Питеру Вулвертону и Томасу Данну за их тяжкий труд и самоотверженность: пока писалась эта книга, вы становились мне все ближе и ближе.

А город и все, что в нем, сожгли огнем; только серебро и золото и сосуды медные и железные отдали, в сокровищницу дома Господня…

Проклят пред Господом тот, кто восставит и построит город сей Иерихон; на первенце своем он положит основание его и на младшем своем поставит врата его.

ДОЛИНА У ЯМ СУФ (ЧЕРМНОГО МОРЯ), 1556 г. до н. э.

Огромная толпа людей тянулась насколько хватало взгляда. Тяжелый восьмичасовой переход принес много смертей иудейским племенам, продолжавшим свой путь по долине Чермного моря. Заблудшему народу из земли Гесема удалось преодолеть большой участок мелководья до того, rак его настиг прилив.

Многочисленные племена уже приближались к концу отчаянного марш-броска, затеянного еще более отчаянным военачальником, когда тыловой отряд израильтян атаковали разведчики и колесничие ливийских топорщиков. Топорщики были передовым отрядом авангарда великой армии наследного принца Амонхерхепешефа, состоящей из тысячи колесниц. Амонхерхепешеф был старшим сыном фараона Рамзеса II и приобрел известность своими жестокими расправами со всеми врагами Египта, почему и был избран для того, чтобы возглавить армию Рамзеса и отомстить за зло, которое навлек на народ Египта лидер иудеев – Моисей Освободитель, приходившийся двоюродным дедом самому наследному принцу и являвшийся одним из величайших военачальников в истории Египта.

Тыл иудейской армии состоял из отрядов двадцати двух племен израильских паломников. Плохо вооруженные воины держались, сколько могли, под натиском свирепых топорщиков ливийских пустынь. Им нужно было удержать передовой отряд пехоты армии фараона лишь до тех пор, пока не будет подан сигнал прервать оборону долины, чтобы завлечь основную часть колесничих в ловушку, расставленную иудейским пророком. Солнце уже близилось к четвертому часу после полудня. Люди не знали отдыха уже более четырех дней с тех пор, как бежали от фараона из Нижнего и Верхнего Египта.

Основные отряды египетской армии остановились на краю топкой морской долины. Закаленные в бою воины наблюдали, как остатки иудейского тыла возвращались в поросшую крапивой трясину долины Чермного моря после жестокой атаки на их авангард.

Путь, проложенный ста двадцатью восемью тысячами мужчин, женщин и детей, а также караванами вьючных животных, следовавшими с ними, отчетливо виднелся в грязи. Он был больше мили в ширину и тянулся по топкой равнине до самого горизонта, залитого послеполуденным солнцем. Головная колесница остановилась. Последние иудейские воины исчезли за камышами, отделявшими участников Исхода от земли фараона.

– Великий, лучше продолжить преследование с восходом солнца, – сказал командующий египетской армией, стоявший рядом с Амонхерхепешефом в колеснице, запряженной идеально подобранными черными лошадьми, которые теперь нервно постукивали копытами по земле. Ветер начал усиливаться, и в нос египтянам ударил запах морской воды. – Приближается прилив, и мы не успеем пересечь море до его наступления. Нам нужно выждать, иначе наше главное преимущество – быстрота колесниц и лошадей – будет потеряно из-за грязи и воды.

– Все закончится сегодня. Преследование и так уже слишком затянулось. У меня тысяча колесниц с измотанными воинами, уставшими от погони. Мой отец желает положить этому конец, и мы не остановимся, пока голова Моисея не украсит собой мое копье. Посмотри на бегство иудейской армии и народа. Их бог – бездарный военачальник, а Моисей – бездарный пророк. Посмотри на восток, командующий, – указал принц вдаль. – Море сейчас у него за спиной, и эта мелкая лужа – не преграда для египетской армии.

Наследный принц Амонхерхепешеф поднял правой рукой копье с бронзовым наконечником и метнул его в направлении длинного пути отступления. За этим движением последовал громогласный топот двух тысяч лошадей, и первые колесницы двинулись в долину Чермного моря. Почти полтора часа великая армия Рамзеса II гналась за остатками еврейского народа, чтобы войти в историю и легенды.

Колесницы с грохотом продвигались по быстро засыхающей грязи и песку. Ветер уже достиг почти штормовой силы, и воины Рамзеса II начинали понимать, что этот день превратился в дурное предзнаменование того, что их ждет. Колесница принца Амонхерхепешефа находилась в середине стремительно двигавшихся отрядов, преследовавших тыловые войска израильтян.

Лошади постоянно вязли во влажном песке и начинали уставать. Тела и оружие воинов были почти целиком покрыты грязью, и, несмотря на отличную подготовку, люди теряли силы наравне с лошадьми, сгибаясь под весом слоев липкой мокрой земли.

Головные колесницы начали замедляться без предупреждения, и когда колесница наследного принца Амонхерхепешефа последовала их примеру, он увидел причину неожиданной задержки. Первые легкие волны прилива ударили по копытам лошадей и колесам колесниц. Четыре тысячи воинов египетской армии охватило нервное волнение. В Верхнем и Нижнем Египте не было ни одного мужчины, женщины или ребенка, которые бы не слышали о необычных способностях иудейского пророка. Большинство воинов были глубоко убеждены, что им не суждено пережить этот день.

– Начинается прилив, Великий, нам нужно вернуться назад и дождаться более удачного момента для перехода, – сказал командующий, видя, как лошади начали вставать на дыбы от быстро поднимавшейся воды.

– Я вижу караваны вьючных животных предателей. Мы уже почти достигли нашей кровавой цели. Все закончится здесь, все закончится сегодня, – повторил Амонхерхепешеф, чьи темные глаза блестели в свете заходящего солнца. – Эти неблагодарные люди ответят за зло, причиненное Египту, и за предательство, которым они отплатили моему отцу и земле, которая веками кормила их.

Пока он говорил, ветер пропал так же быстро, как появился, и они услышали шум воды, которая поднялась уже до середины колес колесниц. Мощь прилива напугала закаленных в боях воинов армии фараона, но им объяснили, что вода будет подниматься медленно в течение трех часов и не достигнет уровня, которого им стоило бы опасаться. Наследный принц знал, что они успеют закончить свою расправу до захода солнца.

Он приказал продолжить погоню. Солнце спряталось за черными тучами, зловеще нависшими над землей и закрывшими собой все небо, куда ни глянь. Такого черного дневного неба воины армии фараона никогда раньше не видели. Казалось, тучи двигались с ужасающей быстротой, торопясь закрыть небеса от глаз людей. Оглянувшись вокруг, принц увидел, что тысячи лошадей его армии начали топтаться в воде и сторониться поднимающейся воды прибоя.

– Великий, вон там, на востоке, смотри! – воскликнул командующий, вглядываясь в темноту неожиданно наступившей мнимой ночи и одновременно пытаясь удержать вожжи и усмирить свою пару черных коней.

К востоку от них на небольшом холме, который во время прилива превратился в островок, стоял человек, которого сопровождали еще двое, находившиеся по бокам от него. Самый высокий из этих троих сделал шаг вперед, и хотя до них было больше полумили, наследный принц точно знал, за кем наблюдает.

– Великий Освободитель ожидает армию фараона, – сказал Амонхерхепешеф, еще раз подняв копье к небу. – Он не такой бесхребетный, как я думал. Так тому и быть, бывший родственник, сегодня ты встретишься со своим истинным богом!

– Говорят, что он лучший военачальник двух королевств и его ведет единственный бог, – добавил командующий, наблюдая, как замерший почти в миле от них человек развел руки в стороны, а затем неожиданно опустил их и три раза ударил своим длинным изогнутым посохом по земле.

– Довольно. Принесите мне голову этого лжеегиптянина! – прокричал наследник фараона приказ продолжать движение по долине Чермного моря.

Тысячи колесниц медленно двинулись вперед, завязая колесами в бурлящей смеси из грязи, песка и воды. Из последних сил пытаясь настичь иудейскую армию, они увидели, как мужчина на медленно сжимавшемся островке снова вознес руки к почерневшему небу.

Сигнал к атаке был подан.

Не успели воины египетской армии понять, что происходит, как их атаковали со всех сторон. Черные фигуры начали выскакивать из воды. Они появлялись из-за густых зарослей камыша и из грязи. Наследный принц услышал крики и вопли людей, которых вытаскивали из колесниц невиданные силы, появившиеся словно из недр преисподней. Он увидел, как выпрыгнула черная, покрытая грязью фигура, создав столб брызг, грязи и водорослей, и схватила командующего, стоявшего всего мгновение назад рядом с ним – там, где теперь осталась лишь одна его сандалия.

Мнимую ночь вокруг него пронзили крики людей и лошадиное ржание. В попытке спастись от неведомых и ужасных врагов, египтяне начали стрелять вслепую. Стрелы, выпущенные перепуганными воинами, беспорядочно летали вокруг принца, как смертоносные шершни. Вопли ужаса не замолкали, пока огромные, покрытые черной шерстью животные не исчезли, истребив четверть его колесничих. Ливийские топорщики, составлявшие центр египетской армии, были разбиты полностью. Как только последние из чудовищ исчезли там, откуда и появились – в грязи, иудейские лучники начали выпускать тысячи стрел в темное небо.

Амонхерхепешеф схватил и туго натянул вожжи в попытке успокоить своих дрожащих и встающих на дыбы черных арабских скакунов и вернуться к атаке. Но не успели кони найти опору в грязи и воде, как что-то опять поднялось из моря, вновь заставив их подняться на дыбы. Новый морской зверь был огромным. Он повалил одну из лошадей набок, из-за чего вторая не удержалась и упала вслед за первой. Падение обоих скакунов привело к тому, что колесница перевернулась и наследного принца выбросило в мутные воды Чермного моря.

Мокрый с ног до головы Амонхерхепешеф поднялся, выплевывая грязную соленую воду. Не успел он перевести дух среди предсмертных криков тысяч своих воинов, как чудовище схватило его за горло и подняло из вонючей трясины. Наследный принц увидел лапы животного – и не поверил своим глазам: его длинные пальцы были почти человеческими. Он попытался пошевелить головой, чтобы рассмотреть зверя, который собирался убить его. Подняв глаза, наследник фараона оказался лицом к лицу с чудовищем, о котором слышал множество историй от своих еврейских слуг. Это были просто сказки, которыми пугали всех детей в Египте, легенды о могучем звере, защищавшем восточные врата империи. Эти мифические животные назывались голиа и были посланы египетским богом подземного мира на защиту двух земель. И вот теперь герой тех рассказов, которыми принца пугали в детстве, смотрел прямо на Амонхерхепешефа. Желтые глаза зверя ярко горели, а огромная пасть была широко раскрыта, и принц видел его острые зубы и стекавшую с них слюну. Грязь, покрывавшая тело животного, потрескалась и пахла мертвечиной, и в этот момент наследник египетского правителя понял, что эти чудовища закопались в грязи до начала прилива и дождались, когда вода вернется, чтобы захлопнуть свою ловушку.

Мифический герой детских сказок поднял пасть к почерневшему небу и триумфально завыл, медленно разрывая принца Египта на части.

В полумиле оттуда спутники старого и обессиленного мужчины помогли ему спуститься с островка и сесть в небольшую лодку. Его седые волосы и борода скрывались под покрывалом, а голова была низко опущена от полного изнеможения.

– Все закончилось? – спросил один из иудейских воинов, пока двое мужчин толкали челнок к восточному берегу Чермного моря.

– Сегодня Господь послал нам истинных освободителей народа, которые сразились за нас, и вы больше никогда не увидите армии фараона, – отозвался старик.

Воины увидели, как он опустил голову и спрятал лицо за складками накидки. До конца битвы было еще далеко, а их побег был только началом. Ужасная правда об их положении сидела перед ними, проливая слезы, навсегда искалеченная событиями, которые не должен был пережить ни один человек. Старик набирался сил перед годами скитаний, которые их ожидали.

Приближенные к Моисею люди знали, что Освободитель умирает.

ПЛОСКОГОРЬЕ МОАВ, ЛАГЕРЬ ИЗРАИЛЬТЯН В АВЕ-СИТТИМЕ, 1520 г. до н. э. – ТРИДЦАТЬ ШЕСТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

В свете заходящего солнца старейшина стоял на холме и смотрел на запад, откуда освежающий ветерок донес до него запах воды. Он медленно потянулся и снял покрывало с головы – раньше его волосы были темными и сильными, но теперь стали седыми, и для него этот цвет означал не столько старость, сколько чувство вины. Устремив свой усталый взгляд в направлении заходящего солнца, старейшина почти мог рассмотреть блеск реки Иордан в нескольких милях от себя. Он понимал, что, возможно, выдает желаемое за действительное, поскольку река текла внутри небольшой долины, окруженной холмами, и ее невозможно было увидеть с такого большого расстояния. Солнце, наконец, опустилось в великое море к западу от старика, и он увидел, как масляные лампы города осветили пустыню, окружавшую последнее препятствие на пути его народа к земле обетованной.

– Кажется, что город оживает после захода солнца. Но на самом деле, он никогда не спит. Этот город – это живое, дышащее существо, которое стоит между твоим народом и их новым домом.

Иисус Навин не повернулся на звук голоса позади себя. Вместо этого он снова накинул покрывало на голову.

– Перед нами стоит великая задача, – сказал Навин, – даже более великая, чем побег из Египта. Стены Иерихона очень толстые и очень высокие, и их защищают тысячи ханаанеян. Боюсь, что их силы превосходят наши в пять раз.

– Не будет никакого чуда или казни, подобной египетским, которая поможет тебе покорить стены Иерихона. Стены должны пасть, и это испытание будет сложнее всех, с которыми нам пришлось столкнуться раньше, Иисус, сын Навин. Тебе снова придется осуществить невозможное, брат.

Мужчина, наконец, повернулся лицом к собеседнику. Пятеро охранников, которые теперь повсюду сопровождали Иисуса, смотрели на гораздо более крупного старейшину племени Иедды. Навин, лидер израильтян, пытался разглядеть его глаза под складками накидки, но видел только темноту, почти такую же беспроглядную, как темнота ночного неба.

– Они поймали всех шпионов, которых я посылал в город за нужной мне информацией – рассказал Иисус. – Мои передовые отряды сообщают, что их головы до сих пор насажены на копья на главных воротах в этот проклятый город.

Пришелец ничего не ответил, зная, что Иисус Навин не закончил говорить. Даже несмотря на то что они не виделись три года, лишь один человек знал Иисуса лучше, чем этот мужчина.

Иисус Навин из колена Ефремова положил руку на плечо гостя, а другой рукой указал на открытый шатер, от которого доносился запах готовящегося мяса.

– Пойдем, брат Кале, преломим хлеб и разделим мясо, предложенное нашей новой родиной. Мы не виделись три долгих года, друг мой. Нашим племенам не хватало твоего колена и его братьев. Ваши боевые действия в тылу против наших многочисленных врагов помогли нам пройти через самые суровые земли и добраться сюда, к дому, к которому вел нас Моисей.

Высокий человек заколебался, увидев, как женщины готовят ужин внутри шатра. Он остановился и замешкался перед самым входом в дом человека, который стал преемником Моисея Освободителя. Новый лидер избранного народа увидел, что в глазах женщин появился страх, когда они поняли, кем был их гость. Увидев закутанную в одежды фигуру, стоящую рядом с их мужем и отцом, они выбежали из шатра, не обслужив хозяина. Женщины, не поднимая глаз, осторожно проскользнули мимо Иисуса с опущенными головами, скорее, в знак уважения к человеку, стоявшему рядом с ним.

– Прости их, старый друг, – сказал Навин. – Старые страхи никогда не покидают нас, они липнут к нам, как грязь к ногам, и твердеют, как сердца людей. И даже если удается отскоблить эту грязь, на этом месте все равно остается пятно.

– Страхи женщин и детей меня не волнуют, брат Иисус. Ты и пророк до тебя убедили всех в вероломности моего колена, положив начало их страхам. Для них мы – просто кучка убийц и ведьм, племя колдунов и прохиндеев. А с момента присоединения колена Иедды к остальным сынам Израилевым прошло три года, два месяца и восемнадцать дней.

Иисус знаком предложил гостю присесть, но тот отказался. Навин предложил ему хлеба – еще один отказ.

– Я преломлю хлеб позже с моими людьми, – сказал Кале. – Мое племя путешествует с начала сезона. Повозки с имуществом еще в месяцах пути отсюда.

Его друг наконец снял накидку и покачал головой.

– Я самый уставший человек на земле Господней, брат Кале. Мы слышали о твоей битве против ханаанских колесниц у Диавской равнины. – Иисус заметил, что его старейший друг и величайший воин, которого он когда-либо видел в бою как на стороне иудеев, так и на стороне египтян, опустил голову. – Ты потерял много воинов колена Иедды?

– Всего со времен Великого Исхода колено Иедды потеряло тысячу воинов.

В шатре наступила тишина, и Навин склонил голову в безмолвной молитве. Он медленно поднял глаза к самой высокой точке тента, будто взывая к мудрости высших сил. Иисус глубоко вздохнул.

– Большая жертва, брат, но, боюсь, необходимая. Задача, которая стоит перед нами, также потребует больших жертв от нашего народа, – он заколебался на мгновение, – и от голиа. Тридцать шесть лет скитаний, Кале. Тщетных поисков дома, обещанного нам Господом. Твои воины и животные понадобятся нам еще один – последний – раз.

– У нас осталось всего двенадцать голиа. И всего две самки для продолжения рода. Нельзя ими рисковать. – Кале смягчил голос, увидев, что хозяину причиняют боль не только людские потери колена Иедды, но и гибель величественных животных, сделавших их Исход из земли фараона возможным. Уникальные звери медленно истреблялись почти до полного уничтожения на благо других племен. Голиа в одиночку разбили войско сына Рамзеса у Чермного моря, дав иудейской армии возможность бежать и пересечь долину. Этот побег стоил жизни двадцати самым сильным самцам голиа. – А в прошлом месяце на Диавской равнине мы потеряли еще восемь самцов и трех самок при атаке на врагов Израиля: они устроили засаду подкреплению, которое ты послал на наши поиски – или, скорее, на поиски трофеев, завоеванных нами в сражениях с египтянами и ханаанеянами.

– Друг мой, мы обязаны этому величайшему творению Господа нашими жизнями. Без голиа нам бы никогда не удалось бежать из Египта.

– Много лет назад Моисей обещал мне, что я уведу голиа и колено Иедды из этой земли, которую Господь дал нам, и ты с этим согласился. Я уведу их далеко на север, где голиа и колено Иедды смогут снова набрать былую силу. – Кале взглянул своему старому другу в глаза. – Мы выполнили свои обязательства перед Освободителем и перед нашим Господом Богом. Мы сделали то, что раньше считалось невозможным. Мы проливали кровь, сражаясь за народ Израиля. Пришло время снова позволить голиа жить на свободе.

Иисус коснулся плеча своего собеседника.

– Сегодня ты со своим племенем разбил лагерь вдалеке от остальных племен. Я молился, чтобы ты присоединился с детям Израиля после своего долгого путешествия в землю Ханаанскую. Ты не преломлял хлеб с другими племенами с тех пор, как мы покинули землю фараона.

– И тебе, и пророку до тебя известны причины, ко которым иеддиты не могут жить среди людей. Так было со времени Иосифа, а до него – Авраама. Им также было удобнее спрятать нас и животных до того момента, пока мы им не понадобимся.

– Твои люди, твое племя – разве они не часть избранного народа? Разве они не часть плана Моисея, и посему – Бога? Правда в том, что иеддиты – люди Бога… и значит, мои люди!

– Не переходи границы, Иисус. Моисей был наказан и изгнан из этой земли за гораздо меньшее высокомерие. Господь воинств небесных не хотел гибели его второго после человека величайшего творения – голиа.

– Хватит, Кале, я не Моисей! Я не обладаю даром божественного вмешательства. Я всего лишь человек – причем очень уставший и изнуренный. Не пророк. – Навин опустил глаза, не желая встречаться взглядом с Кале. – А по мнению некоторых, и не военачальник, – пристыженно закончил Иисус, наконец взглянув в лицо своего лучшего воина. – Нам… нет, мне понадобятся воины Иедды и твоя… твоя особая связь с голиа в последний раз.

– Нет! – громко сказал его гость и отступил назад. – Мы сражались за наш народ с тех пор, как вышли из Египта. Теперь в колене Иедды осталось всего две сотни мужчин, женщин и детей, и половина из них не доживет до следующего лета.

– Нам нужны не твои люди, а твои животные. Стены Иерихона должны пасть сегодня.

– Голиа гибнут, гибнут за колена Израилевы. Они погибают от рук врагов избранного народа. А какова награда, которую мы предлагаем им за службу Богу и всему Израилю? Ты даешь этим животным именно то, что они ненавидят, Иисус. Они ненавидят смерть. Они ненавидят свое бесчестие. Им отвратительно то, что их просят делать с нашими собратьями-людьми. Ты хочешь, чтобы они устроили еще одну бойню, и тогда, и только тогда, голиа смогут снова жить в мире, после того как мы заставили их участвовать в войне. Только к тому моменту не останется ни одного животного, чтобы насладиться этим миром, а их хозяева, мои люди, погибнут сразу же после них.

О гневе Иисуса ходили легенды, но Кале даже не моргнул, когда новый лидер иудеев поднялся на ноги. Единственным движением, которое сделал гость, было легкое прикосновение к бронзовому мечу под складками его одежд.

– Иерихон должен пасть… он должен пасть сегодня! – воскликнул Навин.

– Тогда советую тебе собрать всех своих солдат, старый друг, потому что тебе придется взять этот город без помощи иеддитов и наших голиа. Я больше не рискну жизнью ни одного члена своего племени, и ни одно из оставшихся животных никогда не будет убивать ради людей.

– Разве это убийство, если цель – поиск дома для всех детей Израиля?

– Ищи дом, но живи в мире с народом этой новой земли. Возможно, воинам врага и придется погибнуть, но не их женщинам и детям – хотя ты не обращаешь внимания на такие тонкости, Иисус.

– Кале, после сегодняшней ночи ты и иеддиты свободны. Голиа отправятся на север с тобой. Забирайте их и ступайте, как братья.

Гость остановился у выхода из шатра, но не осмелился спросить, какова цена этой неожиданной уступки.

– Если ты позволишь голиа принять участие в этом сражении, город будет взят сегодня. После того, как стены Иерихона падут и город будет сожжен, тебе будет поручена еще более важная для народа Израиля миссия, – продолжил старейшина.

Плечи Кале опали, когда он узнал об истинных намерениях Иисуса. Глава колена Иедды считал Навина мудрейшим из людей. В том, что касалось дальнейшей судьбы детей Израиля – гораздо более мудрым, чем даже пророк Моисей. Кале ждал, когда Иисус сообщит, зачем на самом деле послал за ним.

– Боюсь, что даже после того, как война на этой земле, богатой реками, лесами и садами, закончится, – объяснил Навин, – наш народ не сможет обрести истинного покоя. Боюсь, что нам это просто не суждено. – Он подошел к Кале, прикоснулся к его плечу, и глава колена Иедды посмотрел на своего старого друга. – Предательство людьми Бога в Синае разгневало Господа воинств небесных, и в наказание за гордыню наш народ обречен веками сражаться с народами и племенами Ханаана.

Иисус с мольбой посмотрел на друга.

– Мы рискнем жизнями всего двух голиа ради того, чтобы спасти не только остальных животных, но и все колено Иедды и дать людям шанс сохранить свое наследие. В будущих битвах со здешними народами мы можем потерять свои величайшие сокровища. После падения города ты заберешь это наследие с собой и сохранишь его местонахождение в тайне как от других народов, так и от наших людей. Это твоя задача. Уходи в свои великие горы, и клянусь, что никто не последует за голиа и иеддитами. Дай нам двух голиа и произнеси заклинание – это все, что я прошу у великого Кале.

– Ты клянешься на каменных скрижалях, что ты и избранный народ не последуете за моими людьми и голиа на север?

– После сегодняшней ночи иеддиты могут забрать голиа, а также мастеров и строителей фараона, чтобы возвести величайший храм в истории, где будет храниться наследие нашего народа. Хорошо спрячь его, и больше тебе никогда не придется терпеть лишения из-за народа Израиля.

– Что ты делаешь, брат? Ты отдаешь горы золота и бесценные дары, полученные от Господа – для чего? Чтобы их не отобрали у народа другие армии, которые придут сражаться с тобой в Ханаан? – Кале подошел к старому другу. – Ты врешь мне, брат, но почему?

Иисус отвернулся от собеседника, достал свой меч и посмотрел на него в слабом свете масляных ламп.

– Потому что если мы не спрячем навсегда свои военные трофеи и дары самого Господа, наш народ никогда не обретет здесь свой истинный дом, и нам придется еще тысячу лет воевать с ханаанеянами за эту землю. Если богатства Египта и дары Господа останутся у нас, мы будем вечно защищать то, что не является для нас жизненно необходимым.

– Возможно, ты не говоришь с Богом, но ты воистину говоришь от лица избранного народа. Если люди узнают, что ты отдал величайшие сокровища, дарованные нам Господом, они проклянут твое имя, брат. Если ты отдашь голиа и иеддитам Божьи дары, чтобы мы спрятали их на севере среди скал и льда, ты будешь проклят.

Иисус рассмеялся – впервые за, как ему показалось, долгие годы.

– Что может быть хуже, чем бремя лидерства, возложенное на меня Моисеем? Нет, друг мой, я не пожертвую жизнями своих людей ради сокровищ и наследия, которое может просто исчезнуть с тобой и твоими людьми в ночи. Люди боятся голиа, они не станут вас преследовать. Возведи для меня храм в великих горах на земле снега и льда и похорони наши сокровища там навсегда.

– Я отдам приказ голиа. Я сообщу тебе о плане атаки. Этой ночью Иерихон падет, брат Иисус. Затем я заберу своих людей и голиа, и мы навсегда покинем эту кровавую землю.

Навин кивнул. Сделка была заключена, и иеддиты должны были выполнить Божью волю еще один, последний раз. Он жестом показал своему другу на карту великого города и поделился с ним планом финальной битвы голиа за Богом избранный народ.

Меньше чем через час Кале вызвал двух своих лучших воинов, чтобы произнести заклинание и установить связь с голиа.

Двое караульных на южной башне наблюдали за тем, как иудейское воинство маршировало за городскими стенами, освещая свой путь вокруг них тысячами факелов. На закате зазвучали трубы, как и каждый вечер с начала четырехмесячной осады. Один из караульных отвернулся и приподнял кусок материи с чашки, чтобы достать из нее большой ломоть черствого хлеба. Он разломил его пополам и кинул кусок поменьше своему напарнику.

– От музыки мне сразу хочется есть и пить. – Взглянув на плесневелый кусок хлеба в своей руке, он покачал головой. – Но, видимо, придется довольствоваться этим твердокаменным хлебом.

Второй караульный взял хлеб и повернулся, чтобы посмотреть на барабанщиков и трубачей, за которыми продолжали свой марш вокруг городских стен иудейские воины, вооруженные копьями и щитами.

– Эти барабанщики сводят меня с ума. Они мне уже во сне снятся. – Караульный взглянул на хлеб в своей руке и отбросил его в сторону. – Я из-за них даже аппетит потерял, – добавил он, наблюдая за тем, как ломоть перелетел через край башни и исчез в темноте внизу. – Когда они нападут?

С отвращением жуя хлеб, первый караульный прошел несколько шагов, отделявших его от напарница, и тоже выбросил свою еду за стену.

– У них недостаточно воинов ни для чего, кроме осады. Они уйдут, когда поймут, что им не пройти за наши стены.

Второй кусок плесневелого хлеба ударился о камни у подножия стены в шесть футов толщиной и откатился к основанию маленького гранатового деревца. Крупный нос животного не учуял его, поскольку его ноздри вынюхивали другие запахи, помимо гнилой еды. Но когда хлеб оказался всего в нескольких дюймах от носа зверя, его желтые глаза расширились, он задрал свою длинную волчью морду и начал принюхиваться. Самец учуял двух ханаанеян. Они были в сотне футов над спрятанным зверем, выжидавшим, пока пройдут трубачи и барабанщики. Под покровом ночи самец медленно поднялся на все четыре лапы прямо под сторожевой башней. Он сидел там и ждал, вынюхивал, чтобы убедиться, что на посту были только двое караульных. После этого зверь еще раз втянул носом воздух, а затем повернул свою огромную голову в сторону небольших холмов, окружавших Иерихон. В этот момент еще двое самцов голиа выскользнули из укрытия и, сделав по два гигантских шага, оказались у подножия стены.

Кале наблюдал за происходящим из укрытия в миле от южной стены. Он видел, как первый зверь следил за перемещениями двух других самцов. Затем первый зверь поднял правую лапу и начал рассматривать ее мягкую подошву. Медленно и методично голиа вглядывался в когтистые отростки, выступающие из суставов прямо над подошвой, а затем длинные пальцы животного, сжатые в кулак, когда он их не использовал, распрямились, тонкие и сильные. Восьмидюймовые черно-пурпурные когти ярко сверкали в лунном свете в эту ночь – последнюю в истории города Иерихон.

Кале оглянулся на небольшой костер и двух женщин, присматривающих за двумя воинами колена Иедды, молча сидевшими с закрытыми глазами у огня. Женщины вытирали пот у них со лба и смачивали им губы мокрыми тряпками. Оба воина находились в трансе под воздействием заклинания и были полностью неподвижны – только их грудь поднималась и опускалась во время дыхания. Голиа находились под контролем двух воинов, и ослабить этот контроль можно было только после завершения их миссии. Кале сконцентрировался на третьем животном у основания стены – вожаке стаи.

Гигантский зверь почувствовал присутствие Кале в своем огромном мозге. Глава колена Иедды пытался наладить с ним контакт. Зверь начал трясти головой, мотая длинными стоячими ушами справа налево. Когда Кале вторгся в его разум, из его открытой пасти полетела слюна.

Изо рта воина колена Иедды, сидевшего ближе к огню, тоже вытекла слюна, и одна из женщин промокнула ее небольшой тряпочкой.

Зверь, находившийся у подножия стены, остановился и прислушался, склонив голову сначала вправо, а затем влево, в то время как слова Кале рисовали картинку у него в мозгу. Животное использовало свою поднятую правую руку, чтобы поняться выше до тех пор, пока не встало на две задние лапы. Пальцы на ногах зверя разжались – для того, что ему нужно было сделать этой ночью, они были полезнее предназначенных для ходьбы мягких подошв. Теперь его ноги выглядели гораздо более человеческими, чем всего лишь мгновение назад. Гигантский зверь проверил свою устойчивость на мягкой глине, устилавшей подножие стены. Его глаза сузились, и полученные приказы ясно материализовались в его мыслях. Голиа, теперь выпрямившийся на высоту роста двух взрослых мужчин, поднял свою длинную мощную морду к небу, чтобы сотрясти ночь своим пронзительным воем, но в этот момент получил приказ снова спрятаться от человека, контролировавшего его мысли. Этой ночью не будет ни воя, ни битвы до взятия стен города. Вместо этого он опустил голову и снова встал на все четыре лапы.

Двое самцов сидели слева и справа от вожака у основания стены, и оба голиа знали, что нужно делать, благодаря связи с двумя воинами, сидевшими у костра в миле от стен Иерихона. Первый зверь вонзил когти одной лапы в стену из камня и глины. Затем он поднял вторую мощную лапу и тоже глубоко впился когтями в стену. Он начал карабкаться наверх, и за ним быстро последовал второй голиа. То же самое происходило на других неосвещенных стенах Иерихона. Невидимые перемещения животных невозможно было заметить в эту безлунную ночь. Иисус попросил только двух голиа для атаки, но Кале использовал пять. Эта атака должна была стать последней.

Барабаны и трубы зазвучали еще громче, когда голиа напали на сторожевые башни со свирепостью, которой воины Ханаана не могли противостоять. Атака на Иерихон началась, и теперь никто не мог помещать животным открыть задние ворота города. Снова пришло время для магии, как и в тысячу других ночей, когда голиа сражались за своих братьев.

Иисус стоял на холме в трех милях от горящего города. Когда до его ушей долетели крики и звуки сражения, он упал на колени. Глава избранного народа зарылся головой в свою накидку и молил о прощении за резню, которую он учинил в Иерихоне. С противоположного берега реки Иордан ясно доносились вопли детей и женщин и крики его собственных воинов.

– Господи, прости мне, что не могу донести до людей твои слова. Беспокойство об их судьбе свело меня с ума. Мне нужен совет…

– Этой ночью он не слышит тебя, Иисус.

Навин поднялся, узнав голос, прервавший его молитву. Это был Кале.

– Крики в моей голове не замолкают, – проговорил старейшина.

– Голоса детей Иерихона будут вечно преследовать тебя. Эта цена, которую ты заплатил, Иисус, – сказал его друг и добавил, – и я тоже.

– Наши потери? – спросил преемник Моисея, стянув накидку со своей головы.

Кале взглянул наверх и на другой берег Иордана. Пламя уже поднялось на тысячу футов над центром города. Пока он наблюдал, огромная сторожевая башня у южной стены обрушилась на улицы внизу, что повлекло за собой новую волну воплей и криков.

– Всего мы потеряли более трехсот воинов в ходе атаки. Погибло восемь воинов колена Иедды, и мы… – его голос замер, когда он увидел, как обрушилась еще одна часть северной стены и еще больше иудейских воинов бросились в город через дымящиеся руины.

– Вы потеряли голиа? – спросил Навин.

Кале молчал, и его друг поднялся на ноги.

– Двое самцов были рядом с южной стеной, когда она обвалилась, – рассказал предводитель колена Иедды. – После того, как они обезвредили караульных в башне, именно они открыли малые южные ворота для твоих воинов. Они были у стены, когда она обрушилась и похоронила их под обломками. – Кале сделал жест Иисусу, и тот, обернувшись, увидел, как воины иеддитов уносят двух мужчин, а две женщины тихо плачут, покидая лагерь Иисуса. Они погибли, просто упав замертво в тот момент, когда двух голиа завалило обломками обрушившейся стены. Их лица и тела были укрыты покрывалами, но Навин заметил искалеченную и переломанную руку одного из воинов, случайно свесившуюся из под покрывала.

– Друг мой, ты выполнил свою задачу. Бери сокровища и трофеи избранных и иди.

– Мы уже взяли то, что было предложено нам народом. – Кале склонился к Иисусу, чтобы видеть его глаза. – Кроме этого, мы взяли еще один предмет, который нам предложен не был. Тот, который даст нам гарантию, что вы никогда не придете на север за моим коленом или за голиа. Мы уничтожим все наследие народа, если такая попытка будет предпринята. Если о том, что ты провернул после смерти Моисея, станет известно, это будет концом избранного народа. Последуй за нами, и мы встретим вас такой войной, каких были лишь единицы. Последуй за нами, и мы натравим голиа на иудеев. – С этими словами предводитель иеддитов повернулся и зашагал прочь. – Оставь нас в покое, Иисус, и не посылай никого на наши поиски. Эта земля, текущая молоком и мёдом, была завоевана кровью голиа и твоего собственного народа.

– Что вы забрали? – прокричал Навин. – Кале! – Он жестом приказал пятерым своим охранникам не дать его собеседнику уйти.

Кале улыбнулся, не замедляя шага. Солнце только взошло над далекими восточными горами, когда охранники приблизились к нему на расстояние копья. Но внезапно пятеро мужчин, одетых в кожаные доспехи, увидели трех животных, сидящих на вершине небольшого холма. Они появились из тумана, медленно наползавшего с Иордана. Черный зверь, сидевший посередине, неторопливо встал на четыре лапы, а затем, к удивлению Иисуса и его охраны, поднялся на задние ноги. Его длинные и мощные руки были вытянуты по бокам, а пальцы сжимались и разжимались. В свете утреннего солнца люди ясно видели кровавую пасть животного, вернувшегося со своего задания внутри павших стен Иерихона. Двое других зверей стояли на четырех лапах и не шевелились, но не сводили угрожающего взгляда с Навина и его охранников. Кале, наконец, остановился и обернулся.

– Больше не обращайся к нам, Иисус. Мы свободны от фараона. Мы свободны от избранного народа. Если ты придешь за нами, я снова отправлю остатки голиа на юг.

Старейшина иудеев наблюдал, как Кале исчез за возвышенностью в сопровождении двух животных, передвигавшихся на четырех ногах. Третий же зверь остался. Его желтые, светящиеся глаза изучили охранников и остановились на Иисусе.

Тот сглотнул подступившую к горлу желчь – он впервые видел самца голиа вблизи. Его жена, Лилит, схватила его за руку, поскольку тоже видела зверя в первый раз. Животное уставилось на него, и Иисус увидел пасть с восьмидюймовыми клыками, из которой через мгновение послышалось низкое рычание. А потом вдруг зверь снова встал на все четыре лапы, одним скачком перемахнул через холмик и скрылся за ним. Предупреждение было объявлено.

Навину было нехорошо. Он никогда не испытывал страха, подобного тому, когда на него уставился этот зверь. Но затем он вспомнил слова Кале, гневно вырвал руку из руки жены и бросился к самому большому шатру, находящемуся ярдах в ста от них. В то время как Иерихон горел на противоположном берегу Иордана, Иисус, глава избранного народа, бежал мимо своей охраны в шатер. Он устремил взгляд в центр шатра, и его сердце упало. Его там не было. Того единственного предмета, который ему нельзя было потерять, там не было. Старейшина взглянул в дальний конец шатра и заметил большую дыру в грубой ткани, а затем увидел отпечатки огромных когтей на песке. Голиа удалось пробраться мимо двадцати охранников и украсть единственный предмет, способный лишить Навина доверия избранного народа и любви, которую питали к нему люди как к преемнику Моисея.

– Иисус, в чем дело? – спросила Лилит, его пятидесятидвухлетняя жена, когда он упал на песок. Потом она увидела, что исчезло из шатра, где хранились величайшие иудейские реликвии, и ее глаза расширились. – Что мы скажем людям? – спросила женщина, отворачиваясь от пустого места, где стояла золоченая шкатулка. – Ковчег на месте. Почему, муж мой, почему иеддиты не взяли ковчег завета Господня, а взяли…

– Люди никогда не должны узнать, что они забрали. Никогда, – простонал Навин.

– Что ты будешь делать, муж мой?

Издалека послышался какой-то шум. Он был настолько громким, что заполнил собой все рассветное небо и даже заглушил звуки резни на другом берегу реки в Иерихоне. Этот шум эхом отразился от далеких холмов и не потонул в тумане, как это обычно бывает. Звериный рев стал вызовом этому миру – голиа теперь были свободны, им в последний раз пришлось убивать по воле людей.

– Я молюсь, чтобы Кале построил мой храм и навсегда спрятал в нем наследие нашего народа, похоронил его под камнями и землей, – сказал Иисус Навин. – Если он это сделает, ни я, ни мои люди никогда не причинят ему вреда. Пусть идет в горы, пусть идут с миром и Кале, и иеддиты. Пусть идут с миром голиа.

За ревом гигантского волка последовал вой, заполнивший собой всю Моавскую равнину: все оставшиеся голиа оплакивали смерть двоих погибших самцов.

Колено Иедды, забрав с собой последний пример чуда Господня на земле – голиа, – уходило в далекие, бесплодные и зловещие северные земли.

Потерянное колено Иедды направлялось на свою новую родину, в неизвестные земли за владениями хеттов – в затерянный мир каменных гор великого севера.

ГОНКОНГСКАЯ БУХТА, 1 АПРЕЛЯ 1949 г.

Белоснежная яхта стала на якорь в бухте Гонконга, поблескивая в свете полной луны и праздничной цветной иллюминации, натянутой от носа до кормы. Самая большая яхта в бухте стояла без движения как минимум в двух милях от любого рыболовного или патрульного судна, и этот светящийся островок внутри огромной бухты сложно было не заметить. Подплывать к сияющему корпусу «Золотого дитя» было разрешено только взятым в аренду вельботам, которые были вычищены и устланы атласными подушками, предназначенным для доставки на борт приглашенных гостей, прибывающих к началу крупнейшего в истории аукциона палестинских и древних ханаанских реликвий.

Владельцем «Золотого дитя» являлся человек по имени Чарльз Сентинел, канадский товарный брокер с сомнительной репутацией. На яхте могли одновременно проживать до сорока гостей, а ее внутренний салон длиной в 182 фута вмещал сотни гостей. Но в тот вечер гостей было всего тридцать. Остальное пространство было занято предметами, ради которых они и прибыли на «Золотое дитя». Организатором вечера был лорд Хартфорд Харрингтон, согласившийся заплатить астрономическую сумму в два миллиона долларов за аренду яхты на выходные. Более безопасное место для проведения крупнейшего аукциона античного искусства столетия сложно было даже представить.

В тот момент, когда третий с конца вельбот огибал разъездные катера, используемые как такси в Гонконге, молодая женщина впервые увидела «Золотое дитя» вдалеке. Ее зеленые глаза любовались формой и силуэтом судна, но мысли были заняты совсем другим. Впервые она принимала участие в полевой операции, и впервые – не подчинилась приказу директора. Если бы он знал, что она находится в четырех тысячах миль от дома без группы службы безопасности, можно было бы начать подыскивать себе жилье в Китае, потому что путь домой для нее был бы закрыт. «Гаррисон убил бы меня», – пробормотала она себе под нос, медленно подплывая на своем вельботе к большому, похожему на лестницу трапу, установленному по правому борту трехсотфутовой яхты.

Двадцатиоднолетняя Элис Гамильтон была одета в лучшее платье, которое только можно было купить на ее ограниченные средства. А широкополую белую шляпу, которая дополняла платье, ей и вовсе пришлось одолжить. Само платье было выполнено из бирюзового атласа. Оно обнажало одно плечо, и Элис чувствовала себя в нем немного неловко. Ее смущало, что все ее снаряжение состояло из коктейльного платья и позаимствованной шляпы, в то время как остальные оперативные группы в ее отделе имели в своем распоряжении принадлежности для работы в пустыне и оружие, спрятанное среди кирок и лопат. Если повезет, подумала Гамильтон, удастся воспользоваться пилочкой для ногтей для самозащиты. Она в сотый раз спросила себя, знает ли она, что делает.

Элис попыталась скрыть глубокий вдох в тот момент, когда с вельбота бросили трос одному из матросов, стоявших на нижней платформе трапа яхты. Она собиралась ступить в логово самых беспощадных дилеров античного искусства и реликвий, когда-либо собиравшихся в одном месте, и все, что у нее было с собой, – это, в лучшем случае, пилочка и классное платье. Но женщина решила, что попробовать стоит, как только до ее стола дошла информация о том, что в мире античного искусства должно произойти что-то необычное. Элис использовала всех контактных лиц и информаторов и даже попросила об услуге своих знакомых в ФБР и в новом ЦРУ, которым помогала раньше, чтобы узнать место проведения аукциона. Это было ее дитя, и даже генерал Гаррисон Ли не мог заставить ее отказаться от этого шанса предотвратить хищение античных реликвий.

Элис Гамильтон была вдовой одного из подчиненных Гаррисона Ли, с которыми он работал еще во время войны в Управлении стратегических служб. После того как Япония признала свое поражение, молодая вдова начала работать на нового директора отдела 56–56 в сентябре 1946 года. Человек по имени Гаррисон Ли был настоящей скотиной и худшим начальником, которого только можно было представить. Бывший сенатор от штата Мэн продумывал каждый аспект полевых операций, и одним из его самых жестких правил было то, что ни один служащий отдела или лаборатории и ни один научный сотрудник не могли принять участие в операции без скрытого сопровождения службы безопасности. Гамильтон улыбнулась при мысли о правилах внутреннего распорядка. Женщина знала, что не относится ни к одной из этих категорий. Она была личным помощником одного из самых хитроумных людей, которых когда-либо встречала, и теперь жалела, что его с ней не было.

Одетый в белое рулевой вельбота помог ей подняться на ноги, и она подумала о Ли и о том, как бы он отреагировал, если бы узнал, что ее невинная поездка к маме в Вирджинию превратилась в недельное путешествие по Южно-Китайскому морю в поисках украденных артефактов. Она просила Гаррисона, чтобы он назначил ее на это задание, но он сказал «нет» – Группа «Событие», по его словам, не занималась поисками похищенных артефактов. Элис знала, что это самая наглая ложь, которую она когда-либо слышала от Ли. Он неоднократно пытался найти и вернуть предметы искусства, утерянные не только в США, но и по всему миру.

Отдел 56–56 Национального архива, более известный его ученым, археологам, преподавателям, профессорам и военному персоналу как Группа «Событие», был создан президентом Авраамом Линкольном в 1863 году. В 1916 году он официально был признан частью Национального архива и тогда же внесен (хоть и тайно) в американское законодательство. Его миссия заключалась в том, чтобы устанавливать, что на самом деле происходило в ходе человеческой истории. Задачей группы было не дать Соединенным Штатам повторить ошибки, совершенные человечеством в ходе истории, выяснив правду о том, как мы пришли к настоящему положению вещей и к чему мы движемся. Отдел пытался не допустить, чтобы США совершили те же грехи, что и наши праотцы и их древние европейские и азиатские предки.

Элис нравилась сама эта идея, но фактическая работа, которую поручал ей ее начальник, Гаррисон Ли, казалась ей однообразной и скучной, более подходящей для научного исследователя, чем для руководителя команды. Миссис Гамильтон этого было мало, и Ли это знал. Генерал не мог продолжать держать ее в клетке, как все последние четыре года: он слишком сильно опекал ее, и это крайне раздражало двадцатиоднолетнюю вдову. Так что это был ее единственный шанс доказать, что она способна выполнять полевые операции и иметь дело с самыми отъявленными мерзавцами.

Женщина поправила накидку на плечах и сетчатую широкополую шляпу, которая наполовину скрывала ее прекрасные глаза. Поднимаясь по трапу, она почувствовала первые нотки беспокойства, когда заметила двоих мужчин у вершины трапа, наблюдавших за ее медленным восхождением по ступенькам. Они отметили ее изящную фигуру и едва уловимое движение грудей, плохо скрываемых платьем, пошитым по французской моде. Элис почувствовала унижение от осознания того, что платье было совсем не в ее стиле. Она ощущала себя лучше в мужских штанах и шортах и гораздо счастливее – с киркой и лопатой в руках.

Достигнув вершины трапа, Гамильтон поняла, что у мужчин было оружие, плохо спрятанное за поясом. Женщина знала, что они хотели, чтобы она заметила это.

Один из мужчин слегка поклонился и протянул руку. Элис сглотнула и достала приглашение из сумочки. Золоченые с золотым тиснением приглашения были пронумерованы и снабжены кодом на обороте, что гарантировало присутствие на яхте только приглашенных. Гамильтон снова с трудом сглотнула, но умудрилась улыбнуться, протягивая фальшивое приглашение рослому охраннику. Он посмотрел на него и без колебаний вернул его молодой американке.

– Добро пожаловать на борт «Золотого дитя», миссис Гамильтон, хозяин вечера с нетерпением ожидает вашего мнения о его коллекции. Пожалуйста, проследуйте за мистером Чоу в салон.

Элис хотела ответить, но слова застряли у нее в горле, и она поняла, что гораздо больше напугана, чем думала. Вместо ответа женщина кивнула и пошла за самым огромным китайцем, которого когда-либо видела, на палубу. В этот момент она услышала, как двигатели «Золотого дитя» запустились, а затем уловила звук поднимающегося якоря, и почувствовала, как задрожала палуба из тикового дерева. Когда великолепная яхта устремилась вперед по спокойной глади Гонконгской бухты, Элис на мгновение остановилась.

– Не беспокойтесь, мэм, «Золотое дитя» бросит якорь в десяти милях от берега из-за… – Китайский вышибала улыбнулся молодой пассажирке. – По соображениям безопасности.

В тот момент Элис стало ясно, что если ей понадобится какая-либо помощь, она не сможет получить ее за пределами Гонконга. Это означало, что если, по какой-то причине, ее истинные намерения раскроются, ей будет сложно проплыть десять миль, чтобы вернуться в бухту, особенно, с несколькими пулями в спине и пытающимися сожрать ее акулами. Она поняла, что, возможно, совершила самую большую ошибку в своей недолгой жизни.

Яхта «Золотое дитя» вышла в море.

Элис Гамильтон, двадцатиоднолетнюю женщину из города Манассас, штат Вирджиния, которая до этого года выезжала из дома только в Неваду, проводили на корму великолепной яхты. Заворачивая за угол, она глубоко вздохнула и приказала себе успокоиться. В этот самый момент Элис почувствовала медленное движение «Золотого дитя» – яхта направилась в открытое море. Отправление не было замечено множеством дорого одетых мужчин и женщин, стоявших на корме и попивавших коктейли, в то время как вокруг них сновали официанты и другая обслуга.

Миссис Гамильтон на мгновение замерла при виде белых костюмов и шикарных платьев. Глядя на то, как приглашенные держат мартини и прочие напитки своими наманикюренными пальцами, женщина поняла, что как только она откроет рот, чтобы заговорить с кем-нибудь из этих людей, они тут же поймут, что ей здесь не место. Со временем ее афера с фальшивым приглашением, которое сделал для нее агент разведки, работавший в отделе 56–56 – еще одна мелочь, которая взбесила бы Гаррисона, – раскроется. Она сглотнула, борясь с желанием спрыгнуть с кормы, пока яхта не уплыла слишком далеко в море.

– Вода очень холодная, и скорее всего, ты попадешь под разъездной катер – это если акулы не доберутся до тебя первыми.

Элис почувствовала, что ее сердце замерло при звуке низкого и ровного голоса человека, стоявшего позади нее. Пытаясь собраться с духом, она закрыла глаза, скрытые под темной вуалью ее шляпы, а потом открыла глаза и повернулась.

– И, надеюсь, что деньги на это платье ты взяла не в ящике для мелких расходов на работе.

Женщина подняла глаза и посмотрела в лицо Гаррисону Ли. На нем были белый смокинг, галстук-бабочка и самое ужасное, что можно было добавить к этому наряду – ярко-красный камербанд. Правый глаз закрывала повязка, но и с ней Элис увидела, что изуродованная шрамом бровь шефа была изогнута особым образом, которым он любил запугивать своих подчиненных. Каштановые волосы Ли были идеально причесаны, а из-за легкой седины на висках он выглядел гораздо более угрожающе, чем Элис запомнила.

– У нас нет ящика для мелких расходов, а если бы был, я бы посоветовала вам использовать его, чтобы купить новый смокинг – или хотя бы камербанд, который не создает впечатление, что на вас надет знак «Стоп», – сказала она с таким негодованием, с каким только смогла, пытаясь занять лидирующую позицию в неизбежной схватке.

Ли нахмурился еще больше, смущенно оглядывая свой пояс, а Элис прошла мимо к группе крупных охотников за артефактами. Она проворно протянула руку и взяла бокал шампанского у проходившего мимо официанта, ни на секунду не замедлив шаг.

Гаррисон Ли, человек ростом, ни больше ни меньше, шесть футов пять дюймов, проводил ее взглядом и снова посмотрел на ярко-красный камербанд. Он был в замешательстве от того, как его сотруднице удалось перевести стрелки, прежде чем он успел сделать ей выговор за то, что она исчезла из группы, никого не предупредив. Скривившись, он последовал за ней в толпу гостей.

– Ну, мы здесь, так что я полагаю, у тебя есть план? – спросил Ли у удаляющейся Элис. – Большинство агентов готовят план перед работой. Или, как минимум, просят своего директора помочь в подготовке этого плана.

– Шампанского? – Женщина неожиданно обернулась и сунула бокал в руку начальника, но когда он попытался взять его, внезапно отвела руку. – О, я забыла, что вы любите бурбон, – добавила Элис и направилась к бару у кормовых перил.

Гаррисон улыбнулся и кивнул тем немногим гостям, которые услышали их краткий обмен любезностями. Затем он смущенно пошел к Элис, которая стояла к нему спиной у изысканно украшенного бара, встал слева от нее и облокотился на барную стойку. Его трость бесполезно болталась сбоку, и было видно, что гнева в нем уже не осталось. Несколько высокопоставленных гостей рядом с ними подняли головы и, увидев очень крупного мужчину у стойки, неловко улыбнулись при виде шрамов на его лице и предпочли удалиться.

– Знаешь, Гамильтон, – сказал Ли, провожая глазами трех гостей, удаляющихся от бара на ют, – я насчитал не меньше четырех гостей, подозревающихся в убийстве, двух – разыскиваемых за хищение древних реликвий и одного очень известного и уважаемого британского лорда, который предположительно совершал налеты на места раскопок на Среднем Востоке во время британской оккупации. И все это я заметил всего за те пару секунд, пока шел сюда. Вы, миссис Гамильтон, прыгнули выше головы. И это будет стоить кому-то жизни. – Он не стал поворачиваться к сотруднице лицом, а просто протянул руку и взял предложенный напиток у бармена.

– Как я могу чему-то научиться, сидя в этом подземном аду, который вы называете офисом? – прошипела Элис, улыбаясь бармену, который передал ей еще один бокал шампанского.

– Слушай, я…

– Леди и джентльмены, добро пожаловать на борт «Золотого дитя». Могу вас заверить, что мы подготовили для вас совершенно особый вечер.

Ли и Гамильтон повернулись, услышав это объявление. Говорящий был одет в безукоризненный белый смокинг и черный камербанд.

– Я вам говорила, что красные камербанды выглядят вульгарно, – тихо сказала Элис сквозь зубы.

– Прощу меня извинить за то, что мой вкус отличается от вкуса хозяина вечера, лорда Хартфорда Бенеттона Харрингтона, семнадцатого лорда Саутингтона, – отозвался ее шеф.

– Звучит неправдоподобно, – заметила Гамильтон, оглядывая статного лорда с головы до ног.

Ли быстро взглянул на подчиненную, и впервые гнев не затуманил его единственный здоровый глаз. Он увидел ее глаза под черной вуалью, наблюдавшие за приветствующим гостей хозяином. Идеальные скулы Элис в паре со слегка вздернутым носиком обычно были для Гаррисона самым успокаивающим зрелищем в мире – но в этот вечер все было иначе. Ее внешность произвела на него обратный эффект, когда он понял, в какую опасную ситуацию поставила себя эта молодая женщина.

– Сегодня вы увидите одну из лучших коллекций в мире, – продолжал тем временем лорд Хартфорд. – Мы представим вам, леди и джентльмены, множество предметов из истории и становления человека и его понимания не только себя самого, но и бога или богов. – Многие из гостей удовлетворенно закивали, а Ли просто продолжал неприязненно наблюдать за происходящим. – Это не просто реликвии, при виде которых вы каждый раз будете испытывать восторг и восхищение, леди и джентльмены; вы будете очарованы ими – и, конечно же, допустимы любые проверки.

Собравшиеся гости захихикали над шуткой англичанина, который улыбался и кивал проходящим женщинам и мужчинам, направлявшимся в салон под палубой. Он напоминал улыбающуюся акулу, мимо которой проплывает добыча.

– Раз уж мы уже здесь, не могли бы вы закрыть глаза на мое якобы незнание специфики полевых операций, чтобы это не мешало нам выполнять свою работу? – спросила Элис, накидывая палантин на плечи и готовясь проследовать за остальными. Она полуобернулась и посмотрела своими зелеными глазами в голубой глаз начальника.

– Я уже пришел к этому заключению и так тебе и сказал, перед тем как ты умчалась сгоряча. – Ли внимательно смотрел на нее. – Но не думай, что на этом разговор закончен, Гамильтон.

– Поверьте мне, я знаю, что он не закончен, – сказала женщина, подставляя ему левую руку. – А теперь пойдемте посмотрим, из-за чего весь сыр-бор, генерал.

Гаррисон улыбнулся – ровно настолько, чтобы показать зубы, потому что ему и так было непросто не заскрипеть ими от ярости.

– Конечно же, миссис Гамильтон.

Когда они вместе с толпой прошли через золоченые стеклянные двери салона, Ли почувствовал, что многие смотрят на них. Пока он успел насчитать как минимум семерых вооруженных гостей. За ними следили по меньшей мере пятеро вооруженных охранников, и это, естественно, не считая экипажа. У Гаррисона появилось ощущение, что они с Элис входят в трюм пиратского корабля, и он четко осознавал, что придется полностью рассчитывать на импровизацию. Наклонившись к своей коллеге и убедившись, что никто не может их услышать, он заговорил:

– Наша задача – наблюдать и запоминать все, что выставляется на аукционе. Затем – сообщить об этом полиции Гонконга. Если повезет, мы сможем получить информацию о том, что именно он продает и откуда это, черт побери, взялось. Наш отдел интересует только история выставляемых лотов, не их стоимость, а происхождение. Наша работа – не возвращение. Наша работа – документирование истории артефактов и выяснение наличия исторического прецедента, который ставит под вопрос предполагаемую историческую принадлежность этих артефактов или места, где они были обнаружены. Ясно?

– Ничего другого я и не планировала, – коротко ответила его спутница.

По мере того как гости спускались по широкой устланной ковром лестнице, Элис первой заметила в просторном салоне «Золотого дитя» предметы, укрытые черным атласом. Для максимального эффекта после снятия ткани там были установлены прожекторы. По мнению Гаррисона Ли, все это было обычной попыткой воров заставить выглядеть как можно более законной свою кражу.

Некоторые предметы были большими, другие поменьше. Гамильтон быстро подсчитала – всего восемьдесят семь лотов. Гостям снова предложили напитки и шампанское, и атласные накидки медленно сняли с выставленных на продажу артефактов.

– Леди и джентльмены, все лоты сегодняшнего аукциона прошли проверку на подлинность, и было установлено происхождение даже… – Британский лорд почти смущенно улыбнулся. – Даже самых противоречивых экспонатов. – Семнадцатый лорд Саутингтон поднял бокал шампанского. – Прошу вас, изучайте коллекцию; надеюсь, она вам понравится. Торги начнутся, как только все ознакомятся с лотами.

Ли медленно повернулся, изучая лица покупателей. Элис на мгновение взглянула на Гаррисона. Она знала, что его мозг – одна из тех редких вещей в мире, из-за которых страшно узнавать кого-либо слишком близко. Бывший сотрудник Управления стратегических служб сканировал лица гостей, двигавшихся к выставленным лотам, и женщина понимала, что он мысленно фиксирует все лица, которые видит. У него была фотографическая память, и он ни разу не забыл ни одного имени и ни одного человека, которому то или иное имя принадлежало. В присутствии сенатора Элис испытывала крайний дискомфорт до тех пор, пока не узнала его лучше за годы, прошедшие с их первой встречи в военном госпитале имени Уолтера Рида в 1945 году, где он восстанавливался от ужасных ранений, которые получил в конце войны.

– И что, они все закоренелые преступники? – спросила она, в то время как Ли получил еще один бокал от официанта.

– Может, и не закоренелые, но, тем не менее, здесь есть несколько очень сомнительных персонажей, – сказал он, притворяясь, что отпивает из бокала. – И еще несколько человек, которым тут вообще не место. – Его глаза остановились на мужчине, стоявшем в дальнем углу с тарелочкой в руке. Он медленно ел тарталетки с икрой, и Гаррисон заметил, что навыки разведки у этого человека развиты слабо. – Например, этот джентльмен в дальнем углу, кажется, больше заинтересован тобой, чем артефактами, выставленными на продажу. Подозреваю, что откровенное платье привлекает его больше, чем старая разбитая посуда.

– Кто еще не вписывается в это логово воров, генерал?

– Несколько человек, – ответил Ли и отвернулся. – Думаю, нам лучше разделиться, кажется, мы привлекли внимание хозяина вечера.

Элис улыбнулась, а затем медленно повернулась и увидела, как лорд Харрингтон общается с членом экипажа в форме и двумя охранниками в штатском, и все они смотрят прямо на нее. Женщина присоединилась к прогуливающимся гостям, которые уже начали осматривать артефакты.

Ли отошел к дальнему концу выставки и остановился перед двумя урнами, установленными на колоннообразные тумбы. Директор отдела 56–56 уже почти отвернулся, но потом вдруг решил, что эти лоты заслуживают более пристального изучения. Он был заинтригован. Урны выцвели, и на них были видны следы крупных трещин в тех местах, где над ними хорошенько поработали реставраторы. Исполнение и художественное оформление урн были не знакомы Гаррисону. Он видел, что, судя по структуре, они были, скорее всего, ханаанского происхождения, но подобные рисунки ему никогда еще не встречались. Бывший генерал Управления стратегических служб наклонился и прочел табличку, прикрепленную к колонне:

– Черт побери! – прошипел Ли. Он старался говорить тихо, но, тем не менее, восклицание получилось достаточно громким, чтобы стоявшая рядом француженка с упреком посмотрела на него и отошла к следующему лоту.

– Я почти то же самое сказал, когда мы раскопали этих двух красавиц, – послышался рядом чей-то голос.

Ли закрыл свой здоровый глаз и постарался взять себя в руки за то время, пока он распрямлялся после прочтения таблички. Он улыбнулся и кивнул стоявшему рядом невысокому человеку. У него были очень тонкие усики, а щеки так раскраснелись, что генералу показалось, что он специально нарумянился.

– Вы, должно быть, лорд Харрингтон? – спросил Гаррисон, заведя руки с тростью за спину вместо того, чтобы протянуть собеседнику руку в знак приветствия.

– Он самый, мистер…

– Килрой, Эддисон Килрой, – сказал Ли, глядя лорду прямо в глаза. Ни один из них даже не моргнул в ответ на имя с граффити, которое рисовали миллионы американских военнослужащих во время Второй мировой войны – знаменитое «Здесь был Килрой».

– А, понятно. Прошу прощения, мистер Килрой, было разослано столько приглашений, что я забыл, что пригласил и вас.

Ли достал из кармана смокинга скрепленное сургучной печатью приглашение, подделанное тем же агентом из отдела, который сделал фальшивые документы для Элис.

– Нет нужды показывать мне ваше приглашение, сэр, – сказал лорд. – Я просто хотел поприветствовать своих гостей и, по возможности, ответить на некоторые вопросы о лотах.

– Ну, – сказал Гаррисон, убирая фальшивый документ обратно в карман пиджака, – должен сказать, что это два очень важных артефакта – конечно, если они подлинные. Руины Телль-эс-Султана ведь были закрыты для раскопок с сороковых годов по приказу вашего правительства, и новое государство Израиль продолжило следить за исполнением этого запрета.

Лорд Харрингтон улыбнулся и кивнул.

– Да, руины Телль-эс-Султана были закрыты, как видите, по важной причине. В наши дни в мире полно беспринципных людей, которые хотели бы воспользоваться этими превосходными находками в своих интересах, мистер Килрой.

Ли кивнул и криво улыбнулся.

– Недобросовестных людей и правда немало. Я хочу сказать – древний город Иерихон, в самом деле? Многие посчитали бы раскопки в этом месте богохульством. – Гаррисон склонился к лорду Харрингтону, который не совсем уверенно чувствовал себя рядом с высоченным и покрытым шрамами генералом. – Считается ведь, что этот город был разрушен по велению самого Господа Бога. Страшные вещи, – добавил Ли, высоко изогнув бровь над своей повязкой в ожидании реакции от собеседника.

– Это сказки, чтобы запугивать непосвященных, мистер Килрой, – отозвался тот.

Гаррисон снова улыбнулся, на этот раз – широко.

– По моему опыту, когда не веришь в сказки, часто в конце концов обнаруживаешь в них больше правды, чем казалось сначала. А еще они могут дать хорошего пинка под пятую точку, если относиться к ним не слишком серьезно, лорд Харрингтон.

Улыбка американца настолько сбила англичанина с толку, что он сделал полупоклон и медленно попятился, кивком показав охранникам, что за этим человеком нужно присматривать. После этого Ли снова повернулся к украденным урнам, и улыбка исчезла с его лица.

Элис нервно бросила взгляд через плечо и увидела, что ее босс общается с организатором аукциона. Она закрыла глаза и едва не столкнулась с дамой, стоявшей у нее на пути.

– О, прошу прощения! – сказала Гамильтон, ставя пустой бокал из-под шампанского на поднос проходящего официанта. Тут она увидела девушку, которую чуть не сбила с ног. Они были примерно одного возраста, и, присмотревшись к этой привлекательной молодой даме с волосами цвета вороного крыла, Элис заметила, что один глаз у нее был карим, а второй – зеленым. Девушка была красивой. А потом миссис Гамильтон заметила, что она тоже смотрит на нее. Или, скорее, подумалось Элис, оценивает ее, как возможную соперницу.

– Американка? – спросила девушка, разглядывая платье, в которое Гамильтон была одета. На незнакомке было простое платье из черного атласа, не менее шикарное, чем дорогой наряд Элис. Ее такие же черные и блестящие волосы были прямыми и гладкими, а уши украшали крупные, но не претенциозные золотые серьги-кольца.

– Да, я американка, – ответила Элис, наблюдая, как молодая девушка со странным европейским акцентом и разноцветными глазами внимательно разглядывает ее.

– Я-то чувствую разницу, – ответила незнакомка, прекратив, наконец, изучать миссис Гамильтон, и посмотрела в ее скрытые вуалью глаза.

– Прошу прощения? – произнесла Элис с легким возмущением, которое обычно проявлялось у нее непроизвольно. К ее ужасу, Гаррисон влиял на нее – она чувствовала, как включается защитная реакция.

– Сытость – от американцев всегда веет сытостью, – ответила красавица, поворачиваясь, чтобы посмотреть на большую каменную глыбу. Она скрестила руки на груди и стала рассматривать древний фрагмент стены, которая раньше окружала Телль-эс-Султан, – руины города Иерихон. – Интересный экспонат, вам не кажется… мисс…

– Гамильтон, и я миссис, – сказала Элис, переводя взгляд с девушки на огромную глыбу, под тяжестью которой, казалось, прогибался покрытый ковром пол салона. Внезапно глаза Гамильтон расширились – она осознала, на что ей предложили взглянуть. Она наклонилась, чтобы рассмотреть странный объект, замурованный в камне, и не заметила, как девушка рядом с ней улыбнулась.

Гранитная глыба была восемь футов высотой и столько же футов толщиной. Она была грубо отесана и добыта тысячи лет назад. Отпечатки инструментов все еще было легко заметить по краям глыбы – признак, по которому можно было безошибочно определить происхождение экспоната, поскольку сами инструменты относились к определенному региону Среднего Востока.

Однако дух у молодой американки из фермерского штата Вирджиния захватило от рельефа поверхности глыбы. По самому ее центру отчетливо виднелись выпирающие очертания животного. Словно на каменной глыбе было вырезано изображение чудовища из самых страшных кошмаров. Безошибочно угадывалась не только пасть зверя, но даже когти на его лапах – такой контраст с окружающей поверхностью глыбы не мог быть случайным.

До Элис вдруг дошло, что она смотрит не на вырезанное изображение какого-то божества, которому поклонялись жители древнего Иерихона – перед ней было животное, зажатое между двумя массивными каменными плитами. Она даже видела на этих плитах следы давно минувшего пожара. Ее глаза остановились на звере, который окаменев, приобрел песочный оттенок. Животное было огромным, и пока Элис рассматривала экспонат, к нему подтянулись новые зрители. Были слышны восклицания, что это подделка, и некоторые разозлились на неудачную шутку организатора аукциона, лорда Харрингтона.

Странная и экзотичная европейка улыбнулась и, не проронив больше ни одного слова, покинула собирающуюся толпу скептично настроенных покупателей, устремив взгляд на мужчину, с которым Гамильтон разговаривала минуту назад.

Элис даже не заметила ее ухода, поскольку не могла оторвать взгляда от глыбы и от таинственным образом замурованного в ней животного. В ее памяти всплыло воспоминание.

– Ячейка два-два-восемь-семь-один, – прошептала она себе под нос. Большинство собравшихся гостей уже озвучили свое мнение о каменной глыбе – она или испорчена, или хозяин вечера пытается тут всех обвести вокруг пальца – и прошли дальше, а ошарашенная и шокированная Элис осталась на месте с мыслью о том, чтобы как можно скорее показать экспонат Гаррисону. Помощница директора отдела 56–56 знала, что наткнулась на нечто, что даже великий генерал Гаррисон Ли не сможет проигнорировать. Обернувшись, она лицом к лицу столкнулась с невысокой престарелой женщиной.

– Прошу вас извинить мою внучку – вещи, связанные с отдаленным прошлым, не производят на нее должного впечатления, – произнесла эта дама.

Элис слышала, что говорит старушка, но эти слова не откладывались у нее в голове. Это была хорошо одетая женщина в легком, но элегантном белом платье с розовыми вставками. Гамильтон решила, что на вид ей где-то лет восемьдесят. Ее трость была похожа на старый изогнутый деревянный посох с инкрустированной золотом рукояткой, которая при ближайшем рассмотрении напоминала египетское Око Ра. Необычная трость. А одежда этой дамы была просто великолепна. Атласное платье было изящным, а золотые украшения сверкали в свете прожекторов, установленных в салоне. Присмотревшись, Элис заметила татуировку, которая начиналась на шее женщины и исчезала в декольте ее платья. Верхушка татуировки представляла собой пентаграмму, пятиконечную звезду, но остальная часть татуировки была скрыта от Гамильтон платьем старушки.

– Я мадам Корвески. – Пожилая дама посмотрела на каменную глыбу и животное, раздавленное ею более трех тысяч лет тому назад. – Мы приехали издалека, чтобы обличить это… это кощунство. – Старушка улыбнулась и посмотрела на Элис. – Но я вижу, что вы уже встречались с подобным обманом, дорогая, не так ли? – Женщина подошла к молодой американке поближе. – Да, я вижу это в ваших глазах, детка.

Миссис Гамильтон ничего не сказала – она просто подняла руку в белой перчатке, медленно протянула ее и прикоснулась к окаменевшим очертаниям животного.

– Не делайте этого. – Женщина легонько прикоснулась к руке Элис и убрала ее с поверхности камня, еще раз покровительственно улыбнувшись. – Это не к добру, – продолжила она, но своим следующим действием опровергла собственные слова – она сама протянула старую морщинистую руку и провела ею по каменному меху и зубам животного. Затем чары старухи, казалось, рассеялись, и она с улыбкой посмотрела на Элис. – Думаю, вам не место среди этих людей. – Она огляделась вокруг, и на ее морщинистом лице четко отпечаталась неприязнь. Дама ударила тростью по покрытому ковром полу салона – один раз, другой… Она посерьезнела и уставилась на молодую собеседницу взглядом, от которого у той похолодела кровь.

– Мне кажется, вам тоже, – в конце концов, выдавила из себя Элис.

– Мне нигде нет места, моя прелесть. Нам нигде нет места. – Старушка наклонилась к американке и прошептала ей на ухо голосом с оттенком восточно-европейского акцента. – Вы кажетесь доброй в отличие от этих… – Она показала рукой на мужчин и женщин, которые ели, смеялись и готовились купить украденные экспонаты, добытые в ходе незаконных раскопок на руинах Телль-эс-Султана. – …людей, этих падальщиков на поле нашей истории. – Женщина склонила голову, а когда подняла ее, теплая улыбка уже испарилась с ее лица. – Забудьте, что видели здесь сегодня, и если я права и вы уже видели что-то подобное раньше, никому об этом не рассказывайте и продолжайте хранить свой секрет. – Она на мгновение заколебалась, пристально взглянув в глаза Элис Гамильтон. – Где бы он ни хранился. – Ее европейский акцент пропал, и следующие слова она произнесла на идеальном американском английском и гораздо более низким голосом, чем всего секунду назад. – У вас есть всего двадцать минут на то, чтобы покинуть это судно и забрать с собой своего одноглазого красавца-спутника, дорогая. Все это, – она махнула своей деревянной тростью, случайно задев еще одну американку по довольно пышному заду, что привело к шокированному возгласу и злому взгляду, – все это вскоре окажется на дне Южно-Китайского моря.

– Что? – спросила Элис, удивленная собственной замедленной реакцией.

Женщина пропала. Она исчезла в толпе покупателей, как будто ее никогда и не было.

Ли приближался к точке кипения, которая сделала его легендарным в первые годы в сенате и которая стала причиной замечаний даже членов его собственной партии о том, что он, возможно, слишком нервный для политики. Генералу всегда было непросто контролировать свой темперамент, когда откровенная наглость привилегированных и продажных людей угрожала его острому чувству справедливости.

Пока он пересчитывал различные украденные предметы своим здоровым глазом, его взгляд упал на два небольших лота, от вида которых у него скрутило желудок. Лорд Харрингтон раскопал человеческие останки в Телль-эс-Султане. В случае с любыми археологическими находками считается богохульством открыто демонстрировать останки, если они не были изучены и их древность не была достоверно подтверждена. Кроме того, любому воспитанному куратору музея было бы непросто решиться включить их в какую-либо выставку. Гаррисон увидел, как несколько покупателей из Англии скривились от отвращения при виде открыто выставленных напоказ останков. Ли покачал головой и в этот момент принял решение, что этот тайный аукцион навсегда останется тайным. Эти артефакты никогда не появятся на рынке, потому что он лучше уничтожит их все, если придется.

– Я вижу гнев в этом прекрасном глазу.

Гаррисон опустил взгляд на молодую женщину, которая минуту назад разговаривала с Элис. Ли заметил, что она наблюдала за ним с другого конца салона, и ему было неловко от того, какие взгляды она бросала в его сторону.

– Тогда вам стоит присмотреться, юная леди, потому что я испытываю только печаль от того, что здесь происходит. И если вы здесь для того, чтобы купить один из этих артефактов, я бы на вашем месте поберег деньги. У меня есть ощущение, что это будет плохое вложение.

– Я только что разговаривала с вашей прекрасной спутницей. Она боготворит вас, я вижу это в ее глазах.

Гаррисон внимательнее присмотрелся к черноволосой красавице. Ее взгляд, казалось, пронизывал его насквозь.

– Думаю, что это вам стоит приглядеться получше и поближе изучить мою спутницу. Очень скоро она покажет свои дьявольские рога, копыта и ядовитый хвост, – усмехнулся он.

Девушка всего мгновение пребывала в замешательстве, а затем улыбнулась и рассмеялась – и этот невинный и обезоруживающий смех заставить Ли еще раз внимательно посмотреть на собеседницу, которая стояла перед ним, скрестив руки на груди. Ее карий и зеленый глаза изучали Гаррисона с головы до ног. Взгляд ее на секунду задержался на ярко-красном камербанде.

– А, понятно, в какую игру любят играть американцы. Даже когда вы явно в кого-то влюблены, вы отрицаете это и демонстрируете только презрение, когда кто-то делает подобное предположение, даже несмотря на то что это просто очевидно.

Гаррисон Ли на мгновение остолбенел. Он не привык обмениваться колкостями с настолько молодыми людьми, но эта девушка обладала способностью читать его мысли, которая немного обескураживала его.

– Если позволите задать вам личный вопрос – вы были солдатом, не так ли? – спросила она, пытаясь заметить признаки лжи в единственном глазу генерала.

– Да, как и многие другие.

– Но, думаю, не среди пассажиров этого пиратского корабля. Если бы в Англии знали об этом абсолютно беспринципном человеке, его бы повесили на Трафальгарской площади, – сказала незнакомка, на мгновение переведя взгляд с Ли на нескольких отбросов человеческого общества, готовящихся делать ставки на следы мировой истории. Ее двухцветные глаза снова уставились на генерала, и в этот раз она смотрела на него так, словно искала признаки какой-то болезни. Она наклонила голову набок, и генерал заметил верхушку татуировки, начинавшейся у основания ее шеи и спускающейся вниз под черное платье. – Вы хранитель тайн.

– Прошу прощения? – произнес Гаррисон, улыбаясь, чтобы скрыть страх, который вызывала у него удивительная проницательность девушки. – Думаю, что на вашем хрустальном шаре появилась трещина, дорогая.

Красавица положила свою маленькую ручку на лацкан пиджака Ли.

– Покиньте этот корабль немедленно, хранитель тайн, – сказала она, и ее улыбка сменилась серьезностью, которая встревожила Гаррисона. Он медленно убрал руку девушки со своего пиджака, и улыбка так же медленно вернулась на ее лицо, когда к ним подошла Элис. Незнакомка перевела взгляд на нее.

– Я смотрю, вы сначала говорите загадками с абсолютно незнакомыми людьми вроде меня, а потом идете флиртовать с мужчиной, который вам в отцы годится. – Элис посмотрела на девушку, а затем снова на Ли. – Или в дедушки.

Ее начальник снова нахмурился, но на этот раз без каких-либо сильных эмоций или угрозы.

Молодая девушка, которая напоминала Гаррисону цыганок, которых он встречал во время войны, улыбнулась еще шире и повернулась к нему лицом.

– На моем хрустальном шаре нет трещин, как бы вам этого ни хотелось. – Она поклонилась Элис, а затем ее шефу. – Миссис Гамильтон, сенатор Ли. – С этими словами незнакомка развернулась и ушла, ни разу больше не взглянув на них обоих.

Ли и Элис проводили девушку взглядом. Она взяла за руку свою бабушку, после чего обе странные гостьи лорда Харрингтона улыбнулись и покинули салон.

– Странно, не помню, чтобы я… – начала миссис Гамильтон.

– Говорила ей, что я бывший сенатор, – закончил за нее Ли. – А мне не нравится, когда двадцатиоднолетние девушки читают мне лекции о политике мировой истории. – Генерал посмотрел на свою сотрудницу. – Или о чем бы то ни было, раз уж на то пошло.

Элис похлопала его по руке.

– Успокойтесь, или у вас здоровый глаз выскочит. – Она улыбнулась гостям, стоящим рядом с ними, и наклонилась поближе к Ли. – Мне сказали, что нам лучше как можно быстрее покинуть этот корабль, если мы не хотим стать свидетелями того, как эта яхта превратится в подводную лодку. – Женщина взглянула прямо на начальника. – И у меня нет причин не доверять своему источнику.

– Я видел, как ты смотрела на каменную глыбу. – Гаррисон повернулся и посмотрел на свою помощницу. – Выбрось это из головы. Здесь нет никакой связи с ячейкой два-два-восемь-семь-один. – Он поднял руку с тростью, не давая Элис заговорить. – Ты удивлена, что я заметил? А кто, черт побери, мог этого не заметить? Эта каменная глыба не подлинная – это подделка. Я слышал, как какой-то гений на галерке говорил, что это Анубис, шакалоголовый бог, который повелевал мертвыми, пока старика не сверг Осирис, – по крайней мере, по мнению египетских жрецов того времени. Не думаю, что бога Анубиса зажало между двумя камнями во время знаменитой осады Иерихона. Этот окаменевший монстр – такая же подделка, как и та штука, которая хранится в ячейке два-два-восемь-семь-один.

– Это ваше мнение. Все остальные считают, что останки животного в этой ячейке – реальные. Наши лучшие эксперты подтверждают, что кости не претерпевали посмертных изменений – и те, что мы видим здесь, тоже. Под окаменевшим мехом четко видны ноги. Пальцы и когти, Гаррисон, ради бога, посмотрите на пальцы и когти – они точно такие же, как и у останков, которые были обнаружены армией США во Франции после Первой мировой войны!

Ли бросил взгляд на остальных гостей, которые уже начали обращать на них ненужное внимание.

– Успокойся, Гамильтон, я верю, что ты в это веришь. Но это просто идиотизм, Анубис-то здесь причем? – У генерала было сильное желание подвести Элис к каменной глыбе, взять молоток и долото и доказать, что этот экспонат – обычный курьез, который никому не стоит воспринимать серьезно. – Если что меня и бесит в работе наших собственных научных отделов, так это то, что ни в одном палеонтологическом архиве мира нет упоминания об этих животных.

– И вы говорите мне это после инвентаризации всех объектов, хранящихся в ячейках Группы «Событие»? Нет записи в палеонтологических архивах? С каких пор это является доказательством того, что эти животные не существовали? Уж кто-кто, а вы должны знать, что есть вещи, о которых нам ничего не известно! Даже великий генерал Гаррисон Ли бывает не прав раз в несколько чертовых сотен лет.

Ли видел гнев в глазах Элис, и ее резкие слова были почти теми же, которые он сам говорил, нет, кричал сотрудникам группы, когда только стал директором отдела 56–56.

Гаррисон посмотрел по сторонам и кивнул людям, проходившим мимо них с конвертами, в которых лежали их ставки для участия в торгах, и бросавших на них взгляды, от которых американцу становилось не по себе.

– Ладно, здесь я с тобой согласен, но… – начал генерал, но его перебили:

– Добрый вечер, я случайно услышал ваш разговор, как и многие другие присутствующие здесь.

Ли и Элис обернулись на невысокого человека в традиционном головном уборе палестинского народа из Сектора Газа – куфии, клетчатом платке, который носят все мужчины этого региона. Однако на этом дань традициям заканчивалась. Смокинг на бородатом незнакомце был скроен идеально и сидел как влитой.

– Мистер Килрой, – сказал он, а затем улыбнулся и повернулся, чтобы оценить миссис Гамильтон. – Не думаю, что имел честь лично встречаться с вами ранее.

– Элис, это мистер Хаким Саламс Салдин, наш палестинский специалист по древнему Иерихону. Салдин, это миссис Элис Гамильтон – похоже, также специалист по древнему Иерихону и животным, заключенным в его древних стенах, – представил Ли своих знакомых друг другу.

Женщина проигнорировала это легкое оскорбление и протянула палестинцу руку в белой перчатке. Тот поцеловал ее, не прикасаясь рукой.

– Итак, вы специалист по Иерихону. Что вы думаете по поводу экспоната, о котором говорят все участники аукциона? – спросила она.

Новый знакомый сначала словно бы растерялся, но затем улыбнулся.

– Я не делюсь своим мнением насчет малозначительных вопросов, и поверьте мне, мой юный друг, что это самый незначительный лот, который я когда-либо видел, – это подделка.

– Вы бывали в Телль-эс-Султане? – спросила Элис, внимательно следя за реакцией собеседника.

– Да, я много раз ездил в Йерихон, то есть Иерихон. Боюсь, что он никогда не представлял особой ценности для нашего народа. Ведь для нас это прежде всего место, где мы потерпели поражение.

Гамильтон улыбнулась и кивнула ему, а затем посмотрела на Ли, и ее улыбка испарилась. Начальник продолжал с пренебрежением относиться к ее умственным способностям, и это уже начало серьезно ее бесить. Пришло время поставить генерала Гаррисона Ли на место.

– Вы же знаете, где допустили ошибку, не так ли, мистер Салдин – вас ведь так зовут? – спросила женщина.

– Прошу прощения, – сказал Хаким, стараясь сохранить нейтральное выражение лица.

– Считается, что древнее слово «Иерихон» произошло от ханаанского слова «реах», что вам, конечно, известно. Я хочу сказать, если вы и правда специалист и действительно палестинец. – Элис снова улыбнулась. – Да, девчонка из фермерской Вирджинии еще в детстве в библейской школе, где преподавал ее дядя, узнала, что Реах по-арабски, или Иерихон, если вам угодно, произносится совершенно иначе. Через «и», а не «и краткое», которое было отчетливо слышно, когда вы так уверенно произнесли это слово. – Миссис Гамильтон демонстративно оглядела салон. Палестинский ученый переступил с ноги на ногу. Ли закатил свой здоровый глаз, поняв, что его подчиненная сейчас заткнет за пояс их обоих.

– Что вы хотите этим сказать, мадам? – спросил человек в куфии, взглянув на Ли, который просто скривился в ожидании неизбежного.

– Мистер Салдин, вы такой же палестинец, как генерал Гаррисон Ли. Вы из израильской разведки или, может быть, просто полицейский, но точно не палестинец. Когда вы пытаетесь выдать себя за представителя другой национальности, постарайтесь, по крайней мере, придерживаться ее языка, а не своего. – Элис опустила голову и отошла от мужчин.

– Кто, черт возьми, она такая? – спросил пойманный на лжи знакомый Гаррисона.

– Она колоссальна, – сказал Ли, следуя за Элис.

– Колоссальна? – переспросил израильтянин.

– Ага, колоссальная заноза в моей заднице… Гамильтон, подожди минутку!

Элис остановилась на пути к лестнице салона и повернулась лицом к своему начальнику.

– Когда вы прекратите постоянно проверять мои знания? Мне хватило минуты, чтобы понять, кто ваш приятель. Доверия, Гаррисон, вот чего вам не хватает – доверия. – Она хотела отвернуться, но Ли схватил ее за руку.

– Слушай, его зовут Алли Бен-Невин. Он только что возглавил службу безопасности Сектора Газа. И он здесь чтобы не дать растащить общую историю палестинцев и его народа по особнякам богатых американцев, европейцев и китайцев.

– И вы хотите сказать, что он знает, кто вы такой? – голос женщины звучал как минимум скептично.

– Конечно, нет. Президент Трумэн повесил бы меня на Монументе Вашингтона, если бы этот маленький секрет раскрылся. Нет, Гамильтон, он думает, что мы работаем в Госдепартаменте.

– Я в шоке, что вам хватило навыка провернуть свой небольшой обман и не попасться.

– Ладно, хватит уже…

Ужасный взрыв сотряс «Золотое дитя» от носа до кормы.

Элис отбросило вперед, и Ли вместе с ней. Судно резко накренилось на правый борт, и Гаррисон оттащил помощницу в сторону от гигантской глыбы из Иерихона, которая опасно наклонилась на своем стальном пьедестале. Гамильтон успела в последнюю секунду убрать ноги, пока начальник изо всех сил тянул ее к себе. Каменная глыба ударилась о покрытую ковром палубу, и через мгновение деревянный пол провалился под огромным весом глыбы, которая полетела вниз. Ли ошеломленно смотрел на гигантский гейзер, выстреливший из дыры прямо в изысканный канделябр. Водопад из воды и стекла посыпался на мужчин и женщин, пытающихся подняться на ноги.

– Похоже, хозяин вечера кого-то разозлил. Думаю, что этот чертов корабль тонет, – сказал Бен-Невин, помогая Ли и Элис подняться на ноги.

Вода уже доходила Гаррисону до щиколоток, когда он вытащил из потайного кармана пиджака, скрытого под ярко-красным камербандом, старый «кольт» 45 калибра. Он повернулся, взглянул на Элис и подмигнул ей здоровым глазом.

– Теперь ты знаешь, зачем был нужен гигантский красный камербанд, Гамильтон. – Ли кивнул агенту израильской разведки Бен-Невину и жестом указал на широкую лестницу, по которой люди пытались покинуть салон. – Позвольте предложить вам проверить, есть ли альтернативный вид транспорта, на котором можно вернуться в Гонконг.

Вокруг них выли сирены и кричали перепуганные люди. Гаррисон начал подталкивать мужчин и женщин к лестнице. Элис повернулась и увидела, как он исчез в толпе паникующих гостей аукциона. Свет мигнул и погас, после чего крики и вопли стали еще громче. Где-то в темноте прозвучал выстрел, за ним последовал еще один… Гаррисон наткнулся на лежавшую на полу женщину и помог ей подняться. Это была та самая высокомерная француженка, которая с таким отвращением посмотрела на него в начале вечера.

– Это просто недопустимо, недопустимо! – кричала она, пытаясь оттолкнуть от себя Ли.

– Ну, с вами случится гораздо больше недопустимых вещей, если вы не поднимите свою толстую задницу вверх по лестнице. – Генерал сильно ударил ее сзади рукой, направляя шокированную светскую даму по воде к выходу из салона. Наблюдая за ее уходом, он заметил небольшую черную деревянную статуэтку, плавающую в бурлящей воде. Его глаза расширились, когда он рассмотрел вырезанную из дерева волчью голову и кисти рук с длинными пальцами. Ли схватил этот один из уцелевших лотов аукциона и сунул его в карман пиджака Бен-Невина. – Передай это своим людям и скажи, что они теряют артефакты, а кровопийцы на этом наживаются. Теперь иди! – Гаррисон оттолкнул израильтянина, хотя от, судя по выражению его глаза, ничего не понимал.

Пока восемьдесят с лишним гостей и членов экипажа пробирались через разбросанные повсюду сломанные артефакты и предметы мебели, Ли заметил, что уровень воды поднимается гораздо быстрее, чем движутся люди. Видимо, основная сила взрыва пришлась прямо на ватерлинию судна, и возможно, был еще один взрыв в районе киля. Если генерал был прав, работа была выполнена очень профессионально.

Последние двадцать человек уже почти преодолели лестницу, когда что-то взорвалось. Нескольких людей сбросило вниз с верхушки темной лестницы. Ли увидел, как агент Бен-Невин врезался в дальнюю стену и упал в воду, а затем стал медленно подниматься на ноги. Гаррисон помог ему встать и подтолкнул его к прогнувшейся горящей лестнице.

Огонь уже начал распространяться по потолку салона. Оба выхода были перекрыты: и главный выход из салона, и дверь камбуза.

«О, какая удача!» – подумал генерал, засовывая кольт обратно за пояс брюк и просматривая темный и пожираемый огнем салон в поисках Элис, но ее нигде не было видно. Впервые за много лет Гаррисон Ли почувствовал страх – он испугался, что потерял кого-то, кто был ему небезразличен. Покачав головой, он стал наблюдать за тем, как пламя и вода начали сближаться посередине салона, двигаясь навстречу друг другу сверху и снизу.

Пробиваясь обратно к центру салона, он осознал, что любит Элис, любит с того самого первого момента, как увидел ее своим здоровым глазом в вашингтонском госпитале в 1945 году, когда она пришла узнать о своем муже, погибшем в Южной Америке во время войны. С чего бы самой прекрасной, по его мнению, женщине в мире любить такого физически и душевно искалеченного мужчину, как Ли, и способна ли она вообще на это, Гаррисон так и не понял. Но он знал, что должен попытаться. Пламя приближалось к нему сверху, а снизу поднималась вода, и генерал быстро принял решение и нырнул вперед головой в зияющую дыру, проделанную каменной глыбой со странным животным внутри, которая провалилась под палубу.

– Ты! – послышалось из-за спины Ли, стоило ему всплыть на третьей палубе. Повернувшись, он увидел организатора аукциона, лорда Харрингтона, в сопровождении двух охранников. Их пистолеты были направлены на него. Англичанин был мокрым с ног до головы, а его паричок выглядел так, будто столкнулся с айсбергом. – Я не знаю, кто ты такой, но это сделал ты!

Ли начал подозревать, что его настоящее имя и намерения были написаны у него на лбу. Сначала девушке, а теперь и этому похитителю древних реликвий легко удалось разгадать, чем он на самом деле занимался. Гаррисон чувствовал тяжесть своего старого «кольта» 45 под камербандом, но знал, что не успеет достать его.

– Кто тебя прислал? – прокричал англичанин, и в этот момент второй, еще более мощный гейзер выстрелил из огромной дыры в палубе. Струя на мгновение скрыла Гаррисона из виду мужчин с пистолетами, и он воспользовался этой возможностью. Генерал вытащил револьвер, сорвав ненавистный камербанд, и нырнул под воду. Затем он вынырнул и, поставив свою жизнь на случай, начал наугад стрелять в противников. Первые две патрона 45 калибра он потратил впустую, зато третий попал в одного из вооруженных мужчин и отбросил его назад в бурлящую воду. Глаза англичанина расширились, когда Ли быстро прицелился во второго охранника и выстрелил. Пуля попала ему прямо посередине лба, и он медленно осел в воду, уже ничего не чувствуя своим мертвым телом. Гаррисон направил дуло на лорда Харрингтона.

– Нет-нет! – закричал тот, поднимая руки вверх.

В обычное время Гаррисон застрелил бы вора без сожаления, но на этот раз он осознал, что это в его задачу не входит, и опустил револьвер. На лице лорда отразилось облегчение. Однако оно было недолгим, потому что через несколько секунд на глазах ошеломленного Ли Харрингтона пронзил трехфутовый алюминиевый гарпун. Он уставился вниз, чтобы рассмотреть то, что его убило – небольшое копье, торчавшее у него из груди – а затем медленно поднял глаза на Ли, который изменился в лице при виде того, как у него на глазах посреди всего хаоса, творившегося сейчас на тонущем «Золотом дитя», был убит человек. Проводив глазами скользнувшего под воду Харрингтона, Гаррисон огляделся, целясь своим револьвером в темноту, прерываемую вспышками коротких замыканий, и увидел то, что искал. Девушка со странными глазами улыбнулась, опустила свою маску для ныряния и бросила подводное ружье в направлении Ли, после чего помахала ему и исчезла в бурлящей воде. Генерал заметил, как один из ее ластов мелькнул в воздухе, когда она отталкивалась от разрушенной палубы.

Ли решил, что девушка показывает ему путь наружу. Он нырнул за ней, молясь, чтобы Элис удалось добраться до главной палубы и покинуть яхту.

Элис Гамильнон наблюдала, как гости в панике пробивались на верхнюю палубу. Она раздраженно сняла меховую накидку и белые перчатки и наклонилась, чтобы помочь пожилому мужчине подняться на ноги, а затем бесцеремонно толкнула его через перила сильно накренившегося «Золотого дитя».

– Черт возьми, Гаррисон, где тебя носит? – прокричала она множеству перепуганных людей, прыгавших с яхты в воду. После этого женщина сбросила свои туфли на высоких каблуках и начала яростно пробираться обратно ко входу в салон.

Ли задержал дыхание, почувствовав, как яхта снова содрогнулась. Прогремел еще один взрыв, и по барабанным перепонкам ударила волна давления, которая почти оглушила его. Взрыв, очевидно, должен был отправить шестимиллионную яхту на дно Южно-Китайского моря. Убийство похитителей реликвий и участников аукциона было тщательно спланировано. Первый взрыв должен был заставить перепуганных гостей бежать с яхты, а второй – разрушить заднюю часть «Золотого дитя», чтобы судно пошло ко дну. Этой тактикой Ли сам неоднократно пользовался во время войны как в Европе, так и в Южной Америке.

Он плыл в темноте, когда снизу на него нахлынул новый поток морской воды. Из-за мощного взрыва в районе киля яхты поток теплой воды устремился наверх и впечатал генерала в ту самую глыбу, которая шокировала Элис меньше пятнадцати минут назад, а теперь стояла на самой нижней палубе рядом с машинным отделением.

Гаррисон уже начал терять надежду, что ему хватит воздуха, чтобы выплыть через днище «Золотого дитя». Пока его руки боролись с уносящим его потоком, он успел зацепиться за часть каменной глыбы из Иерихона. Держась за небольшой каменный выступ, Ли начал терять сознание, а его легкие горели огнем.

Он знал, что больше никогда не увидит Элис. И оказалось, что это было единственное, о чем он жалел. Элис.

Неожиданно, кто-то схватил его за ногу, и он почувствовал, что его тянут еще глубже. Тот, кто бесцеремонно тащил его за собой, направлялся в нижнюю часть машинного отделения, где сейчас царил настоящий ад. Пытаясь не потерять сознание, Гаррисон увидел плавающие вокруг тела нескольких членов экипажа «Золотого дитя». Многие из них были обгоревшими, а у некоторых мощными взрывами оторвало ноги или руки. Генерала продолжали тянуть дальше, и неожиданно Ли и его спаситель оказались за пределами «Золотого дитя». Вода была гораздо холоднее, и Гаррисон почувствовал, что поднимается наверх. Достигнув поверхности неспокойного моря, он понял, что не уверен, хватит ли ему сил сделать глубокий вдох, но не успел он попытаться вдохнуть, как почувствовал сильные шлепки по лицу.

– Вы не в курсе, что когда покидаешь корабль, надо идти на палубу, а не в машинное отделение? – спросили его, сунув ему в руки спасательный жилет.

Ли пытался отдышаться, когда увидел свою спасительницу – молодую цыганку из салона. Она держалась на воде всего в нескольких дюймах от него, и ее улыбка застала сенатора врасплох.

– Не считайте нас жестокими, – сказала она, легко держась на неспокойной поверхности моря благодаря ластам. – Первый взрыв должен был напугать гостей, а второй – затопить судно, но, боюсь, он произошел слишком рано. Я не очень разбираюсь во взрывчатке.

– Кто вы такая и кто дал вам право судить, приговаривать и казнить? – спросил генерал, отплевываясь от морской воды.

– Я никто, мистер Ли, просто женщина, которая вынесла приговор этой свинье Харрингтону, является его судьей и палачом, а также моей королевой. – Девушка улыбнулась и опустила свою маску для ныряния. – Ваша женщина ни в чем вам не уступает, американец, но не позволяйте ей преследовать нас. Ничего, кроме несчастий, ей это не принесет. Если мы когда-нибудь снова встретимся, хранитель тайн, для вас это не закончится так же хорошо, как сегодня.

Ли начал что-то отвечать, но девушка отвернулась от него. Он наблюдал, как она уплывает, под звуки приближающихся к месту трагедии из отдаленной бухты сирен и патрульных катеров. Гаррисон попытался найти девушку глазами, но она уже исчезла.

– Слава богу! – услышал он рядом голос другой женщина.

Ли резко обернулся.

– Гамильтон! – воскликнул он, протягивая к ней руки.

Элис обхватила начальника руками, и они стали дрейфовать вместе, качаясь на волнах. Генерал заметил, что их относит в сторону от остальных выживших и прибывающих спасателей.

– Нам нужно подплыть поближе, иначе может получиться так, что я еще долго не смогу извиниться за свое свинское поведение.

Прежде чем Элис успела ответить, они услышали всплеск рядом с собой. Подняв голову, Ли увидел, что на воду сбросили надувной спасательный плот.

– Как я и говорила, на моем хрустальном шаре, может, и есть трещины, но он все равно довольно точно показывает будущее. Миссис Гамильтон, мистер Ли, удачи вам, плывите вон в ту сторону! – услышали американцы.

Гаррисон и Элис посмотрели на древнюю на вид китайскую джонку. У перил стояла девушка с иссиня-черными волосами, завернувшаяся в одеяло. Рядом с ней замерла, опираясь на старые деревянные перила, ее бабушка, державшая ее под руку. Джонка медленно выплывала из района катастрофы, где повсюду плавали обломки затонувшей яхты.

– Запомните, миссис Гамильтон, того, что вы сегодня видели, просто не бывает. – Брюнетка медленно махнула своей миниатюрной ручкой, так же, как это делала ее бабушка. – Господь не шутит таким образом. В конце концов, такие животные не могут, не должны существовать. Бог не допустил бы этого! – крикнула девушка. Джонка медленно растворилась в густом тумане, нависшем над морем, и исчезла.

– Думаю, что это самая странная девушка, которую я когда-либо встречала, – пробормотала Гамильтон.

Ли ничего не ответил ей – он молча дернул тросик на баллоне с углекислым газом, и плот сразу же надулся. Генерал забрался в него и помог забраться Элис. Сирены и крики стали удаляться, и Гаррисон вгляделся в туман в том направлении, куда уплыла китайская джонка.

– О чем вы думаете? – спросила его помощница, медленно снимая дорогое платье через голову и бросая его на дно плота. Ее комбинация была насквозь мокрой, но генерал видел, что Элис не в том настроении, чтобы беспокоиться, что кто-то увидит ее тело, просвечивающееся через тонкую ткань, – особенно, он, Гаррисон Ли.

Маленькая лодка качалась на волнах, а в тумане зажглись поисковые прожекторы. Ли залез в карман и достал оттуда кусок камня, который он отковырнул от глыбы, после того как она провалилась под палубу. Он рассмотрел его, а затем вдавил его в ладонь и сомкнул вокруг него пальцы.

– Думаю, что нам стоит поближе присмотреться к тому, что хранится в ячейке два-два-восемь-семь-один, когда мы вернемся, – проговорил он.

Элис наклонила голову и выбросила в море широкополую шляпу. Она тряхнула своими длинными темными волосами и поймала предмет, который ей бросил шеф.

– Потому что я никогда не видел, чтобы кто-то заходил так далеко, чтобы создать подделку, – продолжил Гаррисон.

Его спутница поднесла кусок камня поближе к слезящимся от соленой воды глазам, и у нее перехватило дыхание.

– Да, думаю, что в Иерихоне есть кое-что еще для изучения, помимо руин древнего города, потому что несколько тысяч лет назад там произошло что-то, о чем не написано в Библии, – сказала она.

В маленьком кусочке камня, который Элис держала в руке, под окаменевшим мехом давно умершего животного четко виднелась кость. Какой фальсификатор артефактов додумался бы сделать это – поместить кость под окаменевшую шкуру ненастоящего животного?

В ту ночь Элис Гамильтон и Гаррисон Ли из Группы «Событие» впервые узнали, что ночные кошмары реальны, а под кроватью и в шкафу всегда прячется чудовище. «Так что, да, миссис Гамильтон, – подумал генерал, – возможно, в мире и правда существуют чудовища».