3

Вопреки всем законам, Боб отправился поездом. Очень уж не хотелось видеть ненавистную Синюю женщину. Крысу и весь Аэрофлот. Боб взял купе и вначале хотел основательно выспаться, но не смог. Под ежиком коротких волос мысли буквально путались, лезли наружу. За дорогу Боб решил полностью обдумать все своп рассказы, чтобы, когда драматург начнет писать, ему было легче. А с ним, думал Боб, он всегда найдет общий язык. Ведь всего четыре часа поговорили, а он уже другом стал. Все знает и все понимает.

Боб сосредоточился и стал думать. Сразу же представился ему землепроходец, здоровый, как Илья Муромец, и руку у козырька держит, вдаль всматривается. А вокруг горы, тайга! Туману-у-у! Причем, туман обязательно должен быть голубой, хотя Боб такого сроду не видел, в тайге туман все какой серый или уж белый. А для пущей правдоподобности таежный путешественник пусть носит рваную энцефалитку, вымазанную в глине, и болотные сапоги. А под брезентухой обязательно свитер, толстый, водолазный, как у начальника участка. В руках, как полагается, палка и рюкзак за спиной.

Нарисовав таким образом бича-землепроходца, Боб отставил его, как картинку, в сторону и поглядел. Вроде бы красиво, но что-то лишнее и чего-то не хватает. Убрал палку и вложил суровому путешественнику в руки кайло – лучше стало. Потом пришлось убрать свитер: ни у одного горняка такого не было. Откуда взяться? Если и был, так за зиму продали… Затем Боб сменил лицо, не подходит. Слишком уж пижонистое, как на плакате возле геологоуправления. Физиономия Семы Мыльникова подходила как раз: круглые навыкат глаза, небритые впалые щеки, губы как два пельменя, а изо рта луком пахнет. Туман вроде бы тоже лишний, но без него нельзя, думал Боб, весь смак пропадет.

Далее его фантазия понеслась без задержки. Чего-чего, а свою работу он мог обсосать. Кайло схватил – бац-трах, искры сыплются, пот в глаза, вылез из шурфа – черный весь, поспал, пожрал и снова. Сверху мокро, снизу сыро, комары, холод и так далее. Во работа! А потом ка-ак в Красноярск выбрался! Месяц-два не жизнь, а малина! Дамы-принцессы вокруг снуют. Крокодилы всякие и все прочее! Откровенно сказать, те дамы, которых знал Боб, не походили на принцесс, да и крокодилов он ни разу в жизни не видел, но сейчас это не имело значения. Главное, так где-нибудь было, по крайней мере, Сема рассказывал, за пять лет все уши прожужжал.

Боб хотел думать дальше, но после этих двух месяцев ничего выдающегося не вспоминалось. Ну, кочегарка в яслях, ну, овощная база, где всегда на бутылку заработать можно да еще и задарма луку поесть… Об этом Бобу ни думать, ни говорить не хотелось. Да и зачем думать, когда деньги есть, место в вагоне откуплено и ресторан поблизости?

Размышляя таким образом, добавляя к размышлениям новые детали, Боб катил в столицу. Промелькнула родная станция, где скорый даже не останавливался, потом Урал, разные города с людьми и вокзалами. К концу третьих суток Боб подъезжал к Москве.

И тут ему испортили настроение.

Боб сидел в вагоне-ресторане и, так как до Синей женщины было далеко, позволил себе немного выпить. Стало так приятно! А почти сложенный дифирамб о бичах показался таким гениальным, что Боб встал и крикнул ни с того ни с чего:

– Да таким, как мы, памятники ставить надо! Елки-палки! А она – ханыги!

Посетители обернулись к нему, но смолчали. Боба это вдохновило: он покрутил головой, высмотрел сидящую в углу женщину и подозвал официанта:

– Ей, – он показал на избранницу, – шампанского, а мне еще водки!

– Не дам! – отрезал тот. – Хватит. К столице подъезжаем.

– Это как же так?! – закричал Боб. – Я платить буду! – и вынул из кармана пачку денег.

Но официант повернулся и скрылся в кухне.

– Эй ты! – кричал Боб. – Давай! Я женщине хочу поднести!

Окружающие продолжали с интересом смотреть на него, а женщина в углу покраснела, схватила сумочку и убежала.

– Идите-ка отдыхать,- посоветовал кто-то.

– Будете кричать, милиционера позовем,- пригрозил другой. – Милиционер быстро памятник поставит.

– Это за что еще? – спросил Боб. – Я порядка не нарушаю!

– Не вмешивайся ты, – послышался сердитый женский голос. – Не видишь, ханыга, только переодетый. И нож, как пить дать, в кармане…

От таких слов Боба заколотило.

– Я?! – крикнул он и ударил себя в грудь. – Я?!

– Прекратите! – сказал официант, очутившийся поблизости. – Не портите людям настроение!

– Я в тайге… – привычно начал Боб доказывать свое право на человеческий отдых, но не договорил. Официант молча взял его за локоть и потащил в тамбур. Слов у Боба не хватало, и он только шевелил губами и белел.

А когда поезд подходил к пригороду столицы, он лежал на своей полке и плакал. «Что же они так все на меня?.. – с жалостью к себе думал Боб. – Не поганый же я, не шваль какая-нибудь. Такой же человек, как все…»

От таких мыслей становилось еще хуже.

Перед выходом из вагона Боб вытер лицо, собрал вещи и, покидая неприветливый поезд, со злостью сказал:

– Ну подождите! Узнаете еще… узнаете! Я докажу!

В Москве шел дождь. Боб разыскал дом драматурга, зашел в подъезд и привел себя в порядок. Ему хотелось выглядеть хорошо, произвести впечатление на Лавренкова. Там, на Красноярском аэровокзале, он вел себя немного развязно: пальто, пиджак и рубаха – все расстегнуто, штаны свалились на ботинки да еще обтрепанная фуражка… Боб подошел к нужной двери и осторожно надавил звонок. Приготовился, сделал серьезное лицо, хотя в этот самый момент у него шевельнулась мысль: «А вдруг спросит, за каким чертом я притащился и время отрываю? Я-то сезонный, а он, поди, весь год вкалывает». Однако к двери, было слышно, никто не подходил. Выждав минуту, Боб позвонил еще, теперь длиннее. Тишина. «Дома нету. Эх, жаль!» – подумал он и еще раз даванул на пуговку на косяке. Потоптался на коврике подле двери, не зная, что делать, и уже хотел взять чемодан и шагать вниз, как соседняя дверь позади него с треском распахнулась. Боб сжался: «Что, скажут, надо тебе здесь? Пошел вон!» Но мужской голос вежливо спросил:

– Вы, наверное, к Александру Михайловичу?

Боб развернулся и увидел парня, примерно ровесника.

– Я к драматургу Лавренкову. Он просил зайти…

– Его сейчас нет. Будет или сегодня к вечеру, или завтра, – парень извиняюще смотрел на Боба.

– Эх, жаль,- протянул Боб.

– А вы проходите ко мне, – предложил парень, – у меня и подождете. Не на лестнице же стоять.

Боб помялся и согласился. Парня звали по-деревенски просто – Степаном. Он раздел гостя и провел в комнату.

– Я там на кухне занимаюсь,- сказал хозяин. – Жена скоро придет, а вы пока почитайте что-нибудь. Книги – вот, – он показал на шкаф и ушел.

Боб удивился. И не тому, что парень что-то варил на кухне и готовился к приходу жены. Это было нормальным, семья, значит, путевая. Изумило Боба то, что хозяин взял вот так запросто и оставил его одного в комнате. Такого он в своей практике не встречал. Боб застеснялся, и, словно заметив это, парень крикнул из кухни:

– Выбирай там, что хочешь!

Гость приблизился к шкафу и ахнул. Книг! Море! Куда столько? Где же их прочтешь? Припек сколько лет возит с собой всего ящик и то ни одной не прочитал. Бобу читать не хотелось, но он все равно стал перебирать книги, не глядя на названия. «И зачем столько барахла люди набирают? – думал он. – Нет что-нибудь путевое купить». «Три мушкетера» – прочитал Боб и вытащил толстенный том килограмма на два. Писали скучно и заковыристо. Ни одной хохмы. Он через строчку прочитал лист, и тут вошел хозяин.

– А! Мушкетеры! – заговорил он. – Тоже ничего!

– А кто они такие? – спросил Боб. – Не русские, что ли?

– Французы. Искатели легких приключений, – объяснил хозяин и с любопытством посмотрел на гостя, словно спросить что хотел.

– Ну и нашли? – поинтересовался Боб.

– Что им было не находить. Ужин женам не готовили,- говорил парень, а сам поглядывал на кухню. – Наоборот, искали вдовушек и жили на их содержании. Работа у них была тоже временная. Читаешь, так они временем располагали как хотели. Дрались да пили. А тут утром на работу, вечером дома и так весь год.

– Ты смотри! – сказал Боб. – И у французов бичи есть.

– Бичи! – рассмеялся Степан. – Как вы точно сказали. На самом деле бичи!

Боб тоже разулыбался:

– Обязательно прочитаю! Как они там, интересно, живут? Как мы или по-другому?

– Их нет уже давно! – пояснил Степан. – Вымерли.

– Не может быть?! Как это – вымерли? – забеспокоился Боб и стал листать книгу.

Парень снова ушел на кухню, а гость начал читать. Не нравилось, что писатель писал слишком длинно, со всякими ненужными разъяснениями, и Боб подумал, что надо бы подсказать драматургу, пусть он излагает коротко и остро. Без всяких там тю-тю-тю. Например так, если писать про всякие семейные дела: «Сема Мыльников по кличке Жлоб был красивый мужик и здоровый как черт. Бабы от него были без ума и не только поварихи ила с базы бухгалтерши, а и все подряд. Он женился раз десять в общей сложности. До меня раз пять уже успел. Он их всех сам бросал и сматывался в тайгу. Они его любили-и! Ужас. Особенно с осени, когда у Семы деньги были. Потом, правда, ругались на него, когда он стаскивал у них какую-нибудь тряпку и продавал у магазина. Одна даже выхватила у него из рук кофту и стала лупить Сему по морде. А кофта та была паршивая, и ее никто даже за трояк не брал. Жены ему попадались не все плохие. Была одна у него, красивая и добрая. Сроду никогда не крикнет. Такой суп варила! Когда он у нее проживал, то мы к нему в гости пожрать ходили. Она всех нас кормила и не ворчала, как баба Шуры Михайлова. Та, мы чуть на порог, сразу давай не на нас ругаться, а на Шуру, да еще и колотить начнет. И что Сема ее тоже бросил, так сам, дурак, виноват. Я бы с такой…» – на этом Боб остановился. Он не хотел, чтобы драматург писал как будто от Боба. Он остановился, но подумал, что вот, мол, чуть-чуть сказал, а уже все ясно. Он отлистал несколько страниц и снова стал читать. Писали про драку на шпагах. И тоже длинно, со всякими отступлениями, когда требовалось: хрясть промеж рог, тых – под дых и точка! С копылков долой. А если не можешь кулаком уговорить, так лом в руки. А против лома нет приема.

Боб вполне представлял драку, хотя сам в жизни ни разу не дрался. Видел, да и то из-под кровати. Мужики в общежитии возню устроили между собой. Боб кинулся разнимать, но его кто-то засунул под койку, может, и Сема спасал. Комендантша милицию вызвала, а мужики разбежаться успели, как всегда. Милиция приехала, достала Боба и увезла опять ни за что на пятнадцать суток. _ Зато он столько наслушался про эти драки! Много горняки, конечно, врали, но рассказывали здорово. Все получались такие ловкие, даже боксеры попадались. Никто фингала сроду не носил, а только противникам наставлял. Один, правда, мужик любил рассказывать, наоборот, сколько раз его били, как, чем, где и за что. Получалось – везде. А на вид он и задирой-то не был. Так себе…

Боб положил книгу на место и оглядел комнату. В углу у окна стояла штуковина с большой доской, которые он видел в камералке у геологов. На ней чертили разные

чертежи. И здесь тоже был прикреплен лист бумаги. Боб заглянул: какой-то прибор, разрезанный пополам.

– Интересуетесь? – спросил Степан, неожиданно появившийся в дверях. Боб вздрогнул и отшатнулся.

– Так… – протянул он. – Полюбопытствовал только…

– Я вообще-то историк по профессии,- сказал парень. – А это так, увлекся. Делаю дома помаленьку.

– А-а! – одобрительно протянул Боб. – Хобби, значит. У нас один мужик из сучков зверей строгает. Стра-ашных! Студент один с ним работал, так целый рюкзак увез домой, а остальных мужик в печку покидал, когда в «жилуху» выбирались. Это, говорит, хобби у меня.

Боб заметил, что Степан, не в пример драматургу, совсем его ни о чем не спрашивает. Этим он окончательно покорил Боба, и его потянуло на откровенность. Только он собрался рассказать цель своего приезда, как зазвенело в передней. Пришла жена парня. У гостя сразу пропала охота разговаривать. Он вспомнил жену Шуры…

– Кто у нас? – услышал Боб.

– К Александру Михайловичу парень пришел.

– Знаешь, я в обед видела Александра Михайловича. Он сказал, что только через неделю приедет. Премьера его спектакля где-то аж в Архангельске. Он просил за котом последить, – сказала жена и заглянула в комнату. Поздоровалась, улыбнулась и укоризненно добавила мужу: – А ты, конечно, не догадался даже чаем напоить гостя.

– Мы сейчас за стол сядем. Я приготовил, – оправдывался парень.

Бобу вдруг стало не по себе. Жена парня ему понравилась, не ругается… Его смутило другое. Он не привык к такой обстановке, почувствовал себя лишним и не потому, что мог помешать счастливому одиночеству мужа и жены, ценность которого Боб представлял, а потому, что они могли запросто обойтись без него. Зачем он им нужен, приехавший неизвестно откуда и неизвестно зачем? Не было бы его в Москве и в этой квартире, все было бы так же, ничего не изменилось. Что Боб может дать им? Рассказать, как вольготно живут сезонники? Или десяток смешных историй? Но ведь от этого ничего не изменится. Боб останется Бобом. Доказать, что он не бродяга и не ханыга? Так они и не покушались обзывать его, и наверняка так даже не думают.

Боб засобирался. Парень не задерживал, хотя посожалел, что не догадался предложить чаю.

– А где вы остановились? – спросил он.

– В гостиницу пойду.

– Ну если не устроитесь – приходите. Обязательно, – жена парня согласно кивала головой. – Да! Если хотите – можете взять мушкетеров.

– Не-е, скучно пишет, – сказал Боб.

– Тогда Шукшина. Он не скучно пишет, – улыбнулся парень. – Возьмите, мы с женой уже прочитали.

Бобу принесли книгу, он взял ее, повертел и спросил:

– А как потом?..

– Занесете, – просто ответил парень. – К Александру Михайловичу придете и занесете.

Боб простился и ушел.

В гостиницу Боб, конечно, не попал. Расстроился, но только не из-за этого. Не хватало терпения ждать драматурга целую неделю. Что делать в незнакомом городе Бобу? В Красноярске он бы пошел с друзьями в пельменную или закусочную. А в них время летело быстро. Напился – проспался – день прошел. А тут куда сунешься? Милиция на каждом углу… друзей нет… И тогда Боба осенило: «В ресторан! Пить не буду, по-человечески отдохну. А шампанским одарить и так можно». Но тут же вспомнилось фиаско в вагоне-ресторане, и Боб засомневался. «Но я же пить не буду! – убеждал он себя. – Поем хорошенько и все».

Ресторан разыскался быстро. Боб еще раз приказал – не пить – и пошел к двери. Однако она не открывалась, только глухо ухнула запором изнутри. Через чисто отмытое стекло видны были жующие и танцующие люди, отчего ему захотелось есть. Боб постучался, и за стеклом появился человек.

– Чего тебе? – спросил он.

– Слышь, друг, пусти, есть хочу. Деньги имеются – во! – и Боб показал пачку пятирублевок.

– Ты откуда такой? – недоверчиво спросил парень.

– Из Сибири, браток, из тайги, – обрадовался Боб.

– Оно и видно,- буркнул парень и ушел.

За дверью рявкнула музыка. Он ждал с минуту. И вот впорхнувшая в тамбур дама, беленькая, лет сорока, ловко щелкнула запором и раскланялась.

– Прошу вас, пожалуйста! – заворковала она, пропуская Боба вперед. – Мы очень рады принять гостя из далекой Сибири! В Москве любят и чтут вас, а особенно северян!

– Я оттуда и есть, – подтвердил Боб, – с самого Севера!

– Изумительно! – воскликнула дама и махнула полотенцем. Тотчас оркестр заиграл «Увезу тебя я в тундру…», а дама помогла снять пальто и повлекла в зал. Тут же нашлось удобное место, причем за столиком на четыре персоны сидела, скромно потупясь, девушка. «Ого! – подумал Боб. – Принцесса-то вот она, готовенькая!» – и уселся в искусственный бархат кресла.

– Вам удобно? – ласково и как-то по-домашнему спросила беленькая дама.

– Ничего так, путево, – подтвердил Боб. – Только накурили тут у вас. Тошнит…

Дама быстренько вышла в центр зала и объявила:

– Уважаемые гости! Нас посетил товарищ с далекого и самого крайнего Севера. Он не переносит дыма и хлопков шампанского. Уважим дорогого гостя! Воздержимся от курения и хлопков! – и так улыбнулась, что многие враз побросали сигареты и стали рассматривать диковинного гостя.

– Да! Хорошо здесь встречают,- поделился Боб впечатлениями с девушкой-принцессой и подумал, что пора бы заказать какую-нибудь музыку и чтобы играли ее весь вечер. Но какую, Боб не знал.

Принцесса чуть оторвала глаза и вновь опустила их в свой бокал. Внутри у Боба что-то зажглось, руки мелко затряслись, и он вспотел. Парень ловко подскочил, то ли тот, что разговаривал с ним у двери, то ли другой, поправил фужерчики на столе, мягко спросил:

– Что будем пить?

– Ничего! – ответил Боб, радуясь, что и желания даже нет нарушить обет. – Я есть хочу, понял?

– Для начала есть коньяки: армянский, мартель… – продолжал парень.

– Мне, друг, для начала и конца нужно чашку супа с мясом и хлеба побольше. Я не пью. Бросил. Зарок дал.

– Не понял вас,- сказал парень, и Боб заметил, как встрепенулась принцесса.

– Чего здесь не понимать! – удивился Боб. – Человек пить бросил – радоваться надо вашему брату. Возни меньше.

Парень бесшумно исчез, а Боб стал искоса рассматривать соседку-принцессу. «Да! – восхищался он. – Бывают же такие! Эта, пожалуй, почище Синей женщины будет! Ну и везет мне, как в Москву приехал!» Официант, однако, не появлялся, а вместо него на серединку-пятачок снова вышла беленькая дама и махнула платочком. Все вдруг изменилось. Оркестр шарахнул как скорый поезд, посетители вновь закурили и стали усиленно дымить, а принцесса! Принцесса фыркнула, сверкнула глазами и вмиг стала походить на разъяренную Синюю женщину и на Крысу одновременно.

Через двадцать минут Бобу надоело нюхать пищу в чужих тарелках, слушать оркестр. Он потолкал на столе солонку, втянул сизое облако дыма, закашлялся и пошел в гардероб за пальто. Выходя, услышал:

– Пожрать в столовую ходят…

– А где она? – спросил Боб и оглянулся. За спиной никого не было.

Раздосадованный Боб приуныл. Вспомнилось, что ждать драматурга надо целую неделю, а тут еще есть так хочется. Второй раз из ресторана выпроваживают. Пошел искать столовую, а там! Продавали на разлив какой-то портвейн, белый и крепкий… С тоски Боб залез без очереди. Давали только в стаканы и с прицепом в виде сырых яиц. Он с детства не мог терпеть их и, чтобы яйца не раздражали, скатывал их в уголок за пальму в бочке.

– Ты что же, инкубатор открыть хочешь? – спросил подсевший к Бобу мужчина в рабочей спецовке.

– Не ем, – сказал Боб.

– Напрасно. Между прочим, одно яйцо заменяет триста граммов мяса. А у тебя тут на пару килограммов наберется, – подсчитал незнакомец. – Откуда сам?

– Из Сибири. Отдыхаю, можно сказать, и выполняю одно важное поручение.

– Хорошее дело, – отметил человек и вмиг завоевал доверие Боба. Он тут же принес еще четыре стаканчика и предложил любителю сырых яиц выпить с ним. Тот не отказался, выпил, потряс головой и участливо спросил:

– Я извиняюсь, а что за миссию на тебя возложили?

– Сам дошел! – ударил кулаком себя в грудь Боб. – Не накладывали. Хватит, думаю, сносить нам всякие оскорбления. Пора всем узнать, какую пользу мы приносим, как пашем в тайге! Пусть не кричит каждый… каждая… ханыги! Пьяницы!

– О-о! Святое дело! – воскликнул незнакомец и обнял Боба. – Давно пора! Какие мы ханыги?! Это кто здесь сказал, что мы – ханыги? Ну?.. И что же ты решил?

– Попросить одного знакомого драматурга книгу про бичей написать! – выпалил Боб.

– Дай я тебя поцелую! – крикнул незнакомец. – Только не просить надо, а заставить! Именно заставить! Они нам, народу, служат, все эти драматурги и поэты! Заставить!

Здесь Боб не согласился.

– Заставлять нельзя. Он мужик хороший! Он сам все поймет.

– Ну так давай обмоем будущую драму! – быстро пошел на уступку любитель яиц. – За одно и гениального драматурга!

Взяли и обмыли.

– Он, знаешь, какой человек?! – мечтательно произнес Боб. – У него и сосед путевый такой! Книгу прочитать дал. Про Шукшина…

– Не про, а Шукшина! Очень существенно, – поправил незнакомец.

– А драматурга ты знаешь? Лавренков его фамилия?

– Кто его в столице не знает! – развел руки приятель. – Вся просвещенная Москва его знает и весь зарубеж. Действительно – мужик! Я на его драмы каждый день хожу. Сколь смотрю, столько и плачу! – незнакомец всхлипнул. – В театрах как в трамвае – давка. По головам лезешь, но смотришь. Все руки обступают в толпе!

Столовая закрывалась, когда их попросили выйти. Незнакомец выгреб яйца из-за пальмы, аккуратно сложил их в кирзовую хозяйственную сумку. Одно закатилось далеко, и любителю яиц пришлось становиться на четвереньки. Расставаясь, незнакомец приглашал Боба в гости, целовал его, клялся в вечной дружбе и наконец попросил пятерку на трамвай. Боб, вдохновленный появлением соратника, отвалил ему десятку, и они расстались. Ночевал счастливый Боб неподалеку на садовой скамеечке.

«Зачем я пил? – мучился утром Боб и не мог пошевелить звенящей головой на неуправляемой шее. – А клялся, божился, эх!» Вспомнил вчерашнего друга – любителя яиц… Бобу стало противно. Почему-то красноярская Крыса вспомнилась, ее зазывной медовый голосок и ярый басовитый мат. Он передернулся от омерзения и отправился болтаться по городу. Началась пора томительных ожиданий. Боб едва стерпел до вечера. А вечером снова зарулил в знакомую столовую. Любитель яиц был уже там и, увидев Боба, кинулся навстречу. Он суетился вокруг, познакомил с двумя своими товарищами, угодливо подносил вино, философствовал, восхищался и трепался почем зря. Спутники его в унисон повторяли то же, а Боб не пьянел и с прежним чувством омерзения наблюдал за ними. Сегодня Бобу и говорить не хотелось. Он угрюмо молчал и пил.

Когда столовая закрылась, новоиспеченные друзья Боба вывели его на улицу и поймали такси.

– Теперь ко мне в гости! – объявил любитель яиц и широким жестом открыл дверцу.

Ездили где-то очень долго. Было совсем темно, когда они остановились и Боб рассчитался с безразличным таксистом, который укоризненно покачал головой и проводил его взглядом.

В хорошо обставленной квартире было уютно и тепло. Боба окружили заботой и вниманием. Советовались с ним по каким-то вопросам международной обстановки, наперебой угощали, но Боб только тяжело водил непослушными глазами и хмурился.

– Этот человек, – выступал с пафосом любитель яиц, – расскажет всему миру, что он не ханыга! Что он честный человек и великий труженик на благо нашего общества! Вы посмотрите, в каких невыносимых условиях он работает. В суровом сибирском климате, в грязи… Он пять лет не видел женщин! И мы, его верные друзья и поклонники, предоставим ему возможность испытать настоящую женскую ласку!

«Ах ты Крыса! – думал Боб. – До чего же ты противный. Эх, нет Семы. Я бы попросил его съездить тебе по роже. Нет! Я бы сам тебе дал. Сема еще и бить откажется, потому как сам любит выступать так же, как ты. И Припек тоже со своими стихами…»

– Он пашет как лошадь, когда мы в городе живем как в раю! Нашу овощную базу не сравнить с его условиями, хотя мы! Хотя мы похожи, как братья! Мы пожираем его труд и заслуги! – потряс он кулаком в воздухе.

Боб уже дремал и лениво думал: «Я сам пожираю свои заслуги».

– Он нужен обществу как воздух! Без таких героических личностей оно погибнет! – разглагольствовал хозяин.

«Не нужен я никому… никто без меня не погибнет… живет ведь сосед драматурга и без меня. Я – нуль. Я пустое место… Я нужен вам… мои деньги нужны… да вы, сволочи, еще страшнее меня…»

Потом появилась какая-то женщина. Она была похожа одновременно и на Крысу, и на Синюю женщину, и на даму-принцессу из ресторана, и звали ее странным нерусским именем. Женщина так обнимала Боба, что с него слетел пиджак и куда-то исчез. Она что-то шептала ему на ухо, но отбиться от нее Боб уже не мог. Привиделась ему Анютка, убегающая от черной рассвирепевшей свиньи, а потом уснул он.

Приснился ему кошмар. Будто он везет весной толстую книгу про бичей. Оформление! Шик! Как у мушкетеров. На корке фуражка Боба нарисована и два скрещенных кайла. И будто все сначала довольны Бобом, книгой, но потом начинают его страшно ругать и ненавидеть. Сема в драку полез, а Шура сожрать его хочет. Пекарь Сотников тут же, ухмыляется и натравливает всех бичей на Боба, чтобы те били его. «За что?! – кричал он. – Я порядка не нарушал! Я вас прославил! Смотрите!» – и листает книгу. А с ее страниц глядят мерзкие рожи любителя яиц, Крысы, и Сема тут же, и Припек. Как на фотографии, стоят кучками, внизу даже подписи заметны. «Ты какими нас разрисовал? – кричит Сема. – Предатель ты и трус. Лучше бы тебя в шурфе разорвало на мелкие куски или красноярские крысы растерзали. Вместо славы-то – опозорил…» Заметил еще Боб в кричащей толпе лицо одно, доброе, умное и грустное. «Вы уже приехали?» – хотел спросить Боб, но не спросил. Лицо исчезло…

А проснулся Боб от сильного холода. Огляделся – лес вокруг. «Неужели мне все приснилось? – с радостью подумал он. – Ох, не буду больше пить! А то уж что попало делается…» Пошарил карманы. Не приснилось. И пить больше не на что было. Пусто. Пиджака и пальто нет, чемодан пустой. Только фуражка гражданской авиации с плетеным золотым ремешком целехонькая. Заботливо кто-то под голову подложил, чтобы на земле сырой не лежала голова. Боб по привычке натянул ее, но потом снял, рассмотрел вылинявший верх с дырками от гвоздей и сунул в чемодан. «Я же про них хотел книгу сочинить,- горестно размышлял он, – а они своего же обобрали. Человека бы только от дела оторвал… Хорошо хоть чужую книгу не украли, а то как бы я смотрел в глаза тому парню…»