Джефферсон Джерихо, бывший хозяин Нового Эдема, проснулся на скамейке в парке в неизвестном городе под болезненно-желтым солнцем и прокаженным серым небом. Он резко сел и выпрямился, уловив от собственной кожи запах, который очень хорошо знал. Однако теперь он понял, что запах этот исходит не только от эфемерных владений Горгонов, в которых ему в очередной раз довелось побывать… казалось, теперь этим запахом пропитался весь мир. Вокруг себя Джефферсон увидел покореженные, обгоревшие каркасы зданий, искривленные скелеты черных деревьев и остовы машин. Возможно, этот апокалиптический пейзаж когда-то был обыкновенным жилым районом.

Стоило подняться, как желудок упорно запротестовал, и Джефферсона стошнило… хотя, казалось бы, в желудке его было пусто, и исторгнуть из себя он мог лишь желчь. Отерев слюну с губ, он понял, что у него растет борода… не большая, но уже заметная… возможно, двухнедельной небритости. Неужели он выпал из реальности так надолго, что теперь борода «догнала» его и выросла в одночасье? А его одежда…

— Боже! — воскликнул он в полном изумлении. На нем была коричневая футболка, пропитавшаяся потом, и пара грязных джинсов. На босых ногах сидели кроссовки с заметными дырками. Джефферсон посмотрел на свои руки: под ногтями засела грязь. Казалось, грязь плотно впиталась в каждую пору его кожи. Линии на ладонях напоминали коричневые борозды дорог, ведущих через равнины. Джефферсон не помнил, чтобы хоть когда-то в жизни был таким грязным. Отчасти он даже обрадовался, что поблизости не было зеркала, чтобы он мог увидеть во всей красе маскировку, которую ему дали Горгоны. Вероятнее всего, он остался похожим на самого себя даже с этой бородой и под слоем грязи… но Горгоны сделали его кем-то вроде бездомного, которому удалось выжить в этой космической войне. Одежда была скользкой… и ткань казалась какой-то неправильной. У Джефферсона сложилось ощущение, что его поймали в ловушку змеиной кожи, и эта мысль зародила в нем панику. Почти всхлипывая, он принялся снимать эту оскорбительную маскировку и задрал футболку, готовясь стянуть ее через голову.

Вдруг послышался шум, и Джефферсон замер. Он не знал, что кто или что издает этот шум, но в его бешено колотящемся сердце зарождалось недоброе предчувствие.

Трудно было сказать, что это за шум. Возможно, это просто ветер свистел неподалеку? Или какая-то небольшая машина пришла в движение с легким дребезжанием? Как бы то ни было, онобыло близко. Очень близко. Джефферсон отнял футболку от глаз, чтобы посмотреть своему будущему в лицо.

Там был мужчина, стоявший рядом с сожженным деревом. Он был весьма крупным и широкоплечим, хотя его осунувшееся лицо и наводило на мысль о долгой голодовке: скулы слишком резко выдавались вперед, а глаза казались потухшими и запавшими. У него был плоский нос, как у бывшего боксера, спутанные длинные черные волосы до плеч и борода, которую он не брил явно больше месяца. Его синяя футболка, серые брюки и черные кроссовки казались такими же грязными, как весь облик Джефферсона, если не грязнее. Глаза на голодном лице выглядели маленькими и темными, как два уголька. Незнакомец носил рюкзак оливково-зеленого цвета — вероятно, купленный (или украденный) в армейском магазине.

Человек стоял и смотрел на Джефферсона совершенно бесстрастно, и за все время их зрительного контакта ни разу не моргнул.

— Кто вы? — голос бывшего хозяина Нового Эдема из звучного баритона, которым он вещал на собраниях прихожан церкви «Рисковых Игроков», превратился в срывающийся подростковый лепет. Боже, церковь «Рисковых Игроков»! Как же давно это было… он стоял перед множеством людей, его даже снимали телекамеры, его вдохновенная улыбка была лучом света для прихожан, его руки были простерты к небу… о, он в своей жизни добился куда большего, чем мог добиться обычный продавец автомобилей! Тогда ему казалось, что секрет настоящего богатства, способный взорвать любой фондовый рынок — это верное толкование кода, зашифрованного в Библии.

— Воуп, — ответил незнакомец.

— Воуп? Что это за имя такое?

— Такое, — был ответ, — что ты можешь произносить.

— Ты — Горгон? Посланный, чтобы защищать меня?

— Я — творение, — ответил Воуп. — Что я есть, не должно беспокоить тебя. Но… да, я должен вести и защищать тебя, — маленькие угольные глаза оглядели небо. — В этом секторе сейчас нет врагов. Мы можем двигаться свободно.

— Но куда? Куда мы идем?

— Следуй за мной, — сказал Воуп, тут же быстро и решительно зашагав через уничтоженный парк мимо сломанных качелей, превратившихся в чернеющие угли. Следуя за своим проводником, Джефферсон пересек улицу и миновал несколько сожженных и разрушенных домов, после чего они с проводником вышли на еще одну улицу, находившуюся в не менее плачевном состоянии. Джефферсон знал, что они направляются к центру города, где еще виднелись высотные уцелевшие здания. Несколько из них словно были подрезаны чем-то острым.

— Где мы? В каком городе?

— Форт-Кол-Линс, — ответил Воуп, делая паузы там, где их делать не следовало. — Это Кол-О-Райдо.

— Что ты знаешь об этом мальчике, которого я должен найти? — ему приходилось то и дело ускоряться, чтобы поспевать за своим спутником и — вне зависимости от того, были враги поблизости или нет — Джефферсон продолжал боязливо осматриваться. — Я продавец, — сказал он, не дождавшись от Воупа ответа. — Я не должен быть здесь! Я не солдат! — голос его звучал требовательно, но ответа не последовало. — Я просто продаю… разные вещи, — продолжал он, отчаянно бормоча себе под нос. — Ты хоть знаешь, что это значит?

Воуп хранил молчание. Его ни черта не волнует, подумал Джефферсон. Теперь они двигались через новый район, который меньше других пострадал от разрушений: только несколько домов здесь были особенно серьезно разрушено. На некоторых двери и окна были заклеены или заколочены досками. Местами крыши или ступени крылец были сломаны. Так или иначе, для Джефферсона большинство домов здесь казалось гробами. Это был мертвый город, как и многие другие.

— Стой, — внезапно сказал Воуп, и Джефферсон немедленно подчинился.

Они стояли перед деревянным домом с номером 1439 с шестью ступенями, ведущими к крыльцу, на котором стояло одинокое кресло-качалка. Окна были разбиты, и глубоко в них проглядывалась темнота.

— Это случится здесь, — объявил Воуп.

— Что — случится?

Горгон в человеческом облике не дал себе труда ответить.

Секунда лениво проползла мимо. Затем друга. Вдалеке Джефферсон услышал лай собак, затем послышался вой, и он подумал, что сейчас дикие собаки, наверное, могут убить человека с легкостью луча смерти.

Кресло-качалка двинулось — совсем немного. Оно скрипнуло. И тогда Джефферсон увидел, как на нем что-то материализуется. Это началось, как едва заметное движение пыли в воздухе, а затем сам воздух словно сгустился и стал твердым. Прозвучало тихое шипение… шепот… какой-то металлический звук. Это просто какое-то дерьмо из «Звездного Пути», подумал Джефферсон, когда через три секунды на этом кресле появилось тело. Сначала оно казалось призрачным, форма его лишь намечалась и мерцала, подсвеченная вспышками синей энергии, а затем стало окончательно твердым. Кресло-качалка скрипнуло, качнулось назад и вперед, и мужчина, сидевший в нем, уставился на Джефферсона и Воупа, и его лысина заблестела от пота.

— Оставьте меня в покое! — прохрипел он. — Пожалуйста… боже… оставьте меня!

Как только он понял, где находится, его волосатые руки резко отдернулись от ручек кресла и обняли тело.

— Идем с нами, — скомандовал Воуп.

— Слушайте… слушайте… Я даже не знаю, где я! Ясно? Я не знаю, кто вы такие! Я… я с места не сдвинусь, ясно?

— Сдвинешься, — сказал Воуп.

— Нет, — вновь прибывший протестовал. Однако в следующий миг он вздрогнул, лицо его исказилось от боли, и он схватился за свой затылок. — Пожалуйста… пожалуйста… оставьте меня, — в голосе его зазвучала мольба, в глазах заблестели слезы. — Пожалуйста, не делайте мне больно…

— Ты сдвинешься, — повторил Воуп ничего не выражающим тоном.

Мужчина стиснул зубы. Он отчаянно придерживал свой затылок и мотал головой, словно это могло помочь избавиться от боли, которую распространял имплант. Но Джефферсон знал, что это не поможет. За два удара сердца мужчина вскочил и снова мучительно ахнул.

— Хорошо! Да… остановите это! — он спустился по ступеням, тяжело дыша и всхлипывая. — Боже… Господи, что это за мир? — воскликнул он, и его перепуганные карие глаза изучили окружающее пространство. Он был невысоким мужчиной, рост его составлял около пяти футов и семи дюймов, при этом телосложением обладал грузным и одутловатым. Его тяжелые челюсти заметно подрагивали во время разговора. Под его грязной белой рубашкой угадывался запрятанный в черные брюки рыхлый живот. Кожа при этом казалась дряблой и словно сильно отставала от мышц, что могло было быть следствием голодовки. Или, подумал Джефферсон, Горгоны просто захотели, чтобы он производил такое впечатление. У этого мужчины была борода, поседевшая с возрастом — похоже, ему было уже за сорок. В том, как он говорил, слышался бруклинский акцент… или, по крайней мере, таковым его акцент казался Джефферсону. На ногах у мужчины были черные мягкие кожаные ботинки, по виду которых складывалось впечатление, что они побывали в аду и вернулись обратно, хотя когда-то, по-видимому, считались очень дорогими.

— Хорошие ботинки, — заметил Джефферсон. — Были когда-то, я имею в виду. Тебе бы найти кроссовки, в них удобнее.

— Ну да, — мужчина прищурился, фокусируя взгляд на Джефферсоне. — Кто ты? Ты человек?

— Джефф, — был ответ. — Из Нэшвилля, Теннесси, — решил добавить он. — И да, я человек.

Хотя Регину лучше об этом не спрашивать, подумал Джефферсон. И Эми Виксон тоже. Хотя Эми мертва, она покончила с собой «от неразделенной любви ко мне». По крайней мере, так она написала в своей предсмертной записке. А на деле она была счастливой маленькой сучкой.

— Берт Рэткофф, — представился мужчина. — Квинс, Нью-Йорк, — Берт взглянул на Воупа. — Да уж, а ты — один из них. Откуда вы взялись? С гребаного Марса?

— Тебе это бесполезно, — отозвался Горгон. — Ты будешь звать меня Воуп. С этого момента вы оба поступаете так, как я приказываю, — его ничего не выражающие глаза, так ни разу и не моргнувшие, обожгли взглядом своих подчиненных. — Неподчинение приведет к боли. Следуйте за мной, — он повернулся и снова направился к центру города. Джефферсон и Рэткофф повиновались.

— Как они тебя заполучили? — спросил Рэткофф.

— Долгая история.

— Меня они забрали, когда здание, в котором находилась моя квартира, подверглось адскому обстрелу. Они меня вытащили оттуда, когда стены уже начали рушиться. Я очнулся… — он замолчал и покачал головой. — Они со мной кое-что делали. Ты же наверняка слышал истории о инопланетных похищениях. Что зеленые человечки вставляют всякие иголки своим подопытным в животы или зондируют их? Ну вот… я помню стол. Холод, даже мороз. Кажется, что там был металл, но какой-то другой. И казалось, что стол был живым… потому что он двигался подо мной. Как будто… смещался. Такое чувство, что он состоял из плоти. И вот, лежу я на этом столе, и, вроде бы, меня ничто не держит, но я не могу двигаться. А вокруг меня… какие-то фигуры. Они были даже больше похожи на тени, потому что они толком не ходили, они… как будто… я даже не знаю, как это сказать. Знаешь, мне казалось, что я нахожусь в одной комнате со змеями, которые могут стоять… или скользить стоя, или… неважно. К черту! Важно то, что они делали со мной разные вещи, Джефф… я же могу называть тебя Джефф?

— Да.

— Они кое-что делали. Они вскрывали меня. Я думаю… мне кажется, я помню, как видел, как что-то вытаскивает мои внутренности наружу… разматывает мне кишки, как веревку. Все было в крови. Мне кажется, они выпотрошили меня… а потом засунули в меня что-то другое.

— У меня тоже имплант в шее.

— Нет, нет, я не только об этом, — решительно заявил Рэткофф, и добавил значительно тише. — Я говорю о вещах, которые могут свести человека с ума. Ты понимаешь?

— Понимаю, — ответил Джефферсон.

— Тишина, — скомандовал Воуп. — Ваша болтовня мочится на меня.

— Тебе лучше научиться говорить получше, — осмелился сказать Джефферсон. — Если хочешь сойти за человека, тебе понадобится еще несколько уроков.

А еще сделать бы что-то с этими немигающими глазами и с этой… мертвой походкой. На деле выходило, что Горгоны были вовсе не так совершенны, как думали. По крайней мере, в области маскировки.

В ответ на это замечание в шее Джефферсона вспыхнула искорка боли, но она была краткой и служила лишь для того, чтобы показать, кто в этой ситуации хозяин, а кто раб.

Они прошли больше половины следующей улицы, когда вдруг с грохотом открылась дверь одного из домов, и из ветхой лачуги показалось двое худых бородатых грязных мужчин с винтовками.

— Тихо, тихо! — воскликнул тот, что был выше ростом. — Больше ни шагу, мистер!

Воуп достаточно знал английский, чтобы понять это. Он остановился, и Джефферсон с Рэткоффом сделали то же.

— Внутрь, — скомандовал мужчина, быстро, но угрожающе поведя в воздухе винтовкой. — Давайте, пошевеливайтесь!

— Сэр, — начал Джефферсон. — Мы не…

— Заткнись! Ну-ка быстро все тащите свои задницы в дом! Бегом!

— Вы вмешиваетесь, — полумеханическим голосом произнес Воуп. — Это не разрешено.

— Мать твою, я вас всех сейчас свинцом нашпигую! Ну! Кто первый? — винтовка повернулась к Рэткоффу. Джефферсон отметил, что маленький человек намеревается бежать, поэтому заговорил с ним самым вкрадчивым тоном истинного продавца.

— Не думаю, что это хорошая идея, Берт. Воуп, лично я не хочу, чтобы меня подстрелили на этой улице. Нам следует поступить, как нам говорят. И помни, мы нужны тебе.

Воуп смотрел на него, казалось, целую вечность. Джефферсон подумал, что винтовки выстрелят в любую, черт бы их побрал, секунду. И тогда Воуп, наконец, сказал:

— Правильно.

Они вошли в дом, и Воуп шел первым. В грязной маленькой прихожей на полу валялись пустые жестяные банки и прочий мусор. Здесь находился третий человек, и он угрожающе размахивал револьвером. Левая сторона лица его была изуродована шрамом от ожога, взгляд впалых глаз был диким, почти сумасшедшим. Чуть дальше в этой темной комнате с выцветшими обоями цвета пыли показалась тощая женщина. Трудно было предположить ее возраст или вообще что-либо о ней сказать, потому что длинные каштановые волосы падали ей на лицо, и она сидела, обнимая себя руками, и дрожала, как от зимнего холода.

— Откуда вы пришли? — спросил лидер с винтовкой, приставив ствол к подбородку Воупа.

— Издалека.

— Откуда, идиот?

— Нахер это, — выкрикнул человек с револьвером и тоже прицелился в голову Воупа. — У вас еда есть?! Ты! Снимай рюкзак и покажи, что в нем.

— Эй, я жил в Квинсе, Нью-Йорк, — сказал Рэткофф, поднимая руки вверх. На его лбу заметно блестели бусинки пота. — Я не хочу…

— Заткнись! — шикнул на него второй человек с винтовкой. Он был седой, с вытянутым лицом и в очках, склеенных скотчем. Правая линза треснула. — Слышал, что Джимми сказал? Снимай рюкзак!

— Там есть еда, — сказал Воуп. — Для вас нет.

— Да что ты говоришь! А мы тут с голоду помираем и очень злимся из-за этого. Так что снимай рюкзак или мы тебя убьем. Ясно?

— Нет, — ответил Воуп.

— Почему он не моргает? — вдруг тонким, высоким и испуганным — возможно, даже на грани безумия — голосом спросила женщина. — Его глаза! Он не моргает.

Лидер опустил винтовку, ухватился за рюкзак и попытался вырвать его. Воуп стоял неподвижно, не мигая, пока Джимми продолжал целиться ему в голову.

— Я бы не стал этого делать, — мягко предупредил Джефферсон, но он прекрасно понимал, что не продаст им свою мудрость. Они были слишком отчаявшимися, к тому же понимали, что словами сыт не будешь. Казалось, искусно сконструированное лицо Воупа начало меняться, словно его конструкция сдвинулась, как если бы с него соскользнула резиновая маска, из-под которой пробивалось истинное лицо. Джефферсон ощутил, как в помещении зарождается и крепнет какая-то сила, что-то готовилось нанести удар, и он невольно напряг плечи и подался вперед в попытке собраться с духом.

Вдруг в коридоре показался ребенок. Это был мальчик лет четырнадцати со светлыми волосами, спускавшимися до плеч. На лице в районе челюсти у него была грязная повязка, а левая рука болталась на перевязи. Под глазами мальчика пролегали темные круги, он подошел к женщине и обнял ее за плечи своей здоровой рукой.

Джефферсон вздрогнул.

— Это и есть мальчик? — спросил он.

Воуп не ответил. Его рюкзак соскользнул к грабителю, и лицо Горгона перестало изменяться. Глаза ничего не выражали и будто смотрели в пустоту.

— Это и есть мальчик? — чуть громче спросил Джефферсон.

Правая рука Воупа изменилась. Она вдруг покрылась пятнами, а кожа обратилась в какую-то чешуйчатую материю черного и коричневого окраса. Ладонь уже вовсе не походила на ладонь — то был неестественный желтый отросток, покрытый небольшими черными шипами, и эти маленькие шипы были зазубрены и извивались, словно каждый из них был самостоятельным живым оружием. Рука — которая уже не была рукой — со свирепой силой выбросилась вперед, и ее острый отросток врезался в кишки Джимми, прошив его тело насквозь и вылетев со спины, расплескав кровь и куски внутренних органов по пыльным обоям. Позвонки сломались с жутким треском, и, когда Джимми рухнул, его пальцы сжались на спусковом курке. Оружие выстрелило прямо в лицо Воупа. Что-то, похожее на человеческую кровь, заструилось из раны, но Горгон даже не моргнул и не выказал ни одного признака боли.

Отросток, раньше служивший Воупу рукой, поднял Джимми на ноги, пока лидер и остальные в ужасе попятились, а затем швырнул переломанное тело молодого человека в сторону дальней стены так, что оно превратилось в сплошное кровавое месиво.

Лидер начал отступать к противоположной стене, вскинув винтовку. Левая рука Воупа — также преобразившаяся в орудие убийства желто-черно-коричневого окраса — вылетела вперед, как змея, и удлинилась почти на четыре фута. Ладонь этой руки походила на черную голову рептилии с множеством красных глаз и клыками, блестевшими, как металл. Зубы вонзились в винтовку, вырвали оружие из рук лидера, а следующим мощным ударом просто уничтожили человеческое лицо. Шипованная смертоносная правая рука в это время метнулась в сторону, чтобы проткнуть грудь другого стрелка и вырваться наружу из его спины, крутясь, как миксер. И снова Воуп отбросил мертвое тело в сторону, как ненужный мусор.

Пока Джефферсон и Рэткофф в немом ужасе наблюдали за происходящим, змеиная рука Воупа настигла голову женщины, когда та бросилась бежать прочь вместе с пальчиком. Зубастые челюсти отростка сомкнулись на черепе женщины и перемяли лицевые кости с почти непристойной легкостью. Когда она упала, мозг ее вытек на пол, а лицо превратилось в небольшой кожно-кровяной сгусток.

Мальчик бежал, пытаясь добраться до коридора. Он хныкал, и Джефферсон подумал, что это худший из всех звуков, которые ему когда-либо доводилось слышать. В голове его что-то поблекло, как будто кто-то специально выключил свет, чтобы не дать ему вобрать в себя весь этот ужас.

Потому что он знал — Воуп еще не закончил.

Шиповидная рука удлинилась, чешуйчатый пятнистый питон выскользнул из плеча Воупа, погнавшись за мальчиком, и быстрым, неуловимым движением пронзил его спину, вылетев наружу через грудь. Его ноги дергались, а тело билось в судорогах, когда Горгон поднял его, а затем — почти изящно, демонстрируя полный контроль над ситуацией — швырнул подростка к стене, которая еще не была окрашена кровью или внутренностями убитых. Зато — Джефферсон не мог этого не заметить — именно на этой стене висело выцветшее изображение Иисуса, сложившего руки в молитве. От удара икона свалилась, и пыльное стекло, защищавшее ее, разлетелось вдребезги.

Человек с изувеченным лицом лежал на спине и стонал своим искаженным ртом, у которого больше не было ни губ, ни зубов. Левая рука Воупа снова втянулась и начала обретать человеческую форму. Черная голова рептилии с металлическими зубами превратилась в кулак, и Воуп несколько раз сжал и разжал его, словно проверяя его эластичность. Правая рука тоже втянулась обратно. Шипованное орудие убийства начало меняться и стало чем-то похожим на пинцет, все еще окрашенный в горгонские оттенки. Пинцет вошел в рану на голове Воупа и принялся что-то искать внутри нее. Лицо Горгона при этом не изменилось, на нем ничего не отражалось. В следующий миг пинцет извлек пулю. Воуп исследовал ее с интересом, затем подошел к бывшему лидеру, лежавшему на полу. Его маленькие глаза уставились на покалеченного человека, как на таракана, которого следовало прихлопнуть ботинком.

С невероятной скоростью и мощью рука, увенчанная пинцетом, вылетела вперед и всадила пулю в лоб мужчины, протолкнув ее внутрь так же легко, как это сделал бы ружейный выстрел, если не легче. Раненый вздрогнул всего лишь раз, после чего замер. Правая рука и ладонь Воупа в считанные секунды вернулись к человеческой конфигурации. Затем Горгон сложил ладонь лодочкой, обильно плюнул в нее и принялся втирать жидкость в пулевое отверстие. Ему потребовалось повторить это действо несколько раз — возможно, сделать две дюжины втираний, но, когда он закончил, раны больше не было, лишь остатки горгонской крови испачкали ему футболку.

— Теперь мы уходим, — сказал Воуп Джефферсону из Теннесси и Рэткоффу из Нью-Йорка, которые прижались к дальней стене, словно пытались протолкнуть свои тела через обои и гипс. — И… нет, — добавил он для Джефферсона, подняв свой рюкзак столь буднично, словно он был обычным путником, не встретившим на своем пути ничего необычного. — Это не был тот мальчик.