несколько кварталов, Маршалк очутился в рабочем районе вблизи Темзы. И сразу нашел прачечную, адрес которой был в хозяйственной книге. Когда через четверть часа он вышел с бумажным пакетом, перевязанным бечевкой, его поджидал мистер Смит. Для торжественной встречи он подобрал дюжину крепких констеблей, державшихся за его спиной полукругом. Маршалк не выказал и тени удивления.
– Вы находитесь не на территории посольства. Могу сделать с вами что угодно, – заявил Смит.
Это заявление оставило Маршалка равнодушным. Он переложил сверток в другую руку. На него тут же нацелился указательный палец.
– Что в пакете?
– Грязное белье.
– Предъявите к досмотру.
Кулек полетел в Смита. Он ловко поймал его, не хуже игрока в регби, и без церемоний разодрал желтую бумагу. На тротуар выпала измятая сорочка. Смит перетряхнул ее со всех сторон и швырнул под ноги.
– Все свободны!
Констебли послушно разошлись в разные стороны. Не иначе сонных бедолаг согнали со всего полицейского округа.
Смит подступил излишне ближе, чем предписано правилами этикета.
– Можем договориться по-джентльменски? – спросил он.
– Смотря о чем.
– Прошу вас вернуть то, что нашли. Обещаю, что благодарность наша будет достойной. Вещь эта не особо опасна, но не предназначена для посторонних.
– Не могу.
– Назовите цену.
– У меня ничего нет. Баул с книгами не в счет.
– Какими книгами? – не понял Смит.
– Те, что краду по всей Европе. Страсть, ничего не поделать. Попросите ваших таможенников не сильно в них рыться. Книги боятся чужих рук.
Смит смерил Маршлака испепеляющим взглядом. Взгляд, подобный этому, вполне мог прожечь легкую материю, но плащ буйволиной кожи выдерживал не такое.
– Вы об этом сильно пожалеете.
– Не сомневаюсь. – Маршалк подобрал сорочку, кое-как упаковал в бумагу и повернулся спиной к Смиту. Он надеялся, что, в случае чего буйвол выдержит револьверную пулю даже с близкого расстояния.
* * *
Граф Бенкендорф испытывал редкую смесь чувств, в которых омерзение сменилось ужасом. То, что он увидел на снимках, предъявленных ему Маршалком… Нет, лучше такое не видеть никогда.
– Ради этого мадемуазель пошла на смерть? – спросил он.
– Ради того, чтобы у русской дипломатии был козырь в рукаве.
Ну разумеется: козырь. Да еще какой. Всем известно, что славный король Эдуард питает слабость к симпатичным барышням. Однако то, что предстало на снимках, открывало его величество с такой стороны, что… Если снимки попадут в газеты – конец монархии. В лучшем случае. Бенкендорф понимал, какой бесценный подарок сделал неприятный человек. Особенно накануне международной конференции в Лондоне. Можно было прозрачно намекнуть, что у русских имеется нечто взрывоопасное для британской короны. И получить все, что захочешь. Успех переговоров обеспечен… Но нет, это было бы слишком мерзко и грязно.
– Где вы нашли… это?
– В канцелярии.
– В нашей канцелярии?
– Кларисса спрятала там, где никто не подумает искать. Кроме меня.
– Делаете комплимент вашему уму?
– Мне была оставлена подсказка.
– Какая?
– Она завязала две папки дел одинаковыми бантиками. Осталось только забрать фотографии в одной из них.
По правде говоря, Бенкендорф ничего не понял, но выучка дипломата помогла.
– Кто еще об этом знает? – спросил он.
– Никто.
Ответ давал небольшую надежду.
– Прошу вас сохранять полную конфиденциальность.
Клясться было не в чем, Маршалк промолчал.
– Благодарю за службу. Об успешном завершении дела и о вашей работе будет доложено министру. Хочу лично ходатайствовать о вашем награждении… Сегодня уезжаете? – с надеждой спросил Бенкендорф.
– Осталось мелкое личное дело.
– Доброго пути. – И граф целиком окунулся в срочные циркуляры. Даже руки не подал на прощание.
Закрыв за собой дверь кабинета, Маршалк подождал. И принюхался. Потянуло горелой бумагой.
– Беспечная слабость.
Слова эти были сказаны так тихо, что услышать их было некому. Даже стенам.
* * *
Борис Георгиевич наслаждался ланчем в обществе Ливнева. Приятная беседа была испорчена малосимпатичным гостем. Маршалк уселся за стол без приглашения.
– Господа, любите криминальные романы?
Ванзаров кивнул из вежливости. Ему и братца хватало.
– Чудесная история. Барышня раздобыла тайну, которая могла помочь ее стране. За это ее убили.
Повисла пауза. Дипломаты ждали. Продолжения не последовало.
– Это все? – удивленно спросил Борис Георгиевич.
– Убили жестоко. Пользуясь превосходством в силе, раздели донага, связали, стали жечь раскаленной кочергой, требуя признания. Она молчала.
– Какой ужас…
– Девушка не знала предела своих сил. И умерла от боли. Ее тело подвесили в дымоходе камина. Идея неплоха: квартиру сдадут нескоро, запах к тому времени выветрится.
– Подобные истории мало подходят полуденному чаю, – осторожно заметил Ливнев.
– Именно так, – согласился Ванзаров. – Зачем же вы?..
Маршалк с коротким замахом бросил белый комок. Ливнев отпрянул, но сорочка попала ему на грудь.
– В прачечной рук не хватает. Каминную гарь застирать не успели. На планке ваши инициалы. Ванзаров, несите лопату.
– Зачем? – механически ответил Борис Георгиевич.
– Закопаем в посольском садике крысу.
Сорочка небрежно легла на столик, Ливнев что-то взял со столешницы.
– Только одну просьбу исполнили или давно трудитесь? – спросил Маршалк у Ливнева.
Борис Георгиевич не смел шелохнуться. Замер с блюдцем и чашкой в руках. Ливнев улыбнулся. Все случилось внезапно. Он бросился к Ванзарову, закрылся им как щитом, и прижал лезвие фруктового ножика к горлу дипломата.
– Дайте мне уйти. Никто не пострадает, все будут довольны… – Ливнев попятился от стола, волоча за собой Ванзарова. – Не думайте обо мне дурно, Маршалк. Это всего лишь забота о сытной пенсии в маленьком доме где-нибудь в Девоншире. Простите, если сможете.
Ливнев пятился уверенно и не спеша. Остановить его было некому.
– Ты убил честную и преданную женщину.
Маршалк подхватил со стола десертную вилку и, сделав короткий замах, метнул в Ливнева. Сверкнула серебряная молния, и вилка вонзилась в глаз Ливневу. Нож выпал из его руки. Ливнев схватился за рану и, жалобно и беспомощно заскулив, упал на колени.
– Не прощаю, – коротко сказал Маршалк.
* * *
После третьей порции виски Борис Георгиевич отчасти пришел в себя и мог говорить. Потрясение было сильным. Все-таки не каждый день тебя берут в заложники. Он дождался, когда Маршалк выйдет от посла, который провожал его с виноватым лицом, и бросился к нему на встречу.
– Позвольте выказать… Позвольте принести… Позвольте выразить вам… – Язык еще не слушался дипломата.
Кивком Маршалк принял благодарность. Борису Георгиевичу этого было мало. Его пробрало основательно. Пережитый страх еще не забылся. Он больше не мог терпеть.
– Господин Маршалк, позвольте вопрос?
Ему позволили.
– Для чего такое варварство?
– Кларисса должна была заговорить. Не умирать. Ее смерть в планы не входила. Пытка – дело тонкое, уметь надо, – сказал Маршалк.
– Но зачем же бедняжку в дымоход засунули? Пусть бы лежала себе…
– Правильный вопрос. Главный вопрос. В этом ключ. Если Кларисса мертва, значит, заказ Ливнев провалил. Концы обрублены. Потому она должна была исчезнуть. Чтобы мистер Смит и компания так думали. Как можно дольше. Это для них было сделано. А там Ливнев как-нибудь выкрутится. Не вышло. Перемудрил.
Маршалк счел беседу оконченной. Но Борис Георгиевич в восторге воскликнул:
– Вы… вы!.. Вы потрясающий талант, Маршалк! Мой брат ногтя вашего не стоит!
Маршалк обернулся.
– Ваш брат – великий сыщик. Такой рождается один на миллион.
– Вот уж не думал…
– Думать полезно.
– Благодарю, – проговорил Борис Георгиевич, смутившись от слов Маршалка. – Что же не явите свои таланты дома?
– Тесна нам Россия с Ванзаровым. Решили поделить.
– Поделить Россию?
– Россию делить нельзя. Она досталась Ванзарову.
– А вам?
– Все остальное.
– Это что же: Польша с Финляндией? Туркестан?
– Мир. Ну, и вселенная…
И тут Маршалк сделал то, чего ожидать от него было невозможно: он хитро подмигнул. Или Борису Георгиевичу это показалось?
Подхватив, будто легкий ридикюль, ужасный чемодан, наполненный старинными фолиантами, страшный и непонятный человек, шурша черным плащом, исчез за дверью.
И вновь Борис Георгиевич испытал приступ нехорошего чувства: ему почудилось, что с этим господином они еще свидятся. И Ванзаров заранее был этому не рад. Неблагодарные, в сущности, эти дипломаты. Isn’t it, господа?
