Эпилог

Забегая вперед, расскажу, что случилось через год после всех описанных мною событий.

Мы с Романом отправились по делам в Лондон, целую неделю бегали по разным адресам, а незадолго до вылета в Москву решили в конце концов устроить себе отдых. Пошли бездумно бродить по лавкам и набрели на роскошный антикварный магазин, где в разных залах были представлены старинные вещи.

– Давай купим тебе вон те серьги? – предложил Роман.

Я посмотрела на цену и подпрыгнула.

– Да никогда! Они стоят бешеных денег. За такую сумму можно дом купить. Интересно, почему они кажутся мне знакомыми?

– Вам понравились подвески? – зачастил подбежавший продавец. – Они прелестны. Семнадцатый век. Прекрасное вложение капитала. Человек, который принес нам это украшение, наш постоянный клиент, получивший в наследство от родителей уникальную коллекцию.

– Стоимость у них тоже уникальная, – не выдержала я.

– Каждая вещь имеет свою цену, – улыбнулся консультант. – Обратите внимание на очень редкое сочетание бриллиантов прекрасной воды с уральскими самоцветами.

– Собственность великой княгини Елизаветы Федоровны Романовой! – выпалила я.

– Да, – восхищенно закивал сотрудник магазина. – Очень приятно видеть даму, которая так глубоко разбирается в истории знаковых драгоценностей.

– Вдова убитого террористом московского генерал-губернатора, великого князя Сергея Александровича, продала все свои ценности, чтобы построить Марфо-Мариинскую обитель милосердия, – пробормотала я. – К этим серьгам просто просится колье.

– О! Вы правы, – согласился продавец. – И оно было. Есть фото великой княгини, где она в полном комплекте. Человек, который принес подвески, пояснил: «Родители собирали изделия с историей, покупали их на аукционах, у частных лиц. Серьги они приобрели у правнучки фрейлины великой княгини, которую Русская православная церковь канонизировала». Молодая женщина ничего не знала об ожерелье, у нее были только подвески. Кто-то «разбил» комплект. Я всегда тщательно изучаю наш ассортимент, чтобы рассказать людям историю вещи. Так вот! Один раз у великой княгини появилась новая горничная. Спустя время старшая камеристка заметила, что девушка повязала на шею косынку, и сделала ей замечание. Горничная объяснила, что у нее раздражение на коже, которое лучше прикрыть. Начальница велела снять платок и показать шею. Горничной пришлось подчиниться. «Ты посмела надеть колье хозяйки! – воскликнула камеристка. – Бриллиантовое, с самоцветами!» Девушка заплакала: «Простите, я только померила, не удержалась». «Не смей прикасаться к ювелирным изделиям, – начала отчитывать ее главная камеристка. – Ожерелье, которое ты нагло нацепила, особенное. У того, кто впервые надевает его на себя, возникает золотуха, проходит спустя несколько месяцев ношения». Понимаете, как интересно? Ожерелье не любит смены хозяйки и некоторое время бунтует против новой владелицы, но потом смиряется. Факт, достойный пера Шекспира. Вы впечатлены?

– М-м-м, – пробормотала я.

– Если именно эти подвески вам не подходят, то могу связаться с их владельцем. Недавно один из наших покупателей искал брошь к вечернему платью. Я побеспокоил обладателя серег, которые перед вами, и тот принес…

– Спасибо, – перебила я продавца, – мы зашли просто посмотреть.

За моей спиной зарыдал ребенок, но плач быстро прекратился, вместо него раздался женский голос:

– Ты где? Выйди из паба, зайди в лавку и забери Ваню, он постоянно капризничает. Мне надо посмотреть, как серьги представлены. Надеюсь, не как браслет, который в самом темном углу лежал. Глаз да глаз за этими жуликами нужен, хитрые очень! Знаю этот прикол. Кладут вещь так, что ее никто не видит, а потом говорят: «Она не вызывает интереса, надо цену сбавить». А только согласишься, пакостники своему человеку звонят, и тот покупает подешевле. Когда у нас поезд? Хорошо, успеем еще и поесть.

В Лондоне теперь не редкость слышать русскую речь, но я все равно обернулась. И столкнулась взглядом с… Верой Михайловной Черновой. На секунду мы обе замерли. Я бесцеремонно рассматривала мать Валерии. Та опомнилась первой, развернулась и убежала, толкая перед собой коляску с малышом, который держал в ручонке белую собачку с черной головой.

Я пришла в себя и обратилась к продавцу:

– Женщина, которая только что стояла здесь, русская, ведь это она сдала на продажу серьги, представленные в витрине?

– Простите, не имею права разглашать личность того, кто пользуется нашими услугами, – зачастил продавец.

Я посмотрела на Романа. Муж понял меня сразу и поманил продавца:

– В одном из залов я видел эмалевое ожерелье.

Торговец возвел очи к потолку.

– Ваш вкус безупречен. Желаете изучить его поближе?

Я молча смотрела вслед удаляющейся паре. Значит, Вера в Лондоне? Не ожидала увидеть Чернову в антикварной лавке, где принимают на комиссию, а потом продают бешено дорогой антиквариат. Сейчас Роман выяснит у продавца, кто владелец сережек, но я и так уверена, что это именно Чернова. Похоже, дела у Веры идут прекрасно – она живет в Англии, дорого одета, носит вовсе не дешевые украшения, родила ребенка. Значит, когда я приехала к ней в гости, она уже была беременна. Ну да, не случайно же она посреди разговора бегала в туалет. Значит, дело не в отравлении, как она мне пожаловалась, а в токсикозе.

У меня похолодели пальцы рук, я поежилась, пошла к выходу из зала и налетела на… Гаврюшу.

– Степа? – попятился тот. – Ты тут откуда?

– Из Москвы, – радостно объяснила я. – А ты что в Лондоне делаешь? Куда пропал? Сам не звонишь, мобильный твой бормочет, что такой номер не существует… И Андрюша Маркин тебя найти не может.

– Да вот… э… – начал Гаврюша, и тут у него зазвонил телефон.

Психиатр поднес трубку к уху.

– Да. Извини. Бегу. Понял, конечно. Все, все. Прости. – Потом он обратился ко мне: – Степанида, я здесь с группой, они уже уезжают, я должен спешить…

Продолжая говорить, Гаврюша пятился к выходу. И в конце концов исчез из виду. Я подошла к большому окну, занавешенному немодным нынче тюлем, встала сбоку и чуть отодвинула портьеру…

Никакого автобуса с туристами на узкой улочке не было. На противоположной от магазина стороне улочки стоял роскошный автомобиль. Гаврюша быстро подошел к машине, открыл заднюю дверь. Из салона на асфальт выпала черная сумка, ее содержимое высыпалось на проезжую часть. Но владельцы седана не стали его собирать, шофер резко стартанул с места. Я не могла оторвать глаз от вещей, рассыпанных на мостовой: две детские бутылочки, банка питания для младенца, еще какая-то ерунда и… белая собачка с черной головой. Это ее сжимал в ручонке малыш Веры. Я вытащила телефон, позвонила Андрею Маркину, поговорила с ним менее минуты. И осталась стоять, глядя на пустую теперь улочку.

В моей голове ожили воспоминания. Вот Гаврюша и Маркин сидят на кухне у Несси, мы все только что познакомились. Я засобиралась домой, Гаврюша любезно взялся проводить меня до квартиры, по дороге мы разговорились. Я рассказала ему о том, как Лера встретила в магазине мать. Почему я это сделала? Да потому, что хотела найти психиатра, который занимался Черновой, и как раз узнала, что Гаврюша – врач той же специализации.

– Вы, случайно, не подскажете телефон доктора Драпкина? – наивно попросила я у него.

И вот же удача, Гаврюша оказался другом детства Драпкина! Случаются же такие совпадения! Новый знакомый сам пообещал поговорить с Драпкиным.

На следующий день мы встретились в кафе, приятель Маркина рассказал все, что случилось в СИЗО, и посоветовал поговорить с Верой, которая сменила фамилию Чернова на свою девичью, стала вновь Мамаевой. Понимаете? Меня к Вере направил именно Гаврюша. И он же потом предложил сообщить мне адрес матери Валерии. Но я уже у нее побывала. И про книгу «Десять подлых адвокатов» мне сообщил Гаврюша. Но я очень хотела спать, поэтому быстро попрощалась и ушла к себе, упала на кровать. Об этой книге я начисто забыла, вспомнила лишь в тот момент, когда Раиса Павловна Рябова томик на стол передо мной положила. Гаврюша сообразил, что я не обратила внимания на его рассказ о мемуарах Ангелины Черновой, и заявился ко мне на работу с букетом, притащил том. А после того как я конкретно отказалась его читать, прислал мне сообщение со всеми контактами Раисы Павловны Рябовой. Психиатр управлял мною, как марионеткой!

Кто-то тронул меня за плечо. Со словами «Ну и идиотка!» я обернулась.

– Кто у нас идиотка? – улыбнулся Роман. – Надеюсь, ты не о себе так высказалась? Серьги действительно сдала та женщина с ребенком. Эй, почему у тебя такой вид?

– Нам пора в аэропорт, – выдавила я из себя, – все по дороге объясню.

Рассказ мой занял много времени, но в конце концов я завершила его словами:

– И только когда я поняла, что врач не турист, что он в Лондоне вместе с Верой, лишь тогда я позвонила артисту Андрею Маркину и узнала: Гаврюшина фамилия Драпкин, имя его Кирилл Павлович.

– Он психиатр, который лечил Веру? – уточнил Роман.

– Да, – кивнула я.

– Почему ты раньше не спросила его полное имя? – удивился Звягин.

– Он представился Гаврюшей, так я и обращалась к нему, – ответила я.

– Странно, – пожал плечами Роман.

– Вовсе нет, – заспорила я. – Нередко встретишь девушку, которая при первой встрече говорит, скажем: «Я Лялечка», а потом выясняется, что ее зовут Наташа. И не редкость, когда между врачом и пациенткой вспыхивает любовь. Кирилл Павлович и Вера вступили в близкие отношения, психиатр сумел освободить ее, снять диагноз. Думаю, они решили получить английскую визу, но женщине с такой биографией, как у Черновой-Мамаевой, никогда ее не дали бы. Следовательно, дамочке сделали другие документы. Влюбленный Драпкин очень хотел отомстить Владимиру и его матери за то, что они сделали с Верой. Бывшая жена Чернова тоже лелеяла это чувство. И Раиса Павловна Рябова ненавидела Ангелину Чернову за книгу, в которой ее муж Валерий Федорович был испачкан с головы до ног. Месть – острое кушанье, но как его приготовить? Вера намеревалась под чужим именем уехать в Англию, доктор к ней должен был присоединиться. Вера, наверное, ждала визу, попутно мучаясь вопросом: ну и как же отомстить-то? Поднять шум в газетах? Ну да, Черновым можно таким образом подпортить жизнь, но ведь этот удар рикошетом коснется и Веры – выплывет история про ее отца. Тогда консульство может не открыть ей визу.

– Маловероятно, – остановил меня Роман.

– Но вполне возможно, что они так думали! – воскликнула я. – Вера Михайловна вовсе не хотела, чтобы история о коллекции Леденева выплеснулась в печать. На нее могли откликнуться наследники покойного Розенберга – правнуки небось знают, как у их предка отняли дорогие вещи.

– Однако тебе она сразу рассказала правду о том, чем занимался Михаил Ильич, – напомнил Звягин. – И знаешь, что еще странно? Почему Вера, будучи в курсе занятий отца, открыто носила на шее ожерелье большой цены, которое ей подарил папа?

– Она считала его подделкой, – объяснила я. – А насчет сказанной мне правды… Они назначили меня на роль устроительницы скандала, когда уже имели на руках билеты в Англию. Сценарий был такой: глупая Козлова поднимет шум, а Веры-то в России уже нет, и паспорт у нее на другое имя. Ну просто отлично все складывается… Но для того, чтобы отправить очень активную Степу по нужному адресу, следовало ей объяснить, почему Владимир вдруг решил жену за решетку засадить. Вот только мне непонятно, по какой причине психиатр, услышав, что я ищу Веру, которую случайно увидела в нашем магазине дочь, решил, что у меня получится устроить громкий скандал. Отчего бы Гаврюше не нанять репортера?

– Хрюша, у тебя же на лице написано: эта не отстанет, пока своего не добьется, – засмеялся Роман. – И не шум Вере и Драпкину требовался, а испуг Черновых. Наверное, они хотели, чтобы Ангелина Сергеевна и Владимир жили в страхе. А получилось еще лучше – те сбежали. В газету Драпкин пойти не мог, так как масштабный скандал был не нужен ни ему, ни Вере, они просто хотели перед отъездом громко хлопнуть дверью, дать понять Черновым, маман и сыночку, что их секрет кое-кому известен и может в любое время вылезти на свет божий. Ведь давно известно: ожидание наказания намного хуже самого наказания. Уж психиатр Драпкин это хорошо знает.

– Но когда я приехала к Раисе Павловне, та открыто велела сделать снимки и отнести их в полицию, – перебила я.

– Рябова не Вера и не Гаврюша, – вздохнул Роман, – она-то небось хотела именно шума, мечтала по-настоящему отомстить Ангелине Черновой за замаранное имя мужа.

– Слушай, ведь это глупо, – удивилась я. – Мне предлагалось во всеуслышание сообщить, что Владимир посадил свою жену. Но если начали копать, сразу стало бы ясно, что Рябов в этой истории сыграл не самую красивую роль. Ну достала бы Раиса Чернову-старшую, но ее покойному мужу от этого лучше бы не стало. Наоборот, все подумали бы, что в книге правда – вон какой ловкий адвокат-то был.

– Кто тебе сказал, что месть непременно бывает логичной? – поморщился Звягин. – Женщины редко смотрят далеко вперед, видят лишь сиюминутный результат. Вот что думала Рябова: люди узнают, что Черновы посадили невинную невестку. Все, дальше она не размышляла. И еще одно – история с дорогим ожерельем, которое Вере подарил отец. Возможно, Михаил Ильич преподнес дочери презент, но она не могла его носить. Мамаев, скорее всего, показал Вере колье и сказал: «Оно твое, но им нельзя пользоваться, пусть лежит как капитал на черный день». Вера, разговаривая с тобой, придумала сказку о встрече со Шпицем.

– Зачем? – поразилась я.

– Бывшая жена Владимира прикидывалась, что ничего не знает о том, где папенька спрятал награбленное. И вообще, она, мол, ни при чем. Но ей понадобилось объяснить тебе правду про коллекцию, про то, как Леденев ее у Розенберга упер, – терпеливо продолжал Роман. – И как это сделать, если Верочка не в курсе совсем? Вот для чего она соврала про ювелира Якова Ароновича.

– Шпиц – реальное лицо, – уточнила я, – его показания есть в деле Михаила Ильича Мамаева.

– Охотно верю, что он существует, – кивнул Роман. – А вот ожерелья, которое носила на шее Вера, не было.

– Похоже, Вера Михайловна совсем не любит свою дочь Валерию, – тихо сказала я.

– Не все матери испытывают светлое чувство к своим детям, – заметил Звягин.

– Кстати, об ожерелье, – встрепенулась я. – Теперь я понимаю: за встречу со мной и за свой рассказ Раиса Павловна потребовала у Веры гонорар. И это было украшение, которое вызвало у Рябовой кожную аллергию. Я заметила, что декольте дамы покрывают красные пятна, но ничего, конечно, ей не сказала. В общем, доктор Драпкин умело манипулировал мной, в результате его действий Черновы куда-то сбежали, а психиатр с Верой улетели в Лондон.

– Лучше бы им отправиться туда, где нет русских, – усмехнулся Роман.

– А где теперь наших нет? – вздохнула я. – В африканской глубинке? Так там они больше внимания к себе привлекут. И парочка поселилась не в самом Лондоне, просто приезжает в антикварный магазин. Когда Вера говорила по телефону, я услышала фразу про поезд, на который надо успеть. Драпкин такой хитрый! Вера же ему стопроцентно рассказала, что со мной беседовала. Но Гаврюша тогда в Москве все равно спросил у меня: «Ты общалась с Черновой?» Старательно делал вид, будто не знаком с Верой Михайловной.

– Значит, Вере все-таки достались награбленные папашей сокровища, – отметил Роман. – Почему же она не выдала место заначки, когда Владимир сообщил, что за триста тысяч евро ее от суда и следствия освободят?

Я развела руками.

– Точного ответа на твой вопрос не знаю. Думаю, Чернова, очутившись на нарах, поняла, что муж ее совсем не любит. История с болезнью Ангелины Сергеевны выглядела странно. Полагаю, Вера Михайловна сообразила: супруг – плохой человек, его мать – тоже не лучший экземпляр человеческой породы. Если сказать Владимиру адрес, где взять триста тысяч евро, он весь запас схапает, продаст, а ее не выкупит. Вот Чернова и молчала. Но это лишь мои домыслы, точно я ничего не знаю. Может, на твой взгляд, есть другая причина?

– Да, патологическая жадность, – отрезал Роман. – Такая, что даже в тюрьму пойдешь, но не поделишься тем, что имеешь.

– А Гаврюша смог к ней подобраться, – вздохнула я, – ему она все рассказала.

– Наверное, поняла, что клиника для сумасшедших преступников уж очень гнусное место, – скривился Роман. И улыбнулся. – Ну что ж, Черновы где-то прячутся, Вера и Драпкин тоже заховались на чужбине, а наш самолет только что приземлился в столице нашей Родины. Пора выходить.

Мы встали, Роман начал вытаскивать сумку.

– Ой, мамочки… – воскликнула женщина, занимавшая место через проход. – Элиза, не хочешь мне помочь?

Я взглянула на соседку и улыбнулась. Та прижимала к себе правой рукой собачку, одетую в пижамку и с чепчиком на голове. Обращалась дама именно к ней, одновременно левой рукой пыталась взять дорожный чемоданчик и два туго набитых пакета из дьюти-фри.

– Почему Господь не подарил мне толстый длинный хвост? – пробормотала соседка. – Сейчас бы повесила на него мешки и понесла.

Я рассмеялась.

– Давайте помогу.

– Спасибо, – обрадовалась дама. – Можете подержать Элизу? Она маленькая, добрая, всех любит. Порода называется московский тойтерьер.

Я взяла собачку, та мигом прижалась ко мне.

– Какой ласковый песик! – воскликнула я и пошла к двери.

Тойтерьер сидел у меня на руках вплоть до того момента, когда к нам с Романом подбежал Юрий.

– Машина у выхода, – доложил секретарь. – Ой, кто это?

– Элиза, – ответила я, по-прежнему обнимая псинку, которая уткнулась мне носом в грудь. – Правда, милая?

– Юра, возьми для себя такси, я сам за руль сяду, – распорядился Роман.

Помощник ушел. Мы дождались соседку по самолету, отдали ей собачку, распрощались и поехали домой.

Часа через два, когда я вышла из ванной, муж сказал:

– Тебе на Ватсапп дождем идут сообщения.

– Ну вот, началось… – вздохнула я. – Не успела чемодан распаковать, как уже всем понадобилась. И что от меня хотят?

Я взяла айфон и начала читать послания. «Поздравляем с рождением дочери Элизы! Строева», «Здоровья мамочке и малышке! Корякина», «Ну ты и скрытная. Никто не знал, что Хрюша беременна. Теперь у нас есть Элиза. Ура! Кристина».

– С ума сойти! – закричала я. – Народ решил, что у меня родилась девочка. А, знаю, кто разнес сплетню – Юра. Крохотная собачка была одета в пижамку, на голове чепчик, мордочку она в меня уткнула.

Роман показал на свой телефон.

– Аналогичная история. Только мне пишут представители фирм-партнеров и спрашивают: куда отправлять подарки для новорожденной?

– Ну как можно принять собачку за младенца? – простонала я. – Почему никто не подумал, что у меня не было живота? И вообще у нас свадьба только через месяц!

– Бракосочетания случаются и у людей с детьми. Хочешь, я попрошу хозяйку Элизы, чтобы та разрешила собачке нести шлейф твоего подвенечного платья? – с самым серьезным видом спросил Роман. Потом, все же не выдержав, расхохотался. – Хрюша, не обращай внимания на сплетников. Махни рукой и забудь.

Я села в машину. Махни рукой и забудь? Мужчины и женщины по-разному реагируют на одно и то же событие. Если любимая футбольная команда Звягина проиграет, Роман погружается в глубокий траур, а мне смешно, как можно серьезно переживать из-за такой ерунды. А вот когда я расстраиваюсь из-за дурацкой досужей болтовни, Звягин советует махнуть рукой и забыть.

– Что ты вздыхаешь? – спросил Роман.

Я не ответила.

Мужчины и женщины просто разные биологические виды. Мы совсем не похожи ни телом, ни умом, ни эмоциями. Даже в мелочах не сходимся. Если мужчина хочет выглядеть лучше, он быстренько умоется и – красавец. А что случится с женщиной, если она, решив стать красавицей, ополоснет свое личико водой с мылом? То-то и оно. Даже, если мужчина и женщина делают одно и то же, результат у них получится вовсе не одинаковый.