1570 год, июнь, Чатсуорт: Бесс

Женщине, которая пытается вести как должно хозяйство, нет покоя, если у нее гостья мотовка и муж дурак. Чем больше королеве дают свободы, тем больше мы тратим. Теперь мне сказали, что она может принимать гостей; и каждый жадный до зрелища зевака в королевстве приходит поглядеть, как она ест, и немножко угоститься сам. Один ее счет за вино в месяц выходит больше, чем мой за год. Я не могу даже начать подводить баланс, эти счета мне не по карману. Впервые в жизни я смотрю на книги не просто без удовольствия, но в совершенном отчаянии. Стопка счетов растет постоянно, а дохода она не приносит никакого.

Деньги так и улетают на королеву: ее излишества, слуги, кони, домашние животные, гонцы, стражи, шелк для вышивания, камчатная ткань на платья, полотно на постель, травы, масла, благовония для туалетного столика. Уголь для ее камина, лучшие восковые свечи, которые она жжет с середины дня до двух пополуночи. Она их жжет, пока спит, освещая пустые комнаты. У нее шелковые ковры на столе – она даже кладет мой лучший турецкий ковер на пол. Она требует особых продуктов на кухне, сахар и специи приходится везти из самого Лондона, особого мыла для стирки, особого крахмала для белья, особых подков для лошадей. Вино на стол, вино для слуг и – невероятно – лучшее белое вино для умывания. Мои расходные книги в случае с шотландской королевой – сплошная насмешка, в них только одна колонка: расход. На той стороне, где вписывают доходы, пусто. Даже пятидесяти двух фунтов в неделю, которые нам обещали, нет. Ничего. Нет страниц прихода, потому что прихода нет. Я начинаю думать, что и не будет, что так оно все и будет продолжаться, пока мы окончательно не разоримся.

А теперь я точно могу сказать, что мы разоримся. Ни один дом в стране не может содержать королеву с бесчисленными слугами, с бесконечными друзьями и приживалами. Чтобы содержать королеву, нужно быть королевством и обладать правом вводить налоги; а этого у нас нет. Когда-то мы были богатой парой, у нас были земли, аренда, шахты и корабли. Но во всех этих делах деньги приходят медленно, а уходят быстро. Я этот баланс удерживала превосходно. Но шотландская королева перевернула его вверх дном. Мы быстро, просто на удивление быстро нищаем.

Мне придется продать много земли. Тех маленьких займов и продаж, которыми я пробавлялась со времени нашего приезда сюда, больше не хватает. Мне придется поднять выплаты по закладным. Придется начать огораживать и задрать плату арендаторам, которые и так уже задолжали, потратив зиму на то, чтобы гоняться туда-сюда с северной армией, – и это тоже ее вина. Придется обложить дополнительными выплатами дома, где все еще нет мужчин: они сбежали из-за Марии Стюарт. Она вынуждает меня становиться суровой землевладелицей, а вина за это ляжет на меня. Мне придется отнимать общинные выгоны у добрых деревень и огораживать их под посевы. Сгонять людей с их полей и превращать их сады в овечьи пастбища. Я стану выжимать деньги из земли, как из мокрой тряпки. Не так ведут дела в хорошем поместье. Не так ведет себя хороший землевладелец. Я стану жадной из-за нужды в деньгах, и меня возненавидят, и станут обвинять, и скажут, что я – суровая хозяйка, жестокая охотница за деньгами.

А она не просто дорого нам обходится. Она представляет опасность. Один из моих слуг, Джон Холл, подходит ко мне, опустив глаза, но выставив руку.

– Я подумал, вам надо это знать, миледи, подумал, вы захотите, чтобы вам сказали.

Подумаю ли я еще когда-нибудь, услышав такое бормотание, что речь всего лишь о разбитой вазе? Вернусь ли в те времена, когда чувствовала лишь раздражение? Отныне и навсегда я чувствую, как сердце мое обрывается со страхом в ожидании известия, что она сбежала, или что послала письмо, или приняла гостя, который нас разорит.

– Что такое? – резко спрашиваю я.

– Я подумал, вы будете довольны, что я вам верен.

У меня рука чешется дать ему оплеуху.

– И ты будешь вознагражден, – говорю я, хотя каждый подкуп – это новая трата. – Что такое?

– Королева, – отвечает он, словно я не догадалась. – Заговор, чтобы ее освободить. Джентльмены предложили мне золотой соверен, чтобы я вывел ее на пустошь, и они с ней уедут.

– И она согласилась? – спрашиваю я.

– Я ее еще не спрашивал, – говорит он. – Подумал, надо сразу пойти к вам. Я верен вам, миледи, как бы меня ни пытались подкупить.

– Ты за это получишь две гинеи, – обещаю я. – Что за джентльмены? Как их зовут?

– Сэр Томас Джерард, – говорит он. – Но в таверне со мной говорил его друг, джентльмен по имени Роллстон. А стоит ли за ними кто познатнее, я не знаю. Я знаю еще человека, который будет рад таким сведениям.

Бьюсь об заклад, знаешь, думаю я с тоской; в Англии теперь больше шпионов, чем пастухов. Неверность стала такой всеобщей, что каждый держит слугу, чтобы приглядывал за остальными.

– Может, сможешь продать это другому покупателю. Но ты мой человек, и служишь ты только мне. Возвращайся к Роллстону и скажи ему, что тебе надо знать, кто участвует в заговоре. Скажи, что небезопасно продолжать, не зная, кто вовлечен. Скажи, что ты это сделаешь, и попроси условный знак, чтобы показать королеве. Потом приходи ко мне.

– Заманить их?

Я киваю.

– И вы их поймаете?

– Если будет нужно. Возможно, они ничего и не хотят. Возможно, ничего не выйдет.