Юлия Алейникова
Отрезанная голова

Августовское тепло окутало просторную дачу почетного гражданина Царскосельского уезда, промышленника Александра Владимировича Трубникова. Вечернее солнце золотисто-алыми лучами пронизывало ветви яблонь, обступивших террасу, поигрывало на пузатом самоваре, рассыпало искры в хрустальных бокалах на празднично накрытом столе. Трещали в саду цикады, выводили трели лягушки в старом, заросшем тиной пруду. Ночные мотыльки, словно облако бледных теней, клубились вокруг рано зажженной лампы.

Стол был празднично накрыт по случаю именин хозяйки дома. В вазах благоухали букеты. Теплый ночной ветерок, ласково касаясь лиц собравшихся, чуть шевелил кружевные занавески. Из гостиной сквозь распахнутые настежь окна плыли нежные звуки фортепиано: хозяйка Вера Николаевна развлекала гостей ноктюрном Шопена. Сам хозяин дачи задерживался в городе, и его ждали с минуты на минуту.

Играла Вера Николаевна прелестно. У нее был свой особый стиль, нежный и сильный; звуки лились, захватывая, убаюкивая и тая. Прозвучали последние аккорды, и хозяйка, улыбающаяся, свежая, в белом легком платье, украшенном цветами, появилась на пороге комнаты.

– Итак, господа, чей же фант следующий? – весело спросила она, разрушая очарование, только что наколдованное ее тонкими музыкальными пальчиками.

Гости зашевелились, с сожалением расставаясь с навеянными музыкой грезами.

– Фанты, фанты, – кряхтя, заворочался в своем кресле Василий Данилович Голубкин, сосед Трубниковых по даче, пожилой полноватый господин с густыми обвисшими усами, вдовец и отец семейства. – Моя очередь.

– И что же вам велено делать? – тормошила его Вера Николаевна.

– Стихи читать, – вылезая из кресла, пропыхтел Василий Данилович и одернул светлый сюртук. – Да я только Пушкина и помню.

– Читайте! Читайте! – зааплодировали присутствующие дамы.

Василий Данилович прокашлялся, приосанился, как в гимназии на экзамене, и хрипловатым баском начал:

Читал Василий Данилович с почти комическим юношеским пылом, устремив взор в неведомые дали.

дотянул он до конца отрывка, выдохнул и низко поклонился под жидкие аплодисменты. Голубкин вернулся в свое кресло, что-то недовольно ворча под нос о фантах и глупых затеях, но по его раскрасневшимся щекам было ясно, что всеобщее внимание, пусть и по такому пустячному поводу, было ему лестно.

– Так-так-так. А теперь наш новый друг, таинственный и молчаливый, как лорд Байрон, господин Раевский. – Вера Николаевна обернулась к гостю, сидевшему в самом темном углу террасы.

Судебный следователь в чине надворного советника Иван Петрович Раевский попал на именины случайно. Он гостил у дальнего родственника и друга юности Федора Дмитриевича Лодейкина, отставного майора, балагура и хлебосольного хозяина, и его жены, пухленькой, как сдобная булочка, Лидии Павловны. Лодейкины были званы в этот вечер на именины, и только потому он был вынужден отправиться вместе с ними. Не зная никого из присутствующих и будучи человеком скромным, Иван Петрович весь вечер держался в тени, выглядел задумчивым и всячески уклонялся от всеобщего веселья.

Но Вера Николаевна была не из тех хозяек, кто позволяет гостю отсиживаться в уголке. Она всячески тормошила нового знакомого, вовлекая его в общие развлечения.

– Иван Петрович, бросьте вы этот журнал, что вы там читаете весь вечер? – сморщив аккуратненький носик, попросила хозяйка.

– Очень интересная статья о Сиаме, – повертел в руках старый номер «Вокруг света» Иван Петрович. – Поразительно, господа, но в этой богом забытой стране имеются в достаточном количестве электрические станции. Например, на порогах реки Менам поставлены могучие машины, и они снабжают электричеством несколько городов. А у наших отечественных благоустроителей до сих пор не доходят руки воспользоваться силой днепровских порогов! – с неожиданной горячностью заявил Иван Петрович, окидывая взглядом собравшихся.

– Иван Петрович у нас большой поклонник технического прогресса, – со снисходительной иронией пояснил майор Федор Дмитриевич. – Он даже журнал «Электричество» выписывает! Взял я разок полистать – ничего не понял. Схемки какие-то, катушки, проволочки. Белиберда, в общем, – махнул рукой майор. – Тебе, голубчик, надо было в инженеры идти, а не в следователи.

– И ничего не надо! – заступилась за гостя Вера Николаевна. – Инженер – профессия не романтическая. Вот у мужа на фабрике все инженеры как один страдают несварением желудка и зануды ужасные, я уж их и в гости не зову, – поделилась по секрету хозяйка. – Так что бог с ним, с этим электричеством, давайте лучше дальше играть, Иван Петрович.

С этими словами Вера Николаевна взяла гостя за руку и вывела его на середину комнаты.

– А кстати, Вера Николаевна, где же это хозяин наш задерживается? – поинтересовался со своего места Виктор Данилович. – У жены именины, гости собрались, а его и нет.

– Будет, скоро будет. Обещал не позднее восьми, – вздохнула Вера Николаевна. – Фабричная инспекция у них сейчас работает, так Александр Владимирович что ни день на фабрике пропадает. Ревизоры к ним зачастили – проверяют, выполняется ли новый закон об ограничении рабочего времени.

– И совершенно справедливо, – решительно заявила младшая сестра Веры Николаевны, зрелая девица со строгим взглядом и мягким очертанием соблазнительных губ. – Это просто средневековье – в каких условиях у нас живут и трудятся рабочие! Свиньи, и те лучше живут! А ограничение рабочего дня до одиннадцати с половиной часов даже недостаточно, я это Александру Владимировичу уже не раз говорила!

– Боже мой, Анна Николаевна, и откуда вы только эти идеи берете? – воскликнула майорша Лидия Павловна. – Вам, голубушка, все это зачем? Хорошенькая девушка, а рассуждаете…

– Не обращайте на нее внимания, Лидия Павловна, – прервала майоршу Вера Николаевна. – Анечка у нас девушка современная, а они теперь все увлечены либеральными идеями. Но у нас здесь не митинг, а именины! – обернулась она к сестре. – А потому все споры долой. Иван Петрович, помнится, вашему фанту выпало страшную историю рассказывать?

Лица присутствующих стали оживленнее.

– Просим, Иван Петрович, просим. Только, пожалуйста, таинственную, – весело попросила Анна Николаевна, бросая на надворного советника чуть ироничный взгляд, и на губах ее заиграла лукавая улыбка, сделавшая ее лицо еще милее.

Раевского этот взгляд определенно смутил.

– Я, право, господа, не мастер. Да и не знаю я ничего. Может, я лучше по примеру Василия Даниловича стихи почитаю?

– Вот еще! – категорически возразила Вера Николаевна. – Никаких стихов. Если выпала страшная история, то, стало быть, должны рассказать. Таковы правила. И чтобы обязательно была настоящая!

– В самом деле, Раевский, не упрямься, голубчик, – прогудел его приятель-майор, подливая себе наливки. – Чтобы при твоей профессии страшных историй не знать? Не поверю. Кокетничаешь, как барышня. Стыдно!

– Да – право, ничего интересного. Грубость, гадость и ничего таинственного, – не сдавался гость.

– Господа, – капризно обратилась к собравшимся Вера Николаевна, – повлияйте хоть вы на господина Раевского! И вообще, я сегодня именинница, мне никто не смеет отказывать!

– Иван Петрович, не огорчай именинницу! Уважь компанию, расскажи какой-нибудь анекдот пострашнее, чтобы дамы могли поохать всласть, – снова обратился к Раевскому Федор Дмитриевич и лукаво подмигнул.

– Никаких анекдотов! – немедленно воспротивилась Анна Николаевна. – История должна быть исключительно правдивой. И чур, имена не менять!

– Как скажете, – вздохнул загнанный в угол следователь. – Только уж не взыщите, рассказчик из меня не ахти. Да и на ум не приходит ничего.

Наконец, помолчав минуту-другую и подкрутив кончики усов, он решился.

– История эта произошла лет пятнадцать назад, году примерно в 1882-м, через год после смерти государя Александра Николаевича. Я тогда еще только в столицу из N-ского уезда перевелся, коллежским секретарем во второй следственный участок Санкт-Петербурга.

Случилось мне в первую же неделю службы попасть на осмотр места преступления. До этого я в уезде нашем тихом только ерундой всякой занимался. Убийства по неосторожности, увечья, драки с телесными повреждениями разной тяжести, кражи, разбой и прочее в том же духе. Грубости и жестокости было много, но таинственности или какого-то выдающегося изуверства не случалось. А тут… До сих пор, как вспомню, верите ли, мурашки по коже, а уж тогда и вовсе месяц спать не мог, все кошмары снились. А началось все с того, что некая мещанка сдавала квартиру в районе Лиговки, недалеко от вокзала.

И квартира была неплохая: ремонт свежий, мебель хорошая, четыре комнаты, горничная. А все как-то ей не везло. Сперва в комнате жилец повесился, и квартиру после долго сдать не удавалось. Потом хозяйка ее все-таки сдала – и снова неудачно. Жиличка ее, актриса заезжая, взяла и отравилась. После этого о квартире совсем дурная слава пошла. Но тут вдруг хозяйке несказанно повезло. Объявился некий инженер с секретарем. Приехали в Петербург по делам на целый месяц, по цене не торговались, заплатили вперед. И на горничную хозяйскую согласились. Хозяйка, понятное дело, рада: господа приличные, чего желать. Горничную немедленно за багажом отправили в Павловск, квартиру они там прежде снимали. С хозяйкой на завтра условились договор подписать, а пока стали устраиваться.

Вечером горничная вернулась без багажа. То ли адрес перепутала, то ли они не так записали. А только приехала девица домой, звонит в дверь – никто не отворяет. Ключей у нее своих нет. Что делать? Поздно уже. Пришлось идти в дворницкую ночевать. Наутро уже хозяйку позвали с ключами, отворили квартиру, а там… – Иван Петрович замолчал, о чем-то задумавшись.

– Иван Петрович, голубчик, не томите! Что там? – нетерпеливо воскликнула Анна Николаевна.

– А там на кровати лежит голый инженер и без головы.

– Ужас какой! – всплеснула руками Вера Николаевна. – Неужели совсем без головы?

– Господи, страсти-то какие! – закутываясь поплотнее в шаль, вздохнула майорша Лидия Павловна. – Вот уж ужас так ужас!

– А дальше что? – снова заторопила рассказчика Анна Николаевна.

– Дальше вызвали полицию, следователя, ну и я в качестве секретаря там был. Осмотрели комнату, нашли голову. Вот уж такого ужаса я точно больше никогда в жизни не видел. Наш фотограф, когда снимать стал, даже чувств лишился. А я потом целый месяц спать спокойно не мог, все эта отрезанная голова мерещилась, потому что ее мало того что отрезали, так еще и кожу с нее сняли. Голое мясо, и на нем глаза без век и зубы скалятся.

– Да прекратите вы, Иван Петрович, пугать нас! – истерически вскрикнула майорша. – Мне и так уже кажется, что за спиной разбойник с ножом стоит.

Сумерки в саду за ее спиной уже сгустились, и призрачные ветви яблонь, тянущиеся, словно руки к теплу лампы, выглядели жутковато, напоминали скрюченные костлявые пальцы.

– И правда не по себе, – согласился робкий Виктор Данилович. – Ну его, господа, попугались, и будет, пойдемте лучше в дом, выпьем чего-нибудь! И где это, в конце концов, Александр Владимирович? Пора бы уж и за стол садиться.

– Нет-нет. Начали рассказывать, так надобно закончить, – не поддержала их Анна Николаевна, еще раз подтвердив тезис, что молодости свойственно бесстрашие.

– Но давайте хоть в дом перейдем, этак же сердце от страха может разорваться. – Не готовая уступить майорша Лидия Павловна подтолкнула в бок похрустывающего яблоком супруга.

– А что, господа, – очнулся наконец Федор Дмитриевич, – может, и правда в гостиную перейдем? Да и сыро как-то становится.

Решили перейти в гостиную. Прислуге хозяйка велела зажечь лампы и накрыть ужин в столовой. Анна Николаевна, усадив рядом с собой рассказчика, потребовала продолжения страшной истории.

– Что ж, господа, я продолжаю. Стали осматривать комнату, но ничего, кроме личных вещей инженера, не нашли. Ни документов, ни денег. Хорошо, что наставник мой тогдашний, коллежский асессор Игнат Карпович Пухов обратил внимание, что сюртук дорогой и явно сшит в хорошей мастерской. Показали лучшим петербургским портным и определили, что сюртук шился в мастерской Жюля Пикара в Москве на Кузнечном мосту. Послали в Москву человека, сюртук в мастерской опознали и даже отыскали в книгах фамилию заказчика. Им оказался инженер Григорий Васильевич Шестаков – двадцати семи лет, уроженец города Минска. Разыскали родных убитого инженера, среди них брата, проживавшего в Петербурге и работавшего в типографии господина Суворина. Михаил Васильевич Шестаков убитого инженера опознал.

Да и описания личности, данные портным, хозяйкой квартиры и горничной, совпадали. Значит, убийство совершил секретарь. Но вот незадача: где и как искать эту личность? Ни имени, ни фамилии его хозяйка не знала, внешность же у преступника была самой распространенной. Высокий. Худощавый. Светловолосый.

А тут по чистой случайности в наш участок обратился один господин, доктор медицины. У него несколько недель назад пропал племянник. Молодой человек учился в Московском университете, очень нуждался в средствах, так что даже был вынужден оставить на время учебу и устроиться на место секретаря к какому-то инженеру, который собирался по делам в Петербург. Жалование было самое привлекательное, и молодой человек с радостью согласился.

Петербургского дядюшку юноша обещал непременно навестить по прибытии. Но прошло уже две недели, а никаких известий от племянника не было. Доктор посылал телеграмму в Москву по прежнему месту жительства племянника, но и там он больше не появлялся. И тогда начальник мой Игнат Карпович проявил удивительное чутье. Он показал ему лежащее в морге тело убитого инженера! – Иван Петрович сделал эффектную паузу. – И что бы вы думали, господа? Доктор опознал племянника. У убитого на левом боку чуть ниже подмышки имелся небольшой шрам, по нему и опознали пропавшего Васильчикова Кирилла Юрьевича.

Выходило, что убит не инженер, а его секретарь.

– Боже, как интересно! – воскликнула Вера Николаевна. – Нашли вы этого инженера?

– Не так быстро, Вера Николаевна, – с улыбкой остановил ее Раевский.

– Господа, если его не нашли, я спать сегодня не буду! – несчастным голосом заявила Лидия Павловна. – Я вообще теперь спать не буду! Отрезал голову!

– Лидия Павловна, не отвлекайте его, дайте дослушать, – несколько бесцеремонно одернула ее Анна Николаевна. – Рассказывайте, господин Раевский, мы все внимание.

– Так вот. – Видно было, что рассказчик уже и сам увлекся воспоминаниями. – Задерживаем мы брата этого беглого инженера, Михаила Шестакова, – и в одиночную. Посидел там денек, а мы ему под нос – протокол опознания тела, подписанный доктором. Тот долго не ломался, сразу все и выложил. Мол, брат его Григорий Васильевич Шестаков с детства мечтал разбогатеть, и не просто мечтал, а действовал. Пробовал играть и в карты, и на бирже, покупал акции каких-то золотоносных приисков в Южной Америке, в какие-то авантюрные проекты вступал, только ничего у него не выходило. Тогда он изобрел новый проект, беспроигрышный, как ему казалось. Застраховал свою жизнь на пятьсот тысяч, нашел молодого человека сходной наружности, убил его, обезобразил до неузнаваемости, подкинул свои вещи, а сам скрылся с чужими документами.

– Хитроумно придумано, – не удержался Василий Данилович. – Пятьсот тысяч! Это, знаете ли, куш! За такой не то что голову отрежут, – теребил он в волнении усы. – Пятьсот тысяч, подумайте!

– Да что вы такое говорите, Василий Данилович? Это ж душегубство! – укорила пухленькая майорша.

– Да бросьте, вся жизнь – сплошное душегубство, – отмахнулся тот. – Так что с деньгами-то?

– С деньгами? – нахмурился Раевский. – Деньги он получил. Точнее, брат его получил, этот самый Михаил Шестаков. Пришел в страховое общество и получил, пока мы в Москву ездили – устанавливали личность убитого, а потом секретаря опознавали. Опоздали, в общем, – вздохнул Иван Петрович. – Но делать нечего, надо беглого инженера искать. Разослали во все отделения полиции телеграммы, в газетах объявления напечатали. Мол, так и так, разыскивается уроженец города Минска Шестаков Григорий Васильевич, по обвинению в убийстве, описание внешности. И еще сообщение, что проживать он может под чужим документом.

А пока вся полиция империи бросилась на поиски, является к нам в участок молодой человек. Счастье, что его взашей не прогнали. Дежурный, что с ним беседовал, посчитал его за сумасшедшего, да, на счастье, мимо кабинета Игнат Карпович проходил, начальник мой, и краем уха разговор услыхал. Молодого человека – сразу к себе в кабинет. И вот что он нам поведал.

Неделю назад сей студент Технологического института, будучи стеснен в средствах, устроился секретарем к одному купцу. Жалованье, заметьте, изрядное – двести пятьдесят рублей. При знакомстве купец задавал ему очень странные вопросы. О работе и секретарских навыках – ни слова, а все больше о семье, здоровье и знакомствах. А у молодого человека из родных только тетка в Саратове, да и та уже древняя старуха. И еще купец предупредил, что часто в разъездах бывает, вот и теперь надо срочно в Киев ехать. А студенту что – в Киев так в Киев. С таким-то жалованьем хоть в Сибирь.

Приехали они в Киев. Устроились в меблированных комнатах и отправились на прогулку по Крещатому яру. По городу побродили, в Лавру зашли, сытно пообедали в ресторане и, усталые от впечатлений, вернулись к себе. Там купец заказал вина. Сам пил мало, а вот студент выпил прилично. Купец этот будто в шутку предложил ему свой сюртук примерить. Примерил – сел как влитой. Купец посмеялся да сюртук этот секретарю и подарил.

За всеми этими разговорами стало студента в сон клонить. Как был в новом сюртуке, так в кровать и завалился. А проснулся мгновенно от ужаса, будто кто за ногу дернул. Открывает глаза – а над ним купец с ножом стоит, и нож уж у самого горла.

– Батюшки, страсти какие! – снова воскликнула Лидия Павловна и торопливо принялась креститься.

– Да уж, Иван Петрович, горазд ты людей на ночь глядя пугать. А все отнекивался: «не знаю», «не умею», – передразнил приятеля майор. – Даже у меня волосы на затылке дыбом встали.

– Да разве ж я что выдумал? Все чистая правда, – смущенно оправдывался Иван Петрович.

– Да вы рассказывайте, рассказывайте! – поторопила его Анна Николаевна, не страдавшая излишней впечатлительностью.

– Да уж, господа, давайте дослушаем, – поддержала сестру именинница.

– Что ж, продолжу. Студент наш в ужасе соскочил с кровати и прямиком на вокзал, как был в чужом сюртуке. Вещи все свои бросил – и первым же поездом в Петербург. Когда приехал уже, статью в газете прочел и сразу к нам.

– Вот оно, провидение! – подняв вверх палец, провозгласил Василий Данилович.

– А еще студент очень сокрушался, что среди оставленных им в Киеве вещей были часы. Старинный золотой брегет, изготовленный еще его прадедом, часовых дел мастером. Студент говорил, что прадед был поставщиком двора его величества и часы эти сделал специально для себя. Других таких нет. На крышке объемная рельефная резьба, фигура Смерти с косой. И музыка соответственная – каждый час «Траурный марш» Бетховена играет.

«Что же так мрачно?» – спрашиваем? «Да прадед у меня, – говорит, – мрачного настроя был человек, считал, что время – это убийца. Когда часы новый час бьют, они час нашей жизни хоронят, отсюда и музыка». Очень об этих часах сокрушался. Во-первых, семейная реликвия, во-вторых, денег хороших стоят.

Студент, конечно, ушел, а мы тут же запрос шлем по телеграфу в полицию и в киевские страховые общества с описанием нашего беглого инженера. Только его уже в Киеве и след простыл. Зато в Варшаве труп обезглавленный объявился, в котором опознали некоего господина Васильчикова. К слову, такова была фамилия обезглавленного в Петербурге студента. Господин Васильчиков прибыл в Варшаву накануне днем из Киева с секретарем. Конечно, никакого Васильчикова не было, а был натурально наш господин Шестаков, путешествующий по чужим документам. Игнат Карпович сразу же выехал в Варшаву, а мы тем временем по телеграфу с помощью местной полиции разыскали иностранное страховое общество, в котором родственник погибшего Васильчикова благополучно получил еще триста тысяч и скрылся в неизвестном направлении.

– Ну ты подумай, какая бестия! – крякнул Василий Данилович с некоторой даже завистью.

– И что примечательно: коридорный в гостинице, где останавливались инженер с секретарем, припомнил у гостя чудный золотой брегет, так что сомнений по поводу личности этого Васильчикова у нас никаких не было. Осталось только разыскать этого типа, – со вздохом проговорил Иван Петрович. – Сообщения о нем во все крупные города были разосланы. Бдительные граждане то и дело приводили в участки задержанных на улицах и в трактирах высоких блондинов с серыми глазами, и с каждым приходилось разбираться. Но сложность заключалась еще и в том, что инженер наш стал использовать грим. Так, например, за страховой суммой, причитающейся ему после гибели мнимого Васильчикова. он явился со смоляной бородой и усами. Были оповещены все страховые общества. Разосланы фотографии подозреваемого, изъятые у родственников Шестакова. Страховые компании назначили за его поимку премию в тысячу рублей, городовые по всей империи на вокзалах и в людных местах не пропустили ни одного высокого мужчину моложе сорока с серыми глазами, хотя Шестакову по документам было только двадцать семь. Вот когда мы все очень пожалели, что нет с нами Ивана Дмитриевича Путилина, – со вздохом прервал Раевский собственный рассказ. – Он за год до того в отставку попросился по состоянию здоровья, а без него не справились.

– И что же? – с интересом спросил Федор Дмитриевич. – Неужто не поймали?

– Как сквозь землю провалился, – развел руками Раевский. – Правда, спустя полгода из Парижа прислали нам газетную заметку. В номере одной крупной гостиницы был обнаружен обезглавленный труп гражданина Российской империи Яна Казимира Шиманского. Игнат Карпович тут же оформил командировку, сел в курьерский поезд – и в Париж. А перед тем телеграмму в жандармерию отправили с просьбой опросить все страховые общества, не был ли застрахован в одном из них покойный Шиманский. Страховое общество нашлось, но мы снова опоздали. Деньги были получены спустя несколько дней после убийства неким рыжеволосым господином с пышными усами и бакенбардами. Шестаков опять ускользнул. Теперь уже к его поискам подключились и французские жандармы. Только что толку?

А спустя пару дней к нам обратился петербургский адвокат Дрейден и рассказал, что его троюродный брат, недавно получивший наследство и проживающий постоянно в Варшаве, вдруг затребовал перевести ему деньги в Париж. И что больше всего встревожило адвоката, так это странность в поведении кузена. Совсем недавно он говорил, что не желает тратить ни рубля из полученной в наследство суммы, чтобы по выходе из университета открыть собственное дело. Сей юноша, как мы узнали, был крайне прижимист, рассудителен и не склонен к авантюрам и мотовству. Что занесло его в Париж – родственнику неведомо, и никаких разъяснений, кроме требования денег, адвокат не получил. Как бы, вы думали, звали этого рассудительного студента?

– Очевидно, Шиманский? – поспешила с ответом Анна Николаевна.

– Совершенно верно, сударыня. Шестаков настолько привык к собственной безнаказанности, что уже после убийства и получения страховой суммы отважился затребовать и наследство покойного!

– И чем же все закончилось? – с нетерпением спросил Василий Данилович. – Получил он деньги?

– Нет. Мы попросили адвоката послать кузену телеграмму, что деньги будут высланы ему в ближайшее время в указанный банк в Париже, и устроили засаду.

– И? – Анна Николаевна затаила дыхание.

– Он не пришел. То ли почувствовал недоброе, то ли следил за банком и раскрыл нашу тайну. Мы ждали три дня, но он так и не явился.

– И где же сейчас этот человек? – закинул майор ногу на ногу.

– Бог весть. Может, в Америке, продолжает там свои аферы. Может, где-нибудь на юге Франции. Только больше мы о подобных случаях не слышали. Для моего начальника и учителя Игната Карповича Пухова это дело стало самым обидным фиаско в карьере.

– Господа, но это же ужасно! Вы только представьте себе, что, приезжая на какой-нибудь курорт, можете оказаться в одной гостинице с этим душегубом! – воскликнула Лидия Павловна. – Или в театре на соседних креслах!

– Отрезал головы и снимал кожу, – задумчиво проговорил майор. – Кровищи-то, наверное, было! Жуть! – И он передернул плечами.

– Федор Дмитриевич, прекратите сейчас же! Не видите, что ли, на Вере Николаевне и так лица нет от страха, – шлепнула его веером по руке супруга.

Вера Николаевна действительно выглядела глубоко потрясенной. Лицо ее было бледно, руки дрожали.

– А ведь и правда, снять кожу с лица – это подумать даже страшно, – вел свое Василий Данилович, не обращая внимания на состояние хозяйки.

– А голову отрезать не страшно? – передернула плечами Анна Николаевна. – Я думала, на это только янычары какие-нибудь способны. Вы читали, господа, что они сейчас в Греции творят? А уж чтобы русский человек! Иван Петрович, не было у этого инженера в роду турок?

– Нет. Обычная семья, православная. У него, помимо брата, еще мать с сестрой имелись. Жили себе преспокойно в Минске и ведать ни о чем не ведали.

– Ужасно. Ужасно! – не могла успокоиться Лидия Павловна. – Истинное чудовище, какая женщина могла его родить?

– Хватит, господа, – неожиданно взглянув на расстроенную сестру, прервала разговор Анна Николаевна и с деланой веселостью закончила: – Игра в фанты окончена. Пора за стол садиться!

– Ох, не знаю, смогу ли я есть теперь. Кусок ведь в рот не полезет, а ночью, как пить дать, разбойник этот с ножом у горла сниться будет, – снова принялась вздыхать Лидия Павловна.

– Прошу простить, господа, – окончательно смутился Иван Петрович. – Не стоило мне рассказывать.

– Да будет вам. Замечательная история, – утешила его неунывающая Анна Николаевна. – А теперь, господа, прошу к столу, сразу и развеселитесь. Признаюсь, я вам сюрприз приготовила – новый романс господина Римского-Корсакова «Ненастный день погас». Он его на прошлой неделе преподнес в подарок своей жене госпоже Пургольд в день серебряной свадьбы! Его еще нигде толком и не исполняли, я с трудом ноты раздобыла! – наслаждалась всеобщим удивлением Анна Николаевна. – Верочка, приглашай гостей к столу! И кстати, почему до сих пор нет Александра Владимировича?

– Господа, а и правда, где же хозяин? Неловко как-то без него, – прогудел майор и не удержался, взглянул в сторону столовой.

– Пора за стол, а его все нет? – проворчал Василий Данилович. – Нехорошо.

– Как это нет, когда вот он я!

Прямо с террасы в гостиную шагнул высокий господин. Хозяин дома Александр Владимирович стоял, лукаво поглаживая светлую бородку и посверкивая на всех озорными серыми глазами.

– Опаздываете! – попенял ему майор. – Дамы волноваться начали.

– Ничего подобного! – возразил хозяин. – Извольте проверить, ровно восемь.

С этими словами он достал из кармана внушительный золотой брегет и откинул крышечку. Часы заиграли «Траурный марш».