ЛЕТО 1608 ГОДА

— Мальчика нужно назвать Джордж, в честь дедушки, — предложила Гертруда.

Она восседала в лучшем кресле гостиной Элизабет. Деревянная колыбелька стояла рядом с открытым окном; Джон, прислонившийся к подоконнику, тихонько покачивал ее ногой, поглядывая на спящее личико младенца. Кожа у ребенка была темной, глаза — глубокого сиренево-голубого оттенка, волосы — черные и такие же густые, как у Джона. Традескант легонько подталкивал колыбель, подавляя желание поднять сына к лицу и вдохнуть его запах пролитого молока и сливочного крема.

— Джордж Дэвид, в честь его деда и крестного. — Гертруда покосилась на Джона. — Конечно, если вы не назовете его Робертом, как графа; это может убедить его светлость заинтересоваться мальчиком.

Джон посмотрел на сад. Маленький сад-огород чувствовал себя неплохо. За весну Джон засадил еще один квадрат обработанной земли лекарственными растениями, а также травами для приправ и для готовки. Сделал он и ивовый плетень, отгородив дальний угол сада для кур Элизабет. Вдоль заборчика была посажена полынь, которая скрывала сам заборчик, давала курам тень и уберегала их от всякой заразы.

— Или можно дать малышу имя Яков, как у его величества, — продолжала Гертруда. — Хотя вряд ли мальчишке от этого что-то перепадет. Можно еще назвать его Генрих Карл в честь обоих принцев. Правда, ходят слухи, что принц Карл — ребенок болезненный. Ты видел его в Теобальдсе, Джон?

Гертруда посмотрела на зятя. А тот задумчиво высунулся из окна, взвешивая в руке цветочный горшок. Из влажной земли храбро торчал стройный зеленый стволик, увенчанный крошечным пучком листьев.

— Ох, вечно вы с этим горшком! Элизабет тоже на него не надышится, словно он золотой. Я говорила ей: ни один прутик в мире не стоит такого внимания. Но я ведь спросила тебя, Джон, ты встречал когда-нибудь принца Карла? Я слышала, он не совсем здоров.

— Он слабенький. — Джон аккуратно поставил каштановое деревце обратно на подоконник. — Но вроде сейчас ему гораздо лучше, чем в Шотландии. Я редко его видел. Король нечасто бывает с семьей. Когда он приезжает на охоту, то берет с собой только приближенных.

Гертруда наклонилась вперед, горя желанием выяснить подробности.

— И что, они в самом деле такие плохие, как говорят? Судачат, что король обожает герцога Рочестера и осыпает его жемчугами. Король управляет государством, а герцог управляет королем!

— Откуда мне знать, — уклончиво сказал Джон. — Я всего лишь простой садовник.

— Но ты же видишь их!

Джон вспомнил о последнем визите короля. Тот явился без жены Анны, которая в последнее время никуда с супругом не ездила, ее вытеснили молодые люди. Яков, обняв за талию герцога Рочестера, гулял в парке. Потом они сели в беседке, и король положил голову на плечо герцога — точно деревенская девушка, влюбленная в кузнеца. Когда они целовались, придворные отворачивались и делали вид, что занимаются своими делами. Никто не любопытствовал, никто не осуждал. Юный герцог Рочестер был фаворитом каждого, кто желал быть фаворитом короля. Весь двор вращался вокруг его красивой, грациозной фигуры. Мораль придворных беспечно строилась вокруг любви короля к герцогу, и эта мораль позволяла любое выражение страсти, любую степень опьянения. По ночам герцог открыто находился в покоях Якова. Объясняли это тем, что король боится покушения, и ему спокойно, если рядом спит кто-то еще. Однако из внутренней спальни доносились громкие стоны наслаждения и ритмичный скрип королевской кровати.

— Они охотятся, а я пропалываю дорожки, — наконец ответил Джон.

— Я слышала, что королева скучает по мужу, тоскует по нему. Якобы она стала католичкой в поисках утешения… А как там их детки, принцы и принцессы?

Традескант пожал плечами. Он совершенно не собирался вдаваться в детали. Ему не хотелось сплетничать, хотя принцев и принцесс он встречал достаточно часто. Принцесса Мария, совсем ребенок, не была еще представлена ко двору. Принц Генрих, наследник и любимец всего двора, был высокомерным мальчишкой, и его очарование моментально исчезало в приступе ярости. У принцессы Элизабет в полной мере наличествовали и нрав Тюдоров, и их вспыльчивость. А бедный принц Карл, второй наследник, хватая воздух слабой грудью, с трудом произнося слова, бежал на рахитичных ножках за своими более сильными и красивыми старшими братьями и сестрами, надеясь, что они повернутся к нему и обратят на него внимание. Однако они игнорировали его. Они были испорченными и избалованными, первыми детьми четырех королевств, и у них не находилось времени для Карла. Джон, бывало, видел, как отпрыски короля катались на лодке или скакали верхом по парку и никогда не оглядывались на бедного маленького Карла, который с трудом поспевал за ними.

— Я очень редко вижу их высочества, — соврал Традескант.

— Ну что ж, ладно. — Гертруда, явно раздосадованная, поднялась на ноги. — Передай Элизабет, что я заходила навестить ее. Странно, что она еще не спустилась. Вообще-то ей пора пошевеливаться. И скажи ей, что ребенка надо назвать Джордж Дэвид.

— Нет, я так не думаю, — возразил Джон ровным голосом.

— Что?

— Я не стану передавать ваши слова. И вы тоже ничего такого ей не скажете.

— Прости, я не расслышала?

Джон спокойно улыбнулся.

— Элизабет останется в постели, пока окончательно не оправится, — заявил он. — Нам повезло, что мы не потеряли ее. Роды были тяжелые, у нее есть внутренние повреждения. Элизабет будет отдыхать столько, сколько захочет. И мы не назовем ребенка ни Джордж, ни Роберт, ни Яков, ни Карл, ни Генрих, ни Дэвид. Он будет Джоном, как я, как мой дед и мой отец.

Подскочив к двери, Гертруда воскликнула:

— Но это же очень скучно! Свое имя оставь для следующего ребенка. Первенца надо назвать так, чтобы получить хорошего покровителя.

Улыбка Традесканта не пропала, однако лицо омрачилось сожалением.

— У нас никогда не будет еще одного ребенка, — вздохнул он. — У нас будет только этот, один. И мы назовем его так, как сами решим. Он будет Джоном Традескантом, и я научу его ремеслу садовника.

— Больше не будет детей? — удивилась Гертруда. — Как ты можешь так говорить?

— Я беседовал с аптекарем из Грейвсенда. Он уверен, что Элизабет больше не сможет родить, поэтому наш сын останется единственным.

Гертруда вернулась в комнату и уставилась в колыбельку. Шок вывел ее из состояния привычного раздражения.

— Но, Джон, — прошептала она, — вам придется все свои надежды возложить на этого мальчика. И никого больше, кто сохранит твой род, твое имя, только он один. Если вы потеряете его, вы потеряете все.

Традескант потер лицо, словно пытаясь содрать гримасу боли, и наклонился над колыбелью. Кулачки спящего младенца были крошечными, как бутоны розы, темные волосики маленькой короной пушились вокруг головы. Слабый пульс на темечке повторял ритм биения крошечного сердца. Джон ощутил столь мощный прилив нежности, что, казалось, кости внутри расплавились от этого глубокого чувства.

— Хорошо, что я умею выращивать самые разные растения, — заметил Традескант. — Ну не будет у меня шести саженцев, никогда никого не будет, только он. Только этот драгоценный маленький бутон. Я буду нянчить его, как чудесный цветок, как большую редкость.