Рождество 1529
Двор собирался в Гринвиче, и королева тоже там будет. Ей достанется весь почет, а Анна пусть сидит себе тихо.
— Что теперь? — спросила я Георга. Я присела на его постель, а он устроился на широком подоконнике. Слуга складывает вещи — брат готовится к поездке в Рим. Георг то и дело вскакивает, кричит старому слуге: „Нет, не этот плащ, этот моль поела“ или „Ненавижу эту шляпу, отдай ее Марии, пригодится малышу Генриху“, а старик продолжает невозмутимо укладывать одежду.
— Что теперь? — повторил мой вопрос Георг.
— Меня вызвали к королеве, я живу теперь в своей старой комнате на ее половине дворца. Анна осталась у себя, совсем одна. Я думала, матушка с ней побудет, я и все остальные придворные дамы теперь обязаны прислуживать королеве, а совсем не Анне.
— Ничего в этом нет плохого, просто ожидается множество народу из Сити, они приходят во время Рождества посмотреть, как король с королевой пируют. Никак нельзя, чтобы купцы и торговые люди болтали о невоздержанности короля. Ему хочется, чтобы все говорили — он выбрал Анну для блага государства, а не ради похоти.
Я бросила взгляд на слугу — не много ли мы себе позволяем.
— Не беспокойся о Джоше, он слегка глуховат, благодарение Богу. Плохо слышишь, да, Джош?
Слуга и головы не повернул.
— Хорошо, хорошо, ты свободен, — сказал Георг, но слуга продолжал как ни в чем не бывало паковать вещи.
— Все равно, лучше не рисковать, — заметила я.
— Джош, — брат повысил голос, — оставь нас, потом докончишь.
Слуга вздрогнул, обернулся, поклонился Георгу и мне, вышел.
Брат бросился на кровать, удобно улегся, положив голову мне на колени. Я прислонилась к спинке кровати.
— Думаешь, доживем до этого? — лениво спросила я. — Такое впечатление, что мы к свадьбе готовимся уже лет сто, не меньше.
Он прикрыл красивые темные глаза, снова открыл, взглянул на меня.
— Бог знает, какова будет цена, когда дело наконец завершится. Счастье королевы, безопасность трона, уважение народа, нерушимая святость церкви. Иногда мне кажется, мы с тобой только и делаем всю жизнь, что на Анну работаем. И много ли нам за это достается?
— Ты, мой дорогой, наследник графской короны, вернее, двух.
— По мне бы лучше отправиться в крестовый поход и убивать неверных. А потом вернуться в свой замок к красотке-жене, которая от меня, храбреца, без ума.
— А мне подавай поле хмеля, яблоневый сад и стрижку овец.
— Ясно, оба дураки. — Георг снова прикрыл глаза.
Он, кажется, заснул на пару минут. Я бережно придерживаю его голову, смотрю, как подымается и опускается при дыхании грудь. Меня клонит в сон, прислоняюсь к расшитому покрывалу на спинке кровати, дремлю.
В полусне услышала, как заскрипела дверь, лениво открыла глаза. Нет, это не слуга Георга, не Анна, которой мы опять зачем-нибудь понадобились. Кто-то украдкой взялся за дверную ручку, тайком приоткрыл дверь. Джейн, жена Георга, теперь леди Джейн Рочфорд, всовывает голову в комнату и глядит на нас.
Она не вздрогнула, не произнесла ни слова, увидев нас вместе в постели, и я — не совсем еще проснувшись, не в силах пошевелиться, чувствуя какую-то неясную угрозу в ее неожиданном появлении — тоже не заговорила, наблюдаю за ней сквозь полуопущенные ресницы.
Она стоит тихо-тихо, не входя в комнату, но и не закрывая дверь, внимательно оглядывая открывшуюся картину — голова Георга у меня на коленях, мои ноги, полускрытые платьем, запрокинутая голова, чепчик, оставшийся на подоконнике, разметавшиеся со сна волосы. Она нас рассматривает, будто собирается писать портрет или ищет доказательства на месте преступления. Затем так же тихо, как и вошла, выскальзывает обратно.
Я тут же потрясла брата за плечо, а когда он проснулся, закрыла ему рот ладонью.
— Ш-ш-ш, Джейн только что была тут. Она все еще за дверью.
— Джейн?
— Да, Бога ради, Джейн, твоя жена Джейн.
— А что ей нужно?
— Она ничего не сказала. Просто вошла, посмотрела на нас, спящих на кровати вместе, все подробненько осмотрела и исчезла.
— Наверно, не хотела меня будить.
— Наверно, — неуверенно пробормотала я.
— Что такое?
— Она так странно глядела.
— Она всегда странно глядит, — небрежно махнул рукой брат. — Девушка с душком.
— Вот именно. Понимаешь, она на нас смотрит, а мне кажется… — Я не могу подобрать правильного слова. — Будто я делаю что-то совершенно неприличное. Словно мы с тобой в чем-то виноваты, словно мы…
— Что?
— Слишком близко оказались.
— Мы же брат и сестра. Конечно, мы всегда рядом.
— Вместе в кровати и спали.
— Конечно, мы спали. Что нам еще делать в кровати вместе. Любовью заниматься?
Я хихикнула:
— Она так посмотрела, словно мне вовсе не положено быть у тебя в комнате.
— А где тебе еще быть? — Брат, похоже, ничуть не взволновался. — Где нам еще поговорить, придворные так и шныряют поблизости, норовят каждое слово подслушать. Она просто ревнует. Она бы все королевское приданое отдала за то, чтобы оказаться со мной в постели посреди бела дня. А по мне — лучше голову сунуть в пасть льву, чем положить ей на колени.
— Думаешь, не стоит беспокоиться? — улыбнулась я.
— Совершенно не стоит, — лениво отмахнулся он. — Она моя жена. Я как-нибудь с ней разберусь. Сама знаешь, как это делается в браке, захочу — вообще от нее избавлюсь и возьму себе хорошенькую.
Анна решительно отказалась проводить Рождество в Гринвиче, если не она будет в центре внимания. Генрих снова и снова пытался ей объяснить — это пойдет на пользу им обоим, но она никак не могла смириться, что он предпочел королеву.
— Я уеду! — кричала сестра. — Ни за что не останусь здесь, где на меня никто внимания не будет обращать. Поеду в Гевер, проведу Рождество в деревне. Или лучше вернусь ко французскому двору. Отец уже там, мне будет весело. Ко мне во Франции всегда хорошо относились.
Он побледнел, будто она его ножом пырнула.
— Анна, любовь моя ненаглядная, единственная, не говори таких слов.
— Единственная любовь? — кинулась она на короля. — А на Рождество посадите рядом другую.
— И в этот день, и во все остальные лучше тебя мне не найти. Но если Кампеджо все еще докладывает обо всем Папе, мне нужно, чтобы все знали — я отказываюсь от королевы из самых чистых побуждений, просто по необходимости.
— Я, значит, недостаточно чиста? — Анна словно выплюнула эти слова.
Быстрота ума, которая так хорошо служила ей в придворном флирте, теперь оборачивалась против короля. И он не мог устоять — ни тогда, ни сейчас.
— Любовь моя ненаглядная, ты мой чистый ангел. И я хочу, чтобы об этом знал весь мир. Я сказал королеве, что ты будешь моей женой, ибо ты — лучшее, что есть в целой Англии. Этими самыми словами.
— Вы говорили с ней обо мне? — вскрикнула Анна. — Только не это. Оскорбление за оскорблением. А что она вам ответила? Что я не ангел, а всего лишь ее бывшая фрейлина? Что я ни на что не гожусь — даже рубашки подшивать?
Генрих закрыл лицо руками:
— Анна!
Она отвернулась, подошла к окну. Я притворялась, будто читаю книгу, низко склонила голову и быстро водила пальцем по строчкам, но в глазах все расплывалось. Тайком мы оба — король и его бывшая любовница — наблюдали за Анной. Плечи слегка сгорбились, кажется, пытается сдержать рыдания. Потом спина расслабилась, она обернулась — в глазах слезы, от гнева щеки порозовели, вся волнение, вся возбуждение. Приблизилась к королю, нежно тронула его за руку.
— Прости меня, — проворковала она, — прости меня, любовь моя.
Он взглянул на нее, не веря такому счастью. Распахнул объятья, она уютно устроилась у него на коленях, обняла его за шею, прошептала:
— Прости меня.
Я тихонько поднялась, по кивку Анны выскользнула из комнаты, с порога услышала ее слова:
— Хорошо, я побуду в лондонском доме, а ты оплатишь мой рождественский пир.
Королева приветствовала меня легкой улыбкой победительницы. Ей, бедняжке, казалось — нет Анны, нечего и опасаться. Он не знала, какую епитимью наложила Анна на короля в качестве платы за отсутствие на рождественском пиру. Она ни о чем не догадывалась, хотя весь двор прекрасно понимал, что вежливое обхождение короля ни о чем не говорит.
Но она недолго находилась в неведении. Генрих ни разу не отобедал с ней наедине. Он вообще ни разу не остался с ней один на один, всегда в чьем-то присутствии. Не протанцевал с ней ни единого танца. Сказать по правде, он вообще не танцевал, только наблюдал за другими танцорами. Время от времени придворные кавалеры кружили перед ним новых красоток — юную наследницу из семьи Перси, следующую девчонку из рода Сеймуров. Кто только мог добиться места при дворе, прислал свою молоденькую чаровницу — вдруг удастся заполучить короля и стать новой королевой. Но король ни на кого не обращал внимания. Сидел утомленно рядом с женой, весь в мечтах о своей собственной красавице.
Вечером королева долго-долго стоит на коленях на молитвенной скамеечке, многие придворные дамы уже дремлют, ждут не дождутся, пока уже она нас отпустит. Когда королева наконец встала после молитвы, оказалось, что не сплю я одна.
— Ну вот, сколько же здесь Петров, — с грустью оглядела неверных слуг королева.
— Мне очень жаль, ваше величество.
— Похоже, здесь она или не здесь, ничего не меняется, — промолвила брошенная бедняжка. Склонила голову, будто головной убор слишком тяжел. Я отколола булавки, сняла с нее чепец. Как же поседели у нее волосы! За последний год она больше постарела, чем за пять предыдущих.
— Нет, нет, просто страсть, страстишка. Он выше этого. — Похоже, королева говорила сама с собой. — Она ему скоро надоест, как все остальные. Бесси Блаунт, ты, а теперь вот Анна.
Я молчала.
— Сколько бы эта чаровница ни старалась, главное — ему не впасть в грех против Святой Церкви, я только об этом молюсь: „Господи, не дай ему впасть в грех“. А ко мне он вернется.
— Ваше величество, — тихонько начала я. — А если не вернется? Если признают ваш брак недействительным, если он женится на ней? Куда вы пойдете? Есть у вас убежище на случай крайней нужды?
Усталые голубые глаза взглянули на меня, словно королева Екатерина только что меня заметила. Протянула руки, чтобы удобнее было снять с нее платье, повернулась спиной, я заметила раздраженную от власяницы кожу. Ничего не сказала, помнила — она не любит, когда другие это видят.
— Я не готовлюсь к поражению, не желаю так низко падать. Уверена — Бог приведет Генриха обратно и мы снова будем счастливы вместе. Я знаю, моя дочь станет королевой Англии, лучше королевы не найти, уверена. Ее бабка — Изабелла Кастильская, какие тут сомнения, что женщина может править целым государством. Царствование нашей дочери войдет в историю, а король до самой моей смерти останется тем, чем был, когда мы только встретились, — Генрихом Верное Сердце, вот кем.
Она встала и ушла в спальню, служанка, дремавшая у огня, вскочила, взяла у меня платье и чепец королевы.
— Благослови тебя Господь, — сказала Екатерина. — Можешь отпустить всех остальных, пусть отправляются спать, чтобы не опоздать завтра утром на мессу. И ты тоже, Мария, я люблю, когда мои придворные дамы приходят на мессу.
