Дом приора, Винчестер. 24 сентября 1486 года

Крещение нашего сына — цветка Англии, розы рыцарства — праздновалось столь великолепно, с таким размахом, какой могли позволить себе только правители, недавно оказавшиеся на троне. Миледи, по-моему, готовилась к этому празднеству все девять месяцев моей беременности и все сделала исключительно напоказ.

— По-моему, они нашего мальчика позолотят и подадут гостям на резном деревянном блюде, — вынимая ребенка из колыбели, насмешливо сказала моя мать, но так, чтобы это слышала я одна. Было раннее утро — утро того великого дня, когда моего сына должны были крестить. Няньки покорно толпились у моей матери за спиной, с профессиональной подозрительностью следя за каждым ее движением. Кормилица уже расшнуровывала лиф платья, ей не терпелось покормить ребенка. Моя мать, распеленав внука, поднесла его к своему лицу и поцеловала в теплый животик. Ребенок был еще сонный и даже слегка посапывал. Я протянула к нему руки, и мать отдала его мне, а потом обняла нас обоих.

Мы обе с умилением смотрели, как он открыл свой крошечный ротик, зевнул, сморщил личико, потом захлопал ручонками, точно птенчик, и сердито закричал, требуя молока.

— Ах, милорд принц, — с нежностью сказала моя мать, — вы нетерпеливы, как настоящий король! Давай его мне, Лиззи, я передам его кормилице.

Кормилица приняла мальчика, но тот плакал, вертелся и не желал брать грудь.

— Может, мне его покормить? — тут же с энтузиазмом вызвалась я. — Станет он пить мое молоко?

Няньки, кормилица и даже моя мать дружно покачали головой.

— Нет, — с сожалением сказала моя мать. — Такова цена, которую платишь за то, чтобы выглядеть как знатная дама, королева. Кормить своего собственного ребенка нам запрещается. Впрочем, ты и так родила его не с серебряной, а с золотой ложкой во рту, и у него отныне всю жизнь будет самая лучшая еда на свете, вот только молока родной матери он попробовать не сможет. Тебе, королеве, нельзя кормить его грудью, как бы ты этого ни хотела. Ты ведь не из какой-то бедной семьи, а потому не вольна делать то, что тебе хотелось бы. Как только ты окончательно придешь в себя, ты обязана вернуться в королевскую постель и подарить нам еще одного маленького мальчика.

Я ревниво следила, как мой сын тычется в грудь чужой женщины и наконец начинает жадно сосать. Кормилица ободряюще мне улыбнулась и тихо сказала:

— Вы не беспокойтесь, мое молоко ему на пользу пойдет.

— Сколько же еще мальчиков вам нужно? — с раздражением повернулась я к матери. — И когда мне можно будет перестать их вынашивать? И когда мне все-таки разрешат самой выкормить хотя бы одного?

Моя мать, родившая целую кучу детей и в том числе троих принцев, королевских наследников, только плечами пожала.

— Это очень опасный мир, — тихо сказала она.

Дверь отворилась, и в комнату без стука вошла моя свекровь. Она тут же, без каких бы то ни было преамбул, спросила:

— Ну что, мальчик готов?

— Пока что его кормят, — ответила моя мать, поднимаясь ей навстречу. — Но скоро он будет готов. Вы только его ждете?

Леди Маргарет вдохнула свежий, чистый запах ребенка, словно ей было жаль оставлять его нам, и сказала:

— Да, все готово. Я проследила за всем — до последней мелочи. Сейчас придворные выстроились в большом зале, ждут только графа Оксфорда. — Она поискала глазами Анну и Сесили и одобрительно кивнула, увидев их нарядные платья. — Вам обеим оказана великая честь, — сказала она им. — Я разрешаю вам исполнить две самые важные вещи: нести принца и елей для помазания. — Она повернулась к моей матери. — А вас я назвала в качестве крестной принца Тюдора! Никто теперь не сможет сказать, что наши семьи — не единое целое. Никто больше не сможет требовать возвращения Йорков. Мы теперь едины! И сегодняшний день станет доказательством этого единства. — Она так хищно посмотрела на кормилицу, словно хотела выхватить ребенка у нее из рук. — Ну что, скоро он будет готов?

Моя мать подавила улыбку. Было совершенно ясно, что леди Маргарет, которая, может, и знает все на свете насчет крещения принцев, в маленьких детях не понимает ничего.

— Мальчик должен сосать столько, сколько нужно, — строго сказала моя мать. — Но, я думаю, не более чем через час его можно будет взять.

— А во что его оденут?

Моя мать указала на прелестное крестильное платьице, которое сама сшила для малыша из тончайшего французского кружева. У платьица был длинный, до полу, шлейф, и оно все было украшено прелестными складчатыми рюшами. Только мы с ней знали, что она нарочно скроила его так, чтобы оно было младенцу великовато — ребенок, который девять месяцев провел в моем чреве, на крестинах должен был выглядеть более мелким, чем на самом деле, — ведь он родился «на целый месяц раньше срока».

— Это будет самая торжественная церемония за время нашего правления, — сказала леди Маргарет. — Там собралась вся Англия! И все вскоре увидят будущего короля этой страны и моего внука!

Однако собравшимся пришлось ждать еще довольно долго. Меня это, впрочем, ничуть не тревожило, я ведь в любом случае должна была оставаться в постели. Согласно традиции, мать не присутствует на крещении своего ребенка, и моя свекровь, разумеется, не имела намерения нарушать обычай. Поэтому меня в церковь не пустили, да я, честно говоря, была и не в силах; меня терзали одновременно и безумная радость, и отчаянная усталость. Малышом занимались няньки, они кормили его, переодевали, меняли пеленки и укладывали в мои объятия, но спали мы с ним вместе, и я нежно обнимала его крохотное тельце, уткнувшись носом в его мягкую макушку.

Граф Оксфорд, за которым второпях послали, тут же примчался в Винчестер, но все же опоздал: миледи королева-мать решила, что всем и без того пришлось ждать достаточно долго, и велела начинать церемонию без него. Мальчика переодели и унесли из моих покоев. Несла его моя сестра Сесили; моя мать должна была стать его крестной, а моя кузина Маргарет возглавляла придворных дам. Впереди всех шел лорд Невилл с горящей свечой в руках; за ним следовали лорд Томас Стэнли с сыном и братом, сэром Уильямом Стэнли, — все это были герои Босуорта, именно те, кто, стоя на холме, выжидали, когда их король Ричард ринется в кавалерийскую атаку, но на помощь ему так и не пришли; мало того, погубили его, в решающий момент перейдя на сторону неприятеля. И теперь они все вместе сопровождали моего маленького сына к алтарю, всем своим видом показывая, что отныне он всегда может рассчитывать на их поддержку, словно их слова и клятвы хоть что-нибудь значат!

Пока шел обряд крещения, мне помогли вымыться и переодеться в красивое новое платье из золотистой материи, отделанное алыми кружевами; затем служанки перестелили мое ложе, застлав его самыми лучшими простынями, и помогли мне снова улечься, удобно подложив мне под спину подушки, чтобы я выглядела как счастливая и спокойная мадонна, когда гости начнут меня поздравлять. Вскоре за дверями моей комнаты послышались победоносные звуки труб и топот множества ног. Двойные створки распахнулись настежь, и в родильные покои вошла Сесили, прямо-таки лучившаяся от счастья, и положила мне на руки моего сына Артура. Моя мать подарила мне для него чудесную золотую чашу; граф Оксфорд прислал пару золоченых ванночек для купания малыша; граф Дерби — золотой ларец для соли. Подарки складывали в кучу возле моей постели, и каждый, передавая свой дар, опускался предо мной, матерью будущего короля, на колени, а затем, коленопреклоненный, выражал моему сыну свою верность и преданность. Я держала Артура на руках и улыбалась каждому, и каждого благодарила за доброту, но невольно высматривала в этой толпе тех, кто говорил, что любит Ричарда, кто обещал быть верным ему. И теперь, целуя мне руку, как бы заключал со мной некое безмолвное соглашение, обещая никогда не вспоминать тех долгих счастливых летних месяцев и делать вид, будто их и не было вовсе, хотя это были самые лучшие месяцы в моей жизни и, возможно, в их жизни тоже.

Теперь все эти люди клялись в преданности Тюдорам и осыпали нас комплиментами, пока моя мать тихо, но твердо не положила этому конец, сказав:

— А теперь ее милости королеве пора отдохнуть. — Разумеется, и свекровь моя тут же встрепенулась — не дай бог кто-нибудь подумает, что не она тут всем распоряжается, — и велела:

— Отнесите принца Артура в детскую! Я уже все там для него приготовила.

Итак, мой сын вступал в новую жизнь — в качестве принца Тюдора. Хотя ему от роду было всего несколько недель, у него уже имелся свой детский «дворец», и вскоре мне не разрешат даже спать с ним под одной крышей. Я должна была пройти церковный обряд очищения и вновь вернуться к светской жизни, и Генрих должен был снова приходить ко мне по ночам, чтобы сделать для династии Тюдоров еще одного принца. Я смотрела на своего, совсем еще крошечного, сынишку, уснувшего на руках у няньки, и понимала, что его у меня уже отнимают; что он — принц, а я — королева, и мы, мать и дитя, больше никогда не должны жить вместе.

Я еще не успела пройти обряд очищения и покинуть родильные покои, а Генрих уже наградил нас, Йорков, тем, что выдал замуж мою сестру. То, что это значительное событие последовало так скоро, я, видимо, должна была воспринимать как награду за то, что родила королю сына. Впрочем, мне было совершенно ясно: Генрих и его мать так долго тянули с этим, выжидая, не умру ли я в родах; ведь тогда ему, чтобы удержаться на троне, пришлось бы жениться на второй принцессе Йоркской. Попросту говоря, Сесили служила для них «запасной невестой» — например, на случай моей внезапной кончины, — вот они и не спешили выдавать ее замуж. Я, правда, вот-вот должна была родить, но роды — дело опасное, а моя сестра уже была намечена мне на замену, если мой муж вдруг овдовел бы. Следовало признать, что миледи и впрямь старалась предусмотреть все на свете.

Сесили примчалась ко мне, запыхавшись от волнения; она так разрумянилась, словно сгорала от любви. Я же чувствовала себя больной и усталой: груди ныли от распиравшего их молока; между ногами жгло, как огнем; болело все мое измученное тело. Но я видела, что моя сестра счастлива; пританцовывая, она объявила мне:

— Наш король оказал мне великую милость! И миледи сказала мне, что моя свадьба наконец состоится! Я, конечно, ее крестница, но теперь наверняка стану ей еще ближе!

— Неужели и день свадьбы уже назначен?

— Да! И мой жених, сэр Джон, сам прибыл, чтобы сообщить мне это. Теперь я стану леди Уэллес. А как он хорош собой! И очень богат!

Я смотрела на восторженную Сесили, и сотня резких слов уже готова была сорваться у меня с языка. Ведь ее жениха воспитывали в ненависти к нашей семье; его отец погиб под градом наших стрел во время битвы при Таутоне, когда его артиллерия была лишена возможности стрелять под густым снегопадом; а сводного брата сэра Джона, сэра Ричарда Уэллеса и его сына Роберта по приказу нашего отца прямо на поле боя казнили за предательство. Мою сестру Сесили собирались выдать замуж за сводного брата леди Маргарет, истинного ланкастерца по рождению, по призванию и по той ненависти, которую он всегда питал ко всем Йоркам. Ему было тридцать шесть лет, а моей сестре — всего семнадцать, и он всю жизнь был нашим врагом. Да ведь он наверняка и ее ненавидит, подумала я и спросила:

— Именно поэтому ты так счастлива?

Но Сесили не услышала в моем голосе горькой насмешки.

— Леди Маргарет обещала сама все устроить, — продолжала щебетать она. — А сэру Джону она говорила, что хоть я и принцесса Йоркская, но поистине очаровательна — она так и сказала: поистине очаровательна! — и полностью подхожу на роль жены благородного представителя семейства Тюдоров. А еще она ему сказала, что я, скорее всего, весьма плодовита, и всячески расхваливала тебя за то, что ты так быстро родила своему мужу сына. И прибавила, что я никогда не задираю нос от необоснованной гордости.

— А она не сказала, что это вполне законная гордость? — сухо спросила я. — Иной раз я уже начинаю забывать, кто мы все-таки: принцессы Йоркские или нет?

Сесили наконец все-таки что-то почувствовала и перестала скакать вокруг меня; ухватившись за столбик балдахина, она в последний раз крутанулась вокруг него и внимательно на меня посмотрела.

— Ты что, завидуешь мне? Завидуешь, что я выхожу замуж по любви и за благородного человека, настоящего аристократа? Что я достаюсь ему нетронутой? Да еще и расположением миледи пользуюсь? — Ядовитые вопросы так и сыпались у нее изо рта. — Завидуешь, что репутация у меня ничуть не хуже, чем у любой другой девственницы? Что у меня в прошлом нет никаких позорных тайн? Никаких скандалов, которые могут выплыть на поверхность? Что против меня никто ни одного дурного слова сказать не может?

— Нет, — устало отмахнулась я, — я ничуть тебе не завидую. — Я чуть не плакала от боли во всем теле и от непрекращавшегося кровотечения, и моему состоянию вполне соответствовало то, что глаза у меня постоянно были на мокром месте. Я страшно скучала по своему ребенку, и я все еще оплакивала моего любимого Ричарда. — Я очень за тебя рада, Сесили, правда, рада. Просто я очень устала.

— Хочешь, я пошлю за твоей матушкой? — тихо предложила мне Мэгги, моя милая кузина, и, хмуро глянув на Сесили, она с упреком прибавила: — Ее милость еще нездорова! Не надо было ее беспокоить!

— Я же всего на минутку забежала, хотела лишь сообщить, что выхожу замуж! Я думала, ты за меня порадуешься, — стала оправдываться Сесили, огорченно на меня глядя. — Но ты с такой неприязнью восприняла…

— Да, я все понимаю, — сказала я, заставив себя переменить тон, — и зря я, конечно, на тебя напустилась. Я действительно за тебя рада, Сесили. Твой сэр Джон — просто счастливец. Ведь ему достанется в жены такая обворожительная принцесса!

— Хотя, конечно, у нашего отца были на мой счет куда более великие планы, — тут же заявила Сесили. — Меня воспитывали для лучшей доли. И если тебе не так уж хочется меня поздравлять, ты бы хоть пожалела меня!

— Да, ты права, — ответила я. — Но вся моя жалость уже истрачена — на меня саму. Впрочем, это неважно. Тебе, Сесили, все равно моих чувств не понять. Ты должна стать счастливой, и я очень за тебя рада. Тем более, как ты говоришь, сэр Джон — человек удачливый, да к тому же хорош собой и богат; и потом, разумеется, любой родственник леди Маргарет всегда может рассчитывать на ее особую милость.

— Мы обвенчаемся перед Рождеством, — сообщила Сесили. — Ты к этому времени как раз пройдешь обряд очищения и вернешься ко двору, а значит, сама сможешь преподнести мне к свадьбе настоящий королевский подарок.

— Буду с нетерпением ждать этого, — усмехнулась я. Но одна лишь маленькая Мэгги уловила в моем голосе сарказм и улыбнулась мне одними глазами.

— Вот и прекрасно, — сказала Сесили. Она, разумеется, ничего не заметила. — Я думаю, что на свадьбу тоже надену красное, как и ты.

— И, кстати, можешь забрать себе мое подвенечное платье, — предложила я ей. — Пусть тебе его по фигуре подгонят.

— Правда? — Она тут же подлетела к моему сундуку с платьями и откинула крышку. — И свадебное белье тоже?

— Только не белье, — поставила я условие. — Но платье ты можешь взять. И головной убор тоже.

Она радостно схватила все это в охапку.

— Все, разумеется, станут нас сравнивать, — предупредила она меня, и ее лицо вспыхнуло от возбуждения. — Ты не расстроишься, если кто-то скажет, что я выгляжу в алом и черном лучше тебя? Не будешь огорчаться, если люди станут говорить, что я более красивая невеста, чем ты?

Я устало откинулась на подушки.

— Вот уж нет! Против таких заявлений я ни капельки возражать не стану!