Глава 23
Кладбище под снегом
— Иван, сегодня похороны, — сказал Федор Ивану утром на другой день.
— Знаю, дядя Паша говорил, — ответил Иван, не открывая глаз. — До чего же мне хреново… Мы вчера слегка перебрали и… точно не помню, но вроде подрались. — Иван потрогал нос. — Еще кто-то стрелял… дядя Паша! Психопатка Елена верещала, что все убийцы, и бросала на пол бокалы… Кстати, тебя не было… Куда ты делся? — Иван открыл глаза и уставился на Федора.
— Я был здесь… устал, ушел пораньше.
Он надеялся, что голос его звучит естественно. Он все время думал о Стелле, он подыхал от желания увидеть и дотронуться…
Воздух здесь такой, что ли? Смерть и жажда…
— Ты пропустил самое интересное, — захохотал Иван. — Дим набрался… ему выбили зуб… кто-то. Мишка, сволочь, ко всем цеплялся… к Диму, ко мне, ну, мы ему… начистили рыло. Елена верещала, до сих пор в ушах звенит… — Иван сунул мизинец в ухо, потряс.
— Принести кофе? — спросил Федор. — Ты бы встал, скоро ехать.
— А сколько уже?
— Десять.
— Десять? Ну, время бежит! Я не могу, Федя… Понимаешь, не могу! Потому и пью… Кажется, прошла целая вечность, а ведь всего несколько дней. Вот здесь, в этой самой комнате… — Он всхлипнул.
— Вставай! — приказал Федор. — Возможно, ты единственный близкий ей человек… нужно ехать.
— Да разве я не понимаю… — вздохнул Иван. — Знаешь, Федя, это была любовь с первого взгляда! Как в романе, такая выпадает раз в жизни… Да что там говорить! И голова раскалывается, блин! Это далеко?
— Дядя Паша говорит, пару кэмэ. Можно на лыжах или на санях. Или пешком.
— Это же сюр какой-то, — простонал Иван. — Ты сказал, следственная группа может их… эксгумировать?
— Может. Если сочтет нужным.
— Если?
— Если. Мы можем сами вычислить убийцу. Кроме того, родственники могут решить перезахоронить Зою. Марго вряд ли… она останется здесь скорее всего. Посмотрим. Ты встал?
— Да встал уже, встал! — Иван кряхтя слез с кровати. — Кофе буду… погорячей и сахару… туда.
…Печальная церемония. Грубые сосновые гробы, запах смолы и сена. Серый промозглый день. Небольшие рыжие, фыркающие паром лошадки с седыми от инея волосками на мордах. Тоска, страх, уныние…
— Рубан по-прежнему без сознания. — Даже не попрощался, — прошептала заплаканная Лиза.
Впереди двое поскрипывающих полозьями саней с гробами, вслед растянувшаяся траурная процессия, все в черном. Елена об руку с Иваном впереди; затем Стелла с Артуром; чуть отстали от них Дим с Наташей-Барби; дальше дядя Паша и Федор. Миша в одиночестве, замыкающим. Лиза осталась с Рубаном.
Нетронутая снежная целина; каркающие хрипло вороны в пустых деревьях; неширокая тропа на грустный сельский погост, ветхая распахнутая калитка. Два гроба на снегу, две черные ямы, кажущиеся еще глубже из-за высоких сугробов…
Два грубых бедных венка из лозы, как из терна, утыканные красными и белыми бумажными розами, бедность и убогость гробов, горящие восковые свечки в застывших пальцах усопших… убиенных! Серое низкое небо… Пронзительный трагизм мизансцены, оторопь и страшное осознание того, что убийца среди них…
Сельский священник, тощий морщинистый старик с жидкой бородой, в потертом одеянии с торчащими тусклыми золотыми нитями, старинное кадило, невнятная скороговорка, неразличимые слова старого языка. Ухо выхватило имя «Мария», и Федор не сразу опознал, что Марго на самом деле Мария.
Сюр, как выразился Иван. У него в руках была камера… как всегда. Они не смотрели друг на дружку. Елена плакала. Стелла, бледная, с опущенными глазами, испуганная, на шаг позади Артура… как обычно. Федору удалось поймать ее взгляд — она мучительно вспыхнула, и ему показалось, она сейчас расплачется. Да что же с ней такое, подумал он. Она могла поговорить с ним вчера… хотя им было не до разговоров. Ему пришло в голову, что всякий человек полон тайн и секретов… вот и у них теперь есть своя тайна. Дим был пьян, похоже, не просыхает; стоял, покачиваясь, с бессмысленным лицом. Наташа-Барби смотрела вдаль, на бескрайнее заснеженное поле с холмами-курганами по периметру… где-то там каменные бабы и колодцы.
Миша не сводил взгляда с голубоватого, с глубокими провалами глаз лица Зои. Знает ли, спросил себя Федор. Знает, что рядом в гробах убийца и жертва?
Лицо Миши было угрюмо и исцарапано… Драка, вспомнил Федор. Они снова устроили свалку… их захватывает истеричное чувство ненависти и страха… место такое, опять подумал он. Прамир, располагающий к жестокости и убийству? Высвобождающий самые низменные инстинкты… Мистика, сказал Иван. А он, Федор, ответил, что мистики нет, а есть чувство и мотив. Все. Мотив и чувство. Страх, ненависть, ревность…
Марго задушила Зою. После ссоры с Мишей. В ее голосе были униженные интонации, а он выговаривал ей громко… Что он сказал? Кажется, он сказал: «Хватит!» И после этого она убила Зою? Не спонтанно, нечаянно, не в силах сдержаться, а устроила страшный ритуал — протащила через гостиную и усадила у ног Марго-дубль. Унизила и отомстила. Он вспомнил твердый кусочек сломанного ногтя, уколовшего ему палец. Зоиного ногтя с малиновым лаком, застрявшего в платье Марго. Тонкая хлипкая Марго явила недюжинную силу и сообразительность, устраняя соперницу. Федор поежился, представляя, как она ожидает Зою в гостиной… стоит справа от двери и, когда та входит, накидывает ей на шею белый шелковый шарф и тащит… Зажигает свечи, устроив мрачный ритуал…
Миша и Марго были любовниками… банально до оскомины. Капитан Коля Астахов послал расспросить коллег и квартирную хозяйку Марго, кто-то из них узнал Мишу на фотографии. Был, посещал, оставался на ночь. На фотографии номер два старый Мэтр, молодая жена и любимый ученик Мэтра. Классика. Хотя нет, подождите! Миша и Марго были знакомы до того, как она стала женой Мэтра. Он сказал, что не помнит, кто ее прислал. Ему нужна была натурщица, она ему пришлась… а вот откуда она взялась, Рубан не знал, да и не интересовался. Зато преданный ученик Миша знал. Отношения их продолжались, пока Миша не встретил Зою.
Елена сказала, что отношения Миши и Зои — бизнес-проект, с ее деньгами и связями она сделает ему имя не в узких академических кругах, куда его проталкивал Рубан, а в самых широких, денежных. Она сказала, что ему пора выходить из тени, а то годы летят… Вот он и «рыпнулся» на свободу, как говорит Иван, да не тут-то было. Он прекрасно знал, кто убийца. На что, интересно, рассчитывала Марго? На то, что он вернется? Может, она потом предложила ему все забыть и начать сначала. Она коверкала ему жизнь, она становилась опасной. И тогда он… Это объясняет «ритуал-2», с шарфом и подсвечником. Он усадил бывшую любовницу в кресло, которое освободила разбитая Марго-дубль, он превратил ее в неживую модель…
Обе ушли почти одновременно, что есть символично. Полный чувства мести и вины Миша остался художником. Иван угадал, Миша был убийцей, вот только жертвой была не Зоя…
Рывок на свободу закончился трагически.
Миша разобрался с Марго, ладно, принимается, мотив налицо, раздумывал Федор. А вот нападение на Андрея Сотника… не лезет ни в какие ворота. Потерявший память парень узнал на фотографии человека, который остановил «Лендровер», что было дальше, он не помнит. Это была все та же фотография номер два из коллекции Федора. Чего они не поделили? При чем здесь лжежурналист? По словам Елены, Марго заигрывала с ним… в пику любовнику? Причина — ревность? Нет! Однозначно. Марго была ему безразлична, у него была Зоя. Тогда зачем? Какого черта он набрасывается на практически незнакомого человека и пытается его убить? Сошел с ума? Был под кайфом? Прамир подействовал? Спросим, подумал Федор. Уже совсем скоро.
Он пропустил момент, когда дядя Паша вдруг обернулся и помахал кому-то. Пришли Саломея Филипповна и Никита, с неизменными собаками — черной Альмой и рыжей Пепси. Разноглазый Херес остался на хозяйстве. Оступаясь на узкой тропинке, они пробирались мимо покосившихся деревянных крестов — высокие, в черном, с непокрытыми головами. Подошли, молча встали. Федор спросил взглядом: «Ну как?», и она покачала головой: по-прежнему. И спросила, в свою очередь: «Что?», и он кивнул в ответ, что есть новости…
…Скрежет лопат, снег вперемешку с землей. Елена зарыдала громко и отчаянно. Иван смахнул слезу и высморкался в громадный клетчатый платок. Миша, Артур, Наташа-Барби, Дим, Стелла, дядя Паша, Саломея Филипповна и Никита, Федор, поминутно взглядывающий на Стеллу и ни разу не удостоенный ответного взгляда…
…Озябшие, скукоженные, они, торопясь и оступаясь на узкой неровной дорожке, покидали кладбище, оставляя позади засыпанные снегом могильные холмики с покосившимися деревянными крестами.
Они растянулись цепочкой, каждый был сам по себе. Издали их шествие казалось частью сумрачного ритуала с жертвоприношением. Равно как шелестящая сухая трава, торчащая из сугробов, и нахохлившиеся неподвижные черные птицы.
Теперь, в завершение ритуала, им полагалось вкусить мяса и вина на поминальной тризне…
* * *
…Сначала кутья с медом и маком, потом блины. Ритуал. Потом все остальное. И «пойло», как сказал Дим. Главное, чтобы хватило пойла, сказал он. Универсальное лекарство от стресса и страха.
Повторение вчерашнего юбилея. Радость от вкушения еды и питья усугублялась общим оледенением организма и каким-то торопливым облегчением — проводили, поплакали, все честь честью. Отряхнули прах с подошв, умыли руки и пошли дальше. Мертвое мертвым, живое живым.
И тосты. За упокой, за землю пухом, за царствие небесное. Потом воспоминания друзей. Вернее, подруги, так как других желающих не оказалось. Марго была необыкновенная, мы называли ее марсианка, сказала Елена, уже пьяненькая, уже подправившая грим, уже снова на сцене, взвалившая на свои хрупкие плечи ношу приличий; а может, просто хотелось поговорить. Это громадная утрата для всех, мы помним, скорбим, в печали. Зою я не знала, видела лишь издалека…
Тишина; потупленные глаза присутствующих. Саломея Филипповна украдкой взглядывала на Мишу; Никита с любопытством рассматривал гостей; на его тарелке лежал винегрет и кусок хлеба — он не ел мяса. Альма сидела у его стула, робкая Пепси забилась под стул. Дядя Паша сначала не хотел впускать собак, но Саломея Филипповна сказала, что могут сбежать, и он махнул рукой…
Поднялся Иван с рюмкой в руке:
— Я мало ее знал… Зою, всего несколько дней… Она была лучом света в нашей паршивой жизни! Яркая, веселая, полная жизни, смелая! Да, да, смелая! Она не боялась… она плевала на приличия, она отдавалась радостям жизни… И та сволочь, которая ее убила… заплатит! Я клянусь, он заплатит!
Набыченный Иван посмотрел на Мишу; тот, злобно оскалившись, стал подниматься. Федор наконец поймал взгляд Стеллы и улыбнулся. Она снова вспыхнула. Он представил, как берет ее за руку и уводит… и пусть Артур, это бледное ничтожество, только дернется…
— А ну всем сидеть! — Дядя Паша поднял ружье. — Место, байстрюки! Ишь, моду взяли!
— А ты стрельни, дядя Паша! — закричал пьяный Дим. — Стрельни по сукам!
Наташа-Барби положила ему на плечо руку, и он замолчал; повернул голову и прижался губами к ее пальцам.
— Идиоты! — закричала Елена. — Вам мало трупов?
Артур неопределенно улыбался; глаза его скрывались за стеклами очков, отчего казалось, что глаз у него нет вовсе. Бледное слепое безглазое лицо. Федор чувствовал, что начинает ненавидеть его…
Лиза принесла бутыль с самопальной водкой. Дим встретил ее радостным ревом. И пошло-поехало. Они снова жрали и пили — жадно, самозабвенно; булькала, утекая, жидкость, с чавканьем поглощалась еда. Лиза все носила тарелки и блюда, бессловесная, с отсутствующим видом, Наташа-Барби по- могала…
Федор снова поймал взгляд Стеллы. На бесконечные две или три секунды они сцепились взглядами, и было в ее взгляде что-то… Он поднялся, надеясь, что понял правильно. Саломея Филипповна покачала головой и вздохнула, заметив их взгляды…
Он стоял у двери, прислушиваясь к звукам снаружи, с колотящимся сердцем, испытывая сумасшедшее до темноты в глазах, до пересохших губ, до физической боли желание.
Здесь же несколько дней назад Иван ждал Зою…
Он не ошибся, он понял правильно. Он услышал торопливые шаги в коридоре, втащил ее в комнату и захлопнул дверь.
