Книга: Избранное дитя, или Любовь всей ее жизни
Назад: ГЛАВА 26
Дальше: ГЛАВА 28

ГЛАВА 27

Утром у нас было много дел. Ричард поехал в Экр сообщить Ральфу о том, что случилось, и просить его оповестить об этом всех.
Пока его не было, я пошла в комнату моей мамы. Стояло жаркое летнее утро, и кто-то поднял раму в ее окне, но занавески оставались задернутыми. Каждую комнату на этой неделе следовало держать в тени. Но со внезапной вспышкой гнева против этих глупых условностей я отдернула шторы, и солнечный свет залил комнату, заставив заиграть краски ковра на полу.
Я внимательно и не торопясь оглядывала все вокруг, стремясь навсегда запечатлеть в памяти обстановку маминой комнаты. Словно было возможно удержать любимых людей, прикасаясь к их вещам. У меня было странное ощущение маминого присутствия здесь. В комнате стоял запах лилий, духов, которыми мама всегда пользовалась. В ее щетке запуталось несколько белокурых волосков, в кувшине стояла вода для умывания, ее ночная сорочка, аккуратно сложенная, лежала в изножье кровати.
Все в комнате выглядело так, будто мама вышла на минутку и сейчас вернется. На пуфе у ее туалетного столика еще оставалась небольшая вмятина — видно, она присела здесь на минутку перед тем, как выйти с дядей Джоном.
Комната была очень мила. Когда я была маленькой, единственной привлекательной чертой в ней был красивый вид из окна на вайдекрский парк и запах цветов из сада. Но после возвращения дяди Джона комната приобрела очень уютный вид, она была вся застелена коврами и заставлена белой с золотом мебелью, любимым сочетанием цветов мамы. Хрустальная ваза с розами у камина, трельяж, зеркало которого было оправлено в серебро, серебряный туалетный набор, отражающийся в нем. Я с суеверным страхом посмотрела в зеркало, мне не верилось, что я никогда не увижу в нем ее отражения. Но его не было. Мама была мертва.
Я подошла к окну и, закрыв глаза, прижалась лбом к стеклу. Легкое дуновение ветерка навевало на меня прохладу и приносило свежие лесные запахи. Все вокруг было живым, теплым и растущим. Я не могла поверить, что только моя мама лежала неподвижная и холодная.
Поверить в это было невозможно. Я зажмурила покрепче глаза и, повернувшись обратно в комнату, открыла их. Я была уверена, что она здесь, сидит на пуфе перед зеркалом или перебирает цветы в вазе. Всеми силами души я стремилась увидеть ее. Невозможно было представить, что она, мой надежный и преданный друг, вдруг оставила меня одну, уйдя так неожиданно и бесповоротно.
— Мама! — прошептала я в тишине комнаты.
Ответа не было.
Она вправду оставила меня и ушла.
Я вышла из комнаты, не закрыв окно и не задернув шторы, и спустилась в гостиную. Там меня поразил угрюмый сумрак, и там я тоже раскрыла окно и отдернула шторы.
Горничная еще не заходила сюда для уборки, и в комнате все оставалось как вчера. Как вчера, когда моя ложь убила мое детство и разбила мамино сердце. Стул, за который я держалась, так и стоял в стороне. Кресло, в которое бессильно упал дядя Джон, осталось у камина. Вокруг маминого стула, как золотые лепестки на венчальном платье, полукругом лежали цветочки, которые она вырезала из своего платья, спрятав лицо от стыда за свою дочь.
Я опустилась на колени и принялась тщательно собирать их, подобно Офелии в бродячем театре. Когда я набрала полную горсть, я высыпала ее в карман передника и принялась собирать остальное. Собрав все до последнего цветочка, я поднялась к себе и бережно, словно хрупкие яички драгоценной и редкой птицы, завернула их в шелковую китайскую бумагу и уложила в верхний ящик стола. Даже от них доносился слабый запах лилий.
Я осторожно задвинула ящик и разрыдалась так, что мне казалось, у меня разорвется сердце.
Их похоронили в субботу, на четвертый день после окончания уборки урожая. Бабушка устроила все таким образом, что объявление о нашей свадьбе должно было появиться в понедельник. Ричард посчитал, и я с ним согласилась, что Ральфу следует рассказать эту новость прежде, чем он узнает ее из газет.
Я почти не могла говорить, и мне казалось, что я никогда больше не буду счастлива. Возможно, я была не права и мне следовало бы обратиться к моей бабушке, или к нашему викарию, или даже к Ричарду, но я чувствовала, что ни один из них не может помочь мне. А мамы больше не было со мной.
Впервые за многие, многие месяцы я не думала о Вайдекре, меня не интересовало, что там происходит и о чем там говорят.
Ральф вошел, осторожно и тихо ступая, будто боялся разбудить спящего. Но хотя моя мама лежала в доме, разбудить ее не могло ничто. Гроб с ее телом стоял наверху, в той самой миленькой комнате, где так пахло лилиями. Крышка была забита, и я даже не могла поцеловать ее, мне сказали, что она слишком сильно изуродована и смотреть на нее нельзя.
Я старалась не думать об этом.
— Примите мои соболезнования, Джулия, — сказал Ральф и взял меня за руку.
Его глаза смотрели на меня с сочувствием.
— Благодарю вас, — неловко ответила я.
— Она не почувствовала боли, я уверен, — продолжал он тихо. — Я видел людей, застреленных в упор. Она умерла сразу.
— Вы уверены? — Я серьезно посмотрела на него. — Или вы просто говорите это, чтобы утешить меня?
Ральф покачал головой.
— Нет, это действительно так. Я бы не стал обманывать вас в таком деле. Ни она, ни Джон не испытали боли.
Тут Ричард прервал нас.
— Не соблаговолите ли пройти в библиотеку, мистер Мэгсон? — пригласил он Ральфа. — Нам с вами предстоит обсудить некоторые дела.
Ральф кивнул и отошел, чтобы пропустить меня вперед.
— Нет необходимости беспокоить Джулию, — невозмутимо продолжал Ричард. — Она может подождать нас в гостиной.
Ральф внезапно вскинул голову, точно испуганный конь.
— Мисс Лейси должна присутствовать при любом разговоре. Она является вашим партнером.
— Больше не является, — улыбаясь, ответил Ричард, и их глаза встретились. — Я не веду свои дела в холле, так не угодно ли вам пройти в библиотеку?
— После вас, Джулия, — твердо стоял на своем Ральф.
Даже в отупении горя я поняла, что он не случайно обращается ко мне по имени, словно взывая к моей храбрости.
Я посмотрела на Ричарда. Он бросил на меня хмурый взгляд, словно предупреждая не становиться между ним и Ральфом. Но Ральф был моим другом, а Экр был моей деревней. И как бы измучена я ни была, они имеют право ожидать от меня помощи.
— Я пойду с вами, — сказала я и, пройдя в библиотеку, села на свое место.
Ричард занял место во главе стола, там, где обычно сидел дядя Джон, Ральф сел напротив меня. За окном громко распевал дрозд.
— У нас есть некоторые новости, которые, возможно, удивят вас, — витиевато начал Ричард. — Мисс Лейси и я поженились. Мы женаты уже несколько месяцев, и мисс Лейси, — тут он оборвал себя и улыбнулся, — я хотел сказать, миссис Мак-Эндрю ожидает ребенка.
Ральф пристально взглянул на меня.
— Вы беременны?
Я кивнула.
— И вы вышли за него замуж?
Инверсия, которой он подверг фразу Ричарда, подчеркнула, что я вышла замуж потому, что была беременна, и даже Ричард не имел бы наглости отрицать это.
— Да, — ответила я одними губами.
— И как муж Джулии, я являюсь сквайром и единственным владельцем Вайдекра, — торжествующе заявил Ричард. — Я позвал вас, мистер Мэгсон, для того, чтобы вы объявили эту новость в деревне. В газетах она появится уже в понедельник. Полагаю, так как мы в трауре, в Экре не будут торжественно отмечать это событие.
Ральф мрачно усмехнулся.
— Ни в коем случае. Без сомнения, в Экре не будут торжественно отмечать то, что вы женились на мисс Лейси и стали сквайром.
Ричард спокойно кивнул.
— Теперь я должен унаследовать состояние Мак-Эндрю, — продолжал он. — Так же как и полный контроль над состоянием моей жены. Но я не планирую немедленных перемен, мистер Мэгсон. Можете так и передать всем в Экре. Пока я вполне удовлетворен тем, как идут дела.
— Но вы еще не видели завещаний, — сказал Ральф. — Там вполне могут быть назначены опекуны для вас обоих.
— Действительно, мы еще не познакомились с завещаниями, — согласился Ричард. — Но вне всякого сомнения, опекуном назначены либо мама Джулии, либо мой отец. Никто не предполагал, что они могут умереть одновременно.
Ральф не казался потрясенным, он выглядел просто угрюмым.
— Я сообщу об этом в деревне. Что-нибудь еще?
— Зерно, — после небольшой паузы небрежно бросил Ричард. — Полагаю, что вы уже сделали необходимые приготовления к его продаже?
Ральф стрельнул в меня предупреждающим взглядом.
— Да, — ответил он. — Мы оставили некоторую часть для продажи в Мидхерсте на рынке. Другая часть будет продана на месте. А остальное мы намеревались продать в Лондоне позже.
— Я придерживаюсь другого мнения. — Голос Ричарда был как шелк, и его глаза сияли. — Полагаю, нам следует продать весь урожай на лондонском рынке, что принесет нам значительную прибыль. Вайдекр должен стать рентабельным хозяйством, надеюсь, вы это понимаете, мистер Мэгсон.
Ральф измерил его тяжелым взглядом.
— Думаю, что понимаю, — ответил он. — Но я не хотел бы обсуждать этот вопрос сегодня. Боюсь, что нам ничего не удастся изменить, все необходимые распоряжения о продаже зерна уже сделаны.
Их взгляды скрестились, как два клинка на поединке. Ричард был хозяином Вайдекра, и Ральф был его работником. Но Ральф всегда был сильнее, и именно Ричарду пришлось опустить глаза.
— Посмотрим, — сказал он. — Пока сделайте, как я приказал, и сообщите новость Экру, мистер Мэгсон.
— Непременно, — ответил Ральф.
Он выждал минуту, не последует ли новых распоряжений, и, отодвинув стул, вышел из-за стола. Ричард откинулся на спинку стула и смерил его недобрым взглядом, я же встала и пошла проводить Ральфа.
Но он ушел, не сказав мне ни слова.
Я ждала, что он выругает меня, скажет, как он разочарован во мне, обольет меня презрением как предательницу Вайдекра. Но я не дождалась от него ничего, кроме тяжелого взгляда, полного жалости. Затем он открыл дверь и исчез.
Оставив меня одну. Одну наедине с Ричардом.
И я медленно, медленно двинулась обратно в библиотеку, наматывая на палец кончик шали. Ричард, откинувшись на стуле, раскачивался на нем, упираясь ботинками в край стола.
— Мистер Мэгсон ушел? — поинтересовался он.
— Да, — ответила я и подошла к окну.
Солнце садилось, окрасив небо в розовые, кремовые и золотые тона. Я прислонилась головой к стеклу и замерла в молчании.
— Завтра же я отправляюсь в Холл и проверю, как там идут работы, — сказал Ричард. — В понедельник я узнаю, когда мы сможем переехать туда, если я удвою количество рабочих. Мы должны переехать как можно скорее.
— Ричард… — И я повернулась к нему, чтобы узнать, действительно ли он так спокоен и уверен в себе, как это кажется. — Ричард, я должна поговорить с тобой. Не можешь же ты всерьез считать, что мы можем вместе жить в Холле.
Его лицо оставалось безмятежным, как у ребенка.
— Почему нет? — спросил он.
Я протянула к нему руки и затем поднесла их к щекам.
— Ричард! — воскликнула я. — Но то, что нам рассказал о наших родителях Джон, все меняет.
— Почему? — непонимающе спросил Ричард.
Я бессильно прислонилась к окну. Мне показалось, что мир вокруг меня сошел внезапно с ума и я должна взять себя в руки, чтобы не быть поглощенной этим безумием.
— Мы же с тобой брат и сестра! — Повторять это не было необходимости. Ричард сам прекрасно все знал. — Наша свадьба недействительна. Наше дитя…
Тут я замолкла. Я не могла произнести слово «инцест», думая при этом о моей бедной маленькой крошке, которую поджидает этот безумный мир.
— Мы должны будем аннулировать нашу свадьбу точно так, как это намеревались сделать мама и дядя Джон. И нам придется жить раздельно. Я как-нибудь перенесу позор внебрачного зачатия. А ты, по-видимому, будешь жить в Лондоне или где-нибудь еще.
Ричард был безмятежен, как летний небосвод. Он смотрел на меня с сочувствием, таким далеким от моего страдания и боли. Он был так же далек от меня, как бывают далеки звезды.
— О нет, — ласково ответил он. — Ничего подобного не будет.
Я непонимающе уставилась на него и подождала объяснений.
— О нашей свадьбе уже публично объявлено, — объяснил он. — Мы назвали друг друга мужем и женой, я признал своего ребенка. Мы не можем изменить все это.
Мои руки опять потянулись к нему в беспомощном, умоляющем жесте.
— Ричард…
— И мы будем жить здесь, — продолжал он. — А когда будет построен Холл, то переедем туда. Я приму имя Лейси, на которое, как мы знаем теперь, я имею полное право. Мы будем сквайр Ричард Лейси с супругой. — И он улыбнулся мне. — Звучит очень мило.
— Ричард, мы не можем! — Я почти кричала. Сумасшествие мира, в котором моя мама была убита, а я зачала ребенка от собственного брата, ускользало от меня, и слова Ричарда звучали почти разумно. — Мы не можем!
Стул Ричарда перестал раскачиваться и твердо встал на четыре ножки. Сам Ричард с любопытством смотрел на меня.
— Мы объявили о нашей свадьбе, ты ожидаешь моего ребенка, — ровно заговорил он. — И мы оба знаем, кто хотел позволить этому свершиться и кто настаивал на свадьбе. Я согласился на это ради тебя. И теперь я не собираюсь все ломать из-за твоего минутного каприза.
Я прижала ладони к вискам. Взгляд Ричарда на происшедшее и мой взгляд различались очень сильно. Мне даже не верилось, что Ричард присутствовал в комнате, когда дядя Джон назвал нас выродками, повторившими чудовищное преступление своих родителей.
— Я не могу допустить такой мысли! — вскричала я в приступе отвращения.
Ричард встал и, подойдя ко мне, отнял мои ладони от лица.
— Успокойся, пожалуйста, — твердо сказал он. — Ты так нервничаешь из-за своего положения. Успокойся и доверься мне. Я знаю, что делаю.
Я не отняла у него руки и молча изучала его лицо.
— У тебя никого нет, кроме меня, Джулия, — продолжал он. — Никого. Не забывай этого, пожалуйста. Ты должна доверять мне. Самой тебе не справиться.
Я шагнула к нему. Мне действительно было очень, очень одиноко. Прижавшись лбом к его плечу, я ощутила теплоту и мягкость его бархатного сюртука после ледяного холода стекла.
— О, Ричард, — обреченно вздохнула я.
Его рука гладила мою спину, словно я была раненным насмерть животным.
Все было так, будто в бушующем море спаслись только мы с Ричардом. Единственное, что нам оставалось, это крепко держаться друг за друга и надеяться выплыть.
Я продолжала бороться с волнами.
Я сумела продержаться во время похорон, когда мы оставили наших родных в фамильном склепе Лейси. Урны с их прахом стояли рядом, и я, в сумбуре моего отчаявшегося что-то понять разума, была даже рада тому, что они умерли вместе. Бабушка устроила после похорон прием, и я принимала соболезнования, стоя между нею и Ричардом. Все происходящее я воспринимала как сквозь толщу коры.
Только один-единственный голос донесся до меня ясно и отчетливо: это был голос Рози Денч. Она подошла, держа в руках какой-то пакет, не к парадной двери, а к кухонной, и Страйд ввел ее в гостиную, где я сидела, бездумно глядя в окно. Мне казалось, что если я буду долго смотреть на дорогу к дому, то на ней могут появиться моя мама с дядей Джоном, счастливые после долгой прогулки.
— Я не знала, что делать с моим подарком, — коротко сказала Рози. — Они были сделаны для вас, мисс Джулия. Перчатки Вайдекра для вас. Какой бы выбор вы ни сделали.
Я отвернулась и оглядела комнату, едва понимая, о чем она говорит. И внезапно я вспомнила. Рози обещала вышить для меня перчатки, перчатки к дню моей свадьбы, моему венчанию с Джеймсом.
И она неловко протянула мне сверток. Я попыталась улыбнуться, но не смогла. Тогда я наклонилась и развернула бумагу.
Там лежали самые великолепные перчатки, которые я когда-либо видела. Каждый дюйм их был вышит. Фон перчаток был бледно-голубым, цвета неба над Вайдекром, когда наступает рассвет и солнце еще не успело придать ему розовый оттенок. С тыльной стороны каждой перчатки был вышит желто-золотой колос пшеницы и целая пригоршня цветов: мои любимые алые маки и темно-синие васильки. Под колоском Рози вышила изящный серп, как напоминание о том орудии, без которого не бывает урожая. Перчатки оказались длиннее, чем я обычно носила, — даже живя в сельской глуши, Рози не потеряла чувство моды, — и были отделаны бледно-золотой тесьмой.
— Рози, спасибо большое, — потрясенно выговорила я. — У тебя великий талант. Если бы ты нарисовала это красками на шелке, то все признали бы тебя великим художником.
Она просияла и благодарно наклонила головку.
— Надеюсь, что вы будете счастливы, — неуверенным голосом сказала она. — И надеюсь, что я была права, принеся их сюда.
— Я тебе очень признательна, — ответила я. — Я не смогу носить твои перчатки, пока я в трауре, но буду очень беречь их и на следующий год обязательно стану надевать с самыми лучшими платьями.
Она опять присела и повернулась, чтобы уйти. Мною овладело странное чувство какой-то недоговоренности. Но Рози, конечно, не смела высказать мне свое мнение о том выборе, который я сделала, а я была слишком мертва внутри, чтобы раскрыть свое сердце кому-то бы ни было.
— Мы переписываемся с ним, — произнесла она вдруг, останавливаясь в дверях. — Он просил нас писать ему о всех наших делах, о том, как мы, дети из Бата, поживаем.
Я молча кивнула, понимая, что она имеет в виду Джеймса.
— Я могу передать ему от вас весточку? — спросила Рози. — Если вы хотели бы ему о чем-нибудь сообщить и вам неприлично делать это самой, то я могу написать ему.
Я только покачала головой. Перед моими глазами встала комната в гостинице, остывший кофе на столе, я вновь услышала стук проезжающих мимо колес, возвестивший о том, что Джеймс не приехал. Не приехал. Не приехал.
— Нет, — пусто ответила я. — Мы с мистером Фортескью больше не друзья. А я к тому же замужняя женщина.
Глаза Рози с сочувствием смотрели на меня.
— До свидания, мисс Джулия. Мы еще увидим вас в деревне, не правда ли?
— Непременно, — ответила я, но в моем голосе не было уверенности. — Я обязательно приеду, когда буду чувствовать себя лучше.
Я знала, что едва ли я буду чувствовать себя лучше.
Так и оказалось.
Я не могла рыдать. Я даже не могла горевать.
Мне все время казалось, что я куда-то плыву. И я прикладывала неимоверные усилия, чтобы выплыть, чтобы день за днем держаться на поверхности, не думая о том, что эти дни слагаются в недели, недели и недели.
На третьей неделе после похорон бабушка предложила устроить небольшой прием с чаем, чтобы представить меня графству как замужнюю женщину. В ответ я покачала головой и сказала, что не хотела бы этого.
— Я ведь и не требую, чтоб ты веселилась на этом приеме, — заметила бабушка колко. — Я делаю это для спасения твоей репутации и во имя памяти твоей матери, моей дочери. И я ожидаю, что ты будешь стоять, гордо подняв голову, и вести себя с достоинством.
Я сделала, как она просила, и проплыла еще и через этот день. Пока я стояла рядом с бабушкой, ни один каверзный вопрос не прозвучал вслух. Может быть, местные дамы и сплетничали лукаво, прикрывая затянутыми в перчатки пальцами рты, но никто не осмелился сделать мне больно, пока я находилась под защитой моей бабушки.
Когда я чувствовала себя спокойно, мне казалось, что я плыву. Чаще же всего, особенно по ночам, когда я оставалась одна, я понимала, что на самом деле я тону, с каждым днем погружаясь все глубже, и что мне некого позвать на помощь. Я не понимала, что со мной происходит: то ли я плыву к безопасной гавани, окруженная любовью Ричарда и заботами бабушки, то ли ухожу на дно под тяжестью греха и горя, поймав сама себя в ловушку.
Первым понял это, конечно, Ральф.
— Вижу, что он поймал вас, — сказал он мне однажды.
Я ехала в Хаверинг-холл и по дороге встретила Ральфа. Он возвращался из Мидхерста после продажи целого воза пшеницы и теперь скакал рядом с порожними телегами домой.
Я опустила стекло окошка кареты, когда он поравнялся со мной.
— Не понимаю, что вы имеете в виду, — ровно произнесла я.
Было бессмысленно позволять Ральфу говорить о Ричарде как о враге. Мы оба должны были научиться видеть в нем нашего хозяина. Теперь сквайром был Ричард.
— Он взял вас, а потом принудил выйти за него замуж, — откровенно пояснил Ральф. — А теперь он владеет Вайдекром и может делать что хочет, и нет даже ваших родителей, чтобы защитить вас или Вайдекр. Все, что стоит между ним и Экром, это вы и я. А вы сидите в этой чертовой карете и говорите мне, будто не понимаете, что я имею в виду.
Я почувствовала, как мой мир содрогнулся, но ничего не сказала.
— Я намерен продать пшеницу в Мидхерсте как можно скорее, — продолжал Ральф, указывая большим пальцем на пустые телеги рядом с ним. — Я не вывезу ни грамма зерна из графства, пока бедняки не купят его, сколько им нужно, по сходной цене. Пока я еще остаюсь тут.
— А как насчет пшеницы для Экра? — тихо спросила я.
— Я спрятал ее, — усмехнулся Ральф. — Весь год они смогут покупать ее на свои гроши. Но юному Ричарду ни за что не найти ее.
— Вы не на мельнице ее спрятали?
— Я не скажу вам где. — Лицо Ральфа опять потемнело. — Вы теперь его жена. И обязаны рассказывать ему все. Но я сохраню зерно в безопасности, не волнуйтесь. Этой зимой в Экре не будет голода, даже если сам дьявол будет здесь сквайром.
— Я очень сожалею, Ральф, — сказала я.
— Вам придется сожалеть еще больше, — мрачно пообещал он. — Когда вы ожидаете ребенка?
— В конце января.
— Самое тяжелое время года, — задумчиво промолвил Ральф.
Мы помолчали.
— Самое тяжелое. Лучше вам было пойти тогда со мной к цыганке, Джулия.
Я промолчала. Отвечать было нечего.
— Нет ли у нас каких-либо оснований признать брак незаконным? — Голос Ральфа звучал как у заговорщика. — Вы уверены в том, что все было сделано законно, Джулия? Были и свидетели, и все, что полагается? Имейте в виду, вы оба еще несовершеннолетние.
Я подумала о маме и дяде Джоне, уехавших в Лондон аннулировать этот брак, и о той страшной причине, о которой они нам рассказали, и о тайне, которую унесли с собой в могилу. Но Беатрис и Гарри были, оказывается, моими родителями, и теперь их тайна стала моей. У меня не было сил бороться с Ричардом, объявляя перед судом о том, почему мой брак недействителен. Кроме того, мне нужна была эта свадьба так же, как и ему.
— Нет, — ровно произнесла я. — Нет таких причин, по которым мы могли бы объявить свадьбу незаконной.
Лицо Ральфа потемнело и осунулось.
— Во всяком случае, помните, я — ваш друг, — сказал он после паузы. — Вы знаете, куда идти, если я вам понадоблюсь, да и все в Экре встанут рядом с вами. Если вам нужна будет помощь, то обращайтесь ко мне.
В моих глазах стоял красный туман, и я даже не видела Ральфа.
— Благодарю вас, — тихо сказала я. — Но я всегда знала, что настанет время, когда ни вы, ни я не сможем помочь друг другу.
Ральф наклонил голову, будто прислушиваясь к чему-то отдаленному.
— Нас обоих ждут плохие времена? — спросил он медленно.
— Не знаю, — пожала плечами я. — Если бы я могла предвидеть будущее, как думают там, в Экре, то я не была бы сейчас здесь. Все было бы совершенно по-другому для всех нас.
Ральф сумрачно кивнул и, повернув лошадь, ускакал. Я видела, как он уезжал в гневе прежде, гордо выпрямившись, и из-под копыт его лошади била по сторонам грязь. В этот раз было не так, он ехал медленно, ссутулившись в седле. Его воротник был поднят, будто шел проливной дождь.
Я проводила его глазами и поехала к бабушке. Больше я никогда не ездила верхом. Моя беременность стала заметна, и условности и чувство приличия не позволяли мне приближаться к Мисти до самого рождения ребенка. Я очень надеялась на то, что нас ждет сухая осень и мягкая зима. Ибо, если будет не так, дороги станут непроходимыми, и раз мне не дозволено садиться на лошадь, то я останусь отрезанной от остального мира в Дауэр-хаусе на целых три месяца, без гостей, без друзей… Совсем одна. С одним только Ричардом.
Я носила старое мамино черное платье, спешно переделанное для меня. Но бабушка вызвала из Чичестера свою портниху и велела снять с меня мерки и сшить новые траурные платья, с учетом будущих изменений в моей фигуре.
Я спокойно стояла, пока портниха снимала с меня мерки и закалывала фалды платья одну за другой. У нее между губами было зажато множество булавок, но многолетняя привычка позволяла ей говорить, не обращая на это никакого внимания. Она с увлечением докладывала бабушке все городские новости, я внимательно слушала, завороженная этим умением, но внезапно мне сделалось плохо.
— Достаточно! — прервала поток ее слов бабушка. — Джулия, можешь присесть отдохнуть.
Портниха записала мерки, сложила вещи и отбыла, пообещав, что платья будут готовы через неделю.
— Ты устала? — спросила бабушка, и от доброты, прозвучавшей в ее голосе, мои глаза наполнились слезами.
— Очень, — пожаловалась я. — Бабушка, я так сильно скучаю по маме. Мне так одиноко без нее.
— Да, вы были очень близки, — с сочувствием произнесла она. — Редко можно видеть такую дружбу между взрослой дочерью и матерью. Она очень гордилась тобой, Джулия. И она бы не хотела, чтоб ты долго грустила.
Прижав руку ко рту, я старалась удержать рыдания. Теплые слова бабушки совсем не утешили меня, ибо я знала, что мама ошиблась во мне и что она умерла, уже поняв свою ошибку. Она совсем не любила меня, когда сидела, вырезая дырочки в своем платье. В тот момент она не чувствовала никакой гордости за меня. Она поняла тогда, кто я есть на самом деле — чувственная, безнравственная, какой была моя настоящая мать, Беатрис. Мама ненавидела Беатрис, а в момент своей смерти она ненавидела и меня, я знала это.
— Ричард добр с тобой? — спросила бабушка. — Слишком вы оба молоды, чтобы жить самостоятельно в полном одиночестве.
— Добр. — И больше я ничего не добавила.
— Он не резок с тобой? — продолжала она. — Когда вы были маленькими, твоя мама переживала, что он жестоко обращается с тобой.
— Он не жесток со мной.
— И я полагаю, он… — Бабушка помолчала, опустив глаза на свое такое же черное, как у меня, платье. — Он не слишком… настойчив? Я имею в виду твои супружеские обязанности. В твоем положении лучше спать в одиночестве в своей спальне.
— Я так и делаю, бабушка.
Она успокоенно кивнула.
— Прости меня, ты теперь замужняя дама, и это дело только твоего мужа и тебя. Я не должна была спрашивать тебя об этом.
Уже который раз мы подходили к той черте, где даже моя властная бабушка была бессильна. Как только дверь Дауэр-хауса захлопывалась за мной, я становилась собственностью Ричарда. Он всецело владел мной, как владел землей, которую я прежде звала своей, моей лошадью, шкатулкой для безделушек, моими платьями и даже моим телом. Все это принадлежало Ричарду, потому что когда-то я сказала «да» в покачивающейся каюте грязного маленького корабля.
Экр, Мисти и я могли сколько угодно страдать от его господства, но поделать ничего было нельзя.
По крайней мере, я ничего не могла поделать с этим.

 

Между Ральфом и Ричардом каждый день происходили стычки.
Мне рассказывали об этом, когда я приезжала в Экр. Я слышала об этом от бабушки, ей рассказал лорд Хаверинг, присутствовавший однажды при разговоре, когда Ричард потребовал от Ральфа нанять егеря, а тот наотрез отказался и заявил, что ни с каким егерем работать не будет. Я слышала об этом от моей горничной, которая рассказала мне, как мистер Мэгсон и Ричард кричали друг на друга посредине Экра, споря о том, можно ли оставить здесь жить старую миссис Мерри или ее следует отправить в приют.
— Это была ужасная сцена, — со страхом сообщила мне Дженни.
В вопросе с егерем победа досталась Ральфу по причине отсутствия такового. В Экре нельзя было отыскать человека, который бы согласился на такую работу. Они уже поняли, как всегда быстро понимают это бедняки, что вайдекрскому эксперименту пришел конец и они еще пожалеют о том дне, когда согласились работать на Лейси.
Прежде они были деревней с плохой репутацией, так как всему графству было известно, что они убили сквайра. Теперь же они заслужили славу самых лучших жнецов в графстве. Если имение пойдет на продажу, то от покупателей не будет отбою. Каждому хочется купить лошадь, хорошо вымуштрованную и послушную.
Они опять поверили Лейси.
Они опять доверились нашим обещаниям. Было случайным совпадением, что мы изменили своему слову, как только пшеница оказалась в закромах. Но бедняки не доверяют случайным совпадениям. Те, кто еще любил меня, считали, что Ричард поймал меня в ловушку. Другие же, те, кто был постарше и озлобленнее, говорили, что Лейси все так и задумывали. Людей позвали работать, они лишились своих небольших наделов, доступа в парк и на общественную землю, и все вокруг было обнесено заборами. Самые старые и мудрые чувствовали запах заговора, и, когда они притрагивались к шляпам, приветствуя меня, в их глазах я читала даже не упрек, а поздравление с быстрой победой.
Они не могли сразу снести все заборы. Они уже научились терпеть и потеряли свой гнев. Они не могли решиться на открытый мятеж, и им оставалось только бормотать ругательства и вполголоса проклинать имя Лейси. Они проконсультировались у чичестерских законников, и оказалось, как и предсказывал Ральф, что законы пишутся богатыми и для богатых. Все, что мы обещали, — это разделить прибыли с Экром. Ричард же считал, что эта доля вполне обеспечивается жалованьем, выплачиваемым работникам. Все остальные обещания, касавшиеся покупки семян, инвентаря, были добровольно даны Лейси и теперь могли не выполняться. И Экр не нужно было убеждать, что они и не будут выполнены.
Экр опять был бессилен. Все, что его жители могли сделать против нас, это смотреть исподлобья и начать браконьерничать. Поэтому никто в деревне не согласился на предложение Ричарда пойти в егери, а те, кто пришел со стороны и мог принять такое предложение, получили недвусмысленное предупреждение.
Им оставалось промышлять кроликами, зайцами, фазанами и олениной. Хлебом же они, стараниями Ральфа, были обеспечены.
— Где они покупают пшеницу? — однажды за завтраком резко спросил меня Ричард.
Кофейник стоял передо мной, и я смогла, сделав вид, что наливаю себе кофе, обдумать ответ. Я была уже на пятом месяце беременности и стала настолько же тяжелее и медлительнее в мыслях, как и в движениях.
— Подле мельницы Грина я как-то увидел громадный фургон с зерном. И когда я поинтересовался у него, чье оно, он мне ничего не ответил, — с раздражением продолжал Ричард. — Я уверен, что это было зерно для деревни. Я не удивлюсь, если Экр прячет где-нибудь зерно, чтобы пережить зиму.
Я смотрела в окно мимо головы Ричарда. Деревья во фруктовом саду стояли, низко склонив ветви под тяжестью плодов. Яблони, которые я сажала весной, тоже плодоносили, Ральф каждый день посылал сюда бригаду крестьян, и они отвозили полные телеги фруктов в Чичестер на рынок. Земля была богата. Лейси были богаты. Беден оставался один Экр.
— Где они могли бы прятать зерно, Джулия? — прямо спросил меня Ричард. — Ты знаешь поместье, как никто другой. Куда бы ты спрятала пару телег зерна, если бы хотела укрыть его от посторонних глаз?
— Понятия не имею, — безразлично ответила я.
Я и вправду чувствовала безразличие, потягивая кофе и глядя в окно. Буки в роще уже изменили свой цвет, все чаще проглядывал среди зелени ярко-коричневый лист. Кедр во дворе стал пурпурным, и небо над ним ярко голубело. Я размышляла над тем, все ли жены испытывают при мужьях желание оказаться где-нибудь в другом месте или же только те, которые не любят своих мужей.
— Ты слушаешь меня, Джулия? — раздался резкий голос Ричарда.
Я отвела глаза от окна и взглянула на него.
— Конечно, но я не знаю, куда бы я могла спрятать пару телег зерна, если бы хотела укрыть его от посторонних. И я не думаю, что кто-то сделал это.
— Тебе никто не рассказывал о подобных случаях? Но если бы ты узнала, ты, несомненно, рассказала бы об этом мне, да, Джулия? — сладким голосом продолжал Ричард. — Ты же не станешь на сторону своего драгоценного Экра против меня? Надеюсь, что нет. Но я не чувствую полной уверенности в этом.
— Разумеется, не стану, Ричард, — ответила я и встретила его взгляд, не опустив глаз.
Мы уже довольно долго жили в одном доме вдвоем, и я научилась лгать ему. Не всегда достаточно убедительно, но он готов был закрыть глаза на некоторую неясность толкований. Что вообще-то было довольно странно для Ричарда, и я не могла понять причин такой снисходительности.
— Ты вполне уверена, что Мэгсон ничего не говорил тебе на этот счет? — спросил Ричард, бросаясь как сокол на мою ложь.
Я покачала головой и бессознательно положила руку на живот. Лицо Ричарда мгновенно изменилось.
— Это неважно! Совершенно неважно! — быстро заговорил он. — Не думай об этом, Джулия, я сам разрешу эту проблему. Пусть тебя это не тревожит. Тем более что акушер из Чичестера, мистер Сейнтли, определенно сказал, что тебе следует избегать волнений. Не думай об этом больше.
— Не суетись, Ричард, — остановила я его.
Ричард поднялся со своего места и подошел ко мне. На его лице было какое-то странное выражение злого голода, которое оставалось непонятным для меня.
— Ты думаешь о ребенке? — спросила я лукаво.
— Конечно, о тебе, дорогая, — ответил он, не сводя глаз с моего живота. — И о ребенке, естественно, тоже. Мой сын, — с какой-то тоской проговорил он. — Мой сын, потомок Лейси, наследник Вайдекра.
— А как там с пшеницей? — спросила я, прерывая его медитации по поводу будущего сквайра. — Даже если они украли и спрятали пару телег с пшеницей, Ричард, это не больше того, что им обещали дядя Джон и я. Пшеницу будет довольно трудно найти, и это произведет очень нехорошее впечатление в Вайдекре. Лучше всего оставить все как есть. Зато Экр будет спасен зимой от голода. Цены ведь все время растут, ты же знаешь.
Ричард отсутствующе кивнул. Он положил руку на мой живот и мягко погладил его.
— Да-да, конечно, — вполголоса пробормотал он. — Не думай об этом, Джулия. Ты должна все время оставаться спокойной и довольной, стараясь вырастить здорового и крепкого малыша для Вайдекра.
— Я не могу оставаться спокойной и довольной, когда ты конфликтуешь с Экром. Сейчас в деревне все хорошо, но вспомни, что рассказывал Ральф о хлебных бунтах. Бедняки верят, Ричард, что они имеют право на недорогую пшеницу из урожая, выращенного их руками. И я бы не хотела, чтобы в Экре появились основания для возмущения.
— Да, — ответил Ричард. — И я уверен, что Ральф все еще мятежник в своем сердце.
— Может быть, но он никогда не пойдет против нас, если только не будет уверен, что мы открыто выступили против Экра. Если он и взял немного зерна для бедняков, то это только в подтверждение контракта, подписанного дядей Джоном и мной.
— Ладно, не думай об этом, Джулия, — сказал Ричард, но лицо его потемнело от злости. — Не тревожь себя, пока ты отдыхаешь и растишь ребенка.
— Но я тревожусь, — продолжала наступать я, полагая, что я очень хитро использую страсть Ричарда к будущему младенцу. — Есть только один способ перестать беспокоить меня — это поладить с Экром, Ричард. Каждый раз, когда происходят стычки между тобой и деревней, я узнаю об этом, и это, конечно, огорчает меня. Если тебе действительно дорого мое спокойствие, то перестань, пожалуйста, конфликтовать с Ральфом Мэгсоном и помни, что именно он заставил Экр работать. Я уверена, что дядя Джон никогда не пошел бы против него.
Ричард пристально смотрел на меня, его глаза сверкали, но я думала, что нашла путь управлять им и смогу спасти Экр.
— Ты очень восхищаешься мистером Мэгсоном, да, Джулия? — внезапно спросил он.
— Да, это так. Если бы ты знал его получше, Ричард, если бы ты видел его в эту весну и лето, ты стал бы восхищаться им тоже. Дядя Джон говорил, что без него и мышь не проползет в Экре. И люди в Экре любят его и доверяют ему много больше, чем они доверяют любому из нас. Я бы хотела, чтобы ты научился у него работать, если ты не можешь заставить себя полюбить его.
— Я достаточно сильно люблю его. — И Ричард обнажил в улыбке свои чудесные ровные зубы. — И я постепенно начинаю понимать его все лучше и лучше. Я прямо спрошу его насчет пшеницы, Джулия. И буду действовать в зависимости от его ответа. — Тут его улыбка растаяла, и он осторожно погладил рукой мой живот. — А ты, пожалуйста, не расстраивай себя и ступай отдыхать. Пообещай мне, что ты отдохнешь, пока я буду отсутствовать после обеда.
Мне не слишком нравилась такая забота обо мне как о машине для вынашивания следующего Лейси, и мне не нравилось, что Ричард так сконцентрировал свое внимание на будущем сыне. Мне чудилось что-то опасное и когда-то уже знакомое в этой странной тоске по потомству.
Я очень надеялась, что родится девочка и что она будет свободна от такой страсти к земле. Я бы хотела, чтобы она любила землю так, как люблю ее я, ощущая Вайдекр как самый сладкий уголок мира, а не с темной страстью собственника, какую я видела в Ричарде.
Я думала, что победила Ричарда и завоевала спокойствие и хлеб для Экра по крайней мере на эту зиму, поэтому я улыбнулась Ричарду и пошла отдыхать. Я действительно отдыхала, пока он не вернулся. Поэтому когда приехали солдаты и забрали Ральфа, я спала.
Назад: ГЛАВА 26
Дальше: ГЛАВА 28