АПРЕЛЬ 1485 ГОДА

Дочитав письмо, я с мрачным видом велела слугам приготовить для гостьи спальню, а своим заранее трепещущим фрейлинам сообщила, что в ближайшие дни к нам прибудет принцесса Йоркская, точнее, леди Элизабет — я намеренно называла ее именно так, не прибавляя ни титула, ни фамилии, поскольку детей королевы Елизаветы объявили бастардами. Фрейлины тут же всполошились; предметом их особой озабоченности стало качество имеющегося у нас постельного белья и особенно кувшина и тазика для умывания, которые следовало поставить в комнате гостьи. Я пользовалась точно такими же, но мои дамы сочли их слишком бедными для столь знатной молодой особы. Я не сдержалась и довольно резко заметила, что эта «знатная молодая особа» полжизни провела в убежище, скрываясь от законно признанного короля, а в остальное время и вовсе пользовалась чужими вещами, на которые не имела ни малейшего права; стало быть, совершенно неважно, будет ли кувшин для умывания в ее комнате достаточно изысканным, а уж мелкие выбоины у него на боках — вообще сущий пустяк.

Впрочем, я сделала над собой усилие и специально позаботилась, чтобы к ней в комнату поместили хорошее распятие — простой, но довольно большой крест, который отвлечет ее от греховных помыслов, — и толстый молитвенник, чтобы она, читая его, думала о своих проступках, совершенных в прошлом, и надеялась на исправление. Не забыла я также повесить там копию нашего фамильного древа и нашей родословной — теперь она собственными глазами убедится, что мой сын по рождению ничуть не ниже, а даже выше ее. Ожидая приезда гостьи, я получила короткую весточку от Джаспера.

Пробежав глазами эти строки, я сразу бросила бумагу в огонь. От волнения у меня даже дыхание перехватило. И тут раздался громкий топот конских копыт. Судя по всему, всадников скакало не меньше пятидесяти. Я посмотрела в окно в большом зале и увидела штандарт своего мужа Стэнли, людей с его гербом на одежде и его самого верхом на огромном жеребце. Рядом с ним на крупном гнедом коне-тяжеловозе, вычищенном до блеска, ехал капитан королевской стражи, а позади него на седельной подушке сидела боком молодая женщина в амазонке из алого бархата и улыбалась так, словно ей принадлежала половина Англии.

При виде этого алого наряда я зашипела, как разъяренная кошка, и поспешно отступила от окна, опасаясь, что принцесса заметит за стеклом мое бледное от гнева лицо; к тому же она с таким видом изучала мой дом — то задирая голову, то низко опуская ее, — словно прикидывала, не купить ли его. Но более всего меня потрясло именно ее ярко-красное платье. Я даже лица ее толком не разглядела, лишь светлые локоны, засунутые под такую же алую бархатную шапочку. Этот цвет затмил для меня все; содрогаясь от раздражения, я не сразу заметила, с какой улыбкой смотрит на эту девушку мой муж, помогая ей спешиться, — такой улыбки я никогда прежде у него не видела.

И вдруг я кое-что вспомнила. Когда меня, еще девочку, впервые привезли ко двору, Маргарита Анжуйская, супруга короля Генриха VI, как раз решила продемонстрировать мужу и придворным свое новое платье весьма необычного цвета — такого же ярко-алого, как бархатная амазонка принцессы. Королева Маргарита, свысока поглядывавшая на тех, кто собрался в парадном зале королевского дворца, попросту игнорировала меня, наверное считая кем-то совершенно не стоящим ее внимания. Передо мной словно вновь предстал ее головной убор, высокий, как башня, и ее наряд удивительного алого цвета. И вдруг я поняла, что испытывала тогда такие же чувства, как сейчас: искреннее возмущение человека, который достоин всеобщего почитания, однако им попросту никто не интересуется. Эта «леди Элизабет» еще и порога моего не перешагнула, но уже было ясно, что она собирается привлечь к себе взгляды всех присутствующих, иначе она никогда бы не надела такое яркое платье. Она еще не вошла в мой дом, а я уже знала: теперь все будут вращаться вокруг нее, я же окажусь на втором плане. Но я была твердо настроена заставить ее уважать меня и относиться ко мне так, как я того заслуживаю. И я готова была поклясться: она поймет, что так лучше для нее самой. На моей стороне был Господь; всю жизнь я провела в молитвах и учении. А она только и делала, что предавалась фривольным забавам и лелеяла честолюбивые планы, тогда как ее мать была всего лишь удачливой ведьмой! Богом клянусь, думала я, эта девица станет почитать меня! Уж я научу ее вести себя как подобает.

Лорд Стэнли поспешил распахнуть перед ней двери нашего дома и почтительно отступил в сторону, пропуская ее вперед. Как только она появилась в большом зале, я неслышно выплыла ей навстречу из темного угла; она моментально отпрянула, словно перед ней возник призрак.

— О! Миледи Маргарита! Как вы напугали меня! Я и не заметила вас!

Шурша юбками, Елизавета склонилась в изысканном — и строго рассчитанном! — реверансе: не слишком низком, поскольку так склоняются только перед королевой, но все же вполне уместном, ведь я была женой знатного лорда и женщиной, которая могла стать ее свекровью. И все же реверанс был недостаточно низок, она явно намекала мне, что я теперь в немилости у ее дяди-короля и по его приказу нахожусь под домашним арестом, тогда как она — королевская фаворитка.

Я едва кивнула на ее приветствие, затем подошла к мужу, и мы с ним обменялись обычным приветственным поцелуем, который был холоден как лед.

— Добро пожаловать домой, дорогой супруг, — с притворной вежливостью произнесла я.

— Жена, я привез тебе источник радости! — воскликнул он и в кои-то веки улыбнулся по-настоящему весело; судя по всему, он и впрямь был донельзя доволен, что доставил этот прекрасный цветок в холодное захолустье, считавшееся моим домом. — Я привез тебе замечательную подругу, которая развлечет тебя и скрасит твое одиночество.

— Я вполне счастлива и наедине с собой, мне достаточно молитв и занятий науками, — тут же заявила я.

Стэнли удивленно поднял бровь и так посмотрел на меня, что мне все же пришлось повернуться к принцессе и добавить:

— Но мне, разумеется, приятно, что вы здесь.

— О, не стану злоупотреблять вашим гостеприимством и слишком долго надоедать вам, — ответила Елизавета, слегка покраснев от столь грубого и холодного приема. — Мне очень жаль, но я вынуждена жить здесь какое-то время, это приказ короля.

— Да и мы тоже не просили об этом, однако, по-моему, все сложилось просто чудесно, не правда ли? — ловко сгладил ситуацию мой муж. — Не пройти ли нам в гостиную? И может, выпить вина по случаю встречи?

Я кивнула дворецкому, который прекрасно разбирался в винах и знал, где хранятся самые лучшие бутылки; мой муж, став здесь хозяином и ознакомившись с содержимым моего погреба, всегда требовал к столу отборные вина. Я шла впереди, слыша у себя за спиной легкие шаги Елизаветы; высокие каблучки ее сапожек весело стучали по каменным плитам пола, словно отбивая исполненную тщеславия мелодию. В гостиной я жестом указала ей на мягкую скамеечку у камина, а сама опустилась в свое любимое резное кресло и наконец-то спокойно ее рассмотрела.

Она действительно была очень красива, уж этого-то я отрицать не могла. Чуть сужавшееся книзу лицо идеальной формы, кремовая, бледная кожа, прямые темные брови и большие серые глаза, волосы светлые, особенно спереди, и вьющиеся, судя по выскользнувшему из-под дорожной бархатной шапочки локону, упавшему ей на плечо. Она показалась мне такой же высокой, изящной и стройной, как ее мать когда-то, но была в ней еще некая миловидность, очарование, чего я никогда не замечала в ее матери. Если Елизавета Вудвилл в любой толпе заставляла людей с восхищением оборачиваться себе вслед, то эта девушка каждому могла согреть сердце. Я понимала теперь, почему мой муж в таком от нее восторге: она была невероятно обаятельна. Вот и сейчас, когда она, сняв перчатки, протянула руки к огню, желая согреть их и словно не замечая моего взгляда — а я и впрямь изучала ее с головы до ног, точно лошадь, которую намереваюсь купить, — она казалась на редкость уязвимой, беззащитной и потому удивительно притягательной. Она напоминала молодое животное — сироту-олененка или длинноногого жеребенка, — которое хотелось непременно приласкать.

Почувствовав, что я не спускаю с нее глаз, Елизавета тоже на меня посмотрела и сказала:

— Очень жаль, что я помешала вашим научным занятиям, леди Маргарита. Я уже написала матери. Вполне возможно, мне разрешат переехать к ней и поселиться в ее доме.

— Но почему вас вообще отослали из дворца? — полюбопытствовала я и даже попыталась изобразить улыбку, желая подбодрить ее и вызвать на откровенность. — Или вы попали в какую-нибудь глупую историю? Я ведь и сама пребываю у короля в полнейшей немилости всего лишь из-за того, что пыталась помочь собственному сыну, как вы, наверное, знаете.

Она покачала головой, и ее хорошенькое личико омрачилось.

— Мне кажется, король решил отправить меня в такой дом, где моя репутация уж точно не будет поставлена под сомнение. Дело в том, что по дворцу поползли слухи… Да вам, возможно, говорили о них?

Но я решительным жестом отмела эти предположения; пусть она будет совершенно уверена: я живу в такой глуши и такой тихой жизнью, что мне ничего ни о ком не известно.

— Видите ли, король был очень добр ко мне и всегда выделял меня среди других придворных дам, — продолжала Елизавета, солгав так легко и просто, как это удается только очень красивым девушкам. — Ходили всякие слухи — вы же знаете, как придворные любят сплетничать! А тут еще и ее величество королева умерла… Ах, это так печально! Мне так жаль ее… В общем, его величество решил: пусть всем станет совершенно ясно, что для домыслов нет ни малейшего повода. Потому и отправил меня к вам. И я очень благодарна, что вы согласились принять меня в вашем доме. Спасибо вам!

— Так о чем все-таки сплетничали при дворе? — осведомилась я, взглянув на нее в упор.

Ей даже стало неловко, и она заерзала на скамеечке.

— Ах, леди Маргарита, вы же знаете, там вечно все шепчутся по углам!

— И о чем же они шептались? — напирала я. — Если мне предстоит исправить вашу репутацию, то я должна понимать, по крайней мере, чем ваша репутация кого-то не устраивала.

Она посмотрела мне прямо в глаза, и мне показалось, что она с удовольствием считала бы меня своим другом и союзником. Если б могла.

— Главным слухом было то, что король хочет на мне жениться, — честно сообщила она.

— А вы сами хотели бы этого? — спокойно уточнила я, хотя в ушах отдавался бешеный стук сердца, разгневанного столь оскорбительным для меня и моего сына откровением.

Елизавета вспыхнула — ее щеки стали почти такого же алого цвета, как и шапочка, — и тихо промолвила:

— Это не мне решать. Я выйду замуж только по воле матери. И потом, я ведь уже помолвлена с вашим сыном. Нет, пусть моим браком занимаются моя мать и опекуны.

— Ваша девичья скромность и послушание делают вам честь, — произнесла я, чувствуя, что никак не могу избавиться от своего холодного, сурового тона.

Вновь уловив в моем голосе недовольство, она подняла глаза, заметила, видимо, гневное выражение моего лица, и вся кровь, казалось, отхлынула от ее щек. Она так побледнела, словно вот-вот упадет в обморок.

Тут в гостиную вошел мой муж в сопровождении дворецкого, который нес вино и три бокала. Стэнли, конечно, в одну секунду оценил обстановку и самым любезным образом воскликнул:

— Знакомитесь друг с другом поближе? Вот и прекрасно!

Когда все мы выпили по бокалу вина, мой супруг предложил принцессе отдохнуть от утомительного путешествия и проводил в отведенные ей покои. Вернувшись, он налил себе еще вина, плюхнулся в кресло, точно такое же, как мое, и, вытянув ноги в сапогах поближе к огню, заявил:

— Ты бы лучше не запугивала ее, Маргарита. Ведь если Ричард все-таки одержит верх над твоим сыном, то обязательно на ней женится. И после такой победы даже Север не будет против этого брака. А когда она станет королевой, тебе в жизни не удастся выбраться из этой крысиной норы.

— Во-первых, мой дом вряд ли можно назвать крысиной норой, — возразила я, — во-вторых, я вовсе не запугиваю ее. Я всего лишь спросила, почему ее отослали ко мне, и ответ у нее получился отчасти правдивым, отчасти лживым, как, впрочем, всегда бывает с девушками, которые не отличают правду ото лжи.

— Она, может, и лгунья, а может — во всяком случае, по твоим меркам, — даже и шлюха, — усмехнулся Стэнли, — но именно она станет следующей королевой Англии. Если твой сын действительно налетит на нас «подобно дракону из Уэльса» — о драконе из Уэльса, кстати, уже сочинили новую балладу и теперь повсюду ее распевают, — то ему, каково бы ни было прошлое Елизаветы, все равно придется сочетаться с ней браком, если он желает пользоваться поддержкой йоркистов. Ну а если выиграет Ричард, что лично мне представляется более вероятным, то он тоже непременно на ней женится, но уже по любви. В общем, как ни крути, а эта девочка станет королевой Англии. И ты поступишь весьма мудро, если не будешь сразу превращать ее в своего врага.

— Не волнуйся, я буду обращаться с ней в высшей степени любезно, — холодно заверила я.

— Да уж, пожалуйста, будь добра. И вот еще что я хочу тебе сказать…

Я выжидающе посмотрела на мужа, и он продолжил:

— Не пользуйся своим преимуществом, постарайся быть к ней терпимой — на всякий случай, чтобы и она в свое время не вздумала тебе отомстить или обойтись с тобой грубо. Ты должна притвориться, что ты заодно с ней, Маргарита. Не изображай из себя представительницу семейства Бофор, душа которой исполнена уязвленной гордости, — будь просто моей женой, членом семейства Стэнли. Тогда в случае чего ты окажешься на стороне победителя.