ГЛАВА 8
Наш рассказ о визите к мистеру Мэгсону и о его реакции на наши предложения встревожил дядю Джона и заставил его после ужина скрыться в библиотеке с целью изучить вопрос о заключении временной аренды. На следующий день он приказал заложить экипаж, чтобы поехать в Чичестер и посоветоваться со своими юристами о возможности заключения контракта между работниками и сквайром.
Выйдя на ступени дома, он немного помедлил. В саду сидела я, само воплощение прилежной молодой леди, в белом платьице и широкополой шляпке. Правда, мои пальцы были предательски выпачканы грязью, и, когда дядя Джон подошел ко мне по тропинке, мне не удалось достаточно быстро спрятать их за спину.
— Садовничаем, да, Джулия? — спросил он, придавая голосу строгий тон. Но в глазах его играли смешинки. — Джулия! Моя племянница! Копается в земле! Что нам с тобой делать? И что скажет мама, если она это увидит?
— Она старается этого не замечать, — пристыженно отвечала я. — Дядя Джон, я знаю, что это не полагается делать, но кто-то же должен этим заниматься! Страйд уже слишком стар, а все, что сажает Джем, тут же погибает. А вы же знаете, как мама любит цветы! — Я постаралась сыграть на той единственной струне, которая могла бы убедить его. — Мы с мамой договорились, что я буду заниматься садоводством, когда меня никто не видит. По утрам у нас не бывает гостей. После обеда же я никогда не садовничаю.
Как ни старался дядя Джон выглядеть суровым, но при этих словах он расхохотался.
— Мисс Джулия, вы, оказывается, ухитрились заключить тайную сделку с природой. Неплохо придумано! Но откуда ты знаешь, как это делается?
Я недоуменно пожала плечами:
— Просто знаю. Я видела мамины любимые цветы еще в Вайдекре и собирала их семена, когда была девочкой. Теперь я сажаю их в маленькие горшочки у себя в спальне, а когда они подрастут, высаживаю их сюда. Маму всегда окружают ее любимые цветы, и она не грустит по прежнему дому.
Выражение лица дяди Джона стало понимающим, и он кивнул.
— Ты хорошо это придумала, — заметил он. — Но откуда ты знаешь, как обращаться с цветами? Любят ли они свет или тень? Сухую почву или влажную?
Я пожала плечами, сама толком не понимая этого.
— Наверное, я видела, в каких условиях они росли в старом саду, — заговорила я, пытаясь припомнить. — И вообще, когда я держу в руках луковицу или горсть семян, я чувствую, что им надо. — Тут я оборвала себя. — Это теряет смысл, когда начинаешь говорить об этом. Но мне кажется, я родилась, уже зная все о земле.
Дядя Джон пристально смотрел на меня, и глаза его стали серьезными.
— Они всегда у тебя хорошо растут? — неожиданно спросил он. — Не бывает заболевших растений? И рассада всегда принимается?
— Да, всегда, — удивленно ответила я. — Но, дядя Джон, здесь у нас хорошая почва. И всегда отличная погода. Я сажаю только то, что привыкло расти в Вайдекре. — Я сделала несколько шагов к нему и тронула его за рукав грязными пальцами. — Почему вы на меня так смотрите, дядя Джон? Я могу не делать этого теперь, когда вы дома. Наймите садовника, если хотите.
Дядя Джон покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Это я не прав. Просто ты очень напомнила мне свою тетю Беатрис с ее страстью к земле. Это был настоящий дар Божий. К тому времени, когда она умерла, в деревне придумали какую-то сказку о черной магии и колдовстве, но я не хочу об этом говорить. На самом деле это был замечательный дар. И раз ты любишь садовничать, из тебя со временем может выйти отличный хозяин. А нам так нужны будут талантливые руки! Ты хотела бы работать на земле, Джулия? Если, конечно, твоя мама согласится?
Я даже задохнулась от радости.
— О, дядя Джон, я обожаю землю! — воскликнула я. — Вы доверили бы мне следить за сенокосом и сажать пшеницу? Дядя Джон, я обожаю это!
Он улыбнулся моей радости и потрепал меня по щеке.
— Ох уж эти девушки Лейси! — с любовью протянул он. — Они все помешаны на земле. Но я должен сделать все возможное, чтобы это не пошло никому во вред. Если твоя мама позволит, я буду рад видеть тебя на полях. Но запомни, пожалуйста: люди гораздо важнее, чем земля. Заботы Экра важнее всех урожаев в мире.
Я кивнула, едва ли понимая, что он имеет в виду.
— Но пока я стараюсь найти общий язык с моим своевольным управляющим, мы топчемся на месте, — с кислым видом продолжал дядя Джон, когда мы пошли к воротам. — Можно подумать, что это он меня нанял, а не я его. К тому же мне необходимо убедить адвокатов в том, что я не собираюсь обмануть тебя и Ричарда и лишить вас наследства. Но на самом деле я и вправду лишаю вас большей части ваших денег.
Я открыла перед ним ворота и подождала, пока он не подошел к экипажу. Я слышала здравый смысл в его словах, и мой собственный ум подсказывал мне, как важно получать высокие прибыли. Но тот сон, в котором я видела Ральфа, оставил во мне какую-то мелодию, которую напевала мне земля. Со вчерашнего утра в беседке я ощущала ветерок на своих щеках как ласку, солнце пригревало мое лицо теплее и нежнее, чем раньше, трава около Дауэр-хауса была зеленее и мягче, чем еще вчера. Меня окружали могучие, непроходимые дубравы Вайдекра, а склоны холмов словно поднялись еще выше.
Слова Ральфа, сказанные им в лучшем из коттеджей Экра, который был жалкой лачугой даже в сравнении с нашим небольшим домом, объяснили мне, что мы богаты, потому что беден Экр. Мы были богаты и свободны, как никогда не будут они. И какими бы добрыми ни были наши намерения, мы не можем поступать так, как хотели бы, пока мы принадлежим к разным мирам. И мы никогда не сможем пригласить их к чаю.
— Тут дело не в том, кто работает на земле, — обратилась я к дяде Джону. — Дело во власти. Мы можем пообещать все, что угодно, но, если захотим, мы можем завтра же уехать из Вайдекра или продать его первому встречному. И жителям Экра известно это.
— С тобой так же трудно разговаривать, как с ними, — усмехнулся дядя Джон. — Они считают, что богатые не в состоянии отказаться от своих прав на землю. И они спорят и требуют гарантий, в то время как мы с вами хотим всего лишь дать землю.
Он улыбнулся мне, и я не смогла сдержать ответной улыбки. Я любила дядю Джона и знала, почему моя мама любит его. Он не чувствовал землю так, как чувствовали ее мы, он был здесь чужим. Но он был настолько честным человеком, что не мог оставить долг неоплаченным. А он чувствовал себя в долгу перед Экром за прошлое. Это был человек, которому можно доверять.
— Вы не должны ощущать себя должником Вайдекра, дядя Джон, — сказала я. — Перед его жителями в долгу лишь тот мир, к которому мы принадлежим. — (Он благодарно улыбнулся мне.) — Счастливой поездки, дядя Джон, и постарайтесь не слишком устать.
Дядя Джон шутливо отсалютовал мне и сел в коляску. Джем убрал за ним ступени, закрыл дверцы и уселся на козлы. Взмахнув кнутом, он стегнул лошадей, и коляска умчалась, подняв облако белой пыли.
Я обернулась к дому. Никто не махал из окна дяде Джону. Мама усердно трудилась над вышивкой занавесок, образцы которой пришли сегодня с утренней почтой из Чичестера, а Ричард был на уроке.
Я оставалась одна.
Пристроив корзинку с рассадой в тени цветущего куста смородины, я с удовольствием оглянулась вокруг. Ранняя пчела вилась и жужжала над алыми бутонами в поисках нектара и пыльцы, напоминая о скором лете. Солнце нежно ласкало мои щеки, каждая жилка в теле радовалась наступившему теплу. Бездумно я направилась к воротам, намереваясь найти где-нибудь укромное место и понежиться на солнце.
Дойдя до аллеи, я не стала сворачивать к Холлу, а пошла к Фенни. Мне хотелось услышать ее ласковое бормотание, понаблюдать за солнечными бликами на ее зеркальной поверхности.
По дороге я свернула на тропинку, проходящую мимо крохотного пруда. Сейчас, в начале лета, она почти заросла травой, и кусты ежевики цеплялись за мое платье, но, едва углубившись в лес, я пошла быстрее.
Лесные голуби вились над моей головой, без умолку воркуя весенние песни, словно бы в ветвях деревьев кто-то наигрывал на флейте. Влажная весенняя земля мягко пружинила под ногами и сверкала сотнями бледных головок лесных анемонов. Возле корней деревьев зеленым ковром стлались свежие острые листья, обещая через месяц россыпь колокольчиков. Земля, на первый взгляд заброшенная и невозделанная, леса, превратившиеся в дикую чащу в течение четырнадцати лет, — все это сулило новую жизнь. Прикасаясь к каждому дереву рукой, трогая их теплую шероховатую кору, я направилась вперед и вскоре поравнялась с прудом, о котором никому не было известно, кроме меня и Ричарда.
Там был Ральф.
О, конечно, он был там.
Даже без участия моего сознания мои ноги сами принесли меня к нему. Ральф был здесь.
Он сидел на земле, прислонившись к громадной ели, самой высокой в этой части леса, словно вонзившей в небо свой шпиль. Ее лапы создавали своего рода крышу над прудом, делая его воды темными и непрозрачными. Ральф сидел в войлочной шляпе, низко надвинутой на глаза, и как будто спал. Он отстегнул свои деревянные протезы, и его тело казалось странным и смешно укороченным, будто он ради шутки зарылся по колени в листья.
Я стояла молча, боясь разбудить его, и с удивлением думала, что он, оказывается, не моложе дяди Джона, которого я только что проводила с напутствием не уставать, как вполне пожилого человека.
Он сдвинул назад шляпу и посмотрел на меня.
— Мисс Джулия, — сонно проговорил он. — Добрый день.
— Добрый день, мистер Мэгсон, — ответила я так же церемонно, но мой голос дрогнул и выдал мое смущение.
— Присаживайтесь, — галантно, словно мы были в гостиной, пригласил он меня. — Земля совсем не сырая.
Я осторожно подобрала светлую юбку и присела рядом, стараясь, впрочем, не садиться слишком близко. При этом мне показалось, что он измеряет взглядом это расстояние.
— Я тут, видите ли, браконьерствую, — улыбнулся Ральф. — Не хотите ли взглянуть, как ловится форель в вашем собственном пруду? Никто вас не учил ловить рыбу, когда вы с Ричардом были маленькими?
— Никто, разумеется, — удивилась я. — Тут жили только мама и слуги.
— Поблизости от вас живет целая деревня браконьеров, которые могли бы научить вас не только этому, — усмехнулся он. — Но они, конечно, не в счет.
— Когда мы были маленькими, мы там никогда не бывали, — объяснила я почти извиняющимся тоном. — Только подружившись с Клари, я начала узнавать людей Экра. А мама до сих пор почти не бывает там, даже на воскресной службе в церкви.
— Это из-за пожара? — небрежно поинтересовался он, словно этот факт не имел к нам никакого отношения.
— Да, — признала я. — Она стала бояться их после этого.
Лицо Мэгсона сохраняло невинное выражение.
— Вашей маме совершенно нечего бояться, — заявил он. — В Экре все очень ее уважают и прекрасно знают, как много она для них пыталась сделать. Пожар Холла должен был разрушить власть Лейси — Беатрис и Гарри — и совсем не был направлен против вашей мамы или дяди Джона.
— Видите ли, для нее было несколько сложно заметить такую тонкую грань, — колюче ответила я. — Та ночь оставила ее вдовой с двумя детьми на руках и без всяких средств к существованию. Если они не преследовали таких целей, то следовало быть поаккуратней.
Ральф поднял на меня глаза, совсем не обескураженный моим неожиданно резким тоном.
— О, знать! — протянул он. — Узнаю твой голос!
Я готова была извиниться, но Ральф тут же, казалось, забыл все, что я сказала, и, опираясь на руки, перебрался к краю пруда.
— Чтобы добиться успеха, надо заставить форель думать, что ваша рука — это какой-то безвредный предмет, — стал объяснять он, склонившись над прудом. — У них очень чувствительная кожа, и мне кажется, что они чувствуют запах в воде. Поэтому прежде всего надо, чтобы ваши руки были чистыми и холодными. Для этого подержите их немного в воде.
Ральф стянул с себя куртку и расстелил ее на земле между нами. Затем закатал рукава, тщательно сполоснул руки в воде пруда и даже растер между пальцами немного грязи, зачерпнутой со дна. Я тоже закатала свои кружевные манжеты до локтя, и мы улеглись рядышком, молча глядя на зеркальную гладь воды.
Рябь на поверхности исчезла, и я обнаружила, что рассматриваю его лицо в воде. Сейчас оно казалось гораздо моложе, в темной воде не были видны скорбные морщинки у уголков рта и между бровями. Отражение не могло принадлежать ни старому, ни молодому человеку, оно будто бы принадлежало какому-то вечному существу, такому же вечному, как деревья вокруг нас, как земля, из которой они росли.
Я вспомнила легенду о Каллере, которая описывала его как какое-то темное божество, утащившее Беатрис в свой мир, и невольно вздрогнула при мысли, что нахожусь в самой глуши вайдекрских лесов наедине с убийцей. Ральф повернул голову в ответ на мое почти неуловимое движение и без улыбки взглянул на меня.
— Посмотрите на себя, — прошептал он, как будто понял, о чем я думаю.
Я послушно отвела взгляд и посмотрела на свое отражение. И вот тут я сразу поняла, почему дядя Джон побледнел, увидев меня, и почему не мог отвести от моего лица глаза Ральф в тот день в деревне.
Я никогда не видела портретов Беатрис и не слышала описания ее внешности, кроме разве что того, что у нее были рыжевато-каштановые волосы и зеленые раскосые глаза. Но я видела ее лицо в зеркале во время того сна и помнила ее улыбку. Поэтому сейчас, когда темная вода изменила цвет моих волос и глаз, сделав их немного темнее, я видела, что похожа на нее, словно дочь. Правда, мои глаза не были такими раскосыми, а подбородок таким твердо очерченным, как у нее, но, видя это отражение перед собой, никто не мог бы сказать, кому из нас оно принадлежит.
— Вам нечего бояться меня. — Ральф обращался к моему отражению и говорил очень нежно. — Я никогда не смогу забыть, что она умерла и что вы совсем другая — и чудесная — девушка. Вы очень сильно напоминаете ее, но я не из охотников за привидениями.
Мы помолчали несколько минут.
— Руки стали холодными? — по-деловому спросил он.
Я кивнула.
— Тогда, не поднимая ряби и не взбаламучивая воду, вы заводите руки под берег. Держите их неподвижно, будто это рыба. — Он медленно подвигал руки к берегу, растопырив пальцы. — Одна есть, — тихо проговорил он. — Не шевелитесь.
Я послушно замерла.
— Вы гладите ее живот, — снова тихо заговорил он. — Вы нежно-нежно проводите пальцем по ее животу. Форель очень любит это, она сразу будто засыпает. Потом, когда вы чувствуете, что рыба словно стала тяжелее в вашей руке, вы неожиданно быстро хватаете ее за жабры. И вытаскиваете из воды.
С этими словами Ральф отпрянул назад, и между нами на земле забилась большая серебристая рыбина. Я инстинктивно вздрогнула, и он засмеялся, глядя на мое перепуганное лицо. Подняв с земли камень, он сильно стукнул форель по голове, та еще раз дернулась и замерла.
— По-моему, она еще жива, — с трудом проговорила я.
— Нет, можете быть уверены. В следующий раз проделайте то же самое сами. Мне нужно было и сейчас уступить вам, но так как с тех пор, как я браконьерствовал в последний раз, прошло много лет, я не смог противиться искушению.
Я улыбнулась и кивнула, но не совсем поняла его.
— Попробуйте теперь вы, — предложил он. — Или вам пора домой?
— Я должна быть дома к обеду в три часа, — ответила я.
Ральф перекатился на спину и сощурился на солнце.
— Тогда у вас есть еще полчаса, — уверенно сказал он.
— Дядя Джон вернется сегодня поздно, он уехал в Чичестер советоваться с юристами, — лениво заметила я. — Он очень заботится об Экре.
— Я знаю, — ответил Ральф. — Но меня пугает будущее его идеи.
— Я была уверена, что вам нравится эта идея, — удивилась я. — Что это дает шанс Экру освободиться не только от нищеты, но и от власти сквайров. Навсегда.
Ральф внимательно глянул на меня.
— Но это не совсем так, правда? Экр — это не остров. Многие из его жителей оставили деревню и уехали на заработки. И сейчас я не знаю, кто мог бы убедить их вложить заработанные деньги в какой-то общественный фонд. К тому же надо уговорить молодежь остаться в деревне, поверив в будущее. Да и богатые вокруг… — Он помолчал.
— Не все они плохие, — попыталась вставить я.
— Не все, — улыбнулся мне Ральф. — Но у них есть власть. И если дела в Экре пойдут успешно, они употребят эту власть на то, чтобы прекратить эксперимент. Я не сомневаюсь в этом. С них станется отыскать в книжках какой-нибудь закон, который объявит эксперимент нелегальным. Если они не найдут такого закона, они изобретут его. Они держат в руках всю власть в стране, а Экр — это всего лишь маленькая деревушка.
— Ну что ж — это только начало, — рассудительно сказала я, перевернувшись на живот и облокотившись подбородком на ладони, чтобы было удобнее разговаривать. — Если у нас что-нибудь выйдет, то люди и в других местах попытаются сделать то же самое.
— Угу, — согласился Ральф. — Даже если этот способ ведения хозяйства не привьется, мы будем знать причину, почему он не выжил. И если дворянство окажется сильнее нас, то это послужит уроком для тех, кто придет после нас со своими надеждами и идеями. — Он тяжело вздохнул и добавил откровенно: — Я просто разрываюсь на части. В душе я знаю, что ничего не получится, поскольку все зависит только от прихоти сквайра. До тех пор, пока земля не будет выкуплена деревней и не станет принадлежать им по закону, наш эксперимент будет висеть на волоске. И власть Лейси над Экром будет нерушима. А нельзя доверять никому, кто имеет такую власть. Ибо злоупотреблять ею так же естественно, как дышать. Это справедливо для каждого. Если вы с детства привыкли обладать властью, значит, вы уже насквозь ею развращены.
— Это я развращена? — с изумлением возопила я.
Ральф долго рассматривал ветки деревьев над нами и потом с улыбкой перевел взгляд на меня.
— Конечно. — Он словно констатировал очевидный факт. — Нет, я не обвиняю вас. Но вы вышли из знати и привыкли контролировать каждого, кто беднее. Представьте, что вы живете в Холле, у вас ребенок, которого нужно растить, а тут случился плохой урожай, и денег не хватает. Я не сомневаюсь, что вы сделаете то, что на вашем месте сделал бы каждый, — станете раздумывать, где бы раздобыть деньги. И тогда вы увидите Экр и людей, имеющих долю от прибыли, которую вы искренне считаете своею, поскольку этой землей ваша семья владела на протяжении многих поколений. Я понимаю, что вы не олицетворение зла, но вы и не святая. У вашего дяди полно благородных идей. Но я бы не доверился ему, если бы случилось так, что он разорился и стал бедствовать.
— Вы не доверяете ему? — спросила я.
Внезапно меня охватила жалость: жалость к дяде Джону с его высокими идеалами, жалость к Экру, который не станет местом, похоронившим жестокость богатых, и жалость к себе, поскольку я знала, что, если эксперимент не удастся, дядя Джон и мама решат продать Вайдекр.
Ральф уселся на земле и невесело рассмеялся.
— Я доверяю вашему дяде, — решительно сказал он. — Я разрушил власть Лейси над землей и должен попытаться улучшить положение людей. Конечно, ломать легче, чем строить, но пришло время созидания. Я попытаюсь сделать, что в моих силах. И если меня постигнет неудача, если нас постигнет неудача, то, по крайней мере, у меня останется право сказать, что все это я предвидел.
Я вскочила и даже обняла его в восторге.
— О да! — воскликнула я. — Все будет хорошо! Вы думаете, что все сквайры плохие, но Ричард подтвердил, что он согласен на такие условия, и дядя Джон стоит за вас, и я тоже! А самое главное, что вы будете жить здесь и все у нас будет хорошо!
Ральф рассмеялся моему энтузиазму и тепло, по-отечески обнял меня за талию.
— А что мне еще остается? — спросил он, но лицо его оставалось грустным.
Рядом с нами неожиданно мелькнул зимородок, словно сгусток ярко-синего оперения, и нырнул в крошечную невидимую норку на берегу. Мы сидели не шелохнувшись, и он снова показался из норки и уселся на краю ее. Посматривая на нас своими крошечными глазками-бусинками, он принялся быстро выклевывать что-то из песка. В воде подрагивало его отражение, казавшееся бирюзовым.
Ральф не шевелился, чтобы не спугнуть птичку, я тоже замерла, но мысли мои убежали далеко. Тепло от руки Ральфа распространилось по всему моему телу, я все еще держала его за плечи, наши тела соприкасались. И странное желание — желание, пришедшее ко мне из сна, — овладело мною. Я не могла оторваться от Ральфа, не могла, хотя знала, что мне следует это сделать.
Ральф убрал руку и взглянул на небо.
— Вам пора идти, — сказал он. — Если не хотите, чтобы вас начали разыскивать. Хотите взять форель?
— Но это вы поймали ее, — твердо сказала я. — Она ваша.
— Я поймал ее в пруду Лейси, под небом Лейси и на их земле. Впрочем, благодарю вас, я обожаю форель.
Он осторожно завернул ее в листья и спрятал в карман пиджака. Я поднялась на ноги, мои колени дрожали, лицо горело. Ральф по возрасту годился мне в отцы, а по положению был простым рабочим, однако я только что обнимала его, и мне это было приятно.
Тихо стоя рядом, я увидела, как он пристегивает свои деревянные протезы. Его лицо исказила гримаса боли, и на лбу показались капли пота.
— Очень больно? — спросила я.
Короткий взгляд подсказал мне, что хотя раны давнишние, но кожа на обрубках ног красная и блестящая от постоянного ношения протезов.
— Дьявольски, — холодно ответил Ральф. — Но я рад, что мне вообще удалось тогда выжить.
Я хотела было расспросить его, как произошел несчастный случай, но какая-то странная дрожь пробежала по моему позвоночнику, словно предупреждая меня не делать этого. И я просто стояла рядом, наблюдая, как он, подтягиваясь на руках, пытается встать прямо. Это было нелегко, и морщины на лице превратили его в маску.
— Приведите мне лошадь, — вдруг сказал он, и это звучало скорее приказанием, чем просьбой о помощи.
Я отвязала его кобылу и, подведя ее к Ральфу, неловко встала у ее головы. Я не хотела видеть, как он усаживается на нее. Она не была очень высокой, даже я могла бы усесться на нее без посторонней помощи, но я-то не была калекой.
У него было другое положение, и я, придерживая кобылу за повод, стояла рядом и ждала.
Ральф ухватился за луку седла и взвалил себя на лошадь, сначала свешиваясь с одной стороны, как бревно, потом, подтянувшись, он перекинул одну ногу и выпрямился. И облегченно улыбнулся мне.
— Вы ласковы с лошадьми, — заметил он. — В деревне рассказали мне, что вы скачете на лошади, как скакала Беатрис.
Я пожала плечами и слегка смутилась от этого нового напоминания о моем сходстве с вайдекрской ведьмой.
— Странно, что у вас до сих пор нет своей лошадки, — продолжил он.
— Дядя Джон собирался купить нам с Ричардом по верховой лошади, — горячо начала объяснять я. — Но на ярмарке в Чичестере ничего подходящего не нашлось, а теперь это все отложили до зимы.
Ральф скорчил смешную гримасу.
— Посмотрим, может, мне удастся помочь такому горю. — И я поняла, что это полуобещание, полученное от Ральфа Мэгсона, стоит больше, чем контракт, подписанный с кем-либо другим. — Благодарю вас за форель, мисс Лейси, — с легкой усмешкой сказал он.
Я подошла чуть поближе, притворяясь, что хочу погладить шею лошади, но на самом деле, чтобы быть ближе к нему. Он взял мою руку и поцеловал ее так нежно, словно это было прикосновение пера птицы.
— Всего доброго.
Голос его звучал тоже ласково, почти нежно.
Затем он повернул лошадь и ускакал. Деревья сразу скрыли его из виду, только несколько минут еще слышалось глухое цоканье копыт по усыпанной листьями старой тропинке, о которой я думала, что она известна лишь Ричарду и мне. Немножко постояв, глядя в пруд, я аккуратно отряхнула платье, поправила шляпку и направилась домой.
Но я не была счастлива. Ральф, может, и чувствует себя сейчас хорошо верхом на лошади и с форелью в кармане, но он простой человек. К тому же все сердечные бури для него миновали, когда-то давно он был возлюбленным Беатрис, убийцей, а теперь понимает, что я не могу отвести от него глаз, и, наверное, усмехается про себя. А я счастлива, когда нахожусь с ним рядом, но стоит ему уехать и оставить меня одну, и я уже не нахожу себе места.
Прежняя магия Вайдекра овладела мной. Но сейчас этот тихий звон звучал скорее как предупреждение. Я не могла жить в двух мирах. Я не могла быть ребенком моей мамы и одновременно страстной, беззаботной дочерью вайдекрских лесов. Я не могла принадлежать к знатной семье и обнимать простого человека. Я не могла жить взаперти и свободно существовать на нашей земле.
Я вернулась домой расстроенная и хмурая. Та золотая нить, которая привела меня в лес к Ральфу, превратилась в перепачканную паутину, где я начинала запутываться. Все было плохо.
Дядя Джон вернулся после своей поездки в Чичестер улыбающийся, но вконец изнуренный.
— Мне кажется, я нашел компромиссное решение, — объявил он.
— Не сейчас, — твердо сказала мама. — Сейчас вам следует отдохнуть.
Он рассмеялся ее авторитетному тону, но послушно направился к лестнице.
— Я бы хотел повидать мистера Мэгсона перед ужином, — обратился он к Ричарду, тяжело опираясь на перила рукой с побелевшими костяшками пальцев.
— Ричард может сходить за ним, — предложила мама. — Только будь добр, передай мистеру Мэгсону, чтобы он не приходил позже девяти, и предупреди, что Джон не сможет заниматься с ним долго.
— Не забудь намекнуть ему, что я беспомощное дитя, которое должно отправляться в кроватку не позже одиннадцати. — Дядя Джон бросил косой взгляд на маму. — И скажи, что во всех случаях он должен прежде всего обращаться к доктору Селии.
Мама улыбнулась, но было ясно, что своего решения она не отменит.
Ричард проводил их кислым взглядом.
— Хочешь, пойдем вместе? — предложил он мне.
Я покачала головой. Своеволие и непокорность оставили меня. Сейчас я хотела быть послушной девочкой, разливающей чай, юной леди, вышивающей вечерком при свете свечей. Я уже забыла о рассаде, так бездумно брошенной днем и теперь, наверное, увядшей без воды. Мне хотелось спокойно посидеть и поболтать с мамой. Я словно бы устала от яркого солнца за окном, от накатывающего душистого аромата свежей травы, от сладости летнего тепла.
— Нет, — ответила я. — Мама хочет, чтобы я была дома. Я останусь здесь.
Ричард бросил на меня косой изучающий взгляд.
— Что-то не похоже на тебя, — сказал он, — чтобы ты не захотела прогуляться в Экр со мной.
— И тем не менее, — тоскливо ответила я.
Я вдруг почувствовала себя такой усталой, что мне было даже безразлично, не обиделся ли на мой отказ Ричард. Если обиделся, ну и пусть. Я могу пойти с ним в другой день. А сейчас я просто не могла представить, что опять иду по пыльной дороге и опять окажусь в коттедже Ральфа, где меня встретят Бекки Майлз и всезнающие глаза хозяина дома.
— Сегодня я останусь дома, — повторила я.
Гостиная казалась мне сейчас своего рода убежищем, в котором моя мама сможет защитить меня и от Беатрис, и от наваждения сна.
— Хорошо, — отозвался Ричард. — Если ты внезапно прониклась любовью к вышивке, я не стану разубеждать тебя. Я выпью чаю у мистера Мэгсона. Заодно узнаю, не получил ли он своего ястреба-тетеревятника из Лондона.
— Еще не получил, — ответила я не подумав и прикусила язычок.
Разумеется, мне было ясно, что Ральф никогда бы не отправился на рыбную ловлю, если бы его ястреб был уже доставлен.
— Откуда тебе известно? — требовательно спросил Ричард.
Он пристально смотрел на меня, и я почувствовала, как заливаюсь краской.
— Мне рассказала миссис Гау, — хватаясь за соломинку, придумала я. — Прошлой ночью она оставалась в Экре у сестры. И сказала, что почты из Лондона вчера не было.
Ричард кивнул, но я чувствовала, что червячок сомнения все еще точит его душу.
— Передай, пожалуйста, тетушке-маме, что я вернусь к ужину, — попросил он и наклонился поцеловать меня на прощание.
Но я невольно отстранилась, и его поцелуй пришелся на щеку. Он выпрямился и с любопытством глянул на меня, но ничего не сказал и вышел из гостиной.
Я подошла к окну и проводила взглядом его удаляющуюся фигуру. Теперь, когда Ричард вырос и его плечи стали шире, его походка стала более уверенной и спокойной.
В эту минуту в гостиную вошла мама и, увидев меня, обрадовалась.
— Как хорошо! Я как раз хотела, чтобы ты помогла мне выбрать занавеси для будущей столовой и обивку для стульев.
— Мама… — Я медленно пересекла комнату и подошла к ней, чтобы обнять ее. — Ты же знаешь, что у меня совсем нет чувства цвета. Но я хотела бы остаться поработать с тобой дома. И завтра, если можно. Утром меня немного обожгло на солнце, и я хочу побыть дома. Хорошо?
Ее глаза внимательно остановились на моем лице.
— Я так и чувствовала, что ты какая-то сама не своя, — мягко сказала она. — Ты была очень раздраженной за обедом. Что случилось, моя дорогая?
— Это… — начала было я и остановилась. Но снова заговорила торопливо: — С тех пор как я начала носить новую прическу и дядя Джон вернулся домой, я заметила, что всем стала напоминать тетю Беатрис. И в деревне все так говорят. Миссис Гау и Страйд смотрят на меня, будто ожидают увидеть ее. И я чувствую себя из-за этого очень странно. Она не была очень красивой женщиной, правда?
— Нет, — быстро ответила мама, — она не была красавицей. Я чувствую, что мне надо многое рассказать тебе о ней, но не здесь, хорошо, дочка? Слишком многое в Вайдекре напоминает о прошлом. Пока мы живем здесь, я хочу только, чтобы ты помнила: ты родственница Беатрис, но ты и моя дочь. И сходство между вами больше всего заключается в том, что ты тоже принадлежишь к породе Лейси, гордой и древней породе. А все остальное — это фантазия и вымыслы крошечного мирка, в котором люди не ездят дальше Чичестера и видят так мало нового. Ты — мой ребенок, — продолжала мама твердо, словно внушая мне это. — Хоть ты и принадлежишь к семье Лейси, но вырастила тебя я, а я совсем не поклонница ни Беатрис, ни Вайдекра. И ты тоже такой не будешь. Но как бы то ни было, — прозаически добавила она, — ты становишься молодой девушкой, а они самые своенравные создания в мире. Моя сводная сестра была в тысячу раз хуже, чем ты. Однажды она даже запустила тарелкой в лакея. Мама велела выпороть ее. Но ты должна научиться сдерживать свой нрав и тем более свой язычок, какие бы чувства тобой ни владели. А остальное — это всего лишь фантазии.
Я положила голову ей на плечо, а она обняла меня, и мы сидели так в молчании долго-долго, пока солнце не коснулось верхушек деревьев в парке. И тогда моя боль по Ральфу, юному возлюбленному Беатрис, утихла и мысль о нем перестала пугать меня.
Ближе к вечеру, когда дядя Джон еще не спустился к нам, а Ричард еще находился в деревне, мама велела Страйду приготовить маленький поднос с ячменными лепешками, джемом, сливками, миндальным печеньем и заварить индийский чай, так, как любил дядя Джон. Он был крепким и черным, без лимона или сливок. Она поднялась в библиотеку вместе со Страйдом, и я услышала обрадованное восклицание дяди Джона при виде ее и чудесного подноса, а потом услышала негромкий убедительный говор мамы. Я была почти уверена, что говорят они обо мне. И поэтому оставалась в гостиной, избегая менять место, чтобы случайно не услышать их беседу. Чайник тихо пыхтел рядом со мной, а я сидела и мечтала быть той девочкой, которой считала меня мама, и чтобы я отличалась от других только тем, что никогда не ездила дальше Чичестера и дружила только с моим кузеном.
Я ненароком задремала и не открыла глаза, даже когда пришла служанка протереть чайные принадлежности. Это была Дженни Ходжет из сторожки. Ее родители охраняли въездные ворота еще при моем папе и даже при его папе. Когда Холл сгорел, а сквайр умер, никто даже не подумал уволить их. И они так и остались жить, охраняя открытые ворота, через которые никто не проходил, и следя за всегда пустынной подъездной аллеей. Девочка протирала всю посуду как могла осторожно, чтобы не разбудить меня. Затем я услышала, как тихо затворилась за ней дверь, и опять задремала. Когда я снова открыла глаза, рядом сидела мама.
— Устала, моя дорогая? — нежно спросила она.
— Немного, — призналась я и сама улыбнулась своему жалобному тону.
Мама села на свое обычное место у камина, на мраморной доске которого сегодня стояла ваза с бледными пионами. Я нарвала их утром около Холла, и они распустились за день в тепле комнаты.
— Я беседовала с твоим дядей относительно всех нас, — заговорила мама. — И даже по поводу меня.
— Консультация с поверенными в Чичестере была полезной? — вежливо поинтересовалась я. — Они посоветовали, какие можно дать гарантии Экру?
— Да. Экр и оба наследника должны заключить между собой законный контракт, гарантирующий каждой стороне возмещение возможного ущерба. Имущественный фонд будет находиться в Экре, и если мы захотим продать поместье в течение первых пяти лет, то Экр получит за это компенсацию.
— И дядя Джон собирается спросить у… мистера Мэгсона его мнение об этом?
Я не смогла без запинки произнести фамилию Ральфа, она прозвучала странно для моего слуха.
— Конечно, — отозвалась мама. — Джон считает, что только мистер Мэгсон в состоянии убедить Экр начать честно работать. Все получится, если мы — ты, я, Ричард — будем работать вместе с Экром. Джон хочет, чтобы я взяла на себя ответственность за здоровье и образование детей в деревне, чтобы Ричард руководил постройкой Холла и вы с ним помогали мистеру Мэгсону в хозяйстве.
Я смотрела на нее широко раскрытыми глазами.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — чуть улыбнулась мама. — О том, что я никогда не бывала в Экре. Да, это правда, я боялась его и не хотела, чтобы ты там бывала. Но теперь все должно измениться. Если наш эксперимент удастся, то вся жизнь пойдет по-другому. К тому же я не всегда боялась Экра, — честно продолжала она. — Был год, нет, даже два, когда я много занималась жизнью его жителей, и сейчас я могу предложить им не только симпатию и сочувствие. Я хочу вернуться к этим людям и сделать для них то, что должна была сделать раньше. И сделала бы, если б у нас были деньги.
Я смотрела на нее с уважением. С такой стороны я никогда не знала маму, всегда думая о ней как об испуганной слабой вдове из Дауэр-хауса, целиком зависящей от отца и щедрости своих братьев. Видимо, какие-то из этих мыслей отразились на моем лице, поскольку она тихо рассмеялась.
— Я прекрасно понимаю, что единственными авторитетами ты считаешь себя и Ричарда, — сказала она. — Но поверь, я тоже кое в чем разбираюсь.
— Нет-нет, мама, — торопливо и не вполне искренне заговорила я. — Но что конкретно хочет от нас дядя Джон? И когда мне можно начать?
— Хоть сегодня, — ответила мама спокойно. — Сегодня должен приехать мистер Мэгсон, и если он согласится на эти предложения, то завтра же я поеду в деревню к доктору Пирсу и переговорю с ним об открытии в Вайдекре школы. А ты, Ричард и мистер Мэгсон должны решить вопросы, связанные с сельским хозяйством. Я полагаю, это будут сев и вспашка?
— Нет, в этом году уже поздно сеять, — уверенно ответила я. — Но если дядя Джон намеревается сажать турнепс и некоторые фруктовые деревья, тогда нужно заняться ими сейчас, чтобы они были готовы к следующему году.
Мама хитро смотрела на меня. Она занималась моим образованием, учила меня читать и писать, называла мне имена птиц и цветов. Она видела, как я учу латынь и греческий из-за плеча Ричарда, и ей было прекрасно известно, что никто и никогда не учил меня хозяйствовать на земле.
— Откуда ты это знаешь? — спросила она мягко.
Я встретила ее взгляд не моргнув.
— Понятия не имею, — честно ответила я. — Просто знаю, и все.
Она кивнула, будто слышала это уже прежде.
— Мы слишком много говорим об этом, — спокойно заговорила она, — но некоторое сходство между тобой и Беатрис, твоей тетей, разумеется, есть. Главное, Джулия, чтобы ты не думала об этом много. Дядя Джон верит, что ты унаследовала любовь Лейси к земле. То хорошее и сильное, чем они отличались. И не ломай голову над остальным. Ты — моя дочь, Джулия. И в следующем году мы с тобой обе станем работать для Вайдекра.
Я просияла в ответ. Мною владело замечательное чувство, мне казалось, будто я наконец иду домой и ясно вижу перед собой дорогу. И если я не стану бояться ни своих снов, ни Беатрис, ни работы, ни перемен в Вайдекре, то меня ждет поистине завидная жизнь.
