Он прижимал резкое, упругое, как хлыст, тело женщины к полу и хватал ртом воздух. Показалось, вместе с дыханием остановилось и сердце, но в груди оставалась боль, щемящая, жгучая, и сейчас она единственная означала, что жизнь ещё не потеряна. Смерть всегда лишает человека болевых ощущений, мало того, испытавшие её говорят, что наступает сладострастный момент, по силе сходный с оргазмом. Сознание оставалось чистым и обострённым, и он сосредоточился на одном — не выпустить её руку с зажатым пистолетом, ибо служанка великолепно владела собой и, держа палец на спусковом крючке «Макарова», не стреляла — ждала, когда он потеряет сознание или силу. Тогда можно будет хладнокровно добить, а если нет — вряд ли они хотят его смерти! — то высвободиться из-под тяжелеющего, вянущего тела, связать, оказать первую помощь — в том случае, если ранение в грудь не смертельное. А потом всадить укол, тот, от которого Иван Сергеевич испытывает страх и полную неспособность к сопротивлению.

Мамонт силился вздохнуть, чувствуя, что только это спасёт его сейчас от давящей слабости и, возможно, от гибели. Он потерял счёт времени и не мог определить, сколько уже не дышит и как долго не бьётся сердце. Невозможность контроля за собственным состоянием, видно, начинала туманить сознание, потому что он не заметил, как Инга сползла с кровати и оказалась рядом, увидел лишь её руки, сомкнутые на горле Айоги. Обмороженные, в рваных лохмотьях кожи, пальцы из ярко-красных стали белыми. Служанка задыхалась, и этот её конвульсивный хрип неожиданно пробил пробку в гортани. Первый вздох напоминал первый вздох новорождённого, потому что вдруг от кислорода опалило лёгкие и голову, так что он застонал от боли и почувствовал, как мощно и гулко застучало сердце — значит, осталось цело! Пуля скорее всего сидела где-то в груди.

Айога выпустила пистолет, скрючила пальцы, норовя подтянуть руку к своему горлу. Мамонт ударом отшиб оружие в сторону и встал на колени.

— Отпусти её, — прохрипел как чревовещатель.

Инга не слышала, душила, и глаза её становились безумными. Он оторвал руки спутницы, толкнул в лицо.

— Уйди!.. Тебе нельзя… убивать!

Айога хватала ртом воздух, точно так же, как недавно хватал его Мамонт. В расширенных глазах стоял смертный ужас. Инга не успокоилась, поползла к пистолету — пришлось оттаскивать её за волосы и укладывать рядом со служанкой.

— Лежать! Всем лежать!..

Он с трудом поднялся на ноги, затем вскинул и швырнул лёгкое тело Айоги в угол за кровать. Отдышался, борясь с комом огненной боли, страх смерти в глазах служанки неожиданно подтолкнул его к решению. Неуверенной рукой Мамонт нашарил в кармане коробку со шприцами, достал один, снял защитный колпачок с иглы. Он не знал, куда следует колоть это снадобье, а спросить было некого — Иван Сергеевич так и не обнаруживал себя. Да и всё равно в таком состоянии в вену не попасть. Всадил иглу в предплечье, сквозь ткань чёрного халата, и выдавил содержимое шприца.

Служанка хваталась руками за горло, преодолевая спазм, дышала коротко, будто плакала в голос, и укола даже не почувствовала. Мамонт отшвырнул шприц, поднял на руки Ингу, посадил на кровать.

— Где Иван? Где Иван Сергеевич?

— Сбросили в подвал, — проговорила она сдавленным голосом. — Там.

Он заметил люк подпола, нашёл кольцо и рывком вырвал крышку.

— Иван?!

В проёме показалась всклокоченная голова Афанасьева, глаза вялые, испуганно-неподвижные: успели, значит, всадить укол… Мамонт помог ему подняться наверх. Иван Сергеевич отполз к столу и остался сидеть на полу, блуждая вокруг себя пугливым взглядом. В углу зашевелилась, ожила Айога, делая попытки встать. Мамонт придавил её ногой.

— Лежать! Лежать, сказал!

Он ощупал грудь — крови не было, и на губах её тоже не было. Значит, ранение не опасное, лёгких не достало. Он нашёл входное отверстие пули, и оказалось, что она попала в магазин от «Бизона», снаряжённый патронами. Непослушными пальцами Мамонт вынул этот магазин из кармана — прострелен насквозь…

И меховая куртка — насквозь, но и под ней нет крови. Он пошарил за пазухой, протолкнул руку под спортивную майку — сухо! Но грудь ломит от боли, прокалывая лёгкие острой спицей.

— Ты ранен? — спросила Инга, намереваясь шагнуть к нему на своих опухших и обмотанных бинтами ногах.

— Не знаю, дышать больно…

Она выдернула майку из-под брючного ремня, завернула к подбородку.

— Нет, крови нет!.. Только вмятина красная!

— Это хорошо… Сейчас отдышусь.

— Смотри! — Инга вытянула железный медальон из-под майки.

Пуля попала между крыльев железного сокола, отчего они вывернулись вперёд, словно в размахе.

— Валькирия! — прошептал Мамонт.

— Что?! — она вскинула глаза.

— Обережный круг. Над нами обережный круг!

— Мамонт?!..

— Молчи! — засмеялся он. — Ты ничего не знаешь! Нам нужно уходить.

— Здесь был мужчина! — вспомнила Инга. — Он говорил по рации!..

— Тем более!.. Иван? — Мамонт встряхнул Афанасьева. — Быстро на улицу! Заводи снегоход.

— Не могу, — промычал он. — Я ничего не могу…

— Можешь! — рывком поставил его на ноги. — Пусть пока не можешь стрелять. Но спасти свою жизнь ты обязан! Имеешь право!

— Жизнь не принадлежит человеку…

Коротким, злым ударом Мамонт опрокинул голову Ивана Сергеевича в одну сторону, затем в другую.

— Не принадлежит тебе, так я отниму её! Понял? Ну?!

Он не увидел пробуждённого разума в его глазах, напротив, ярче засквозил испуг.

— Что?.. Не бей! Всё сделаю!

— Сейчас ты пойдёшь и заведёшь «Буран», — продиктовал Мамонт. — Тот, к которому прицеплены нарты. Из других вытащишь бензобаки.

— Хорошо! Всё сделаю! — забормотал Иван Сергеевич, и казалось, что сейчас он даже не понимает, кто стоит перед ним.

Афанасьев вышел на улицу, а Мамонт сдёрнул с вешалки меховые брюки и куртку, не обращая внимания на стоны Инги, одел её, засунул ноги в мягкие, мужского размера, унты. Затем собрал оружие и остановился перед Айогой.

Кажется, зелье достало коры головного мозга: служанка таращилась на него, прикрываясь рукой, будто ожидала удара. Мамонт схватил её за шиворот, подтащил к открытому люку подпола и швырнул туда, как куклу. После чего захлопнул крышку и придавил её ножкой тяжёлой деревянной кровати. Осмотрелся в последний раз, вспомнил о спичках — нашёл их в кухонном шкафчике. С Ингой на руках вышел из дома — соседний пылал вовсю, огонь вырывался из всех окон и лизал доски фронтона, освещая площадку. Электростанция ещё работала, пламя не попадало в подклет, выносимое вверх естественной тягой.

Иван Сергеевич расчехлил снегоход под навесом и теперь стоял, тупо глядя на машину — вероятно, вылетело из головы, зачем оказался здесь. Мамонт оттолкнул его плечом, уложил Ингу в дюралевый короб нарт, укрыл брезентом, поскольку оленьей полости не оказалось. Наощупь отыскал кнопку подсоса на карбюраторе двигателя, потянул шнур стартёра раз, другой, третий, промёрзший мотор не заводился, а дыхания на интенсивную работу ещё не хватало. Уходило драгоценное время, нужное, чтобы оторваться от преследования!

— Помоги, Иван! — крикнул он на выдохе. Афанасьев пугливо засуетился, схватил Мамонта за руки.

— Только не бей! Не бей!

Мамонт оттолкнул его и снова взялся за стартёр. Рвал, закусив губу, упругий жёсткий шнур, в уме отсчитывая попытки и тем самым отмеряя время. Двигатель взревел неожиданно и сразу на высоких оборотах. Мамонт стал вынимать бензобаки из других машин, составляя их в нарты, а Иван Сергеевич таращился на горящий дом, прячась за столбом навеса.

Он не сопротивлялся, когда Мамонт подвёл его к нартам и усадил в короб: заворожённый огнём, его взгляд был неподвижен от немого восхищения.

— Иван, покажи дорогу на базу, где жил, — заслонив собой зрелище, мягко попросил Мамонт. — Ты помнишь, как ехать? В какую сторону?

Афанасьев поводил очарованным взглядом, виновато пожал плечами:

— Не знаю…

Терять на него время не имело смысла: личность была полностью подавлена, большая говорящая кукла…

Мамонт проехал мимо горящего дома, нашёл след от снегохода, замеченный ещё днём, но куда он вёл — неизвестно. Предчувствие же подсказывало, что надёжнее всего уходить от погони в ту сторону, где его не ждут, а именно по направлению к основной базе Тойё, где обитал Афанасьев со своими служанками. Оттуда наверняка были дороги, либо набитые следы от «Буранов» — по целинному снегу на нартах далеко не уйдёшь. Он не знал, как далеко простирается «империя» Тойё, где её границы, сколько «подданных» обитает на её территории. Бить новый след по тайге — днём заметят с воздуха, и если не загонят, как волка, на вертолёте, то вытропят по земле. Уходить следовало только по дорогам и путям охотников Дальнего Востока, а они, должно быть, изрядно наследили по округе.

База ещё светилась за спиной отблеском пожара, а в ночном небе уже вспыхнул мощный посадочный прожектор вертолёта, гул которого Мамонт не слышал из-за шума мотора. Машина шла низко, над самым лесом, и была невидима, прикрытая слепящим белым светом. Сейчас достаточно сделать пару кругов над базой, и никуда уже не уйти…

Однако по лучу прожектора, как по компасу, он точно определил направление, откуда мог взлететь вертолёт: расстояние, по свидетельству Афанасьева, всего пятнадцать километров, значит, только поднялся в воздух и идёт напрямую, ориентируясь по зареву пожара. Мамонт съехал с набитого следа и, заложив вираж, не разбирая дороги, пополз навстречу вертолёту, далеко стороной огибая базу. В любом случае можно подсечь наезженный путь, ведущий к основной базе охотников.

«Буран» прыгал через колодины, сзади громыхала нарта, и хорошо, что тайга была редкая и оттого светлая, так что можно двигаться, не включая фары. Только не угодить под луч прожектора! Сверкающее его пятно пронеслось по вершинам деревьев в полусотне метров от них, проревели турбины вертолёта. Мамонт взял немного правее и встал на курс, по которому только что промчалась машина: вряд ли они будут возвращаться назад этим же путём. Буквально через километр впереди замаячил просвет чуть ли не до горизонта, и скоро Мамонт выскочил на тракторный след, идущий по широкой просеке. Снегоход сразу же взял хорошую скорость, чувствуя под гусеницами спрессованный снег. Случайная эта дорога шла несколько левее, чем курс вертолёта, но теперь важно было направление и твердь под ногами.

Он гнал снегоход, иногда на ровных участках развивая скорость до сорока километров в час, чувствуя, как морозный ветер обжигает кожу, зато легче становится дышать. Намерзающий куржак всё плотнее затягивал лицо, становясь льдом, от которого трещала борода, но спасительный этот панцирь грел лучше, чем любая шерстяная маска. Он смотрел только вперёд, однако всё, что происходило сзади, виделось лучше, и каждая деталь не ускользала от внимания. Мамонт точно отметил, когда вертолёт сел на площадку базы, мысленно просчитал, сколько времени охотникам потребуется, чтобы обследовать результаты происшествия и начать его планомерный поиск. И после этого уже память фиксировала лишь этапы: вот машина вновь оказалась в воздухе, зависла — связывались по радио, должно быть, передавали приказ перекрыть «империю» заслонами на всех дорогах. Затем прожекторный луч стал шарить по окрестностям базы — искали его выходной след. Мамонт на ходу вывернул из-за спины автомат, приспособив его под правой рукой — бить придётся сразу же, по звуку, по движению, по любому шевелящемуся пятну. Вертолёт взмыл повыше, заложил приличный круг, видимо, хотели засечь свет снегоходной фары, поскольку выключили прожектор: ещё пять минут можно было уходить по прямой. Только бы не кончилась дорога! Не исчез бы просеки плотный тракторный след!

Основную базу Тойё Мамонт заметил, когда вертолёт стал кружить над незамерзшим участком речки — луч рыскал по туману, поднимающемуся от тёплой воды. В трёх километрах правее и много ниже замелькали огни среди леса, а один, ярко-красный, казалось, висит между небом и землёй. Мамонт гадал, что это могло быть, пока не осенило — буровая вышка нефтеразведчиков! Лучшего прикрытия для базы, для появления здесь техники, людей и вертолётов не придумать. Красный фонарь обозначал верхние габариты для авиации и теперь стал для Мамонта на некоторое время маяком.

Как он ни молился, просека кончилась, едва тракторный след потянул с горы в широкую речную долину с редкими островками леса. Начинался самый опасный участок, открытый и хорошо просматриваемый хоть с воздуха, хоть с земли. Вертолёт, судя по прожектору, всё ещё мотался в районе пожара, видимого даже отсюда, но в любой момент он мог начать высадку десанта на всех направлениях и дорогах «империи», кроме того, на снегоходах охотники могли выехать с буровой и перекрыть ближайшие к базе пути. И то, что они пока этого не сделали, было результатом точного расчёта Мамонта: скорее всего, его отрежут от гор, зажмут с севера и востока, поскольку южная сторона как бы перекрыта основной базой. Теперь важно было проскочить мимо буровой, и всю ночь гнать на юг. Разумеется, утром, при свете, охотники засекут след его «Бурана» на тракторном пути, но это случится только утром! Если бы сейчас потеплело, пошёл бы снег, задула вьюга!..

Маяк на вышке оставался сзади и справа, когда от буровой вышел ещё один след гусениц. Мамонт остановился на распутье — в нужном направлении лежал целинный, нетронутый снег, открытое пространство на несколько километров во все стороны — похоже, огромное болото. Хорошо набитая тракторная дорога шла от базы на восток и единственный след — на северо-запад, почти в обратном направлении. Мамонт подошёл к нарте, приподнял брезент, запорошённый снегом: оба спутника безмятежно спали!

Тем часом вертолёт наконец прекратил поиск в окрестностях базы и потянул в сторону хребта: очевидно, готовится высадка десанта. Охотники расставят людей на «номера» и с утра начнётся настоящая охота… И пока не обложили, надо вырваться как можно дальше из этого круга. Пока они проигрывают, ибо делают «слепой» обклад, не установив точно, где сейчас находится Мамонт, а завтра начнут такой же «слепой загон», пока не обнаружат его след.

Он выехал на дорогу в восточном направлении и неожиданно поймал себя на мысли, что Урал держит его, не отпускает, как родное гнездо. Было уже ясно, охотники Тойё не оставят его в покое и вряд ли теперь скоро удастся вернуться в горы, чтобы продолжить поиск входа в пещеры. Мало того, эта затея становилась опасной, ибо можно привести за собой людей с Дальнего Востока, как уже однажды притащил бандитов генерала Тарасова. Он понимал, что ему придётся вообще исчезнуть на какой-то период и, возможно, лишь весной вернуться на Урал и пойти по новому кругу, но боль от такой мысли была много чувствительнее, чем боль в груди, оставленная пулей.

Крепкая, смёрзшаяся дорога оказалась зимником, не исключено, что между двумя буровыми вышками. Сколько их стоит в «империи» Тойё? Так можно ездить по её дорогам, пока не кончится бензин. А если они замкнуты в кольцо? Если выход из «империи» только воздушным транспортом?..

Больше часа Мамонт ехал почти строго на восток, повинуясь этой чужой дороге, и искал хоть какой-нибудь поворот. Он по-прежнему не включал света, впрочем, это было и не нужно: давно пригляделся и хорошо видел в темноте. Всё-таки белый снег и яркие звёзды — это не чёрный осенний мрак. Миновав чистое болото, сквозь редкий угнетённый сосняк он увидел сначала неясные, призрачные отблески, затем отчётливое мельканье фар какой-то техники, идущей навстречу. В «империи» объявили тревогу! И это был первый высланный для перехвата наземный дозор!

Мамонт резко свернул в сторону и, повинуясь не рассудку, а сосредоточенному внутреннему чутью, заложил по лесу большой круг, выехал обратно к своему следу и залёг возле него, как опытный, стреляный зверь. Через несколько минут на зимнике показался вездеход ГТТ — гусеничная машина, напоминающая мыльницу. Имея возможность хорошей скорости, ползла как гусыня, переваливаясь с боку на бок, — значит, искали, высматривали следы. Мамонт затаил дыхание. Вездеход проехал место, где он свернул с дороги, сбавил ход и развернулся, высветив фарами след снегохода. Из кабины никто не появлялся, похоже, совещались, либо докладывали по радио. Через минуту свет потух, дизель урчал на малых оборотах, выпуская столб дыма в смеси с паром.

Мамонт снял рукавицу, сдвинул предохранитель. Сейчас вызовут сюда вертолёт, перережут дорогу, и отлов зверя закончится намного раньше, чем наступит утро.

Должно быть, охотники получили команду проверить след — мало ли их в округе! — дверца машины откинулась, на снег выпрыгнул человек и стал натягивать на себя белый маскхалат. Упаковался, подвязал тесёмки на унтах и принял поданные кем-то лыжи. Двинулся по следу медленно, с автоматом наизготовку, и по мере его приближения Мамонт поднимал оружие. Одиночный выстрел в морозном пространстве щёлкнул коротко и негромко; услышать его в чреве ГТТ с работающим двигателем вряд ли возможно. И всё-таки он выждал несколько минут, прежде чем подобрался к завалившемуся на бок охотнику. Выпрастывая его из маскхалата, увидел знакомый спецназовский камуфляж, только без всяких нашивок, нашёл в кармане портативную радиостанцию, стоящую на дежурном приёме, спрятал у себя на груди вместо простреленного магазина. Маскхалат оказался тесноватым, сковывал движения, однако Мамонт аккуратно завязал тесёмки, взял автомат охотника и встал на его лыжи. До вездехода было всего метров сорок, и это расстояние следовало пройти в открытую, как прошёл бы его возвращающийся назад охотник. Подбитые камусом лыжи почти не скрипели, мягко касаясь снега. Он знал, что они его видят и поджидают, любое подозрение оставшихся в машине людей, и уже будет не уйти…

Мамонт остановился возле урчащего вездехода, медленно снял лыжи и потянулся рукой к дверце. Но в этот миг она откинулась, и палец сам надавил гашетку. Огонь у дульного среза на несколько секунд высветил кабину — двое в спецназовском камуфляже, искажённые гримасами смерти узкоглазые лица. Мамонт тут же отскочил в сторону и следующей очередью издырявил брезент крытого вездеходного кузова, потом заглянул туда, дал ещё очередь: кажется, пусто, только ящики.

Дизель урчал, выпуская высокий дымный столб.

Он вытащил из кабины убитых, затем выгнал из леса снегоход и растолкал в нарте Ивана Сергеевича.

— Вставай, садись в кабину!

То ли дорога, то ли сон подействовали на Афанасьева — кажется, он приходил в чувство. По крайней мере, не было того испуганного, затравленного взгляда. Он обошёл стороной выброшенных на дорогу охотников, взялся за ручку дверцы.

— Это вездеход Хамары! — вдруг узнал Иван Сергеевич. — А где он сам?

Мамонт перенёс Ингу в кабину, устроил её на руках Афанасьева, сам сел за фрикционы. Потребовалось несколько минут, чтобы разобраться с рычагами управления, причём наощупь, в темноте, к тому же сквозь вылетевшее боковое стекло врывался пар.

— Где Хамара? — не мог успокоиться Иван Сергеевич. — Ты убил его?

— Не знаю! — Мамонт наконец тронул с места машину, однако остановился и, не вылезая из кабины, расстрелял двигатель «Бурана».

— Если ты убил ещё и Хамару, они нас из-под земли достанут!

— Ничего, из-под земли не достанут! — заверил он, прибавляя скорости. — Нам бы только уйти под землю… Ты знаешь эту дорогу?

— А где база? Где буровая?

— У нас за спиной!

— Значит, эта дорога к Хамаре! Туда ездить нельзя!

— Кто такой Хамара? — в кабине приходилось кричать из-за рёва дизеля. — Такой же, как Тойё?

— Хамара — жрец! — неожиданно заявил Иван Сергеевич. — Его боятся больше, чем Тойё!

— Ты же его не боишься? — через силу засмеялся Мамонт. — Спи, Иван, и ни о чём не думай!

Он постепенно привыкал к управлению. Машина оказалась новой, ходкой и послушной, от капота дизеля несло жаром, однако слева обжигало холодом сквозь разбитое пулями стекло. Лёд на усах и бороде начинал таять, текло по горлу и груди, приятно охлаждая жгущую вмятину, вокруг которой назревала горячая опухоль. Мамонту показалось, Афанасьев заснул, — заклевал носом, роняя голову на грудь Инге, но он вдруг потянулся рукой, закричал:

— Я узнал место! Сейчас будет болото, поворачивай на запад! Есть дорога!

— Нам нельзя возвращаться в горы!

— Но в горах нас Хамара не найдёт. Он боится Урала! Потому что там кончается империя Тойё!

Это уже напоминало разумную речь. Через несколько километров и в самом деде впереди замаячило белое снежное пространство и от зимника ответвился единственный гусеничный след, сначала потянувший на юг, затем резко на запад, почти в обратную сторону. Это была старая дорога, заброшенная, возможно, такой же зимник. Впереди высился Уральский хребет, который можно было определить только по высокому горизонту, закрывающему звёздное пространство. Скоро след отвалил влево, на болото, и вездеход выскочил на нетронутый снег. Перед ним часто возникали согнутые в арки деревья или зависший старый сухостойник, преграждающий путь; Мамонт поначалу инстинктивно сбавлял скорость, искал объезды, но, протаранив несколько таких преград, уже больше не рыскал по сторонам.

— Вертолёт! — неожиданно закричал Иван Сергеевич, указывая куда-то на горы. — Они нас поймают, Мамонт!

Мамонт остановился, открыл верхний люк и высунулся по пояс: вертолёт делал разворот над отрогами гор и опознавался лишь по мерцающему, как звезда, проблесковому маячку под фюзеляжем. Выписав круг, он завис на минуту и осторожно стал опускаться куда-то за одиночную гору, прямо по курсу движения, возможно, километрах в десяти. Выбрасывал десант, скорее всего, перекрывая эту дорогу. Если убитые на зимнике охотники уже обнаружены, значит, назад пути нет. Расстрелять из засады вездеход не составит никакого труда…

Мамонт выждал, когда сверкающая звезда вновь покажется на тёмном небосклоне. Вертолёт сделал поворот и пошёл над болотом, навстречу движению: заброшенная дорога находилась всего в полукилометре от кромки. Проблесковый маяк плавно проплыл мимо на небольшой высоте, послышался вой турбин и отчётливое хлопанье несущего винта.

— Хамара! — крикнул Афанасьев. — Хамара там! Я знаю!

Вертолёт ушёл в сторону зимника…

Оставался один путь — вперёд. Мамонт погнал машину по целинному снегу, не включая фар. И едва дорога пошла на подъём по склону одиночной горы, за которой высадился десант, он повернул к болоту и через двадцать минут оказался в чистом бескрайнем поле. Почва промёрзла хорошо, снег ещё был неглубоким, вездеход летел, не встречая преград, и лишь чуть покачивался на буграх мерзлотного вспучивания торфа. Если рёв дизеля и услышали из засады за горой, то настигнуть его сейчас могли только по воздуху. А пока вызванный по радио вертолёт рыщет над болотом в поисках выходного следа, он успеет одолеть открытое пространство и уйти в лес.

Гора с засадой давно осталась позади, а белое пространство никак не кончалось. Мамонт на ходу высовывался в верхний люк, чтобы осмотреться: на линиях горизонтов не было ни мигающей звезды вертолёта, ни близкого леса, и подступало чувство, будто он заблудился, попал в некий заколдованный и бескрайний круг. Сориентировался по звёздам, по белому хребту на фоне неба, нет, двигался всё время прямо. Прошло не менее получаса, а впереди так и не появилось ни одного тёмного пятна.

Такого огромного болота в этом районе не могло быть!

Зато за спиной в небе вспыхнул прожектор, ещё далёкий, однако повисший над болотом — искали след! Мамонт уже не спускался в кабину, лишь нащупал за спинкой сиденья автомат и вытащил его наружу. Стоит охотникам заметить свежую колею на поле — вытропить вездеход минутное дело.

Неожиданно впереди, в белом пространстве, засветился маленький призрачный огонёк, запрыгал между небом и землёй, и машину сразу затрясло на кочках. Мамонт нырнул в люк, ударившись затылком о край, схватился за ручки управления и увидел, что вездеход несётся уже по лесу, на счастье, мелкому, худосочному сосняку, подминая его гусеницами, а в десятке метров, на взгорке — едва различимые стволы матёрого бора.

Он остановился, перевёл дух: заиндевевшая на морозе тайга была совершенно белая, словно обряженная в маскхалат. Между высокими соснами на уступе едва различимой горы светился огонь и вырисовывались смутные очертания какого-то большого строения, тоже подёрнутого куржаком. Мамонт толкнул Афанасьева.

— Ты что-нибудь видишь?

Иван Сергеевич глянул сначала сквозь лобовое стекло, потом переложил Ингу на капот и выглянул из люка.

— Дом, — насторожённо сказал он. — Окно светится…

— Чей это дом?

— Мамонт, гляди, это Хамара! — он указывал назад. — За нами летит!

Вертолёт блуждал над болотом, как охотничий пёс, вынюхивающий след.

Мирный манящий огонёк в окне чуть колебался, словно кто-то качал в руке свечу перед заиндевелым стеклом.

— Бери Ингу, иди в дом, — попросил Мамонт.

Иван Сергеевич помедлил, не спуская глаз с проблескового маяка на горизонте.

— Или оставайся со мной, — предложил он. — И бери автомат.

Афанасьев от последних слов вздрогнул, отрицательно помотал головой и, спустившись в кабину, открыл дверцу. Выбрался сам, затем вытащил Ингу.

— Где мы? — спросила она, безвольно уронив голову на плечо Ивана Сергеевича. — Мы ещё живы?

— Уходи отсюда, быстро! — приказал Мамонт и развернул вездеход на склоне, поставив его в колею. Афанасьев полез в гору, что-то бормотал и часто оглядывался назад…

А Мамонт прихватил оружие, выскочил на снег и через дверной проём, орудуя прикладом автомата, добавил оборотов двигателю, отжал муфту сцепления и включил передачу, после чего резко отскочил в сторону. Вездеход дёрнулся, вскинувшись вверх, и, набирая скорость, помчался назад своим следом. Мамонт проводил его взглядом, пока тёмная мыльница машины не растаяла вдали, затем не спеша выдернул тесёмки из маскхалата, сел в снег и связал два автомата так, чтобы можно было стрелять одновременно из обоих. Потом спустился вниз, в кочки на краю болота, и начал протаптывать две дорожки к позициям в противоположных сторонах от вездеходного следа. Работал долго и упрямо, сочетая приятное с полезным: после тёплой кабины тело бил озноб. Иногда он посматривал на гору, где стоял дом и куда Иван Сергеевич унёс Ингу, — там всё было тихо, разве что редко и беззлобно взлаивала собака.

Мерцающая звезда на горизонте блуждала из стороны в сторону, пока всё-таки не наткнулась на след вездехода, и сразу же с неба пал на искристый снег косой упругий луч света. Протаптывая дорожки, Мамонт никак не мог согреться, а тут сразу стало тепло и спокойно. Он засел между высоких мёрзлых кочек и больше уже не сводил глаз с летящего к нему столба света. Вертолёт шёл в десятке метров от земли, так что за ним взмывал длинный шлейф поднятого воздушным потоком снега, заслоняющего звёзды на горизонте. Вдруг он резко подскочил вверх и круто пошёл на разворот: заметил бегущий по земле вездеход. Мамонт ожидал, что с борта сейчас откроют огонь, но охотники намеревались взять «зверя» живым. Прожектор погас, а проблесковый маячок выписал круг и ушёл далеко вперёд, постепенно падая на землю — высаживали десант!

Мамонта берегли. Похоже, дорожили им больше, чем собственными жизнями.

Через несколько минут вертолёт снова взмыл в небо, развернулся и, выставив как рогатину луч света, понёсся над следом. Вероятно, охотники пытались ослепить «зверя», чтобы потом закружить и взять голыми руками. Однако что-то там не удавалось. Машина болталась над самой землёй, взмётывая в воздух тучу снега, и рыскающий луч, пронизывая её, создавал феерическое зрелище. Было полное ощущение, что идёт охота за живым существом, оказывающим сопротивление. И при этом всё происходило в полном безмолвии: мороз и пространство глушили все яркие звуки, обращая их в монотонный шелест.

Около двадцати минут продолжалась эта пляска, пока, наконец, вертолёт не опустился на землю и не погас прожектор. Пустой вездеход, судя по всему, был остановлен выстрелом гранатомёта, ибо от места схватки донёсся отчётливый хлопок. Через некоторое время на болоте вновь вспыхнул свет, и луч, удлинняясь, полетел в сторону Мамонта. Он лёг на спину, поднял стволы спаренных автоматов, и закрыл глаза, чтобы не слепнуть от яркого набегающего света. Слушал только звук и отсчитывал про себя секунды. Он не надеялся, что удастся сбить вертолёт из маломощного для таких целей оружия; расчёт был на то, что пилоты отвлекутся от управления — хотя бы на мгновение! — остальное доделает круто уходящая вверх гора, покрытая белым от инея лесом.

Но звук постепенно начал слабеть, гаснуть и скоро превратился в далёкий шелест. Мамонт открыл глаза: в небе мерцали только звёзды, среди которых была одна яркая, мигающая через равные промежутки времени. Он глянул на часы — вертолёт находился в воздухе уже более четырёх часов, и, вероятно, горючее было на исходе…

Бой ещё не закончился, разве что наступила маленькая передышка, перед тем как рассветёт и начнётся загон. Мамонт обернулся назад, отыскал брезжущий за деревьями огонёк и побрёл к нему напрямую, по целинному снегу.

Дом стоял на уступе, у края широкой заснеженной поляны, исчёрканной полузанесёнными изгородями. Если смотреть снизу, он казался высоким и неприступным, сквозь изморозь проглядывали толстые, до метра, старые брёвна, и из целого ряда маленьких окон светилось лишь одно. Мамонт обошёл его, отыскивая вход, и вдруг почувствовал под ногами твердь наезженной дороги.

Приткнувшись к воротам крытого двора, стоял жёлтый милицейский «УАЗ» с синей полосой. В этой глуши и безлюдье, на территории, где царил полный беспредел, где пришедшие из глубин Дальнего Востока искатели сокровищ объявляли свои «империи», вид этой машины, олицетворяющей власть, был диким и более нереальным, чем тихий и тёплый свет из окна среди замороженной бескрайней тайги.

Не веря своим глазам, Мамонт подошёл к «УАЗу», прикоснулся к стеклу дверцы, заглянул внутрь и вспомнил предупреждение Ивана Сергеевича о том, что его могут арестовать, как только выйдет в жилые места. Не исключено, что в этом доме его ждала засада. Возможно, потому и вертолёт не стал больше преследовать, исполнив свою миссию, — Мамонта загнали в западню…

Но если это так, то не оставили бы здесь машину, спрятали во дворе. И ключи бы не забыли в замке зажигания.

На раздумье времени не оставалось. Он осторожно открыл дверцу, сунул внутрь автоматы и сел за руль. Ингу и Афанасьева можно было оставить здесь, теперь они не пропадут и не будут связывать ему руки. А одному всегда легче уйти из любого обклада. Если сюда проехали на «УАЗе», значит, есть выход из «империи» Тойё не только воздушным путём.

Он повернул ключ — стартёр не заработал. Поискал под ногами кнопку отключения аккумулятора. И в этот миг увидел человеческую фигуру, маячившую в тёмном проёме входной двери. Мамонт потянул связанные автоматы и рассмотрел ряд пуговиц на одежде. Человек не спеша выступил из тьмы и, сунув руки в карманы брюк, приблизился к машине.

— Здравствуй, Мамонт, — голос показался знакомым. — Заходи в дом, передохни. Тебя там ждут.

Мамонт оставил автоматы, сполз с сиденья и повис на дверце.

Перед ним стоял участковый из Гадьи.

Кажется, и заношенный кургузый китель на нём был тот же, что летом, и манера держаться с лёгкой весёлой независимостью. Но сейчас, в полумраке, Мамонт неожиданно увидел поразившее его сходство с дочерью Ольгой и теперь стоял, боясь сморгнуть видение.

Он знал, что Валькирия рождается только от Валькирии, однако всегда похожа на отца и от него получает мужественный образ…