Глава 10. Таинственное воздействие
Дмитрию не спалось. Не потому, что сказывалась усталость и психологическое перенапряжение. На него что- то действовало извне — непонятное, незнакомое. И это внешнее влекло к себе, притягивало самым загадочным образом. Наверное, так действует на некоторых спящих людей луна, заставляя их вставать с постели и бродить по улицам, проделывая непонятные, подчас удивительно рискованные трюки, в которых демонстрируются сверхчеловеческие возможности.
То же самое было и в минувшую ночь, проведенную в лагере- томительные часы бессонницы, чередуемые странными видениями. И при этом утром появилась небывалая резвость, словно кто- то неизвестный, пытаясь вложить в него важную информацию, одновременно подпитывал Дмитрия дополнительной энергией. Но понять это неведомое Дмитрий пока не мог.
Легкая дремота, наконец, начала обволакивать его сознание. Мысли сделались вязкими и тягучими, как мед.
И он снова увидел себя в древнем святилище, в котором не было идолов. Утоптанная ровная площадка под открытым небом была огорожена частоколом, сплошь увитым цветущими растениями. Дмитрий стоял на коленях возле волхва и тот, возложив на его голову ладони, что- то говорил ему. Но Дмитрий не мог разобрать его слов. И лишь чувствовал одурманивающее тепло заскорузлых старческих ладоней. Видя свое бессилие, старец горестно опустил плечи и некоторое время стоял, раскачиваясь, как человек в безысходном горе. Потом, взяв в руку посох, стал показывать Дмитрию на каменные плиты, и тот увидел высеченные на них письмена. Рунический строй, который он не знал, но подумал, что надписи можно расшифровать.
Тогда старик вывел Дмитрия за ограду, и он увидел, что святилище находится на холме. Они подошли к месту, где был насыпан белый мелкий песок, подобный тому, который покрывает Куршскую косу в Литве, образуя настоящие дюны. Все тем же длинным посохом волхв принялся рисовать на песке изображения. Дощечку с письменами, горы, несколько елок и камень. Ткнув в него концом посоха, описал в воздухе полукруг, и Дмитрий подумал, что камень больших размеров.
Он взглянул на старца. Набежавший с моря ветер развевал его длинные спутанные волосы и всклокоченную бороду. Он был так худ и изможден, что сквозь холщовую его одежду светилась лишь одна бестелесная оболочка. Но глаза волхва теперь источали радость. Он что- то быстро заговорил, вскидывая руки и очи к небесам, по- видимому, благодаря их за чудо, ниспосланное им, — понимание.
Какой- то толчок заставил Дмитрия открыть глаза. Любой человек видит по ночам сны, но, проснувшись утром, большинство из них безвозвратно забывает. Но если его разбудить во время сна, он будет помнить все до мельчайших подробностей. Дмитрий задумался. Опять этот навязчивый сон. Неужели его разбудили специально, чтобы он осмыслил увиденное?!
В этом сне явно проглядывала символика образов! Дощечка с письменами — разумеется, знания. Горы и елки — пейзаж, антураж. Как, вероятно, и камень. Нет. На камнях в храме были рунические знаки, которые он не понял. Возможно, эти камни связаны между собой. Старик явно давал Дмитрию подсказку!
И опять накатили волны чужого воздействия. Дмитрия тянуло в тайгу, за пределы лагеря, и эту тягу невозможно было объяснить ничем обыкновенным. Тянуло так сильно, что хотелось все бросить и бежать туда, навстречу непонятному, которое магическим образом было связано с вещими снами. Что его там ждало, он не знал, но был уверен, что его призывают не напрасно. Быть может, в тайге берет начало ручеек его судьбы, который приведет Дмитрия к пониманию своего предназначения.
Он порылся в тумбочке, вытащил карту местности, в которой находился лагерь, и компас. Сориентировался, отметив точку отсчета на карте — учебный центр. С помощью компаса указал направление непонятной силы, влекущей его к себе. Ему почему- то казалось, что прямая линия, которую он прочертил, приведет его к метеориту, рухнувшему в отрогах Сихотэ- Алиня 12 февраля 1947 года. Но этого не случилось. Линия прошла в стороне от места падения таинственного посланника небес.
Дмитрий вышел на террасу. Стояла красивая ночь, без единого облачка в небе. Она уже сотворила свою симфонию, в которой можно было различить отдельные звуки: и скольжение по траве змеи, и жалобный крик потревоженной птицы. Переплетаясь между собой, звуки ночи создавали неповторимые мелодии. В них угадывались муки рождения и предсмертной агонии, но преобладающими были интонации любви. С дальнего дерева на Дмитрия уставились крупные желтые глаза, как два куска янтаря, подсвеченных солнцем. Филин!
Ощущение энергетического каната, тянущего к себе, стало ослабевать. Дмитрий вернулся в комнату, укрылся одеялом с головой, хотел произнести мысленно молитву, но на первых же словах незаметно уснул.
Сон был, как явь. Все та же вершина холма, но теперь на ней полыхал огромный костер из ясеневых сучьев, разложенный несколько в стороне от святилища. Возле костра- множество людей в холщовых рубищах, с костяными амулетами на шеях и ритуальными ножами на поясах. Волхвы! Они сидели вокруг каменной плиты, протянув к ней руки, и, закрыв глаза, раскачивались из стороны в сторону. Потом, поднявшись с земли, запели гимн своему богу и стали водить хоровод. Останавливаясь по команде какого- то старца, сидящего прямо на плите в позе «лотоса», они вскидывали руки вверх и выкрикивали вслед за ним ключевые слова.
Дмитрия поразили их лица — одухотворенные, восторженные, светящиеся глубинной мудростью. Эти люди, наверное, знали тайну слова и умели концентрировать энергию каждого в одно целое, многократно усиленное, потому что вокруг плиты сначала появился легкий туман, потом задрожал и завибрировал сам воздух, и, наконец, затряслась земля.
Плита начала менять цвет, постепенно светлея. И, когда он стал дымчато- голубым, старец спрыгнул с плиты, и она осторожно оторвалась от земли.
Обряд продолжался. Сияющий старец, по- видимому, главный жрец, потрясая ладонями, призывно выкрикнул одно и то же слово. И будто откликом на священнодействия волхвов, на их зов, с неба упал смерч! Раскидал по земле людей, как жалкие щепочки. Смел поленницу дров и жертвенные дары с алтаря. Но проделал все это мягко, без разрушительной мощи, приберегая силу для главного. Загасив костер, он подхватил священную плиту. И она, в спирали вихря, мгновенно исчезла в небе.
Волхвы вставали с земли и на коленях ползли к потухшему костру, шепча благодарственную молитву. И только главный жрец, строгий и невозмутимый, смотрел куда- то вдаль, возможно, в загадочную пучину времен, с сознанием исполненного долга. Это был тот самый волхв из прошлых снов!
Царапающие звуки разбудили Дмитрия: кто- то осторожно стучал в запертую дверь, стараясь не привлекать внимание соседей. Наверное, Генка улучил минуту, чтобы зайти за какой- нибудь надобностью: в эту ночь его группа была на специальных занятиях- ребят учили видеть и слышать в темноте. Постижение Спаса начиналось с познания окружающего мира во всем его спектре, в завораживающей полноте красок.
— Научившись владеть Спасом, ты будешь видеть и слышать намного больше и качественнее, чем обычный человек, — не раз повторял Дмитрию дед. И, как всегда, был прав.
В дверь снова постучали — скребком пугливой мыши. Одинов встал, повернул ключ в замке, и дверь открылась. На пороге стояла Глаша. Он сразу же узнал ее, хотя видел мельком и со спины. Яркие, томные глаза, нежная кожа. Не красавица, но миловидная. Именно такой он и представлял ее себе.
Ее нисколько не смущал его полуодетый вид.
— Вы, наверное, гадаете, зачем это я пожаловала к вам в столь поздний час? — спросила она не без тени кокетства, усаживаясь не на стуле, а прямо на кровати. На фоне белого пододеяльника ее обнаженные ноги были особенно красивы.
Дмитрий молчал.
— Так знайте же: меня замучила бессонница! Как только вы появились здесь. Я потеряла способность спать, здраво мыслить, прогнозировать свои поступки.
«О какой бессоннице она говорит?!» — подумал Дмитрий, внезапно ощутив интерес: ведь его тоже мучила бессонница! Но он ошибся в своих ожиданиях: их бессонные ночи не имели ничего общего друг с другом.
Не дождавшись ответа, она продолжала:
— К сожалению, мир, в котором мы живем, полон всевозможных условностей и устаревших стереотипов. Взломать их могут только сильные личности. — Она взглянула на Дмитрия прямо и строго, с вызовом человека, ощущающего свою правоту. — Одним словом, я отношусь к тому типу женщин, которые сами выбирают себе мужчину. И считаю, что это правильно: в животном мире можно найти сколько угодно примеров, когда самка выбирает самца.
— Следовательно, мнение мужской, гм. особи вовсе не имеет значения?
— Поймите, наши гороскопы убедительно говорят, что наш союз даст прекрасное потомство, угодное Всевышнему. Мы созданы друг для друга! И вообще. разве я не могу вам нравиться? — она обнажила в улыбке безупречно ровные зубы, прекрасно зная о своих достоинствах и демонстрируя их довольно уверенно.
Дмитрий не нашелся, что ответить, застигнутый врасплох подобным откровением.
— Я ни о чем вас не прошу, — продолжала она с горячностью. — Позвольте мне просто вас любить, приходить иногда по ночам, когда Вы будете один. Поймите, я не могу без этого! Речь вовсе не идет о каком- то закабалении: я далека от мысли связывать вас и себя брачными узами. Я вас люблю и хочу любить без всяких долговых обязательств и проформ. Любовь в чистом виде — без нагноений, мути, вздорной глупости — вот что предлагаю я, ничего не требуя взамен.
— Позвольте, сударыня, но взамен вы требуете мою душу, — заметил Дмитрий, найдя в ее защите самое слабое звено.
Уязвленная, она метнула на него обиженный взгляд. Кокетливая улыбка сползла с ее губ.
— Я отдаю вам не только душу, — наконец, возразила она. — Вы скоро сами убедитесь в том, что я больше отдаю, чем беру. И вообще торг здесь не уместен. Хотите правду? — она сорвалась на придушенный крик. — Я не могу без любви жить! И вообще, если женщина просит, ни один мужчина не смеет ей отказать! Это закон рыцарства! Разве не так?!
Потом они лежали в постели, и она гладила его взлохмаченные волосы, нежная и кроткая от внезапного счастья, свалившегося на нее.
— Лучше тебя никого нет, и не было никогда. — шепнула она, благодарно целуя его. — Как хорошо, что я не ошиблась в тебе.
А он в этот момент подумал о Григории, ощущая некоторую неловкость: ведь она, кажется, нравилась станичнику.
