Эпилог

Он возвращался из командировки вечером, четвертого июня, и вспомнил об этой дате, когда пассажирский самолет заходил на посадку на военный аэродром в Пикулино. Прошел ровно месяц, как он в одиночку поднял в воздух МИГарь, оборудованный «Принцессой», всего один месяц! За это время в Забайкалье успели лишь распуститься листья на деревьях, зазеленела и немного поднялась трава между взлетными полосами и еще даже ничего не цвело, потому что вслед за теплой весной началось холодное, неустойчивое лето. Из монгольских степей и высокогорных пустынь ночами дул холодный ветер, напрочь выстуживал нагретую за день землю, бывало, что вымораживал лужицы, оставшиеся после коротких, летних дождиков, приносил непривычные запахи чужого пространства, и единственное благо было от него — выдувал из лесов, из кустарников, низких мест и болот всех кровососущих тварей, появившихся при теплом солнце.

На сей раз они летали вдвоем с Ужниным, по другому, долгому маршруту и едва сдали машины представителю Росвооружения, как были тут же переодеты в цивильное, погружены в крытый автомобиль, перевезены в гражданский аэропорт и там, по чужим документам, еще до рассвета засунуты в пассажирский самолет, летевший транзитным рейсом. Не то что сафари на слонах или обещанные маркитантом экскурсии по стране и ужины в ресторанах — даже в солдатской столовой не покормили, краем глаза не дали глянуть на древнюю, загадочную страну, живого шофера-индуса толком в темноте не рассмотрели. Ни подарков, ни сувениров — даже спасибо впопыхах никто не сказал. Единственное, что досталось на память об Индии — одежда, показавшаяся в темноте богатой и добротной: костюмы, ботинки, плащи и шляпы. Правда, разглядывать было некогда, в самолете же было сонное царство и лишь определили, что цвет всей одежды — черный и только рубашки белые.

— Мы с тобой как похоронная команда, — пошутил Ужнин, когда уже сидели в креслах.

Они уснули, не дождавшись ужина, поскольку оба вымотались, и даже вечный голод отошел на задний план. Когда же рассвело и они проснулись уже над территорией родного государства, долго и весело смеялись, привлекая к себе внимание пассажиров: пиджаки оказались пошитыми на Саратовской фабрике, ботинки на «Скороходе», а фетровые шляпы сваляны на частном предприятии в селе Косорылово Рязанской области.

То ли Росвооружение поскупилось, то ли служба безопасности перестраховывалась и продумывала все до мелочей…

Еще спускаясь по трапу, Шабанов увидел на второй и третьей полосах пару только что приземлившихся МИГов с тормозными парашютами. Оба заруливали на стоянку: кажется, в полку появилось топливо и начались учебно-тренировочные полеты.

Ужнин насторожился, заворчал по-хозяйски:

— Чего это они разлетались тут без нас? Да еще парами… Начальник штаба, есть у нас полеты в паре по плану?

— Вообще на сегодня никаких нет, — отозвался Герман. — Кроме рулежки…

— Пойдем разберемся! — Командир полка напялил плащ и сунув руки в карманы, направился к стоянке. — Стоит на сутки оставить хозяйство, как тут же самовольство и бардак. Делают что хотят! Командиры, мать их!.. Запомни, Шабанов: никогда не выпускай вожжи. За малейшее ослушание секи, как раньше холопов секли. В авиации иначе порядка не будет. Они же все пилоты! Летчики! Им летать надо!

Он совсем не умел носить гражданское, выглядел обряженным пнем — все болталось, маловатая шляпа прыгала на ходу, полы плаща попадали между ног, путая и стесняя движения.

Истребители зарулили на стоянку, техники подкатили стремянки, начали съем тормозных парашютов и вызволение пилотов. На подходящих двух гражданских обратили внимание и узнали, когда оставалось метров двадцать. Один из сошедших с борта встрепенулся, снял гермошлем и пошел навстречу, однако Ужнин признал обоих пилотирующих, натянул шляпу на глаза и потащил Шабанова в сторону.

— С этими мы завтра разберемся, — обронил на ходу. — Не будем портить настроения. Тут сам зять Харина летает… Пошли домой, женам костюмы индийские показывать…

— Мне некому показывать, — отозвался Герман.

— Ничего, перед зеркалом на себя посмотришь, покрасуешься…

Дежурный офицер на КПП доложил обстановку, засуетился насчет машины, однако Ужнин махнул рукой и в городок пошли пешком. Настроение у него уже было испорчено, никакого давления, а тем более самовольства, он не любил. План подготовки к полетам товарища Жукова был рассчитан на два месяца и утвержден им лично. Кадет должен был еще сидеть в тренажере и не помышлять даже о рулежке, а тут, видимо, воспользовались отсутствием командира, нажали из округа на его зама — и тот разрешил.

И еще наверняка полковник Харин подбросил тонн двадцать липшего топлива, чтоб зятя уважали…

В лесу Ужнин свернул с дороги, прижал палец к губам.

— Тс-с! Пойдем, покажу место, где появляются самые первые грибы. Никто не знает, а я сам нашел…

По лесам в окрестностях городка еще ходили мало, на прошлогодние тропинки не ступала нога человека, трава в березовой гриве стояла нетронутая, чистая, и гнусу почти не было. Никаких грибов они не нашли, да и вряд ли они были здесь когда, разве осенью, в дожди; перекопанная, перевернутая во время строительства и последующего расширения военного аэродрома земля только еще оживала, залечивала раны, и повсюду торчала арматура, железобетонные глыбы, битый кирпич и прочий мусор. Но удивительное дело, там, куда каждый год набивало ветрами опавшие листья, среди травы, обычно растущей на пустырях и свалках, зацветали неяркие, сине-сиреневые цветы на длинных мохнатых ножках. Должно быть, какие-то сибирские, поскольку Шабанов нигде больше таких не встречал.

— Рвем букеты! — велел командир. — Скажем, из Индии привезли! Должны же мы привезти оттуда что-то такое, чего у нас нет!

С охапкой цветов в руках он стоял и оглядывался вокруг.

— А я ведь здесь сразу после училища летать начинал… Да, восемнадцать годиков тому. И знаешь, тут кругом такой разгром был, такой срач! От дороги деревьев насадили, кустиков, чтоб начальство не видело, а зайдешь поглубже… И вот гляди ты, заросло! Уже и цветы цветут. Скоро, может, и грибы появятся, но их есть нельзя будет. Тут однажды садили аварийный ТУ-16, он горючее сюда сбросил… Цветы можно рвать, их же не едят! Кстати, это же мутанты. Зайди в нормальный лес, они совсем не такие — крохотные, невзрачные… А эти — ты смотри! Действительно как из Индии! И цветут всего два-три дня, никто их не видит, так что мы вовремя поспели…

Они уже выходили назад, когда Ужнин остановился и выругался.

— Эх, не соврать нам, майор! Про Индию молчать надо до гробовой доски. Не были мы там никогда в жизни. Иначе Заховай языки отрежет… А жаль!..

И некоторое время шел печальный, потом достал носовой платок ивановской ткацкой фабрики, аккуратно обернул ножки цветов, чтоб не мялись и не потели в руке, сбил шляпу на затылок.

— Слушай, Шабанов! Ладно, я родной жене букет несу, а ты кому? — погрозил пальцем. — Не соседку ли снизу присмотрел? Там их две, выбор есть! А на папашу не смотри!..

— Ленивые обе. — Герман тоже стал оборачивать букет. — Месяц прошел, до сих пор обои в квартире не наклеили, бардак развели и гуляют…

— Что у тебя с этими братьями-кавказцами было? — вдруг вспомнил Ужнин. — Мне Заховай докладывал. А я тут с известными тебе событиями подзабыл… В майские праздники будто в ППН напали, из-за своей сестры? Было? Это их сестра на почте работает?

— Подрались да и все, — Шабанову не хотелось трогать эту тему. — Не поняли друг друга, горячая кровь…

— Они будто чуть не зарезали тебя? — командир оказался хорошо информированным и сейчас вспоминал детали. — И будто прибежала сестра и спасла? Нет, ты давай рассказывай. Если что, мы их выселим отсюда на хрен.

— Не надо выселять, — старая обида на Заховая толкнулась в сердце. — Мне показалось, это все оперативные игры особиста.

— А, этот умеет интриги плести… Но у тебя самого было что с их сестрой? Не из любопытства спрашиваю. Ты начальник штаба полка. Надо теперь строить соответствующие отношения и с подчиненными, и с местным населением. Кончилось гусарство, Шабанов.

— Да я чувствую, — вздохнул он. — Но с Магуль на самом деле ничего не было. Мы с ней как брат и сестра. А я вот ее обманул, не привез тигровую шкуру.

— Зачем ей шкура?

— Какой-то древний обычай у них есть на Кавказе. Чтоб выдать сестру замуж, брат должен добыть ей тигровую шкуру. А она потом наденет ее на плечи мужу…

— А, витязь в тигровой шкуре?

— Что-то вроде этого… Нас с вами на сафари-то не пригласили!

— Да уж! — засмеялся Ужнин. — Хорошо, не посольским грузом отправили, а то бы парились в ящиках…

Они расстались возле подъезда командира, и тот не сказал — забегай вечерком, посидим, или что-нибудь в этом роде, умел держать дистанцию. А в полете, когда много часов подряд болтались в воздухе тесной парой и шли при полном радиомолчании, возникло ощущение единства, тесной дружбы, братства, потому что исключительно понимали друг друга, как птицы, по малейшему движению крыла, летящего впереди, и достигали поразительной синхронности, которая отрабатывается годами.

Может, поэтому он и взял с собой за чудными цветами-мутантами?..

У подъезда кого-то ждал майор в старой форме и с кейсом в руках, прогуливался, смотрел по сторонам и вдруг, зацепившись взглядом за Шабанова, остановился. Герман хотел пройти мимо, но незнакомец подался к нему, козырнул.

— Майор Шабанов? Герман Петрович?

— Я, — сказал тот и остановился. Ни одна живая душа не знала и знать не могла, откуда они возвращаются и когда.

— Разрешите представиться. Майор Коперник, — он открыл кейс. — Я автор вот этой книги. Не читали? «Атака неизвестности»?..

— Не попадала, — сдержанно проговорил Шабанов.

— Сейчас я вам подпишу ее, — он достал ручку и, видя настороженность Германа, добавил. — Я от Жукова. От капитана Жукова. Он мой давний знакомый. Мы с ним два года дружим.

— Тогда понятно, — Герман открыл дверь подъезда. — Заходите. Что же на улице-то писать.

Вообще-то у этого майора рожа была наглая, даже циничная, толстые губы, а нижняя — отвисшая и мокрая. И когда человек с такой физиономией пытается представить себя эдаким вежливым и интеллигентным, то ему можно сразу не доверять и ждать какой-нибудь гадости. Не через час, не через год, а когда-нибудь — об этом еще бабушка Шабаниха говорила. Но тут сработала фамилия кадета, и оставлять его на улице было уже неловко.

Проходя мимо почтового ящика, он увидел что-то белеющее в отверстиях и, вернувшись, извлек сначала письмо — от отца, и извещение о посылке — от матери! В тот же миг захотелось домашнего сыра с перцем и ветчины. Письмо он вскрыл на ходу и прочитал всего одну строчку: «Колесо потеряло обороты, но до сих пор крутится» — было написано на бухгалтерском бланке без всяких комментариев и подписи — только по почерку и узнаешь, от кого…

В двери Заховая Шабанов заметил, что глазок не пуст — заполнен тенью чьего-то глаза, смотрящего изнутри, но это так, мимоходом. В квартире он с порога же увидел, что ремонт закончен, стены сияют и пол тщательно вымыт. Соответствие внешнего облика и внутреннего содержания гостя стало проявляться, едва вошли в дом. Наверное, он решил, что товарищ Жуков — отмычка к квартире и душе хозяина, протопал в ботинках и повалился в кресло. Герман достал солдатскую кружку, налил воды и поставил цветы на кухне, а когда вернулся в комнату, на казенном журнальном столике уже стояла бутылка водки, наверняка производства прапорщика Сучкова, и кусок колбасы в оберточной бумаге.

Коперник протянул подписанную книжку и руку для пожатия.

— Это тебе! Дарю! Читай!

Шабанов взял книжку, но руку как бы не заметил. На мягкой обложке в замысловатых звездных кругах и сферах летел истребитель МИГ…

— Слушай сюда, — сказал майор. — Ты имеешь возможность попасть в историю и остаться в ней навечно… Кстати, давай стаканы! Стаканы и нож. Я знаю, у тебя закусить нечем… Ты из командировки? Или из отпуска?

— А вы не родственник того Коперника? — Шабанов положил книжку на стол. — Астронома?

— Нет, однофамилец, — не понял иронии майор, доставая из кейса диктофон. — Хотя не исключено. Моя бабушка имеет глубокие польские корни… Значит так, Герман, садись и рассказывай все, что с тобой произошло месяц назад. От начала до конца, подробно и в деталях… Но сначала стаканы!

— Что могло со мной произойти? — спросил Герман.

— Это ты знаешь! Я буду слушать.

— Со мной ничего не происходило… У гостя еще больше отвисла губа.

— Ладно тебе, Герман. Я же не с улицы пришел — от Митрича. Вот эта книга написана по рассказам пилотов ВВС. Есть там и случай, приключившийся с ним. Кстати, смысл его истории вошел в название… А знаешь, он рассказал любопытное наблюдение. Жаль, сейчас только, в книгу не успело войти. Неопознанные летающие объекты он начал видеть после того, как встретил… свою возлюбленную. Она сейчас его жена… До того он никогда ничего подобного не видел. Буквально на следующий день после офицерского бала он поднялся в воздух и обнаружил НЛО в виде спелой тыквы. Какой вывод можно сделать из этой информации?

— Разыгрались фантазии, заболел…

— Ты мне брось — заболел! Будто не понимаешь, о чем я… Давай стаканы! На сухую никакой разговор не идет.

Шабанов поставил одну рюмку.

— Я такую водку не пью.

Майор посмотрел на бутылку — отставил.

— Так я вообще не пью. Для тебя взял… Хорошо, у нас с тобой есть еще один общий знакомый. Филипп Горобец. Помнишь?

— Нет, такого не знаю.

— Ну, как же не знаешь? Что ты в самом деле? Работает в оборонке, недавно представителем сюда приезжал, от своей фирмы. Ты ему рассказывал, куда попал и что видел.

— Я никуда не попадал. Тут какая-то ошибка.

— Послушай, Герман, ну хватит дурака валять! — засмеялся он. — У меня точная информация. Филипп мне сам говорил, какие-то там сумасшедшие технологии, люди, ученый Забродинов, которого считали мертвым. Короче, мир иной!

— В ином еще не бывал. — Шабанов чувствовал себя стесненным в одежде не по размеру, извинился и ушел в другую комнату, переодеться. И когда вернулся, гость несколько сменил тактику.

— Может, ты забыл всё? Митрич сказал, тебя две недели в госпитале держали, психотропиками пичкали, ну и прочей заразой… Может, отключили тебе память?

— Ничего не отключили! — Шабанов начинал тихо злиться. — И ничего со мной не случалось!

— Погоди, ты катапультировался, верно? Самолет разбился. Такое было?

— Было.

— Потом за тобой гонялся какой-то спецназ или десант. Ты отстреливался, был ранен и попал к неким людям…

— Я же объяснил — ничего подобного я не знаю! Кто вам это рассказал, у того и спрашивайте. И вообще, мне пора на почту, за посылкой.

— Ты иди, я подожду, — невозмутимо сказал майор. — Знаешь, у тебя тут просторно. А я у Митрича остановился, в общежитии. Молодая жена… Не против, если дня три-четыре у тебя поживу?

Ответить на такую наглость можно было лишь одним способом: взять за шиворот и выбросить из квартиры; и Шабанов сделал бы это, оставалось совсем немного, но в дверь позвонили и все пошло по иному руслу. На пороге стоял Заховай, по виду прибежал откуда-то, запыхался и уже знал, что в доме гость. Сделал удивленный вид.

— Не успел приехать, уже водку пьешь. Это кто у тебя? Знакомый?

— Да вот, автор книги… Поговорить пришел.

— Ваши документы, майор? — Заховай сунул свои корочки ему под нос. — Особый отдел.

Тот подал удостоверение личности офицера с надменной ухмылкой, готовый в блин раскатать рьяного блюстителя безопасности. Особист внимательно изучил документ, молча подошел к телефону и вызвал наряд из комендатуры. Майор подобрал нижнюю губу и налился гневом, отчего зрачки крупных глаз, все время бегающие под верхними веками, опустились под нижние.

— Вы что себе позволяете?..

— Документы не в порядке, господин Коперник, — со смакованием собственной власти проговорил Заховай. — Нет в Москве такой воинской части.

— Как это — нет? Я служу в специальном ведомстве Министерства Обороны!

— Вот и проверим. В каком ты министерстве служишь, чьей обороны и котором ведомстве…

Через пять минут, пока они препирались и грозили друг другу, в квартире уже был наряд из двух вооруженных офицеров. Гостя поставили к стене, обыскали, засунули в кейс бутылку с колбасой и увели. Заховай удалился вслед за конвоем с видом геройским и надменным — поймал шпиона. Шабанов несколько минут тупо расхаживал по квартире, приходя в себя, после чего вытер грязные следы на полу и, вспомнив, что надо бежать на почту, стал надевать ботинки.

И остался сидеть под вешалкой.

Этот майор с наглой рожей неожиданным и непонятным образом залез в некую запретную зону сознания, засунул руку и процарапал пальцем гребешок плотины, отгораживающей Шабанова от прошлого. И оно, капля за каплей, побежало в настоящее, норовя промыть сначала небольшое руслице, затем ручеек, речку, и, наконец, овраг, разрушив охранительную дамбу. Надо было срочно латать прореху, засыпать промоину, забрасывать мешками с песком, чтоб не хлынуло половодье.

Нет, не этот Коперник поставил солнце в центр и пустил все планеты вращаться вокруг него — известие отца о маховике, который все еще крутится. Майор грубо вломился и своими грязными ботинками лишь добавил крутящий момент…

Он достал батино письмо, еще раз прочитал, запалил на кухне газ и сжег вместе с конвертом.

??? шли маховик от послевоенного трактора не может крутиться месяц, кто бы его и как бы его не раскрутил. Там хоть и стоят подшипники, но обыкновенные шариковые, старые и разношенные…

Герман вернулся в комнату, и тут на глаза попала книга «Атака неизвестности», автограф был витиеватый:

Жечь ее всю — задохнешься от дыма, толстая книженция. Он отодрал обложку с надписью, положил на конфорку, а остальное засунул в мусорное ведро.

Потом он достал из шкафа нарисованную шкуру тигра, расстелил на диване — по качеству исполнения и размерам примерно подходит. Издалека так не отличить, до чего хорошо соткано и раскрашено. Но нести ее абхазской принцессе — посчитает за насмешку над древним обычаем, за издевательство. Лучше уж признаться, покаяться и преподнести цветы…

Шабанов нашел газету, завернул букет, но все-таки было видно, что это цветы. Увидят — не поймут: если начальник штаба ходит на почту с цветами, значит, все ясно… Достал пакет, опустил туда сверток и повесил на вешалку.

И все-таки идти на почту было рановато, там может колготиться народ, значит не поговорить, не объяснить, что нет больше тигровых шкур даже за тремя морями. Да и про хождение за них придется помалкивать…

Он дождался восемнадцати тридцати, взял пакет и стал спускаться вниз по лестнице. Глазок в двери Заховая опять был заполнен чьим-то взором, должно быть, домашние особиста сотрудничали с отцом, эдакий семейный подряд на ниве безопасности. Шабанов пошел дворами, через ППН, думая, что меньше народу встретится на пути, однако просчитался: люди сновали повсюду и больше всего — в парке. Неподалеку от того места, где произошла стычка с братьями-абхазами, откуда-то появился товарищ Жуков.

— Ну, как сегодня полеты? — на ходу спросил Герман.

— Пока нить во сне, — отмахнулся тот. — Слушай, за что Заховай Коперника арестовал?

— Придрался к документам…

— Да я его два года знаю! Нормальный мужик!

— Пошел он… Мне не понравился.

— Ты читал, как он описал мою атаку? И вообще молодец, собрал все случаи!.. А ты куда сейчас?

— На почту, от матушки посылка пришла.

— Я с тобой! Потом идем Коперника выручать! Сначала к Ужнину, потом в округ позвоним.

— Не пойду, — обронил Шабанов. — Говорю же, рожа его не нравится.

— Ну как хочешь, я тогда сам!.. Ты вернулся, значит? Ну и что, порядок? Без приключений? Ничего за собой не заметил?

— А что я должен заметить?

— Помнишь, говорил: она должна объявиться, показаться…

— Лучше расскажи, как полетал сегодня.

— Опять никак!

— Ладно, я же видел, катался по полосе с распущенным хвостом…

— А только и получается, что хвост распускать! — засмеялся он, и Шабанов лишь сейчас понял, что кадет пьян. — То педали колом, то ручка не идет, то чудится — пожар на борту. Включаю торможение… Три раза сегодня хвост распускал, один раз чуть с копылков не слетел, за полосу выкатился. Пинков от зама наполучал — бока ноют!

— Завтра от Ужнина получишь!

— Да мне наплевать, Катерина ручкой погладит в все снимет! — кадет вдруг остановил его на крыльце почты. — Слушай — я же вчера ее избил. И теперь домой появляться…

— Избил?..

— Ну!.. С ней невозможно по городку ходить Идет и всем улыбается!.. Бывшую жену мою встретили — улыбается! А мужиков так ни одного не пропустит! Оказывается, я такой ревнивый!

— Она не улыбается, — заступился Шабанов, выглядывая в окнах почты, есть ли народ. — У нее строение лица такое…

— Рассказывай! Будто я не знаю!.. В том-то и дело! У меня дела не идут, взлететь не могу — она улыбается!.. Ну, разозлился вчера и дал, как следует. С какими глазами теперь идти?..

— Посылку получим — пойдем ко мне, — Герман открыл дверь.

Магуль оказалась на месте, ее пальчики в окошке считали деньги: недавно давали зарплату, целый день принимала переводы… Шабанов снял газету с букета и просунув руку, положил букет перед ней, прямо на купюры. Она угадала, кто это, и когда высунулась в амбразуру, еще не успела скрыть своих чувств — удивления и восторга, но тут же совладала с собой, и опять превратилась в непроницаемую восточную женщину. Не виделись они с того самого момента, когда Магуль прибежала в ППН отбивать его от своих братьев.

Он хотел начать покаяние, подыскивал слова, однако кавказская невеста опередила:

— Ты за посылкой пришел, да?..

— Мне ужасно пхашароп, но выходит так, — признался Шабанов и положил извещение.

Через полминуты она вынесла со склада объемный почтовый мешок, поставила на весы и подала бумагу.

— Заполни там, хорошо?

Она не сердилась, не обижалась и никак не показывала своей разочарованности, что он не исполнил обещания, вероятно, знала, как это трудно — добыть тигровую шкуру.

— Я сейчас угощу тебя сыром! — подбодрил он себя. — Моя матушка делает домашний сыр с перцем! Почти как на Кавказе! Дай что-нибудь вскрыть!

— Очень хочу попробовать сыра, — сказала она, подавая ножницы.

— И я хочу! — в затылок дыхнул кадет. — Сегодня три стакана замахнул без закуски. Голодный — умираю! А домой идти, в семейный рай — грехи не пускают…

Шабанов вонзил ножницы в мешок и стал его разрезать. Когда-то, в пору дефицита всего, матушка купила несколько метров вафельных неразрезанных. полотенец и года три подряд зашивала в них посылки. Ткань поддавалась плохо, особенно на птах.

Магуль посмотрела на это и сказала:

— Нельзя так резать, Герман. Там упакована одежда. Ты испортишь ее. Дай я сама.

Он отдал ножницы, сел за стол заполнять сопроводительную бумагу, и тут в дверях очутился вездесущий и всевидящий Заховай — выследил, гад! Жуков сделал вид, что помогает вскрывать посылку, дышал в сторону, но получалось, на Магуль…

Особист присел рядом, взял бланк перевода.

— Я предупреждал, — прогнусавил в нос. — Тебе не следует ходить на почту. Тем более сейчас, на новой должности…

— От матушки посылку получил! — громко сказал Герман. — Вон, пожалуйста…

— В следующий раз отправляй подчиненных…

— Герман? — вдруг позвала Магуль. — Что это, Герман?..

Товарищ Жуков спускал вниз разрезанный мешок — из него выливался, вытекал красно-полосатый мех…

— А где сыр? — спросил кадет.

— Герман! — крикнула Магуль и, словно оленица, с места перемахнула стол с весами и барьер. — Герман! Неужели?!. Герман!

На глазах ошарашенного Заховая обняла Шабанова, стала целовать его, потом встала на колени, подняла к нему лицо.

— Мне стыдно, Герман. Пхашароп! Это мне тигровая шкура?..

— Яти-схвати! — заругался товарищ Жуков. — Меха тебе, а где мне сыр?..

Он встряхнул шкуру и из нее со стуком вылетела на пол «Принцесса». Настоящая, в обмазке, с разъемом и «глазом» на собранном кабеле. Шабанов в это время поднимал Магуль, но так и застыл на месте, потом встал сам на колени, осторожно взял в руки прибор.

— Откуда… посылка? — Заховай уронил ручку.

— От матушки, — он умело выщелкнул кольцо и осторожно всунул в него безымянный палец.

— Это… что? Что это? — спрашивал Заховай, поднимаясь из-за стола, хотя уже видел и знал, что…

— Принцесса. — Шабанов выдернул кольцо. — Мне прислали, для моего самолета…

— Ты что… делаешь? — особист смело пошел на него, хотя знал, что он делает.

— Она не взрывается, — объяснил Герман и вытащил из-под кольца проволоку, скрученную в спираль. — Не взрывается и пахнет горячим хлебом… На, понюхай?

— Зачем ты… выдернул кольцо?!

— Это для меня кольцо! Кольцо моей принцессы…

— Сейчас рванет!..

— Не должна, — ласково сказал Шабанов, поглаживая обмазку «Принцессы». — Не веришь — считай.

На счет пятьдесят не рванет, значит у нас есть будущее.

Магуль дотянулась до тигровой шкуры на полу и прикоснулась к меху кончиками пальцев. Тем временем кадет обшаривал углы пустого мешка…