IX. БОГ ЛЕОПАРД
Наступил вечер. Проглядывавшее сквозь верхушки деревьев солнце плавно клонилось к закату. Его прощальные лучи превратили темные воды широкой реки в поток расплавленного золота.
Из леса на окраину обширного поля маниоки вышел белый человек, одетый в лохмотья. По ту сторону поля виднелась обнесенная частоколом деревня. Белый и два его чернокожих спутника остановились.
– Бвана, дальше нельзя, – предостерег негр. – Там деревня людей-леопардов.
– Это деревня Гато-Мгунгу, – возразил белый. – Когда-то я с ним торговал.
– Тогда ты заявлялся с большой свитой и с ружьями, и Гато-Мгунгу был действительно торговцем. Сегодня с тобой только двое, а Гато-Мгунгу уже давно как человек-леопард!
– Вздор! – воскликнул Старик. – Он не осмелится тронуть белого.
– Ты их не знаешь, – упорствовал негр. – Они готовы убить родную мать, чтобы только добыть мясо.
– Все виденные нами следы указывают на то, что девушку доставили сюда, – настойчиво сказал Старик. – Леопарды они или нет, но я иду в деревню!
– Я не хочу умирать, – возразил негр.
– Я тоже, – подхватил второй.
– Тогда ждите меня утром в лесу до тех пор, пока тень от леса не покинет частокол. Если к тому времени не вернусь, ступайте обратно в лагерь и скажите молодому бване, что меня нет в живых.
Негры закачали головами.
– Не ходи, бвана. Белая женщина тебе не жена, не мать и не сестра. С какой стати тебе погибать ради кого-то, кто никем тебе не приходится?
Старик мотнул головой.
– Вам этого не понять.
Белый поймал себя на том, что и сам он вряд ли понимает. Ему смутно представлялось, что им движет некая сила, не подвластная рассудку, за которой стояло нечто, присущее ему изначально, нечто, идущее от несчетных поколений его предков. Силой этой являлось чувство долга. А были ли другие движущие силы, более могучие, он сказать не мог.
Нет, пожалуй, не было. Были, правда, силы послабее, такие как гнев и жажда мести. Но после двух дней поисков эти чувства настолько поостыли, что ради их удовлетворения он не стал бы рисковать жизнью.
Он не ведал, что в действительности им управляло куда более сильное побуждение, хотя и не столь явное.
– Может, вернусь уже через несколько минут, – произнес он, – а если нет, то встретимся утром. Старик пожал на прощанье неграм руки.
– Желаю удачи, бвана.
– Да хранят тебя добрые духи, бвана! Белый решительно зашагал по тропе, огибавшей поле маниоки, направляясь к воротам, из-за которых за ним наблюдала пара злобных глаз. Спутники Старика проводили его печальными взглядами.
К Гато-Мгунгу примчался вестовой.
– Явился какой-то белый, – выпалил он. – Один.
– Впустить и привести ко мне, – распорядился вождь.
Когда Старик очутился перед воротами, одна створка качнулась и отворилась. В проеме выросло несколько воинов, встретивших прибывшего с равнодушным видом. В их облике не ощущалось вражды, как, впрочем, и дружелюбия, скорее они держались с пренебрежением. Старик сделал жест мира, который был проигнорирован стражей, но это не смутило белого. Его интересовало не их отношение, а отношение вождя Гато-Мгунгу.
Как примет его вождь, так примут и все остальные.
– Я пришел повидаться с моим другом Гато-Мгунгу, – объявил Старик.
– Он ждет тебя, – ответил воин, проинформировавший вождя о появлении белого. – Я провожу.
Проходя по деревне, Старик обратил внимание на множество воинов, среди которых встречались раненые, и понял, что они побывали в сражении. Хорошо бы они одержали победу, тогда и Гато-Мгунгу будет с ним подобрее. Следуя за часовым к хижине вождя, Старик всю дорогу ощущал на себе хмурые, неприветливые взгляды деревенских жителей. В общем, атмосфера в деревне была гнетущая, но даже если и так, отступать было поздно.
Гато-Мгунгу, восседавший на стуле перед хижиной в окружении толпы вассалов, встретил белого небрежным кивком. Ни ответной улыбки, ни радушного слова в ответ на дружеское приветствие Старика не последовало. Ситуация складывалась явно не в пользу гостя.
– Чего тебе? – спросил Гато-Мгунгу. Улыбка сползла с лица белого. Он почувствовал, что настал момент брать быка за рога.
– Я пришел за белой девушкой, – сказал он твердо. У Гато-Мгунгу забегали глаза.
– За какой девушкой?
– Не юли, – оборвал его Старик. – Она здесь. Я два дня иду по следу. Ее похитили из моего лагеря. Верни девушку, и я уйду к своим, которые дожидаются меня в лесу.
– Нет здесь никакой белой девушки, – прорычал Гато-Мгунгу. – И вообще белые мне не указ. Я сам вождь! И приказы здесь отдаю я!
– И все-таки ты подчинишься, – ответил белый, – или я сделаю так, что твою деревню просто сотрут с лица земли.
Гато-Мгунгу скривился в усмешке.
– Да я ж тебя знаю, белый. С тобой еще один белый и полдюжины негров. Ружей у тебя раз два и обчелся. Ты голодранец. Воруешь слоновую кость. Тебе нельзя соваться туда, где есть белые правители. Они упекут тебя за решетку. Хотел взять меня на испуг, но Гато-Мгунгу тебе не по зубам. Отныне ты мой пленник.
– Тоже мне, напугал, – насмешливо протянул Старик. – И что ты со мной сделаешь?
– Убью! – ответил Гато-Мгунгу. Белый рассмеялся.
– Ну нет! Поостережешься. Власти спалят твою деревню, а самого тебя повесят, когда прознают.
– Никто ничего не узнает, – хихикнул вождь. – Убрать его. И глядите, чтобы не сбежал.
Старик быстрым взглядом обвел злобные лица подступивших туземцев и среди них узнал Боболо, вождя, с которым его связывали дружеские отношения.
В белого вцепились двое и потащили прочь.
– Стойте! – крикнул, вырываясь, Старик. – Дайте поговорить с Боболо. Может, хоть у него хватит ума, чтобы прекратить этот маразм.
– Убрать! – гаркнул Гато-Мгунгу.
Воины подхватили Старика и поволокли прочь, между тем как Боболо и пальцем не шевельнул, чтобы заступиться за него. У белого отобрали оружие, а затем его швырнули в убогую, неописуемо грязную хижину, где накрепко связали и оставили под присмотром часового, который устроился на земле снаружи. При обыске однако стражники проглядели перочинный нож, хранившийся у белого в кармане.
Несладко пришлось Старику.
Веревки больно врезались в тело. Грязный пол хижины, жесткий и неровный, буквально кишел насекомыми-паразитами, и к тому же источал жуткое зловоние. Физические муки дополнялись сознанием собственного бессилия. Старик уже засомневался в разумности своего донкихотства и ругал себя за то, что не послушался чернокожих спутников.
Но затем думы о девушке и ее бедственном положении, если она еще жива, укрепили его в мысли, что, пусть даже он ничего не сумеет сделать, иначе он просто поступить не мог.
Перед ним отчетливо вставал образ девушки, какой он видел ее в последний раз – лицо, фигура, от которых захватывало дух, и Старик вдруг понял, что если предоставится случай бежать, он согласится и на большие опасности, лишь бы только спасти ее.
Старик продолжал размышлять о девушке, когда услыхал, как к часовому кто-то обратился, и секундой позже в хижине выросла человеческая фигура. В ночном мраке, который смягчался лишь кострами, рассеянными по деревне, да факелами перед хижиной вождя, лицо посетителя оставалось неразличимым. Старик было решил, что явился палач, чтобы нанести смертельный удар, однако с первых же слов узнал в явившемся Боболо.
– Может, смогу тебе помочь, – сказал визитер. – Хочешь отсюда выбраться?
– Спрашиваешь! Не иначе как старый Мгунгу спятил, чем еще объяснить его дурацкую выходку?
– Он ненавидит белых, а я им друг. Я тебе помогу.
– Спасибо, Боболо! – воскликнул Старик. – Ты не пожалеешь.
– Даром такие дела не делаются, – намекнул Боболо.
– Назови свою цену.
– Это не моя цена, а то, что я должен буду передать другим, – поспешил заверить негр.
– Ладно. Сколько?
– Десять бивней. Белый присвистнул.
– Может, еще и паровую яхту и «Роллс-Ройс» впридачу?
– Не откажусь, – согласился Боболо, хотя и не знал, о чем идет речь.
– Ну так тебе их не видать, как и бивней, – дороговато.
Боболо пожал плечами.
– Тебе лучше знать, сколько стоит твоя жизнь, белый.
Он поднялся и направился к выходу.
– Постой! – остановил его Старик. – Ты же понимаешь, как трудно стало со слоновой костью.
– Мне следовало бы запросить не десять, а сто бивней, но ты мой друг, и потому я говорю – десять.
– Вызволи меня отсюда, и ты получишь свои бивни, как только добуду их.
Боболо покачал головой.
– Сначала бивни. Пошли весточку своему другу, чтобы он прислал бивни, и тогда будешь на свободе.
– Но как с ним связаться? Здесь у меня нет своих.
– Я пошлю гонца.
– Ладно, старый пройдоха, – согласился Старик. – Развяжи мне руки, и я черкну записку.
– Э, нет. Почем я знаю, что ты накарябаешь на своей бумажке? Может, такое, от чего Боболо станет худо.
"Ты чертовски прозорлив, – подумал Старик. – Если бы я смог достать из кармана записную книжку и карандаш, Малыш получил бы такую писульку, по которой тебя засадили бы в тюрьму, а Гато-Мгунгу вздернули бы на базарной площади.
Вслух же он произнес:
– Как мой человек узнает, что послание от меня?
– Пошли с гонцом что-нибудь из личных вещей. Например, кольцо.
– Почем мне знать, что ты пошлешь верную весть?
А может, ты потребуешь сто бивней?
– Я же друг, а потом я честный человек. Ну а кроме того у тебя нет выхода. Так даешь кольцо или нет?
– Уговорил. Забирай.
Негр подошел, нагнулся и стянул с пальца кольцо.
– Как только прибудет слоновая кость, ты свободен, – пообещал Боболо и вышел из хижины.
"Старый мошенник гроша ломаного не стоит, но утопающий хватается и за соломинку", – подумал белый.
Боболо рассмотрел кольцо при свете костра и усмехнулся.
– Умный я, ничего не скажешь, – пробормотал он. – У меня будет и кольцо, и слоновая кость.
Что же до освобождения Старика, то это не было в его власти, к тому же он вообще не имел подобного намерения. Сияя от самодовольства, Боболо подсел к вождям, совещавшимся с Гато-Мгунгу. Те, между прочим, обсуждали, как ликвидировать белого пленника. Кое-кто предложил убить его в деревне, чтобы не делиться его мясом с богом Леопардом и жрецами из храма, другие требовали, чтобы пленника доставили к верховному жрецу в качестве мяса для праздничного стола в честь новой верховой жрицы. Разгорелись споры, обычные для подобных совещаний, которые так ни к чему и не привели.
Как белые, так и черные любят слушать свои собственные речи.
Гато-Мгунгу дошел до середины описания геройств, совершенных им в битве двадцать лет тому назад, как вдруг неожиданное вмешательство вынудило его замолчать. Наверху зашумела листва, оттуда вниз в центр круга рухнул тяжелый предмет, и все как один повскакали на ноги, застыв в оцепенении. На лицах собравшихся перемежались выражения удивления и испуга. Устремив взоры наверх и ничего там не обнаружив, они глянули вниз, на упавший предмет, который оказался трупом человека. Руки и ноги мертвеца были связаны, а горло перерезано от уха до уха.
– Это Лупингу из утенго, – шепотом произнес Гато-Мгунгу. – Он принес мне весть о приходе сына Лобонго с воинами.
– Дурной знак, – шепнул кто-то.
– Они покарали изменника, – сказал другой.
– Но кто втащил его на дерево и сбросил вниз? – спросил Боболо.
– Лупингу упомянул о человеке, который утверждает, что он мушимо Орандо, – проговорил Гато-Мгунгу. – Это белый великан, оказавшийся посильнее Собито, колдуна из Тамбая.
– Мы слыхали о нем, – воскликнул один из вождей.
– Лупингу рассказал еще кое о ком, – продолжал Гато-Мгунгу. – О духе Ниамвеги из деревни Тамбай, которого убили дети бога Леопарда. Он принял обличье обезьянки.
– Наверняка именно мушимо принес сюда Лупингу, – высказался Боболо. – Это предупреждение. Давайте доставим белого к верховному жрецу, чтобы тот поступил с ним, как сочтет нужным. Если убьет, отвечать не нам.
– Мудрые слова! – похвалил один из должников Боболо.
– Уже темно, – напомнил чей-то голос. – Может, подождем до утра?
– Сейчас самое время, – рассудил Гато-Мгунгу. – Поскольку сам мушимо белый и недоволен тем, что мы держим в плену белого человека, он будет слоняться здесь до тех пор, пока пленник у нас. Мы же передадим пленника в храм. Верховный жрец и бог Леопард посильнее любого мушимо!
Притаившись в листве деревьев, мушимо вел наблюдение за деревней. Дух Ниамвеги, утомленный от глазения на черных и возмущенный ночным бдением, уснул на руках своего друга. Негры по приказу своих вождей вооружались и строились. Из хижины приволокли белого пленника, сняли с него путы и под стражей, пинками погнали к воротам, через которые воины стали спускаться к реке. Там они разместились примерно в тридцати лодках, вмещавших по десять человек, так что в отряде оказалось около трехсот воинов бога Леопарда, и лишь несколько вооруженных людей остались охранять деревню. Большие боевые лодки, бравшие на борт до пятидесяти человек, остались лежать кверху днищем невостребованными.
Когда отплыла последняя лодка, забитая раскрашенными дикарями, мушимо с духом Ниамвеги спрыгнул с дерева и двинулся вдоль берега по хорошо протоптанной тропе, держа лодки в пределах слышимости.
Дух Ниамвеги, которого разбудило огромное множество ненавистных гомангани, не поддающихся исчислению, не на шутку встревожился.
– Давай вернемся! – захныкал он. – Зачем нам эти гомангани, которые убьют нас, если схватят, в то время как мы могли бы спать преспокойно на чудесном большом дереве вдали отсюда.
– Это враги Орандо, – объяснил мушимо. – Мы идем за ними, чтобы выяснить, куда и зачем они отправились.
– Мне нет дела до того, куда и зачем они отправились, – заскулил дух Ниамвеги. – Я спать хочу. Если мы пойдем дальше, нас подстережет Шита, Сабор или Нума, а если не они, то гомангани. Ну, пожалуйста, давай вернемся.
– Нет, – ответил белый гигант. – Я мушимо, а мушимо положено все знать. Поэтому ночью и днем я должен следовать за врагами Орандо. Если не хочешь идти, забирайся на дерево и спи.
Дух Ниамвеги страшился сопровождать мушимо, но еще больше боялся остаться один в незнакомом лесу, поэтому на эту тему больше не заговаривал, а мушимо продолжал путь по темной тропе вдоль таинственной мрачной реки.
Так они прошли мили две, как вдруг мушимо забеспокоился, увидев, что лодки остановились, а в следующую минуту он вышел на берег протоки. В нее осторожно входили лодки. Ведя им счет, он подождал, пока последняя не вошла в медлительное течение и не исчезла под нависшей зеленью. Потом, не обнаружив тропы, перешел на верхний ярус деревьев и двинулся вслед за лодками, ориентируясь на плеск весел.
Случилось так, что Старик оказался в лодке, которой командовал Боболо, и, воспользовавшись ситуацией, спросил вождя, куда его везут и зачем. Однако Боболо шепотом велел ему молчать, чтобы никто не догадался про их знакомство.
– Там, куда тебя везут, ты будешь в безопасности. Врагам тебя не отыскать.
Больше Боболо ничего не захотел сказать.
– Друзьям тоже, – уточнил Старик, на что Боболо промолчал.
Внизу, под деревьями, которые не пропускали ни малейшего луча света, реку, словно саваном окутал кромешный мрак. Старик не мог разглядеть ни своего ближайшего соседа, ни собственной руки, поднесенной к самому лицу. Теперь гребцы вели лодку по узкой извилистой речушке, и Старику казалось едва ли не чудом что они продолжают уверенно и твердо двигаться к своей цели. Он спрашивал себя, что это может быть за цель. Вокруг все казалось таинственным и жутким, уже сама река была загадочной.
Непривычная молчаливость воинов лишь усиливала впечатление нереальности всего происходящего. Старику даже стало казаться, будто он находится среди душ умерших, плывущих по реке смерти, будто триста черных как смоль Харонов провожают его в ад. Мысль эта угнетала его. Старик постарался прогнать ее прочь, но не сумел найти иной, более приятной для размышления. Он чувствовал, что удача навсегда отвернулась от него, чего раньше никогда не бывало.
"Остается утешаться тем, – подумал Старик, – что хуже быть не может".
Его постоянно преследовала тревожная мысль об участи девушки. Несмотря на то, что находясь в плену, он так ни разу ее и не увидел, Старик понимал, что это еще ничего не доказывает. И хотя его предположение строилось больше на интуиции, чем на здравом смысле, оно переросло в уверенность. Старик не сомневался в том, что девушку доставили в деревню незадолго до его прихода.
Он постарался логически предположить, что задумали относительно девушки дикари. Вряд ли ее просто убили. Хоть он и знал, что имеет дело с каннибалами, он понимал, что убийство, если оное вообще замышлялось, было бы оформлено как эффектная церемония и сопровождалось бы танцами и оргией. Пока же такого празднества как будто не предвиделось, и Старик предположил, что незадолго до него девушку вывезли из деревни этой таинственной рекой мрака.
Старику хотелось надеяться, что догадка его оправдается, и не только из-за возможности спасти девушку от грозящей ей опасности, если это вообще удастся сделать, а из-за того, что сможет еще раз увидеть ее и прикоснуться рукой.
Разлука лишь усилила страстное желание. Одно воспоминание о красоте девушки доводило до лихорадочного исступления.
Обуреваемый сложными, противоречивыми переживаниями, Старик заметил впереди, на правом берегу реки, свет. Сперва он видел только огонь, но вскоре различил и человеческие фигуры, слабо освещенные его лучами, а позади – контуры большого здания.
Людей становилось все больше, а вместе с ними и огней. Старик увидел, что люди – прибывшие на лодках туземцы, обогнавшие лодку Боболо, а огни – факелы, принесенные людьми, выходящими из здания.
Вскоре лодка причалила, и Старика пинками вытолкали на берег. Среди воинов, прибывших по реке, расхаживали дикари в леопардовых шкурах, вышедшие из здания с факелами в руках.
Некоторые из них носили ужасающие маски.
Это были жрецы бога Леопарда.
Внезапно белого озарила догадка. Его доставили в тот самый таинственный храм людей-леопардов, о котором запуганные негры рассказывали невероятные, жуткие вещи, и который он считал скорее вымыслом, нежели реальностью. Однако реальность существования храма обрушилась на него с потрясающей очевидностью, когда, пройдя через главный вход, он оказался внутри здания.
Открывшееся ему варварское зрелище, освещенное множеством факелов, было из тех, что навсегда врезаются в память. В огромном зале толпились чернокожие воины из деревни Гато-Мгунгу. По приказу жрецов в масках, вынесших церемониальные одеяния, воины принялись разбирать кипы леопардовых шкур.
По мере того, как негры облачались в одежды своей варварской секты, картина постепенно менялась, пока белый не увидел вокруг себя сплошь желтые с черным шкуры леопардов, грозно изогнутые стальные когти и черные лица в боевой раскраске, частично скрытые уборами, изготовленными из голов леопардов.
Колеблющийся свет факелов играл на резных раскрашенных изваяниях, отражаясь от человеческих черепов, разнообразных щитов и диковинных масок, развешанных на высоких столбах, подпиравших кровлю. Ярче всего он освещал высокий помост в конце зала, где на возвышении стоял верховный жрец. Вокруг него толпились младшие жрецы, невзирая на то, что к массивному столбу рядом с верховным жрецом был прикован огромный леопард, который рычал и грозно скалился на обступивших помост людей. У леопарда была такая свирепая морда, что белый воспринял зверя как воплощение жестокой сущности культа, которую он олицетворял.
Взгляд Старика зашарил по залу в поисках девушки, но ее здесь не оказалось. При мысли, что ее где-то прячут в этом жутком месте, Старик содрогнулся. Если девушку привели сюда, то положение ее столь же безнадежно, как и его собственное. Доставив его в свой храм, позволив заглянуть в их святая святых, разрешив присутствовать на тайном сборище, люди-леопарды тем самым решили его судьбу, ибо свидетелей они в живых не оставляли. Теперь уже ничто не сможет спасти его, а все заверения и посулы Боболо были ложью.
Пройдя к помосту, Гато-Мгунгу, Боболо и другие вожди заняли места в первом ряду. Гато-Мгунгу переговорил с верховным жрецом, тот немедленно отдал приказ, и стража вытащила Старика вперед, по правую сторону от помоста. На белого уставились триста пар хищных глаз, горящих ненавистью, глаз беспощадных и голодных.
Верховный жрец обратился к рычащему, скалящемуся леопарду.
– Бог Леопард! – воскликнул он высоким пронзительным голосом. – Твои дети схватили врага твоего народа и привели сюда, в великий храм. Какова будет воля божественного Леопарда?
Воцарилась полная тишина. Все глаза были прикованы к верховному жрецу и леопарду. И тут произошло нечто такое, от чего у Старика по спине поползли мурашки, а на голове встали дыбом волосы. Из пасти хищника раздалась человеческая речь. Это казалось невероятным, но Старик слышал каждое слово собственными ушами.
– Повелеваю убить его, а его мясом накормить детей бога Леопарда!
Голос был низким, хриплым, с рычащими нотками.
– Но сперва приведите новую верховную жрицу, чтобы дети мои могли увидеть ту, которую мой брат приказал Лулими доставить из далекой страны!
Лулими, стоявший, как ему и полагалось по рангу, рядом с престолом верховного жреца, на глазах раздулся от гордости. Для него наступил момент долгожданного триумфа. Все взгляды присутствующих обратились к нему. Лулими припустил в диком танце, подпрыгнул высоко в воздух и издал протяжный крик, эхом отлетевший от балок потолочного перекрытия.
Меньшая братия остолбенела, – не скоро забудут они Лулими. Но тут их внимание переключилось с Лулими и обратилось к входу на помост. В проеме возникла девушка, весь наряд которой состоял из пары украшений. Она прошествовала на помост, следом за ней вышли остальные жрицы, одетые точно так же. Зал замер.
Старик попытался угадать, которая из них новая верховная жрица. Но они мало отличались друг от друга, разве только возрастом и степенью уродства. Их желтые зубы были подпилены для придания им остроконечной формы, носовые перегородки проколоты, а в отверстия вставлены палочки из слоновой кости, мочки ушей оттягивались до плеч тяжелыми украшениями из меди, железа и слоновой кости, лица, раскрашенные белым и голубым, напоминали жуткие маски. И вновь заговорил бог Леопард. – Введите верховную жрицу! – велел он. Взгляд Старика, как и всех остальных, обратился к проему за возвышением.
Из тьмы смежного помещения возникла неясная фигура, приблизившаяся к порогу, где ее озарило яркое пламя факелов.
У белого едва не вырвался крик ужаса и удивления. Там стояла та самая девушка, которую он мечтал отыскать.
