Глава 13
ПРЕД ВЗОРОМ АЛЛАХА
Сакр аль-Бар стоял, погружённый в невесёлые мысли. Он вновь взвешивал каждое слово Фензиле и думал, как отказать паше, если цель его прихода действительно состоит в том, о чём предупредила сицилийка.
Сакр аль-Бар молча ждал, когда Али или кто-нибудь другой принесёт ему приказ предстать перед пашой. Однако едва Али успел доложить о приходе Асада, как тот сразу же появился на террасе. Горя нетерпением, он потребовал немедленно проводить себя к Сакр аль-Бару.
— Мир Пророка да пребудет с тобой, о сын мой! — приветствовал паша своего любимца.
— Да пребудет он и с тобой, о господин мой. — Корсар склонился в поклоне. — Какая честь дому моему!
И он жестом приказал Али уйти.
— Я пришёл к тебе как проситель, — сказал Асад, подходя ближе.
— Проситель? Ты? Это лишнее, господин мой. Разве мои желания — не эхо твоих желаний?
Паша жадно оглядывался по сторонам, и, когда увидел Розамунду, в его глазах зажёгся огонь.
— Словно влюблённый юнец, я поспешил к тебе, сгорая нетерпением увидеть ту, кого ищу, — франкскую жемчужину, пленницу с лицом пери, привезённую тобой из последнего набега. Когда эта свинья Тсамани вернулся с базара, меня не было в Касбе. Узнав, что он не исполнил мой приказ и не купил её, я едва не зарыдал от горя. Сперва я боялся, что девушку купил и увёз какой-нибудь купец из Суса, но, узнав, что — хвала Аллаху! — она у тебя, я успокоился. Ведь ты, сын мой, уступишь её мне.
В голосе паши звучала уверенность, и Оливер не сразу подыскал слова, чтобы рассеять иллюзии Асада. Несколько мгновений он стоял в нерешительности.
— Я вознагражу тебя за потерю, — поспешно добавил Асад. — Ты получишь свои тысячу шестьсот филипиков и ещё пятьсот в придачу. Скажи, что ты согласен. Видишь, я горю от нетерпения.
Сакр аль-Бар мрачно улыбнулся.
— Когда речь идёт об этой женщине, господин мой, подобное нетерпение мне знакомо, — не спеша ответил он. — Пять долгих лет оно сжигало меня. Чтобы унять огонь, я отправился на захваченном мной испанском судне в далёкое и опасное путешествие в Англию. Ты не знал об этом, о Асад, иначе бы ты не…
— Ну, — прервал его Асад. — Ты — прирождённый торгаш, Сакр аль-Бар. В хитроумии тебе нет равных. Хорошо, называй свою цену, наживайся на моём нетерпении, и покончим с этим.
— Господин мой, — спокойно возразил корсар, — здесь дело не в наживе. Моя пленница не продаётся.
Паша прищурился и молча взглянул на Сакр аль-Бара. На его лице проступила краска гнева.
— Не… не продаётся? — слегка запинаясь от изумления, проговорил он.
— Нет. Даже если бы ты предложил за неё все свои владения, — прозвучал торжественный ответ. — Проси всё, чего пожелаешь, только не её. — Голос корсара стал мягче, и в нём зазвучала мольба. — Я всё с радостью положу к твоим ногам в доказательство моей преданности и любви к тебе.
— Но мне ничего другого не надо, — раздражённо ответил Асад. — Мне нужна только она.
— В таком случае, — сказал Оливер, — я взываю к твоему милосердию и умоляю тебя обратить взор в другую сторону.
Асад нахмурился.
— Ты мне отказываешь? — гневно спросил он.
— Увы, — ответил Сакр аль-Бар.
Наступило молчание. Лицо Асада становилось всё более грозным, в глазах, обращённых на корсара, вспыхивали свирепые огоньки.
— Понятно, — наконец произнёс он.
Резкий контраст между спокойным тоном и разъярённым видом паши не предвещал ничего хорошего.
— Понятно. Кажется, Фензиле была права более, чем я думал. Ну что ж! — Он помолчал, исподлобья глядя на Оливера. — Вспомни, Сакр аль-Бар, — голос паши дрожал от сдерживаемого гнева, — вспомни, кто ты, кем я тебя сделал. Вспомни о благодеяниях, которыми осыпала тебя эта рука. Ты — самый близкий мне человек, мой кайя, а со временем можешь достичь ещё большего. Кроме меня, в Алжире нет никого выше тебя. Так неужели ты настолько неблагодарен, что откажешь мне в первой и единственной моей просьбе? Воистину, справедливо начертано: «Неблагодарен человек!»
— Если бы ты знал, — начал Сакр аль-Бар, — что значит для меня эта женщина…
— Не знаю и не желаю знать, — прервал его Асад. — Чем бы она ни была для тебя, всё это ничто в сравнении с моей волей.
Вдруг он смирил свой гнев и положил руку на могучее плечо Сакр аль-Бара.
— Послушай, сын мой, из любви к тебе я буду великодушен и забуду о твоём отказе.
— Будь великодушен, о господин мой, и забудь о своей просьбе.
— Ты по-прежнему отказываешь мне? — Смягчившийся было голос паши вновь звучал резко и грозно. — Как я извлёк тебя из грязи, так одним словом могу вновь ввергнуть в неё. Как разбил цепи, которыми ты был прикован к веслу, так снова могу заковать тебя в них.
— Я знаю, что всё в твоей власти, — согласился Сакр аль-Бар. — Но если я не уступаю ту, что вдвойне принадлежит мне — по праву пленения и по праву покупки, — ты можешь судить, как вески на то причины. Будь же милостив, Асад…
— Неужели я должен забрать её силой? — проревел паша.
Сакр аль-Бар высоко поднял голову, его могучие мускулы напряглись.
— Пока я жив, тебе это не удастся, — ответил он.
— Неверный, мятежный пёс! Ты смеешь противостоять мне… мне?!
— Молю тебя, будь милосерд и не вынуждай твоего слугу поступать недостойно.
Асад усмехнулся.
— Это твоё последнее слово? — грозно спросил он.
— Во всём остальном я — твой верный раб, о Асад.
Какое-то время паша злобно глядел на корсара, затем не спеша направился к двери, как человек, принявший решение. На пороге он остановился.
— Жди! — грозно приказал он и вышел.
Сакр аль-Бар долго смотрел ему вслед, потом пожал плечами и повернулся к Розамунде. В её глазах было какое-то непонятное выражение, которое заставило его отвернуться. Если раньше раскаяние лишь мимолётно посещало его, то теперь оно захлестнуло всё его существо. Ужас и отчаяние охватили Оливера от сознания непоправимости содеянного. Он обманулся в своих чувствах к Розамунде: он не только не ненавидел её, но любил со всем пылом прежней страсти. Если бы он ненавидел её, то от мысли, что она будет принадлежать Асаду, испытал бы злобную радость, а не эти адские муки.
Спокойный голос Розамунды прервал размышления Оливера:
— Почему вы отказали ему?
Оливер быстро обернулся.
— Вы всё поняли? — спросил он.
— Я поняла достаточно. Лингва-франка не очень отличается от французского, — ответила Розамунда и повторила свой вопрос: — Почему вы отказали ему?
— И вы ещё спрашиваете?
— Вы правы, — с горечью проговорила она, — вряд ли это необходимо. И всё же — неужели жажда мщения так велика, что вы готовы скорее пожертвовать собственной головой, чем уступить хоть на йоту?
Лицо корсара помрачнело.
— Конечно, — усмехнулся он, — как ещё вы могли истолковать мой отказ!
— Вы ошибаетесь. Я спрашиваю именно потому, что сомневаюсь.
— Понимаете ли вы, что значит стать добычей Асад ад-Дина?
Розамунда пожала плечами и, не глядя на него, спокойно ответила:
— Неужели это страшнее, чем стать добычей Оливера-рейса, Сакр аль-Бара или как вас там ещё называют!
— Если вы скажете, что вам всё равно, то я больше не стану противиться паше, — холодно проговорил Оливер. — Можете отправляться к нему. Я отказал ему — что, возможно, и глупо — отнюдь не из желания отомстить вам. Просто сама эта мысль привела меня в ужас.
— В таком случае, подумав о себе, вы тоже должны прийти в ужас, — заметила Розамунда.
— Возможно, — едва слышно проговорил Оливер.
Розамунда вздрогнула и хотела что-то сказать, но он взволнованно продолжал:
— О Боже! Чтобы я понял всю низость своего поступка, понадобилось вмешательство Асада! Мы преследуем разные цели. Я хотел наказать вас, а он… Боже мой…
Оливер застонал.
Розамунда медленно поднялась с дивана, но корсар был слишком взволнован и не заметил этого. Вдруг поглотивший его мрак осветил луч надежды: он вспомнил слова Фензиле о той преграде, которую Асад не осмелится преступить из благочестия.
— Есть один выход! — воскликнул Оливер. — Только изобретательность коварной сицилийки могла подсказать его! — Оливер было заколебался, но собрался с духом и коротко закончил: — Вы должны выйти за меня замуж.
Розамунда отшатнулась, как от удара. У неё возникло мгновенное подозрение, которое тут же превратилось в уверенность, что внезапное раскаяние Оливера — просто уловка.
— Замуж… за вас! — повторила она.
— Да, — подтвердил Оливер и принялся объяснять ей, что, только став его женой, она будет неприкосновенна для правоверных мусульман: из опасения нарушить закон Пророка никто и пальцем не посмеет коснуться её, и прежде всего — благочестивый паша. — Только так, — закончил он, — я смогу избавить вас от его преследований.
— Даже в моём ужасном положении этот выход слишком ужасен, — презрительно заявила она.
— А я говорю: вы должны, — настаивал он. — Иначе вас сегодня же доставят в гарем Асада, и не как жену, а как рабыню. Ради собственного блага вы должны верить мне, должны!
— Верить вам! — Розамунда язвительно рассмеялась. — Вам! Вероотступнику, нет, хуже, чем вероотступнику!
Оливер сдержался. Только соблюдая полное спокойствие, он мог надеяться убедить её с помощью логических доводов.
— Вы слишком безжалостны, — с упрёком сказал он. — Вы судите меня, забывая, что в моих страданиях есть и ваша вина. Ведь меня предали именно тот мужчина и та женщина, которых я любил больше всех на свете. Я утратил веру в людей и в Бога. Я стал мусульманином, отступником и корсаром лишь потому, что это был единственный способ избавиться от невыносимых мучений. — Он грустно посмотрел на Розамунду. — Неужели всё это нисколько не извиняет меня в ваших глазах?
Слова Оливера не оставили Розамунду равнодушной. В её ответе сквозила враждебность, но уже не было презрения. Его сменила печаль.
— Никакие лишения не могут оправдать вас в том, что вы опозорили честь дворянина и запятнали мужское достоинство, преследуя беззащитную женщину. Как бы то ни было, вы слишком низко пали, сэр, чтобы я сочла возможным доверять вам.
Оливер опустил голову. Он более чем заслужил это обвинение и чувствовал, что ему нечего возразить.
— Вы правы, — вздохнул он. — Но не ради меня я умоляю вас довериться мне, а ради вас самой.
Под влиянием внезапного порыва Оливер вытащил из ножен тяжёлый кинжал и подал его Розамунде.
— Если вам необходимо доказательство моей искренности, возьмите мой кинжал, которым вы пытались лишить себя жизни. Как только вам покажется, что я изменил данному слову, воспользуйтесь им против меня или против себя.
Удивлённо посмотрев на Оливера, Розамунда приняла от него кинжал.
— А вы не боитесь, — спросила она, — что я сейчас же воспользуюсь им и разом всё покончу?
— О нет, я верю вам, — ответил он. — И вы можете отплатить мне тем же. Более того, я дал вам оружие на самый крайний случай. Если придётся выбирать между смертью и Асадом, будет лучше, если вы предпочтёте смерть. Но позвольте заметить, что пока есть возможность жить, выбирать смерть было бы глупо.
— Возможность? — В голосе Розамунды послышалось презрение. — Возможность жить с вами?
— Нет, — твёрдо ответил Оливер. — Если вы доверитесь мне, то, клянусь, я постараюсь исправить причинённое мною зло. Слушайте. На рассвете мой галеас выходит в море. Я незаметно доставлю вас на борт и найду способ высадить в какой-нибудь христианской стране — Италии или Франции, — оттуда вы сможете вернуться домой.
— А тем временем, — напомнила Розамунда, — я стану вашей женой.
Оливер улыбнулся.
— Вы всё ещё боитесь западни. Христиан мусульманский брак ни к чему не обязывает. Я же не буду настаивать на своих правах. Наш брак — предлог, чтобы оградить вас от посягательств, пока вы находитесь здесь.
— Но как могу я положиться на ваше слово?
— Как? — Оливер растерялся. — У вас есть кинжал.
Розамунда задумчиво взглянула на сверкающий клинок.
— А наш брак? — спросила она. — Каким образом он свершится?
Оливер объяснил, что по мусульманскому закону надо в присутствии свидетелей объявить о браке кади или тому, кто стоит выше него. Не успел он закончить, как внизу послышались голоса и замелькал свет факелов.
— Это Асад со своим отрядом! — воскликнул он срывающимся голосом. — Итак, вы согласны?
— А кади? — спросила Розамунда, из чего Оливер заключил, что она приняла его предложение.
— Я ведь говорил о кади или о том, кто выше его. Сам Асад будет нашим священником, а его стража — свидетелями.
— А если он откажется? Он обязательно откажется! — воскликнула Розамунда и в волнении сжала руки.
— Я и спрашивать его не стану. Поймаю врасплох.
— Но ведь… это разозлит его. Он непременно догадается, что его провели, и отомстит вам.
— Я уже думал об этом, но другого выхода нет. Если мы проиграем, то…
— У меня есть кинжал, — бесстрашно заявила Розамунда.
— Ну а для меня остаётся верёвка или сабля, — добавил Оливер. — Возьмите себя в руки. Они идут.
Дверь распахнулась, и на террасу вбежал испуганный Али.
— Господин мой, господин мой! Асад вернулся с целым отрядом воинов!
— Ничего страшного, — спокойно ответил Сакр аль-Бар, — Всё будет хорошо.
Торопясь проучить своего взбунтовавшегося лейтенанта, паша взбежал по лестнице и ворвался на террасу. За ним следовала дюжина янычар в чёрных одеяниях. Их обнажённые сабли в свете факелов отбрасывали кроваво-красные блики.
Паша резко остановился перед Сакр аль-Баром, величественно скрестив руки на груди.
— Я вернулся, — произнёс он, — применить силу там, где бессильна доброта. Но я не перестаю молить Аллаха, чтобы он осветил светом мудрости твой помрачённый рассудок.
— И Аллах услышал твои молитвы, господин мой, — сказал Сакр аль-Бар.
— Хвала Всемудрому! — радостно воскликнул Асад. — Где девушка? — И он протянул руку.
Оливер подошёл к Розамунде, взял её за руку, словно собираясь подвести к паше, и произнёс роковые для Асада слова:
— Во имя Аллаха и пред его всевидящим оком, пред тобой, Асад ад-Дин, в присутствии свидетелей я беру эту женщину в жёны, блюдя милостивый закон Пророка всемудрого и милосердного Аллаха.
Сакр аль-Бар замолк. Обряд свершился, прежде чем Асад успел догадаться о намерениях корсара. В смятении паша что-то прохрипел, его лицо побагровело, в глазах сверкнули молнии.
Ничуть не испуганный царственным гневом своего господина Сакр аль-Бар спокойно снял с плеч Розамунды шарф и набросил его ей на голову, скрыв её лицо от посторонних взглядов.
— Да иссохнет рука того, кто, презрев святой закон владыки нашего Мухаммеда, посмеет открыть лицо этой женщины. Да благословит Аллах этот союз и низвергнет в геенну всякого, кто попытается расторгнуть узы, скреплённые пред его всевидящим оком.
Слова корсара прозвучали веско и многозначительно. Слишком многозначительно для Асад ад-Дина. Янычары за спиной паши, словно борзые на сворке, с нетерпением ожидали приказаний. Но Асад молчал. Он стоял, тяжело дыша и слегка пошатываясь. Его лицо то бледнело, то заливалось краской, выдавая душевную бурю, борьбу гнева и досады с искренним и глубоким благочестием. Паша не знал, какому из этих чувств отдать предпочтение, а Сакр аль-Бар решил помочь благочестию.
— Теперь, о могущественный Асад, ты понимаешь, почему я не согласился уступить тебе свою пленницу. Ты сам часто и, конечно же, справедливо упрекал меня за безбрачие, напоминал, что оно неугодно Аллаху и недостойно истинного мусульманина. Наконец Пророк в милости своей послал мне девушку, которую я смог взять в жёны.
Асад опустил голову.
— Что написано в Книге Судеб, то написано, — сказал он тоном человека, который старается сам себя убедить. Затем воздел руки к небу и объявил: — Аллах велик! Да исполнится воля его!
— Аминь, — торжественно произнёс Сакр аль-Бар и в душе вознёс страстную благодарственную молитву своему собственному давно забытому богу.
Паша помедлил, словно желая что-то сказать, затем повернулся спиной к корсару и махнул рукой янычарам.
— Ступайте, — отрывисто приказал он и следом за ними вышел на лестницу.
