7

Храм в честь Ара дагдар урбада высился на отдельно стоящей горе, называемой Астра. Открытый всем ветрам, он походил на четырехгранный шатрообразный утес, поскольку был не возведен, а вырублен из цельной скалы, которой венчалась гора. Окон не существовало, лишь под высокими даже для исполина сводами чуть светились щели-бойницы, так что если не горели светочи, то в храме все время был полумрак. Серые, наклонные стены что изнутри, что снаружи не имели никаких украшений и напоминали крепостные, и только островерхий купол был выкрашен в ярко-синий цвет и распятнован золотистыми звездами. В частую ненастную погоду Астру заволакивало тучами, все земное и небесное пропадало в плотном тумане, а когда начиналась гроза, то молнии сверкали прямо за стенами, иногда попадая в узкие бойницы, отчего храм озарялся голубоватым светом, не дающим теней.

По представлениям македон, это было не только святилище, где совершаются недоступные смертным таинства, но еще и жилище пророка, поэтому кроме толстых наружных стен существовали еще две внутренних, разделяющих пространство на три части, как на три мира: алтарную — вместилище ларца с магическим кристаллом, царскую, куда имели право входить лишь Урджавадза либо его дочь, и покои Ара дагдар урбада. Многочисленные его жрицы, а по обычаям артаванского царства эти обязанности исполняли исключительно женщины, находились в подземных каморках, вырубленных под храмом. При свете солнца они были незримы, как летучие мыши, и появлялись из своих пещер лишь ночью, дабы принести топливо, воду и пищу для пророка. Но три из них — ясновидящие старицы, входили утром и вечером, чтобы умаслить и натереть тело пророка смолами и благовониями.

Поселившись в храме на Астре, Космомысл первое время чаще всего бродил по узкой дорожке вдоль стен и с тоской созерцал окрестности. С полунощной стороны, за зеленой долиной, поднимался сиреневый хребет, напоминающий крепостную стену, с полуденной — синее и бескрайнее шелковое полотнище озера Ван, а у подошвы горы, растянувшись вдоль берега по каменным уступам, лежал город Артаван, сверху напоминавший выстроенное в походную колонну войско. Ровными рядами, словно белые колесницы, стояли роскошные царские дворцы, за ними ехала конница из богатых домов, затем шла тяжелая от доспехов пехота каменных особняков, за ними, будто легкие лучники, рассыпались по склону небольшие лачуги, и, замыкая этот строй, тянулся длинный обоз воинских и хозяйственных сооружений, где ковали оружие, выплавляли золото и чеканили монеты. И точно так же выстроившись, ходили люди.

Иногда Космомысл подолгу стоял на краю отвесного обрыва, выходящего к озеру, и заглядывал вниз. Это был путь с горы, но он мог стать последним путем, и потому, думая о Краснозоре, он смотрел на единственную дорогу, ведущую к вершине. Она была высечена в крутых каменных склонах и поднималась спиралью, прерываясь лишь дважды, на востоке и западе, и образуя арки, перекрытые мощными, в рост исполина, железными воротами. В отвесных стенах вдоль всего пути к храму зияли черные глазницы вырубленных в скале жилищ, где обитали оскопленные мужчины — жрецы низкой степени посвящения, выше по склону горы жили двухголовые, многорукие Гурбад-ажар и под самыми стенами храма днем и ночью стояли воинственные девы-стражницы, насмерть засекавшие плетями всякого, кто смел прорваться к пророку сквозь заслоны. Если особо неистовые молельники пытались взойти в храм по отвесным стенам, в обход всех преград, то девы доставали их концами плетей с любого уступа, ловко набрасывая на шею змеистые петли. Юные, но жестокие и безжалостные, они давали обет безбрачия, поскольку дети, рожденные ими, обрастали шерстью и имели собачьи пасти с клыками. И сами они, состарившись, часто убегали в горы, где доживали остаток дней в звериных стаях.

Вместе с восходом население недр Астры выстраивалось в затылок друг к другу и выходило на дорогу, где по слову одной из жриц становилось на колени и вскидывало'руки, ожидая, когда выйдет Ара дагдар урбад. Все другие жители города и ближайших горных селений по утрам строились в походные колонны, которые потом тяжелой, ритмичной поступью выходили к подножью горы и вставали лицом к храму.

Коленопреклоненные македоны молчали, ибо в их уста еще не были вложены слова молитв, а в разум — истины, которые и должен был принести пророк. Безмолвное поклонение длилось около часа, после чего для народа начинался обычный день, а жрецы устремляли свои взоры в сторону главного дворца Урджавадзы, откуда в сопровождении сотни слуг выезжали на верблюдах царь и его дочь Авездра. Караван начинал медленное восхождение, собирая за собой длинный строй из обитателей каменных нор Астры, и скоро на узкой дороге становилось тесно. Первые арочные врата отсекали жрецов-мужчин, а вторые — всех остальных, кроме Гурбад-ажар, которые могли приблизиться к храму, но входили в него лишь царственные особы. За исключением дев-стражниц с плетями в руках, жрецы и жрицы падали ниц, входили в полубезумное состояние и с плачем катались по земле. Часто кто-нибудь из них срывался и летел вниз с отвесной скалы, разбиваясь насмерть, а если повисал на уступе, то стражницы хладнокровно били кнутами по пальцам, пока несчастный не отпускал каменную кромку обрыва.

Эти люди считались жертвами, возданными Ара дагдар урбаду.

По завету, тайно заключенному с Авездрой, пророк обязан был каждое утро являться народу, всходя на возвышение перед главными вратами, а потом встречать Урджавадзу и его дочь в царской части храма, чтобы сообщать им открывшиеся истины. Магический кристалл был помещен в святилище год назад — в ту же пору, как исполина поселили в храме, однако несмотря на терпеливое ожидание народа и их царя, Космомысл не вынес им ни единого пророчества.

Все это время в разную пору суток, когда по преданию македон наступает миг откровения — в полдень, в полночь, на утренней и вечерней заре, он входил в алтарь и поднимал хрустальную крышку ларца. Астра лежала на золотой подставке в углублении и была привязана крест-накрест птичьей жилкой, которые используют, чтобы нанизывать жемчуга. То, что арвары называли живым огнем, представлял собой малое, величиной чуть более орлиного, но очень тяжелое яйцо с сиреневой и в полумраке святилища непрозрачной скорлупой, мертвое и окаменевшее на вид. Невзирая на все утверждения, в этот миг исполин ничего не испытывал, кроме тех чувств, что всегда жили в нем, не слышал никаких слов и речей и не ощущал ни дыхания огня, ни потока солнечного ветра, как если бы в ларце лежал простой, обкатанный морем голыш.

И лишь прямой солнечный луч, преломившись в крупном, чистой воды алмазе, вдруг оживлял его, заставляя мерцать всеми цветами радуги. При этом из острой части яйца источались длинные искры, более напоминавшие молнии, способные воспламенить корабль, оплавить камень или заживо испепелить человека — никакой иной силы этот живой огонь не имел.

— Откройся мне, — всякий раз просил Космомысл, поднимая крышку ларца. — Македоны ждут от тебя истин, а ты лежишь, как безмолвный камень. Может, напрасно верят в тебя люди? И ты суть воплощения зла, а не божественный огонь?

Поначалу Урджавадза не спешил и не торопил Космомысла, полагая, что еще не настал час откровения и поэтому магический кристалл не открывается вместе с крышкой ларца. Его вполне удовлетворяло, что Авездра не ошиблась и исполин воистину бессмертный Ара дагдар урбад, ибо не умер, как великий воитель, впервые заглянув в ларец, и не покрылся незаживающими язвами, как покрывались ими жрецы, использующие Астру против своих врагов. Однако со временем Урджавадза все больше мрачнел, когда, входя в храм, слышал слова пророка:

— Мне нечего сказать тебе, царь.

Потом он призвал к себе советников-жрецов Астры, и те сказали, что подозревают обман, мол, Космомысл ни разу не открывал ларца, потому и не открываются истины. Урджавадза послушал их и тайно послал одну из жриц, чтоб посмотрела, входит ли исполин в алтарь, и если входит, то что там делает. Несчастная дева не могла ослушаться царя и, дождавшись, когда ровно в полночь пророк откроет дверь алтаря, незаметно проскользнула за ним, и ей, смертной, в единый миг вместе с крышкой ларца открылась истина. Только вот сообщить это царю она уже не смогла, поскольку стала безумно кричать и корчиться в страшных муках, на глазах покрываясь язвами и, пока Космомысл выносил ее из храма, умерла на его руке.

Еще несколько лун царь терпел, каждое утро одолевая долгий путь на вершину горы, однако прирожденному воину, привыкшему побеждать скоро и сокрушительно, не доставало выдержки, чтоб познать или хотя бы приблизиться к вечному. Артаванский владыка снова созвал советников, на сей раз ясновидящих жриц Астры, которые следили за каждым шагом пророка и могли прочесть его мысли. Они-то и сказали, что Ара дагдар урбад все время думает о некой деве по имени Краснозора и мысленно молится ей, даже когда входит в алтарь и открывает ларец. Иногда он вторит молитвы и произносит какие-то клятвы вслух на неведомом наречии, при этом обращаясь к мечу, с которым не расстается даже ночью, и часто в ответ слышен то ли звон лезвия, то ли смех.

Эта дева — верховная богиня пророка, всевластная и всемогущая, ибо всю свою бессмертную суть связывает только с ней. Но сколько бы ясновидящие старицы ни искали, ни у одного народа мира не нашли богини с таким именем, нет ее и в полунощных странах, в пантеонах арваров и скандов. А значит, Краснозора — таинственное, сакральное божество, которому молится только Ара дагдар урбад, и вот эта богиня богов скорее всего не позволяет открыть истины Астры. Но если отнять или выкрасть меч — ее символ, пророк перестанет обращаться к ней или его молитвы не достигнут слуха Краснозоры и тогда он услышит голос магического кристалла.

По велению Урджавадзы жрицы ублажили Ара дагдар урбада снотворными благовониями и, когда он заснул, разжали пальцы, вытащили меч и отнесли царю. Созвав мужчин-жрецов, владыка македон обратился к богине богов Краснозоре, чтобы она позволила пророку открыть истины Астры, однако меч не отзывался на молитвы, на каких бы языках и какими словами к нему ни обращались. Пророк же очнулся от сна и, не обнаружив меча, стал искать его по всему храму, в сердцах опрокидывая глиняные и серебряные сосуды с водой, вином и бальзамами, после чего взял ларец с живым огнем, вышел на улицу и громогласно закричал:

— Авездра! Верни мне меч! Иначе я разнесу храм, спалю город и уйду!

Царь с дочерью спохватились, вспомнив, что по обычаю арваров лишить оружия, значит, лишить свободы, а по договору, если Авездра или ее отец вздумают пойти войной в полунощные страны или захотят поработить самого Космомысла, то он вправе был выпустить из магического кристалла огонь карающий. Царевна в тот же час приторочила меч к верблюжьему седлу и поехала в храм, где и вернула его пророку, повинившись, что оружие похитили воры, кои уже казнены, а вместе с ними лишились голов и стражницы Астры.

Целый год после этого Урджавадза и его дочь терпеливо ждали откровений и не смели ни словом, ни делом нарушить покой пророка. Но по его исходе царь опять стал погружаться в пучину сомнений и вновь собрал советников — уродливых Гурбад-ажар, но на сей раз в глубокой тайне. Эти же слепые, страшные и мудрые уроды узрели зрящими руками истинную причину молчания Астры. И крылась она в самом Ара дагдар урбаде, ибо он оказался девственником и был не в состоянии пробудить в магическом кристалле высшие небесные истины. А искре божьей, дабы она засияла пророческим словом, подобно возбуждающему ее лучу солнца, была необходима цельность мужского начала, которая достигалась только при совокуплении с женщиной. Ибо лишь познав богиню и испытав удовлетворение, бог становился Творцом.

А все это значило, что исполину нужно привести в ложе жрицу Астры, как приводят их мальчикам-македонам по достижении ими тринадцати лет, чтобы искушенная в искусстве соития женщина возродила в нем мужское начало.

— Но если ты, царь царей, мыслишь иначе, — сказали Гурбад-ажар, — и тешишь надежду видеть в храме Астры не пророка, а истинного бога Творца, то ему следует привести не жрицу, а богиню.

— Где же ее взять? — озаботился Урджавадза.

— Нужно найти и привести Краснозору, которой поклоняется пророк.

— Двести лет мои предки искали самого Ара дагдар урбада. Сколько же еще потребуется времени, чтоб отыскать ему богиню?

— Тогда пожертвуй, царь, самым дорогим. Пусть приведут пророку твою богоподобную дочь Авездру, — потребовали мудрые двухголовые уроды. — Астральные истины стоят этого.

— Она — царевна, продолжательница царского рода, а не жрица Астры! — рассердился на них владыка македон.

— А ты отдай ее замуж за пророка, — заявили Гурбад-ажар. — Все цари македон, едва прослышав о рождении Ара дагдар урбада, мечтали отдать за него своих дочерей. Иной достойной невесты ему не сыскать ни среди македон, ни среди других земных невест мира.

Урджавадза тоже тайно мыслил женить бессмертного исполина на дочери, но после того, как тот прослывет пророком, дабы народ поверил в божественность его будущего потомства, и одновременно хотел таким образом навсегда привязать Ара дагдар урбада к македонам, ибо в артаванском царстве не существовало крепче уз, чем брачные. Но самая тайная надежда была в ином: от первого излившегося семени Ара дагдар урбада рожденный Авездрой наследник престола обретет не только отцовские рост и силу, но и божественное бессмертие.

Однако в завете Космомысла с Авездрой не было ни единого слова о женитьбе, и строптивый исполин мог не согласиться взять в жены свою освободительницу, которой служил из благодарности. И этим бы навлек не только позор на весь царский род: по обычаю, если мужчина отвергал женщину, что в народе, соблюдающем культ материнства, случалось очень редко, то отвергнутую уже никто не мог взять замуж и путь ей был один — стать жрицей Астры, испытать радость соития с многими мальчиками и через короткий срок погибнуть в муках.

Мало того, из-за любого изменения завета по воле Авездры пророк был вправе взять магический кристалл и уйти, куда ему захочется. И никто бы не смог задержать его.

Артаванский владыка любил свою единственную дочь, от которой должен был родиться наследник, но более всего не желал, чтобы бессмертный исполин, коего искали так долго, оставил македон, удалился в свою полунощную страну и унес с собой искру живого огня. Поэтому выслушав Гурбад-ажар, царь в тот же час не поехал в храм Астры и послов не отправил, желая, чтобы Ара дагдар урбад сам стал добиваться брака с Авездрой. Для этого он велел жрицам подмешивать в еду и питье пророка раману — приворотное зелье, чародейкам напускать чары любодеяний, а ясновидящим каждое утро и вечер вместе с благовониями втирать в его тело струю пустынной черной лисицы, почти неощутимый запах которой вызывал безумную страсть к женщине даже у древних стариков.

В течение трех лун жрицы пользовали исполина снадобьями, наговорами и мазями, после чего Урджавадза послал в храм Авездру, наказав ей отныне жить в царских покоях. На следующий день он как обычно после восхода явился на гору и услышал от дочери, что Ара дагдар урбад даже не заметил ее, обремененный своими думами. Ночью же, намереваясь обольстить пророка, царевна пришла к нему на ложе обнаженной и до самого утра пела гимны любовному соитию на языке арваров, но он заснул под них, словно под колыбельные.

На рассвете, когда ясновидящие жрицы пришли, чтоб умыть и всячески обиходить Ара дагдар урбада, Авездра отослала их назад и сама взялась умасливать и натирать его благовониями, обильно подмешивая струю пустынной черной лисицы. При этом она ласкала и щекотала его тело от ушей до пальцев на ногах, произносила самые сакральные слова заклинаний, способных пробудить мертвеца; глас ее и возбуждающие плоть запахи были услышаны всеми подземными жителями горы, отчего оскопленные мужчины-жрецы со страстью бежали сквозь преграды и набрасывались на жриц и стражниц, совокупляясь на дороге к храму — там, где следовало молиться. Только невозмутимый пророк держал перед собой меч, оставаясь холодным и бесстрастным, словно стальное лезвие. Он никак не отзывался ни на чарующие слова и ласки, ни на магические запахи, словно не сама артаванская царевна, которой он служил, бальствовала его тело, а рабыня, на которую не след обращать внимание.

Мало того, вставая с ложа, чтоб пойти в алтарь, исполин чуть не задавил Авездру, случайно наступив на нее ногой.

Урджавадза был разочарован и оскорблен: пожалуй, все князья, цари и императоры всего мира посчитали бы за честь, если бы Авездра одарила кого-нибудь из них одним только взглядом, не говоря уж о величайшем счастье заполучить в жены артаванскую царевну и породниться с могущественным царем.

Не вытерпев унижения и пренебрежения дочерью, однако при этом не утратив хитрости и гибкости своего восточного разума, Урджавадза вошел в покои Ара дагдар урбада и будто бы озабоченный молчанием Астры, стал брюзжать, ровно обманутый купец:

— Миновало восемнадцать лун, но мой народ не услышал ни единого твоего пророчества. Ты служишь моей дочери по доброй воле, но между вами есть завет, данное слово, нарушив которое ты, Ара дагдар урбад, унизишь свое достоинство. Поэтому будет справедливо, если Авездра продлит срок службы ровно на это время. Коли еще через двенадцать лун я не услышу божественных откровений, то мне придется наказать и твою госпожу. Пожалуй, я выдам ее замуж за императора Ромеи, который давно добивается брака с моей дочерью. А поскольку ты заключил с ней завет и обязался служить из благодарности, то тебе придется последовать за своей госпожой в империю.

— Я выполняю все условия Авездры, — отвечал ему исполин. — Но магический кристалл не открывает мне истин, которых ты ждешь. И здесь нет моей вины, ибо предупреждал тебя и твою дочь, что я не бог и не пророк. К тому же предания часто бывают ложными, и тогда напрасно ждать от Астры откровений. То, что ты считаешь божественной святыней, может быть воплощение зла.

— Мне известно, отчего молчит Астра, — вдруг заявил Урджавадза. — Ты, Ара дагдар урбад, живешь на свете более двухсот лет, но до сих пор не познал женщины. Твое воздержание достойно богов, но чтобы открылся магический кристалл, ты должен раскрыть свое мужское начало. Познание Астральных истин — это символическое совокупление с Астрой, как солнечный луч, совокупляясь с магическим кристаллом, обращается в разящую молнию. Ведь сокровенные истины, Ара дагдар урбад, могут быть доверены не мальчику, а мужу, способному к плодотворению! Сегодня тебе приведут самую прекрасную жрицу Астры, и она поможет тебе.

— Это претит моему духу, царь. Мы договорились с Авездрой, что я стану служить ей лишь в согласии с собственной волей и ни она, ни ты, царь, не можете неволить меня.

Царь не забывал, что магический кристалл находится в руках пророка и потому был осторожен.

— Уступи царевне, ведь ты же получишь удовольствие. А если после обретения мужественности принесешь истины Астры, она уступит тебе и уменьшит срок службы вдвое. Или вовсе отпустит. Ты ведь не хочешь жить в этом храме целых полвека?

Сказав так, Урджавадза в тот же час удалился, оставив Космомысла в замешательстве, ибо велик был соблазн.

В тот же день после полуночи, когда он вернулся из алтаря, ясновидящие натерли пророка благовониями и ввели в покои безмолвную жрицу, спрятанную под плотным покрывалом. Сами же как обычно погасили огонь и ушли, но он огладил лезвие меча рукой и оно запылало ярче светоча. Потом встал с ложа и, сдернув покрывало, вмиг изведал все хитрости царя: перед ним оказалась Авездра, наряженная невестой.

Она же заслонилась от света и молвила:

— Если ты отвергнешь меня, Ара дагдар урбад, то я покину мир и в самом деле стану жрицей Астры. Прежде чем сказать слово, вспомни, ведь это я отыскала тебя в Ромее и освободила от цепей. Это я вернула тебе меч!

— Я помню об этом и потому служу тебе. Но цепи, что уготованы тобой и твоим отцом, тяжелее и крепче, чем железные. По завету я не обязан брать тебя в жены.

— Но не познав женщины, ты никогда не услышишь Астральных истин. Это сказали мудрые Гурбад-ажар. Так возьми меня, познай божественное удовольствие и уже на восходе солнца услышишь голос Астры.

— Совокупившись с тобой, я не испытаю удовольствия. Напротив, для меня это будет мучительно.

— Почему? Посмотри, как я прекрасна! И знаю самые сокровенные тайны соития, которыми обладают лишь избранные жрицы Астры. Или земная и смертная, я не достойна быть твоей женой?

— Ты прекрасна, и я не вечный, но никогда не возьму тебя. Моя воля сердца принадлежит деве по имени Краснозора. От любви к ней я остаюсь юным, не могу состариться и умереть, как все смертные.

— Любовь — это что? Приворотное зелье? Снадобье вечной молодости и страсти, как струя пустынной черной лисицы?

— Это чувства, заставляющие жить вечно. Это живой огонь, не украденный, как магический кристалл, а дарованный богами вкупе с волей. И если одна только его искра пронзает сердце, то время останавливается и начинается вечность.

— Кто же она, эта дева Краснозора? Богиня богов?

— Нет, она бессмертная поленица, которую я до сей поры не могу отыскать.

— Поэтому ты молишься ей и не слышишь голоса Астры?

— Я не молюсь, а мысленно беседую с ней о любви.

— Неужто из любви ты живешь уже двести лет и обрел бессмертие?

— У вечности нет иной природы, нежели любовь.

— Ты говоришь так, будто Астра уже открылась и голос ее был услышан тобой..

— Живой огонь молчит, но я думаю, он хранит в себе эту истину, ибо она божественна.

— Отчего же тогда преломленный в нем солнечный луч становится карающим?

— Всякий огонь может согреть и возродить жизнь, но может испепелить ее.

Гордость царевны слегка увяла вместе с ее пышными разноцветными одеждами. Она опустила взор и села у ног исполина.

— Но если ты не возьмешь меня, тебе придется отслужить все пятьдесят лет, — горестно молвила Авездра. — И может быть, остаться еще надолго. Отец не отступит, пока не откроется магический кристалл и на его истинах не взрастет новое поколение.

— Я обязался служить не отцу твоему, а тебе. Если не лжет молва, то живой огонь когда-нибудь откроется мне. И я исполню наш завет, пусть даже через век.

— Ты бессмертный, и что для тебя даже целое столетие? Моя же участь плачевна! Отвергая, ты обрекаешь меня на долю жрицы Астры.

Прошу, дагдар урбад, избавь от этой горькой доли! Вспомни, кто отыскал и избавил тебя от рабства. Сослужи мне последнюю службу и ступай на все четыре стороны!

— Скажи, что ты хочешь?

— Хочу родить бога! Великого и всемогущего Ара дагдар урбада! — горячо зашептала Авездра. — От твоего семени и подобного тебе. Мы должны совокупиться тайно. Ты же, всемогущий, познав меня, станешь истинным Творцом и уже на восходе солнца услышишь голос Астры. И пусть уже завтра отец изведает первые божественные истины. Но пусть до срока не узнает, что я отвергнута! Наутро же я отпущу тебя, и ты уйдешь в свою полунощную страну.

— Неужели утром я уже буду свободен?

— Да, Ара дагдар урбад! Я даю слово. Совокупись со мной и иди искать свою Краснозору.

— Твои слова так заманчивы. У меня кружится голова, словно я, обнаженный, стою на краю утеса и готов броситься в море… Но что же будет с тобой?

— Когда отцу станет известно, что я зачала от пророка и ношу в чреве не простое дитя — бога, он не позволит сделать меня жрицей Астры. Он не захочет, чтобы я родила уродливого двухголового Гурбад-ажара. И уже никогда не отдаст замуж за ромейского императора! А значит, не заключит с ним союз и не пойдет воевать твою страну. Ни отец, никто другой не посмеет осудить меня, ибо я явлю на свет божественного наследника артаванского престола. И он, бессмертный и всемогущий, потом сам откроет ларец с магическим кристаллом. Возьми же меня, Ара дагдар урбад!

По обычаю македон, Авездра легла у ног пророка, закрыв глаза, но он остался неподвижным, будто скала, и слова его падали, как тяжкие камни.

— Никто не может неволить меня. Поэтому я сейчас уйду. И возьму с собой живой огонь. Он по праву принадлежит мне, ибо ты нарушила завет.

— Не стану неволить! Ты свободен! И если хочешь, возьми Астру, которая приносит лишь несчастья моему народу. Но взамен осчастливь македон и меня. Оплодотвори мою ниву! Брось свое благородное семя, и я рожу достойного тебя сына!

— От моего семени ты не родишь царевича, — с сожалением вымолвил пророк.

— Я царевна и продолжательница рода! Маке доны ждут от меня наследника престола!

— Дитя, что появится на свет, будет слепым, безумным и уродливым. Рожденный тобой сын познает лишь власть уда и не признает никакой иной. Твой народ устрашится, когда увидит его личину, и охватится ужасом от его деяний.

Она вскочила, и гнев заплескался в ее огромных очах.

— Что ты пророчишь мне?! Космомысл встал, положив меч на плечо.

— И Ара дагдар урбада ты не родишь, поскольку боги зачинаются не от семени — от божественного огня. Ты не сможешь родить даже великана — смертного исполина, ибо они рождаются только от великой любви, а не от соития.

Гнев Авездры вмиг унялся, обратившись в горький дым.

— Кто же родится? — вслед крикнула она.

— Обрище — древнее греховное творение. И от него ваш народ выйдет не к свету, познав бога, а ввергнется во мрак небытия.

Космомысл удалился в алтарь всего лишь на минуту, чтобы взять ларец с магическим кристаллом, и когда попытался выйти из храма, внезапно обнаружил, что тяжелая железная дверь заперта снаружи. Тогда он вошел в свои покои, однако Авездры там уже не было, а вместо нее у ложа стояли три ясновидящих жрицы, держащие в руках сосуды с маслом и благовониями — над горами вставала заря. При виде ларца они пали ниц и заслонились руками, а исполин подтащил каменное ложе к стене, встал на него и только тогда смог дотянуться до бойницы.

В узкую щель он увидел стражниц в личинах из черного стекла и золоченой броне. Одни замуровывали вход каменными глыбами, другие стояли полукругом, и в руке каждой была трехсаженная плеть, ременные хвосты которых извивались по камням, будто змеи, готовые к броску.

Авездра была среди них, поскольку он услышал ее голос.

— Открой истины Астры! И я открою храм. Если же до вечерней зари не услышу ни одного твоего пророчества, останешься здесь навечно!

Космомысл бросил бесполезный ларец, и битый хрусталь разлетелся по полу: бойницы были устроены так, что от восхода и до заката в любое время года ни один солнечный луч не попадал в храм. И нечем было возбудить живой огонь, чтобы разрушить это каменное узилище.

Однако освобожденный от птичьих жил магический кристалл откатился в дальний угол и вдруг засветился сам, выбросив к мрачным сводам тонкий, дрожащий луч…

В Предании арваров было несколько легенд о том, как был добыт живой огонь. От сказа про жар-птицу, перо которой доставалось несмышленому младшему брату, до повести о праведных исполинах, ведавших Пра — так на древнем арварском языке назывался небесный, или божественный, огонь, в отличие от земного, называемого Жар. Причем в одних легендах говорилось, что он был похищен, в других — найден в оставленном богами кострище, в третьих утверждалось, что его искра была подарена.

Изначально животворящий огонь горел на вершине Светлой Горы и был виден всем, и никто не слеп от его сияния, никто не боялся искр, называемых Зга, в обилии сыплющихся на землю. Напротив, подставлялись им, дабы частичка живого огня проникла в сердце, поскольку человек с искрой божьей становился земным творцом. Первозданный мир, в том числе и мир богов, был близок и понятен, и всякий младенец, впервые увидев Пра, мог спросить, что это, и получить ясный ответ:

— Боже.

Ибо Творец был воплощен в огне и никогда не имел иной плоти, будучи в небесном, или, как звучало на арварском наречии, в нектарном пространстве, то есть в не Земном. И лишь спускаясь на Землю, именуемую Тара — вместилище, он принимал земные образы животных и птиц. Но только образы, дабы не спалить свое творение, и при этом никогда не перевоплощался, оставаясь огнем.

Узнать его мог даже младенец, единожды взглянувший на Пра.

Когда арвары бежали с Родины Богов, покрытой льдом, верные заповеди Даждьбога и сохранившие бессмертие русы, коих называли праведные, сначала шли вместе с потомками всех трех сыновей Рода, помогая своим собратьям одолевать тяжкий путь сквозь холодные и мрачные ледяные горы. Малые числом, лишенные воинственного духа, они не вступали в споры из-за пищи, ибо не ели мертвечины, не ссорились, деля топливо, и не враждовали из-за земного огня. А поскольку боги уже покинули свою Родину и ни на земле, ни в закрытом тучами нектаре не было видно ни Зги, то бессмертных великанов, хранящих в себе божью искру, часто призывали рассудить тот или иной спор и утвердить справедливость.

Благодаря своему росту и силе, праведники-исполины и поленицы всегда шли далеко впереди, вместе с мамонтами, выбирая путь через торосы, трещины и пробивая дорогу в снежных завалах, поэтому лавина измельчавших русов, росов и расов вынуждена была двигаться по их следу, что со временем и стало вызывать недовольство. Вольным арварам, забывшим всех своих богов, кроме Уда, и утратившим Зрак — ощущение пространства, казалось, что их не туда ведут, и потому начали возникать раздоры. Каждый тянул в свою сторону, указывая путь к теплой земле и свету, и все вместе роптали на бессмертных русов, говоря, что они водят по кругу, заставляют голодать, мерзнуть и гибнуть, а сами ничуть не страдают от божьего наказания.

И вот однажды недовольное ворчание и ропот переросли в открытую свару: арвары обвинили вечных русов, что они возгордились своей силой, уподобились богам и теперь повелевают всем народом, заставляя идти за ними. И заявили, что отныне поведут сами, куда захотят, исполины же пойдут не с мамонтами, а с обрами, что плелись по пятами.

Праведные ведали будущее и знали, что произойдет, поэтому не стали противоречить и пустили их вперед. После долгих споров, в какую сторону идти, арвары поссорились, а потом сошлись стенка на стенку, и первая междуусобица была настолько яростной и жестокой, что и слепой бы узрел в этом знак близкой гибели. Исполины кое-как разняли дерущихся, но усмирить вырвавшийся на волю дух ненависти уже не смогли, и арвары разошлись каждый сам по себе. Праведным ничего не оставалось, как выбрать свой путь, но среди них был один юный исполин, имя которого сохранилось в Предании — Ура. Он сказал, что нельзя оставлять заблудших арваров, следует пойти за ними, чтоб разделить их участь и вывести к свету.

— Боги остудили Арвар, дабы наказать преступивших заповедь, — объяснили ему. — По их замыслу они должны сгинуть во льдах, умереть от студа вместе с обрами. Зачем ты хочешь спасти удопоклонников помимо их воли? Видишь ведь, они сами стремятся к своей гибели, и не след останавливать безумцев. Пусть умрут, а от нас, бессмертных и праведных, пойдет племя.

— Мы ведь не сможем жить одни на земле, — заспорил Ура. — Мир станет тоскливым и однообразным, если останутся одни праведные исполины. Мы перестанем быть великанами, ибо не с чем будет сравнить наше величие.

— Спасая отступников, ты восстанешь против богов, — предупредили праведные русы. — Тебе не будет места среди нас, ибо мы существуем, сообразуясь с их волей.

Ура не послушал праведных и в одиночку пошел за своими выродившимися соплеменниками. Исполины же и поленицы сбились в ватагу и отправились в полуденную сторону в надежде обрести там новую землю.

Неведомо сколько блуждали арвары по ледяным просторам, погибая в расщелинах, на скользких склонах и более всего от голода и холода. И все это немереное время Ура ходил следом, всячески увещевал их и звал за собой, обещая вывести к свету, а юного исполина не слушали и все больше ненавидели, ибо бессмертный, он не мог вызвать иных чувств у гибнущих смертных людей.

— Если ты, праведный, хочешь добра, то дай нам пищи и топлива, — говорили ему вольные арвары. — А дорогу к свету мы и сами найдем. Ты еще молод, чтобы водить за собой народ.

Он добывал для арваров и то и другое, спускаясь в глубокие трещины и пропасти, куда часто падали мамонты, олени и прочие животные, искал и собирал дрова, разламывая лед и доставая целые древесные стволы. Однако

Уру не подпускали к костру, потому что он занимал много места, и если все грелись, исполин бродил по безжизненной холодной пустыне. Когда же после отдыха люди вновь трогались в путь, то заставляли его идти в середине и нести светоч, поскольку он был высок и мог осветить больше пространства. Однажды арвары утратили огонь и сами не смогли добыть его, поэтому послали юношу, чтоб принес уголек на разживу.

— Найдешь огонь — станешь нашим сударем, — пообещали ему. — Куда скажешь, туда и пойдем за тобой. А не принесешь уголька, так можешь не возвращаться.

Ура ходил-ходил по льдам — ни единого огонька не увидел, ни одного человека не встретил, поэтому и отправился к богам.

Покинув свою Родину, боги сами оказались без места и тоже летали по небесам в поисках пристанища, часто опускаясь на высокие горы, которые все же по сравнению со Светлой Горой, были низкими, холодными и не пригодными для обитания. Многие из небесных владык и вовсе разлетелись по разным сторонам света, поселившись возле своих сотворенных народов, некоторые сошли на землю, воплотились и стали охранительными божками, а иные и вовсе настолько охладели к творению, что угасли и обратились в бестелесный дым, называемый духом. Но самые стойкие и могущественные все еще странствовали ватагой по свету, не желая разбредаться.

Долго шел Ура божьими дорогами и следами, пока однажды не увидел на холме яркий свет — будто солнце лежит на земле, а вокруг стоят и греются звери и птицы, все вместе. Понял он, кто это здесь ночь коротает, но виду не подал, а по арварскому путевому обычаю молча подошел, бросил в костер свой посох — иного топлива не было у него, и встал между соколом и оленем, где место было, да руки к огню протянул. А он холодный и совсем не греет, или Ура так озяб, что уже не чувствовал жара.

Сокол вынул посох из костра и бросил ему под ноги.

— Ступай своей дорогой, — сказал. — Ты еще слишком молод, чтоб греться возле нашего костра.

Олень же голову склонил и свои золоченые рога наставил в живот Уре — того и гляди пропорет. Орел заклекотал, недовольно зарычал медведь, и лишь один тур стоял неподвижно, склонив голову к земле.

— Добро, я уйду, — ответил исполин. — Только дайте горящего уголька на разживу. У людей огонь потух, а им нужно согреться, разжечь светочи и дальше идти.

— Кто эти люди?

— Арвары.

— Нет у нас для них ни огня, ни света, — грозно молвил тур. — Пусть удопоклонники познают тьму! И пусть сгинут во мраке!

Юный исполин видел, что перед ним в образе тура стоит сам Даждьбог, но опять виду не показал.

— Ну что же, коль арвары обречены, нечего и хлопотать о земном огне, — сказал он и поднял с земли посох. — Если Дед не жалует своих внуков, мне их не пожаловать.

Жаловать означало давать огонь.

— Ладно, будь по-твоему, — вдруг согласился бык. — Возьми одну искру и ступай. Но запомни: из нее ты можешь разжечь лишь огонь любви. Кто согреется этим огнем, тот и останется цел.

Ура поймал одну искру, заложил ее в трещину на богатырском посохе, накрыл это место ладонью, чтобы не погасла, и пошел обратно.

В других же сказах говорится, будто эта искра сама залетела в трещину, когда посох лежал в костре, а Ура спрятал ее под руку, опасаясь, как бы не засияла во тьме Зга и боги зарева не увидели. Но как бы там ни было, пока исполин нес огонь, опалил руку до самого запястья, поэтому арвары издали увидели живой огонь и многие ослепли, ибо отвыкли от горного света.

— Зачем ты принес этот огонь? — закричали они на Уру. — Брось его или уходи от нас и не приближайся!

— Это живой огонь! — попытался убедить их исполин. — От него вам станет тепло даже без костра и топлива. Не бойтесь! Теперь мы не пропадем. Идите за мной!

И поднял над головой посох с искрой, осветив огромное пространство. Но арвары попятились, заслонились руками, и стоящие близко покрылись язвами, поскольку невозможно изведать Пра тому, кто вкусил злобу и ею погасил свое сердце. Юный Ура еще не знал этого и безрассудно старался приблизиться к людям; они же, напротив, бежали от него прочь, проклиная исполина и забыв о холоде и голоде.

Он еще долго ходил за арварами, пугая их и приводя в бешенство, но потом, отторгнутый собратьми, взял свой посох и один пошел в полуденную сторону. Люди же увидели, что огонь быстро удаляется и превращается в Згу, а со всех сторон подступает мрак, спохватились и пошли за этой малой искрой, ибо в тот час не было в мире иного света …