Скрыть обстрел вертолёта, как ни старались и как того ни хотели, не удалось. Техники получили хорошие деньги в марках и за одну ночь заклепали, закрасили все пулевые пробоины, однако к обеду следующего дня в Красновишерск свалилась с неба специальная комиссия, а затем приземлились три военных вертолёта — пятнистые, как жирафы. На сей раз ОМОНа уже не было: из вертолётов высыпал десант — здоровые парни в камуфляжных одеждах, в бронежилетах и касках, напоминающих скафандры, и обвешанные оружием с ног до головы. Всех, кто оказался в обстрелянном вертолёте, тщательно допросили, и скоро в район Кошгары отправились два военных вертолёта. Третий остался в качестве резерва.

Иван же Сергеевич проводил своё следствие. Через Августу он условился с Савельевым о встрече и скоро по пути с аэродрома посадил его в свою машину. Савельев сразу поклялся, что обстреляли вертолёт не его люди и что пока у него нет никаких сведений о лесных стрелках. Он был напуган поворотом событий, ибо оказалось, что не такой уж мощный у него контроль в регионе, если средь бела дня некие злоумышленники палят по низко летящим вертолётам и бесследно растворяются в тайге. Однако ответственность автоматически ложится на его, Савельева, людей, и, возможно, всю Службу уже объявили вне закона. Он был ещё уверен, что профессиональные разведчики минуют все засады и посты, расставленные десантом, и сумеют сохранить себя, отсидеться и отлежаться, однако опасался за какие-то свои тайники с запасами продовольствия и средства связи, которые можно легко засечь и обнаружить. Прежний гонор с Савельева слетел в один миг, и Иван Сергеевич уловил знакомые потки в его голосе, когда ученик был учеником и подчинённым. Правда, он хорохорился и обещал в суточный срок отыскать стрелков и поставить их под автоматы десанта.

Это был очень удобный момент, чтобы сломать Савельева, заставить его подчиняться, согласовывать все действия с Иваном Сергеевичем, а самое главное, вынудить, выкрутить у него из рук прямую связь с руководителем Службы. Савельев не хотел отдавать свои полномочия, ему нравилось оставаться «батькой Махно» и вести свою игру, но уже не прямую, а самую действенную — что-то вроде молчаливого шведа. Похоже, он умнел на глазах и теперь наверняка замышлял использовать обстрел вертолёта в своих интересах. Например, выявить стрелков и сдать их шведам, таким образом вновь обретя их доверие и расположение. А потом, в самый решительный момент, вообще отстранить их от дела.

Во всяком случае, события развивались для Ивана Сергеевича весьма благополучно. Пулевые пробоины ещё раз доказали состоятельность доводов и аргументов: в России не работали ни принципы, ни законы, пригодные для «цивилизованного» Запада. Помимо того, Иван Сергеевич получал относительную свободу действий. Референт, скрывая удовольствие, согласился, чтобы поиск Мамонта Иван Сергеевич вёл один и по своему усмотрению. Можно было не брать с собой даже секретаршу. Пули, выпущенные по вертолёту с Кошгары, неожиданно выбили искры даже у молчаливого шведа. Он официально заявил, что если Мамонт согласится сотрудничать с фирмой «Валькирия», то может ставить любые условия и рассчитывать на неограниченное материальное вознаграждение. Слово «да» мгновенно делало из Мамонта собственника старого, рыцарского замка в Швеции стоимостью в три миллиона долларов, открывало счёт в банке на такую же сумму и, разумеется, давало право шведского гражданства. Ни одного русского специалиста в разорённой России не покупали с такой щедростью. Правда, молчаливый Джонован Фрич тут же поправился и сообщил, что Ивана Сергеевича ожидает вознаграждение ничуть не меньшее.

Пока в горах рыскали десантники, ни о каких полётах и поисках Мамонта нечего было и думать. В первый день военные вертолёты вернулись на ночёвку в Красновишерск. На следующий день пришло сообщение, что утром на засаду в районе Кошгары вышел какой-то неизвестный с автоматом, при задержании оказал сопротивление и был убит. В перестрелке был тяжело ранен один десантник, а другой во время схватки сломал ключицу. Старики начали стаскивать доски, пустые ящики и городить себе за аэродромной оградой нечто похожее на шалаш.

К обеду с Кошгары доставили раненых десантников и убитого бандита. Им оказался человек лет сорока пяти, бородатый, почти беззубый и, как определил врач-эксперт, глухонемой при жизни. Труп дактилоскопировали и уже вечером установили личность — некто Филиппов, судимый десять лет назад за распространение порнографии, освободившийся из лагерей Ивделя, но так и не доехавший до своего постоянного места жительства, где обязан был стать на учёт и под административный надзор. Стрелял по совершенно неясным мотивам, скорее всего, из хулиганских побуждений, либо невероятной глупости — если есть автомат в руках, почему бы не попробовать: попаду — не попаду? Эксперты по оружию установили, что автомат «чистый», не украден, не захвачен, а изготовлен на Тульском заводе как левый товар — без номеров и клейм.

Десантники обложили весь район, перерезали все мало-мальски проезжие дороги и на пятый день выловили ещё одного, правда, не вооружённого, но очень интересного с криминальной точки зрения человека по фамилии Лобанов Александр. Четырежды судимый, но имеющий вид на жительство, лесной скиталец занимался химподсочкой. Специальная группа следователей военной прокуратуры, находящаяся в Красновишерске, «крутила» его несколько дней, но никаких улик против него не было. Лобанов опознал убитого Филиппова, да и запираться не имело смысла: бандит и мёртвый источал запах живицы, и борода его, давно не мытая керосином, склеилась и свалялась от сосновой смолы. Серогон рассказал, что эксплуатировал Филиппова как раба, когда тот приходил к нему в барак голодный и холодный. Работал за кормёжку и чай, немного отъедался и снова куда-то убегал на несколько месяцев. Автомат Филиппов украл из какой-то машины не нашего производства ещё в прошлом году, чтобы бить лосей. Одним словом, держать и «колоть» его было бесполезно, и Лобанова отпустили. Но он начал возмущаться и требовать, чтобы его отправили на вертолёте назад, в свой барак, что он терпит убытки, потому что его раба убили, а сам он теперь не успеет снять живицу с подсечённых сосен. В качестве компенсации он начал требовать центнер чая, и его действительно пришлось забрасывать обратно в лес вместе с десантниками.

Операцию по ликвидации террористической группировки уже решили заканчивать, сойдясь на том, что обстрел вертолёта произвёл Филиппов — псих-одиночка, однако накануне свёртывания засад и секретов поступил тревожный сигнал. Два прапорщика — а всю десантную группу составляли опытные офицеры и прапорщики спецназа — неожиданно исчезли, и в условленный срок они не вышли на связь. Они контролировали малозначащую лесовозную дорогу на пересечении её небольшой речкой. В этот пункт срочно выслали резервную усиленную группу, десантников спустили на специальной верёвке, а вертолёт остался в воздухе, барражируя над районом — для оказания огневой поддержки. Через пару часов исчезнувших прапорщиков обнаружили на берегу речки. Оба были раздеты догола и пьяны до невменяемости. Вооружение, амуниция и одежда — всё оказалось в полной сохранности. Нашедшие пропавших хотели скрыть факт пьянства товарищей — жалко ребят, устали сидеть в лесу! — однако, когда попытались разбудить их и привести в чувство, услышали в свой адрес такое, что сразу пропала охота спасать честь мундира. Пьяниц перетащили к месту, где мог приземлиться вертолёт, загрузили на борт, доставили в Красновишерск и сдали на руки командирам. Протрезвевшие, они несли полную околесицу. Будто на речке оказались два рыбака с удочками и рюкзаками — очень весёлые и компанейские ребята. Прапорщики, однако же, проверили у них документы, обыскали вещи и ничего подозрительного не обнаружили. В этом случае они обязаны были записать все их данные и будто бы записывали, но почему-то фамилий их не обнаружилось в записных книжках. Рыбаки отошли с дороги и стали ловить рыбу, причём клёв оказался невероятным: за какой-то час — целое ведро! Дело в том, что прапорщики от скуки и сами пробовали рыбачить в этой речке, но ничего не поймали. Потом проезжавший шофёр лесовоза объяснил, что эта речка возникает после дождей и скоро пересыхает. А тут великолепная форель! Да как берёт!.. Эти удачливые рыбаки сварили уху и позвали прапорщиков. Конечно же, на службе они пить не хотели, но как-то выпили помимо своей воли и всего-то по стакану. И водка была какая-то очень уж вкусная, такой просто никогда не пивали. Потом произошло полное отключение сознания. Зачем раздевались, купались ли в речке — не помнят. Единственное, что осталось в памяти, — это какие-то нездоровые лица рыбаков — мешки под красными глазами, и на бутылке с водкой «Распутин» всего одно изображение Григория — только внизу.

Когда Иван Сергеевич услышал эту историю, мгновенно вспомнил бедолагу-пилота, но, естественно, промолчал. Командиры групп тоже не предавали огласке этот случай с прапорщиками, да и вертолётчики о своём пилоте помалкивали. Никому не было выгодно, поэтому странные рыбаки оказались вне внимания военной прокуратуры. А Ивана Сергеевича это совпадение потрясло. Он почуял, что за этими рыбаками-пришельцами стоит некая четвёртая сила, действительно контролирующая обстановку в регионе.

Однажды утром военные вертолёты загрузились оборудованием и личным составом, поднялись в воздух и улетели. Операция была закончена, и можно опять приступать к поискам Мамонта. Но вдруг упёрлись вертолётчики. Они потребовали пересмотра контракта в связи с появившимся риском при полётах. Стоимость одного лётного часа увеличивалась ровно в пять раз. Кроме этого, любой ущерб, в том числе и моральный, гарантированно возмещался в валюте. Иван Сергеевич серьёзно опасался, что лётчики, нащупав золотую жилу, сами могут устраивать катастрофы и обстрелы.

Можно было вылетать, но Иван Сергеевич медлил: Савельев через своих людей обязался установить точное местонахождение Мамонта. Однако облавы в регионе парализовали его Службу, и теперь, когда спецназ улетел, шёл лихорадочный поиск следов, и по мере того как при каждой встрече всё растерянней и беспомощней становился Савельев, Иван Сергеевич всё больше напирал на него, требуя вывести на непосредственного руководителя Службы. Бывший ученик не сдавался, прекрасно понимая: стоит свести их напрямую, он может оказаться лишним. Савельев при очередной встрече просил подождать ещё день, мол, не поступила информация, не было прохождения в эфире, и, наконец, признался, что Мамонт, снабжённый радиомаяком, вначале стал пропадать из радиовидимости, затем был арестован, по его данным, но бежал из-под ареста и теперь неизвестно где. Радиомаяк же обнаружен в его машине, сейчас стоящей на дворе участкового инспектора в Гадье. Одним словом, Иван Сергеевич знал эту информацию намного раньше Савельева и точнее. Но нельзя было отпускать от себя бывшего ученика и всё время следовало озадачивать его и давить со всей силой, чтобы чувствовал, кто хозяин положения и кому нужно служить.

Иван Сергеевич дал ему ещё один, самый последний срок, после которого Савельев обязался предоставить возможность встретиться с руководителем Службы — отставным генералом контрразведки. Шведы начали волноваться и поторапливать Ивана Сергеевича, ибо если не отыщется Мамонт, то придётся приступать к долгосрочному плану поиска — через материалы, наработанные Институтом, которые нужно было дешифровать, освободив от халтуры. А это значило, что из перспективного района придётся уезжать в Москву, садиться за столы и включать компьютеры. Здесь же, в непосредственной близости от сокровищ, казалось, можно обойтись и без долгой, утомительной работы. Чтобы как-то утешить шведов, а заодно и потрепать их казну, Иван Сергеевич назначил вылет на следующее утро, не дожидаясь информации Савельева.

А вечером, открыв номер своим ключом, вошла Августа со стаканом тёплого молока на подносе. Присела к нему на кровать, посмотрела, как он пьёт молоко, и вдруг сказала:

— Ваня, мы так давно не смотрели с тобой слайды.

— Не хочу, — буркнул Иван Сергеевич. — Я уже твоих слайдов насмотрелся… Завтра день трудный.

«Референт прислал, — подумал он. — Чего-то хочет выпытать…»

— Я по тебе скучаю, — проговорила она и приласкалась к его руке. — Вижу каждый день и скучаю…

Он почувствовал, что это не ложь: старый кот умел отличать откровенность от игры.

— Возьми меня с собой? — попросила она. «Зачем же ты так-то. — Иван Сергеевич простонал про себя. — Всё напортила… Понимаю, служба. Но ведь у тебя тоже есть женское достоинство, чувства…»

— Я полечу один, — сказал он решительно и чуть смягчился. — Видишь, опасно стало, стреляют…

— О да!.. Но мы же будем вдвоём. Возьми? — Августа прилегла ему на грудь, смотрела в глаза. Иван Сергеевич вдруг чертыхнулся про себя: то ли чувства подводят, то ли в самом деле не лжёт и просится без всякого задания… А она ещё добавила ему сомнений: — Я такую песню слышала, у вас поют… «Миленький ты мой, возьми меня с собой. Там в краю далёком стану тебе женой…» Узнала, что полетишь, хожу теперь и пою, прошусь…

«Может, взять? — уже промелькнула мысль. — Всё равно вхолостую полечу. Пусть прокатится…»

— Ну, где твои слайды, — скрывая жалость и трепет к ней, проговорил Иван Сергеевич. — Давай посмотрим…

Августа с готовностью сложила пальцы квадратиком, легла рядом и поднесла руки к его глазам.

— О! Смотри, Ваня! Это мы с тобой. Видишь?.. Вот мы сидим на крыльце своего дома. А дом наш — вот он! Отдельно! Смотри, какой красивый, резной, весёлый! Тебе нравится?

— О да!

— А это — наши дети! — восхищённым шёпотом сказала она. — Ваня и Станислав!

— В прошлый раз ты говорила — Юзеф…

— О! Как я счастлива! — Она расцеловала его. — Ты запомнил! Ты запомнил, как зовут детей!

Она играла! Но играла предполагаемую и страстно желаемую жизнь! Иван Сергеевич ощутил, как подступают слёзы. Было жалко даже не её неестественную, дурную жизнь, поставленную с ног на голову, а то, что невозможно изменить эту жизнь, невозможно выстроить дом, родить детей. Он обнял Августу, прижал её лицо к своей шее и проморгался.

— А куда мы полетим завтра? — спросила она.

— Куда глаза глядят, — он взял её волосы и накрыл ими своё лицо, вдыхая запах. — Можно и на край света…

— Ты не знаешь, где Мамонт?

— Не знаю, — слегка насторожился он. — И вообще, зачем нам какой-то Мамонт?

— Так хочется посмотреть на него, — прошептала она. — О нём столько говорят, на него возлагают большие надежды…

— Я ревную! — предупредил Иван Сергеевич. — Слышала про Отелло и Дездемону?

— О да! — обожгла она дыханием. — А ещё я слышала, где сейчас находится Мамонт.

Он отвёл её голову, посмотрел в лицо — Августа смотрела преданно и честно. «Савельев ведёт двойную игру со мной! Хитрит, сволочь! Иначе откуда ей знать, где Мамонт?»

— Ну и где этот ненаглядный Мамонт? — шутя, спросил Иван Сергеевич.

— Скажи, что возьмёшь меня с собой. Я тебе не буду мешать, издалека только посмотрю.

— Беру! Говори!

— Тише! — испугалась она. — Не кричи громко… Мамонт находится в Гадье.

— Его там нет. Он бежал из-под ареста…

— Бежал и вернулся, — зашептала она. — И теперь лежит в одном доме, у старушки.

— Почему лежит? — насторожился он.

— Потому что ему сейчас очень плохо, — с горечью произнесла Августа. — Он болен, угнетён и сильно страдает…

— Ты гадала на картах? — спросил Иван Сергеевич.

— Нет, я не умею гадать на картах… Он приподнялся и навис над Августой, спросил жестковато:

— В таком случае скажи, откуда это известно? Она обняла его за шею и неожиданно предложила:

— Давай лучше споём? «Миленький ты мой, возьми меня с собой. Там в краю далёком стану тебе женой»… Что же ты, Ваня? Твоя партия! Ну, давай вместе! «Милая моя, взял бы я тебя. Но там в краю далёком есть у меня жена!» Ну?

Иван Сергеевич уткнулся лицом в подушку и замер. Августа гладила его по подрастающим колючим волосам и молчала. «Спрашивать бесполезно, не скажет… А такое ощущение, что она выдала ему какую-то тайну, без всякой для себя выгоды… Зачем она это сделала? Из каких соображений? И откуда у неё такая точная информация?!»

Он перевернулся на спину, привлёк Августу к себе и, приподняв за волосы её голову, произнёс:

— Всё понял! Ты — ясновидящая. Ты — настоящий экстрасенс.

— О да! — засмеялась она. — Я всё вижу. Вот же, во лбу есть третий глаз! Хочешь, скажу, о чём ты думал сейчас?

— Хочу!

Августа нарочито закатила глаза к потолку — будто бы считывала информацию в пространстве.

— Ты думал: «Зачем она мне сказала, где Мамонт? Кто её попросил так сказать? Откуда она знает, где сейчас лежит Мамонт?» Правильно?

В общем-то догадаться было нетрудно, и он согласился.

— А вот тебе и ответ! — шепнула она и проворно вскочила с кровати, ловко сдёрнула с себя сорочку и повернулась к нему спиной. — Помоги!

Иван Сергеевич подцепил одним пальцем нехитрый замочек бюстгальтера. Августа сняла его и подала:

— Возьми!

Он машинально взял изящный кружевной бюстгальтер и неожиданно заметил в его середине вплетённую в узор бумажную полоску. Осторожно извлёк её, развернул и мгновенно узнал почерк Мамонта!

«В бешеном движении мы останавливаемся и вспоминаем, как цветут цветы, вспоминаем матерей и болеем душой, так что хочется лечь и ни о чём не думать», — прочитал Иван Сергеевич.

— Отвечаю, чтобы не спрашивал, — предупредительно сказала Августа. — Сегодня утром эту записку мне передал милиционер. Который в будке у ворот. А ему — другой милиционер. И всё.

— Откуда Мамонту известно, что я здесь?

— Вот этого я не знаю, Ваня, — призналась она. — Записку я прочитала. Кто тебе ещё напишет, кроме Мамонта?

— Но почему ты решила, что он — в Гадье?

— О, Ваня! — зашептала она. — Ты забыл, что я работаю в фирме, которая занимается поиском арийских сокровищ. Поэтому я знаю немного язык. Гадья — бешеное движение!

Похоже, её готовили специально для работы в этой фирме. Там, где обучают «постельной разведке», древне-арийский язык не преподают.

— Что бы я без тебя делал? — Он поцеловал её руки.

— Ты признаёшь, что я тебе помогаю? — удовлетворённо спросила Августа.

— Признаю.

— Я рада! Мне всегда хочется быть тебе полезной, — призналась она. — Угодить тебе, сделать приятное. А недавно я читала об уральских обрядах, и мне очень понравилось… Вот угадай, что?

— Не знаю… Наверное, свадебный обряд, — предположил Иван Сергеевич.

— О да! Но только одна деталь!

— Какая же?

— Когда жена снимает сапоги с мужа! — рассмеялась она. — А он кладёт в них немного денег. Муж — господин и царь! Как хорошо быть женой царя!

Иван Сергеевич лежал, слушал и думал. Если сейчас она осуществляла разведочную операцию, если таким образом «разрабатывала» его, то была гениальной шпионкой и великолепной актрисой. Но всё-таки очень хотелось, чтобы она была просто истосковавшейся по сильной мужской руке бабой…

Перед вылетом специально экипировались, как обыкновенные отдыхающие в горах горожане, — полуспортивная, полупоходная одежда, лёгкие рюкзаки, две пустые трёхлитровые банки с крышками: купить в деревне мёду и молока. И приземлились не в Гадье, а в пяти километрах от неё, на месте старого, заброшенного хутора. До посёлка шли пешком по зарастающей дороге и первым делом отыскали магазин, купили шесть булок хлеба, бутылку водки и шампанского, спросили у продавца, где можно добыть мёду и молока, и тут же какая-то старушка растолковала, у кого есть корова, у кого — пасека. Потом они вышли из магазина, но Иван Сергеевич ту же вернулся и, склонившись к продавщице, шёпотом спросил, где можно купить хороший букет цветов, мол, у жены — день рождения и будет приятно в тайге, как в городе, получить цветы.

— Ой, и не знаю, — смутилась продавщица. — У нас цветов не продают…

— Может, где украсть можно? — подмигнул он. — Забраться в огород?

Шутка ей не понравилась, оглядела подозрительно: возможно, туристы уже лазили по огородам…

— Понимаешь, жена молодая, ветер в голове… До зарезу бы букетик надо!

— Лучше спросить, — посоветовала продавщица. — Может, дадут… На том краю старуха живёт одинокая. Помногу цветов садит. Только она слепая и неприветливая. Не знаю, даст, нет… Любовь Николаевна зовут.

На улице Иван Сергеевич подхватил Августу и повёл в край, куда было указано. Дом и палисадник с цветами они отыскали не сразу, а спрашивать лишний раз не хотелось. Августа осталась у палисадника, а Иван Сергеевич вошёл во дворик, поднялся на крыльцо и постучал в незапертую дверь. За стеклом показалась худощавая, с грубым лицом старуха.

— Любовь Николаевна? — спросил Иван Сергеевич. Она приоткрыла дверь, оценивающе посмотрела на гостя и неожиданно протянула руку, ощупала его лицо, стриженую голову.

— Заходи.

Не задавая лишних вопросов, он вошёл в дом и остановился у порога.

— Хотел у вас цветов спросить, — помялся он. — У жены день рождения сегодня…

Вдруг боковая дверь распахнулась, и на пороге очутился измученный, поседевший человек с горящими глазами. Узнать Мамонта было трудно…

— Ваня, — сказал он. — Какие на хрен цветы тебе. Не валяй дурака. Это тот самый, Любовь Николаевна.

— Да вижу, что тот самый, — проронила она.

— Я тебе когда телеграмму посылал, Вань? — с болью и укором, совершенно чужим голосом спросил Мамонт. — А ты когда явился?.. Я вот теперь заболел.

— Погоди, Саша, — Иван Сергеевич обнял какое-то безвольное, расслабленное тело Мамонта. — Я тебе всё расскажу… всё по порядку.

Старуха повязалась белым платком, взяла корзину и гладкую высокую палку.

— По грибы пойду, — сказала она. — Маслята по старым дорогам пошли.

Старуха специально уходила из дома, чтобы дать им поговорить. Нужно было срочно избавиться от Августы!

— Любовь Николаевна! Там у палисадника моя жена. Возьмите с собой?

— Да я не привыкла с людьми ходить, — заворчала она. — Одной лучше, никто не мешает…

— Очень прошу вас! — взмолился Иван Сергеевич. — Ну что ей слушать мужские разговоры?

— Думаешь, со слепой старухой интереснее будет?

— Пусть прогуляется! Она очень ласковая! Не в тягость…

Старуха махнула рукой и сняла со стены вторую корзинку.

Они остались вдвоём, смотрели друг на друга и молчали. Иван Сергеевич понял, что Мамонт действительно болен: за восемнадцать лет знакомства и дружбы он впервые видел его в таком состоянии.

— Кто у тебя там? — наконец спросил Мамонт, кивнув на улицу.

— Профессиональная разведчица, — усмехнулся он — язык не повернулся сказать «постельная». — Служит у двух господ и мне прислуживает. Не она, так бы и не свиделись.

— Не рассказывай, я про тебя теперь всё знаю, — тяжело и без интереса проговорил Мамонт. — И про неё слыхал… Говорят, ты хорошо устроился в «Валькирии»?

— Пока неплохо…

— Ну и работай, — отмахнулся Мамонт и вообще потерял интерес. Распахнул боковую дверь, вошёл в комнату и сел на кровать, бросив безвольные руки.

Иван Сергеевич вошёл за ним следом, устроился рядом.

— Что, укатали сивку крутые горки?

Он помолчал, тупо глядя перед собой, и согласился:

— Укатали, Ваня, укатали… Плохо мне, душу мою вынули.

— Интересно! — пытаясь взбодрить его, засмеялся Иван Сергеевич. — Кто смог из Мамонта вынуть душу?

— Понимаешь, Ольга потерялась! — вдруг вскинулся он. — Ушла и нет до сих пор. А родители молчат…

— Кто такая?

— А, ладно, — снова съёжился Мамонт. — Всё одно к одному…

— Скажи мне толком, Саня, что с тобой? — Иван Сергеевич приобнял Русинова, тряхнул за плечо. — На тебя весь мир смотрит, а ты раскис, как лапоть…

— Я изгой, Ваня! Авега был прав… Неужели мой рок — навечно остаться изгоем? Всю жизнь таскаться с клюкой?.. Ох, как обидно!

Мамонт заскрипел зубами, смял ладонями лицо и замер. Иван Сергеевич вспомнил давние наставления Мамонта своим сотрудникам — в самых невероятных ситуациях сохранять психическое равновесие. Другими словами, повиноваться року, даже если тебя поставили к стенке и навели ружьё.

— Ты что задёргался, Мамонт? — грубо спросил он. — Ну-ка давай выкладывай все свои новости, планы!

— Какие на хрен планы, Вань? — возмущённо спросил тот. — Привыкли: планы, задачи, походы… Сплошная и пустая теория.

— Ну, сокровища всё равно надо искать, — не согласился Иван Сергеевич. — А вокруг нас искателей больше, чем сокровищ.

— Что их искать-то? — отмахнулся Мамонт. — Я уже нашёл, посмотрел, руками пощупал…

— Ну, такое сокровище и я нашёл, — проговорил Иван Сергеевич, ухмыляясь. — Тоже посмотрел, руками пощупал… Твоё-то сокровище как зовут? Ольга вроде?

— При чём здесь Ольга? — болезненно спросил Мамонт. — Она и в самом деле сокровище. Была бы она сейчас, я бы, может, и ожил… А так — жить не хочется, Вань. Потому что изгой!

— Какие же ты тогда сокровища нашёл?

— Какие… «Вар-Вар», или как их там…

— Хорошая шутка! Жить будешь!

— Хватит паясничать-то! — оборвал Мамонт. — Я не шучу…

— Ну ты даёшь, Мамонт! — искренне изумился Иван Сергеевич. — Нашёл сокровища и впал в депрессию? Расстроился, бедный?

— Я, Иван, не нашёл… Я всё потерял.

— Ничего не понимаю!

Русинов поднял на него горящие глаза, спросил тихо:

— У тебя водки случайно нету? Выпить хочу, а не дают…

— Есть, купил для вида, — признался Иван Сергеевич. — Даже шампанское есть!

— Так давай, чего молчишь! — что-то вроде радости промелькнуло в его лице. — Пока Варги нет…

— А кто такой Варга?

— Не кто такой, а кто такая, — поправил Мамонт. — Старушка моя, Любовь Николаевна…

— Странная фамилия, — Иван Сергеевич достал из рюкзака бутылки и булку хлеба. Надо было отвлечь его малозначащим разговором.

— Это не фамилия, — Мамонт поставил на стол два стакана. — Это титул. Кто носит соль — Авега, кто ходит под землю — Варга…

Иван Сергеевич налил водки по четверти стакана, однако Мамонт взял бутылку, долил по полному.

— Ты сопьёшься, брат, — заметил Иван Сергеевич.

— Но я же хоть и изгой, да не половинкин сын, — пробурчал Мамонт.

— Ну что, пьём за сокровища? — спросил Иван Сергеевич, поднимая стакан.

— Пошли они, эти сокровища, — мотнул он головой. — Давай за встречу, что ли…

Мамонт пожадничал, отпить смог лишь половину стакана, и то с мучением — вталкивал, вгонял в себя горькую, солоноватую водку. Потом, как алкоголик, отщипнул хлеба, занюхал, но есть не стал.

— И водка не лезет, — прокомментировал он. — Ничего теперь не лезет… И так пусто на душе! Вроде и сердце не бьётся. Слушаю — не слышу. А в голове — пожар… Эх, Ваня!

— Значит, «сокровища Вар-Вар» всё-таки существуют? — осторожно спросил Иван Сергеевич.

Он подумал, глядя в стол, снова помотал головой:

— Нет, меня обманули… Или я сам себя обманул, не знаю, не могу разобраться. Подвели к дверям, открыли — ещё верил, надеялся, а как ступил за порог и пошёл по залам — всё и пропало. И вера, и надежда, и… Нет, только, пожалуй, любовь и осталась. Да и она вот исчезла…

Он сделал глоток из стакана, поморщился, отдышался. Иван Сергеевич терпеливо молчал.

— Как мальчишку меня обманули… Я ведь слово дал, отказался от всего! От своих гипотез, от убеждений… Теперь уехать должен отсюда навсегда, чтобы не раздражать гоев.

— А кто это — гои? — спросил Иван Сергеевич, чтобы поддержать разговор.

— Все, кто не изгои, — вздохнул Мамонт. — Гумилёв их назвал пассионариями. Это когда они его наказали, чтоб не говорил лишнего. Видел мою старушку? Вот она и есть… Я ей по гроб обязан! Уговорила, чтобы оставили меня здесь до двадцать девятого августа.

— Почему именно до двадцать девятого?

— Ты что, забыл? — вытаращился на него Мамонт. — Инга же Чурбанова приедет! Ей восемнадцать исполняется.

— О да! — воскликнул Иван Сергеевич и умолк: навязчивый этот возглас прочно утверждался в мозгу и на языке.

— Хотя, возможно, и это напрасно, — сник Мамонт. — Ну приедет, встретится, а дальше? В эту пещеру я больше не ходок. Там мне делать нечего… А если ещё Ольга не найдётся, застрелюсь к чёртовой матери. Я же больной стал, Иван. Эх, меня Авега предупреждал! Не ходи, не разрушай мечту!.. Нет, попёрся, дурак! А там одно золото.

— Неужели одно золото?

— Ну, не одно!.. Камни там, алмазы в воде лежат… Да что толку?

— Что же ты, Саня, искал тогда столько лет? — усмехнулся Иван Сергеевич. — Сокровища есть сокровища. Хоть хазарские, хоть «Вар-Вар».

Мамонт аж подскочил — психика была неустойчивой, нервы шалили…

— Нет уж, Иван Сергеевич! Ты глухой, старый пень! Послушай, как звучит — со-кровища! Слышишь? Самое сокровенное!.. Да неужели это только золото?.. Не верю! — грохнул кулаком по столешнице и как бы сам испугался грохота. — Ну да, я подозревал… Но до самого конца чувствовал: что-то ещё должно быть, кроме золота! Ну, что-то такое!.. Понимаешь? Какое-то другое богатство! Откровение, что ли. Ценности для разума! Со-кровище!

— Ты и сам не знал, что ищешь, — определил Иван Сергеевич. — Потому и сказать не можешь.

— Да, Вань, скорее всего, так и есть, — согласился он и залпом домучил стакан с водкой. — Знаешь, я в юности часто влюблялся с первого взгляда. Раз триста. Увижу — и наповал, а подойти робею. Потом хожу, ищу… И однажды, представляешь, нашёл! Второй раз встретил!.. И подумал: а чего это я в неё тогда втрескался? Что в ней особенного-то? Да ничего. Вся любовь вмиг и пропала…

— Вот у нас с тобой и мужской разговор начинается, — похвалил Иван Сергеевич. — Гусарский, про баб…

— Но у меня факты есть, Вань! — шёпотом воскликнул Мамонт, пропустив реплику мимо ушей. — Там в одном зале отдельно лежат сокровища Ивана Грозного. Ну, помнишь свою «Опричнину»?..

— Неужели они там? — Ивана Сергеевича отчего-то пробрал озноб.

— Да там, где им ещё быть, — отмахнулся Мамонт. — Не в этом дело. Кучи золотых изделий, кожаные мешки с яхонтами, изумрудами… И знаешь, чего там не хватает? Самого главного!

— Чего?

— Библиотеки! — нервно засмеялся Мамонт. — А это было главным сокровищем Ивана! Вопрос — где она? Почему не вместе с золотом?

— Библиотека может быть и в другом месте, — предположил Иван Сергеевич. — Золото — к золоту. Книги — к книгам.

— Правильно! Но где они, книги?

Иван Сергеевич не ответил на риторический вопрос. Новость о сокровищах Ивана Грозного вышибла на какое-то время из контекста разговора. Слишком близко ещё была «Опричнина»…

— Ёлки-палки, — тихо изумился он после паузы. — Вот она где оказалась… Казна опричнины, возможное могущество Руси, сверхимперия…

— Там, Иван, на самом-то деле есть чему подивиться, — проговорил задумчиво Мамонт. — Только вот книг — нет…

— Ну чему, например?

— Что — чему?

— Подивиться-то чему?

— А-а… Ну, есть там жертвенные чаши, какие-то огромные сосуды из чистого железа, золотая ладья, быки из листового золота… Работа, конечно, потрясающая… Оружие, доспехи, посуда… Там ведь целые завалы! Надо смотреть, изучать. Конечно, всё это интересно… Всё колчаковское золото там так в нераспакованных ящиках и лежит. Знаешь, и подобная бесхозяйственность, даже там. Всё свалено в кучах, как металлолом в чермете. Мне старичок гой говорит: когда-то порядок был, следили, да лет двести назад сильный подземный толчок был, всё и повалилось. А иную вазу с пола поднять да на камень поставить — человек пять надо… Но это так, оправдание. Золото партии как привезли, в гору свалили, так и лежит.

— Золото партии?

— Фашистской партии, национал-социалистской…

— Ты не заговариваешься? — со смехом спросил он.

— Сходи посмотри, если пустят. «Янтарная комната» тоже там.

— Кто же это привёз?!

— Да гои и привезли, — отмахнулся Мамонт. — Вместе с Мартином Борманом… Но мне это понравилось, понимаешь? Это тоже факт — какое-то презрение к золоту!

— Мамонт, ты меня не разыгрываешь? — не поверил Иван Сергеевич.

— Что? — занятый своими мыслями, переспросил Мамонт.

— Неужели Борман оказался в России?

— Где же ему ещё оказаться, если его прихватили вместе с партийной кассой?.. И умер тут, совсем недавно, в восемьдесят пятом, и похоронен, как изгой. Даже могилу показали…

— Кто же его прихватил с золотом?

— Да отстань ты со своим дурацким Борманом! — разозлился Мамонт. — Будто других проблем нет… Краевед нашёлся, юный следопыт. Я тебе говорю, у гоев есть презрение к золоту, понял? Что это значит?

— А что это может значить? — Иван Сергеевич почувствовал, что немного уже отупел от новостей и информации.

— Я тебя спрашиваю! Ты же аналитик!

— Ага, вывалил сначала на меня хрен знает что и спрашиваешь анализ, — обиделся Иван Сергеевич. — Дай хоть подумать…

— Это значит, Ваня, что у них есть вещи, которые они ценят! А золото — это так себе, капитал… — Мамонт на миг стал яростным и весёлым. — Есть, есть у них ещё что-то! Они меня сунули в пещеру, думали, посмотрю и успокоюсь и уеду восвояси… А у меня ещё больше вопросов! Я в самом деле теряю разум… Но вот, например, ты знаешь, кто такой Атенон?

— Не знаю…

— И я не знаю! Но он — есть, существует! И только он может позволить войти изгою в сокровищницу! Но почему тогда к золоту меня водил не Атенон? А какие-то исполнители, что-то вроде сторожей… А это значит, есть ещё одна сокровищница! Нет, я хоть и изгой, да едал кое-что послаще морковки!

— Погоди, Саня, не горячись, — остановил Иван Сергеевич. — Давай выстроим логику ситуации.

— На кой ляд мне её выстраивать? — спросил Мамонт. — Всё и так ясно… Обманули меня! Изгоя можно обманывать. Можно крикнуть ему или показать — вон там свет, иди! Приходишь — опять тьма. Ты мне скажи лучше, почему у тех, кто охраняет золото, со здоровьем всё в порядке, ни один суставчик не вспух? А откуда берутся Варги и Авеги? Чего это их на «голгофах» по две недели распинают? Отчего они слепнут? И что это за соль, которую добывают в пещерах и носят на реку Ганг?!