Книга: СКАРАМУШ
Назад: Глава XV. ОСОБНЯК ПЛУГАСТЕЛЬ
Дальше: Глава XVII. ПРОПУСК

Глава XVI. БАРЬЕР

Его дар смеха, кажется, окончательно иссяк. Он продолжал рассматривать графиню странным испытующим взглядом, и его тёмные глаза, вопреки обыкновению, не светились юмором. Однако мрачным был его взгляд, но не мысли. Благодаря беспощадной остроте видения и способности к беспристрастному анализу он видел всю нелепость и искусственность чувств, которые сейчас испытывал, не позволяя им завладеть собой. Источником этих чувств было сознание, что она — его мать (как будто та случайность, что она произвела его на свет, могла теперь, спустя столько времени, установить между ними реальную связь). Мать, которая бросает своего ребёнка, не достойна этого звания — и зверь так не поступит.
Он пришёл к выводу, что согласие спасти её в такой момент — сентиментальное донкихотство чистой воды. Расписка, без которой мэр Медона не соглашался выдать пропуск, поставила под угрозу всё его будущее и, возможно, саму жизнь. Он пошёл на это не ради реальности, а из уважения к идее — он, который всю жизнь избегал пустой сентиментальности!
Так думал Андре-Луи, рассматривая графиню внимательно и с обострённым интересом, вполне естественным для того, кто впервые увидел свою мать, когда ему исполнилось двадцать восемь лет.
Наконец он перевёл взгляд на Жака, всё ещё стоявшего в открытых дверях.
— Сударыня, не могли бы мы поговорить наедине? — спросил Андре-Луи.
Она отослала лакея, и дверь за ним закрылась. Она ждала, чтобы он объяснил свой визит в столь необычное время.
— Руган не смог вернуться, — коротко пояснил он. — По просьбе господина де Керкадью вместо него приехал я.
— Вы! Вас прислали спасти нас! — Нота изумления в её голосе звучала сильнее, чем облегчение.
— Да, а также для того, чтобы познакомиться с вами, сударыня.
— Познакомиться со мной? Что вы хотите этим сказать, Андре-Луи?
— В этом письме господина де Керкадью сказано всё.
Заинтригованная его странными словами и ещё более странным поведением, она взяла сложенный лист, дрожащими руками сломала печать и поднесла письмо к свету. Она читала, и глаза её стали тревожными. Наконец она застонала и бросила взгляд, исполненный ужаса, на молодого человека, сильного и стройного, который стоял перед ней с таким бесстрастным видом. Она попыталась читать дальше, но не смогла: неразборчивые буквы господина де Керкадью плыли перед глазами. Да и какое это имело значение? Она прочла достаточно. Листок затрепетал в её руках и упал на стол. Лицо у неё стало белее мела. С невыразимой грустью смотрела она на Андре-Луи.
— Итак, вы знаете всё, дитя моё? — Её голос перешёл на шёпот.
— Знаю, матушка.
Она вскрикнула при этом новом для неё слове, и от неё ускользнула тонкая насмешка, смешанная с упрёком, с которой это слово было произнесено. Для неё время остановилось. Она совершенно забыла о гибели, которая грозила ей как жене тайного агента, и обо всём остальном — её сознание заполнила лишь одна мысль, что она стоит перед своим сыном, рождённым от адюльтера, в тайне и стыде, в далёкой бретонской деревне двадцать восемь лет тому назад. В этот момент ей даже не пришло в голову, что секрет её раскрыт и могут быть последствия.
Она сделала один-два неверных шага и открыла объятия. Рыдания душили её.
— Вы не подойдёте ко мне, Андре-Луи? С минуту он стоял, колеблясь, потрясённый этим призывом и чуть ли не рассерженный тем, что сердце его откликнулось вопреки разуму. Горькое чувство, которое испытывали они оба, было странным и нереальным, однако он подошёл, и её руки обняли его, а мокрая щека прижалась к его щеке.
— О Андре-Луи, дитя моё, если бы вы только знали, как я мечтала вот так прижать вас! Если бы вы знали, как я страдала, отказывая себе в этом! Керкадью не должен был вам говорить — даже сейчас. Он должен был молчать ради вас и предоставить меня моей судьбе. И однако сейчас, когда я могу вот так обнять вас и услышать, как вы называете меня матушкой, — о Андре-Луи, я рада, что так случилось. Сейчас я ни о чём не жалею.
— А стоит ли беспокоиться, сударыня? — спросил Андре-Луи, стоицизм которого был сильно поколеблен. — Ни к чему поверять нашу тайну другим. Сегодня мы — мать и сын, а завтра вернёмся на свои места и всё забудем — по крайней мере внешне.
— Забудем? У вас нет сердца, Андре-Луи? Её вопрос странным образом воскресил его актёрский взгляд на жизнь, который он считал истинной философией. Он также вспомнил о предстоящих испытаниях и понял, что должен овладеть собой и помочь ей сделать то же самое, иначе они погибли.
— Этот вопрос так часто предлагался мне на рассмотрение, что, должно быть, в нём содержится истина, — сказал он. — Ну что же, в этом следует винить моё воспитание.
Она ещё сильнее обхватила его за шею, как будто он попытался высвободиться из объятий.
— Вы не вините меня в своём воспитании? Теперь, когда вы знаете всё, вы не можете обвинять меня! Вы должны быть милосердны! Вы должны простить меня. Должны! У меня не было выбора.
— Когда мы знаем всё о чём бы то ни было, мы не можем не простить. Это глубочайшая религиозная истина. Фактически в ней заключена вся религия — самая благородная религия, какой когда-либо руководствовался человек. Я говорю это вам в утешение, матушка.
Она отскочила от него с испуганным возгласом: за ним в сумраке у двери мерцала призрачная белая фигура. Она приблизилась к свету и превратилась в Алину, которая явилась по просьбе графини, переданной Жаком. Войдя незамеченной, она увидела Андре-Луи в объятиях женщины, которую тот назвал матушкой. Алина сразу же узнала его по голосу. Она вряд ли могла бы сказать, что больше поразило её: появление Андре-Луи или то, что она случайно подслушала.
— Вы слышали, Алина? — воскликнула госпожа де Плугастель.
— Да, сударыня, невольно. Вы посылали за мной. Простите, если я… — Она остановилась и долго с любопытством смотрела на Андре-Луи. Девушка была бледна, но совершенно спокойна. — Итак, наконец вы пришли, Андре, — сказала она, протянув ему руку. — Вы могли бы прийти раньше.
— Я прихожу, когда нужен, — ответил он, — ибо только в такое время можно быть уверенным, что тебя примут. — Он сказал это с горечью и, наклонившись, поцеловал ей руку.
— Надеюсь, вы можете простить мне прошлое, так как мне не удалось достичь своей цели, — сказал он мягко. — Я не могу притворяться, что неудача была намеренной, — это не так. Однако, кажется, моё невезение не принесло вам удачи: вы ещё не замужем.
— Есть вещи, которых вам никогда не понять, — холодно ответила Алина.
— Например, жизнь, — согласился он. — Сознаюсь, что порой она ставит в тупик. Те самые объяснения, которые должны бы упрощать её, только усложняют дело. — И он взглянул на госпожу де Плугастель.
— Полагаю, вы хотите этим что-то сказать.
— Алина! — заговорила графиня. Она знала, как опасны полуправды. — Уверена, что могу довериться вам и что Андре-Луи не станет возражать. — Она взяла письмо, чтобы показать Алине, предварительно испросив взглядом согласия Андре-Луи.
— Ну конечно, сударыня. Это исключительно ваше дело.
Алина переводила встревоженный взгляд с одного на другого, не решаясь взять письмо. Прочитав его до конца, она положила его на стол и стояла, в задумчивости склонив голову. Потом она подбежала к графине и обняла её.
— Алина! — Это был радостный крик удивления. — Вы совсем не питаете ко мне отвращения!
— Моя дорогая! — сказала Алина и поцеловала залитое слезами лицо, которое, казалось, за эти несколько последних часов постарело на целые годы.
Андре-Луи, изо всех сил старавшийся не поддаваться чувствительности, заговорил голосом Скарамуша:
— Сударыня, было бы неплохо отложить все порывы чувств до тех пор, пока им можно будет предаться в более подходящее время и в более безопасном месте. Уже поздно. Если мы хотим убраться подальше от этой бойни, разумнее было бы, не задерживаясь, отправиться в путь.
Средство подействовало безотказно: дамы сразу же вспомнили, как обстоят дела, и отправились собираться.
Их не было около четверти часа, и он в одиночестве шагал по длинной комнате, причём нетерпение его умерялось лишь полной неразберихой в мыслях. Когда они наконец вернулись, с ними был высокий мужчина в обтрёпанном пальто с широкими полами и шляпе с загнутыми вниз полями. Он остановился в тени у двери.
Так было условлено заранее, когда Алина предупредила графиню, что Андре-Луи испытывает непримиримую вражду к маркизу и исключено, чтобы он пальцем пошевелил ради спасения последнего.
Надо сказать, что, несмотря на близкую дружбу, связывавшую господина де Керкадью и его племянницу с госпожой де Плугастель, графиня была посвящена не во все их дела. Так, она была в неведении относительно предполагаемого брака Алины с маркизом де Латур д'Азиром. Алина никогда не говорила об этом, да и господин де Керкадью не касался этой темы с приезда в Медон, поняв, что этим планам не суждено осуществиться.
Волнение господина де Латур д'Азира в то утро, когда после дуэли он увидел Алину в обмороке в экипаже графини, выглядело вполне естественным для человека, который считал себя виновным в этом. Госпожа де Плугастель не догадывалась также, что вражда между двумя мужчинами была вызвана вовсе не политическими мотивами и ссора их была иного рода, нежели те, из-за которых Андре-Луи регулярно совершал прогулки в Булонский лес. Однако графиня понимала, что незавершённая дуэль является достаточным основанием для страхов Алины.
Поэтому она предложила пойти на обман, и Алина согласилась быть в нём пассивной стороной. Они сделали ошибку, не предупредив маркиза де Латур д'Азира, так как всецело положились на его страстное желание бежать из Парижа. Они недооценили чувство чести, которое движет такими людьми, как маркиз, воспитанными на ложных принципах.
Андре-Луи обернулся, чтобы взглянуть на эту закутанную фигуру, вышел из глубины гостиной, погружённой в сумрак, и свет упал на его бледное худое лицо. Псевдолакей вздрогнул, тоже шагнул вперёд, к свету, и сдёрнул широкополую шляпу. Андре-Луи заметил, что рука у него белая, красивой формы, а на пальце сверкнул камень. Затем он задохнулся, и каждая жилка в нём напряглась, когда он узнал открывшееся ему лицо.
— Сударь, я не могу воспользоваться вашим неведением, — сказал этот несгибаемый, гордый человек. — Если дамы смогут убедить вас спасти меня, вы, по крайней мере, вправе знать, кого спасаете.
Маркиз стоял у стола очень прямой и полный достоинства, готовый погибнуть так, как жил, — без страха и обмана.
Андре-Луи подошёл к столу с другой стороны, и тут наконец мускулы его напряжённого лица расслабились и он рассмеялся.
— Вы смеётесь? — нахмурился оскорблённый господин де Латур д'Азир.
— Это чертовски забавно.
— У вас своеобразное чувство юмора, господин Моро.
— Да, пожалуй. Неожиданности всегда действуют на меня подобным образом. За время нашего знакомства вы проявили себя с разных сторон, а сегодня обнаружилась ещё одна, которой я не ожидал в вас встретить: вы честный человек.
Господина де Латур д'Азира начало трясти, но он не отвечал.
— Поэтому, сударь, я расположен быть милосердным. Вероятно, это глупо с моей стороны, но вы меня удивили, так что даю вам три минуты, чтобы покинуть этот дом и принять меры для собственной безопасности. То, что произойдёт с вами после этого, меня не касается.
— Ах, нет! Андре, послушайте… — начала графиня, сокрушаясь.
— Простите, сударыня. Это самое большое, что я могу сделать, причём я и так нарушаю свой долг. Если господин де Латур д'Азир останется, он погубит себя и навлечёт опасность на вас. Если он не уйдёт сию же минуту, то отправится вместе со мной в штаб секции и не пройдёт часа, как его голова будет красоваться на пике. Он — известный контрреволюционер, «рыцарь кинжала», один из тех, кого народ жаждет уничтожить. Итак, вы знаете, сударь, что вас ожидает. Решайте, и поторопитесь ради дам.
— Но вы же не знаете, Андре-Луи! — Госпожа де Плугастель испытывала невыносимые муки. Она подошла к нему и схватила за руку. — Ради всего святого, Андре-Луи, будьте к нему милосердны! Вы должны!
— Но я и так проявил милосердие, сударыня, — больше, чем он заслуживает, и он это знает. Судьба вмешалась самым причудливым образом, чтобы свести нас вместе сегодня вечером. Похоже на то, что наконец-то она заставит его расплатиться. Однако ради вас я не воспользуюсь случаем, при условии, что он поступит так, как я сказал.
Маркиз ответил ледяным тоном, в то время как его правая рука что-то искала под широкими складками пальто:
— Я рад, господин Моро, что вы заговорили со мной таким тоном, — это избавляет меня от всех сомнений. Вы только что говорили о Судьбе, и должен с вами согласиться, что она вмешалась самым странным образом, — хотя, возможно, вы даже не представляете себе, до какой степени вы правы. Годами вы стояли у меня на пути, постоянно угрожая. Вы постоянно хотели отнять у меня жизнь — вначале косвенно, а затем и прямо. Из-за вас рухнули самые высокие надежды в моей жизни. Вы всё время были моим злым гением. К тому же вы — один из тех, кто спровоцировал сегодняшнюю развязку, принёсшую мне отчаяние.
— Подождите! Послушайте! — задыхаясь, молила графиня. Она бросилась от Андре-Луи к маркизу, как будто предчувствуя, что сейчас произойдёт. — Жерве! Это ужасно!
— Наверно, ужасно, но неизбежно. Он сам виноват в этом. Я — отчаявшийся человек, сбежавший после проигранного дела. У этого человека в руках ключи к спасению, к тому же у нас с ним старые счёты.
Наконец его рука показалась из-под полы пальто, и в ней был пистолет.
Госпожа де Плугастель с воплем отчаяния бросилась перед ним на колени и изо всех сил вцепилась в руку.
Тщетно пытался маркиз высвободиться. Он воскликнул:
— Тереза! Вы сошли с ума? Вы хотите погубить меня и себя? У него пропуск, в котором наше спасение!
Тут заговорила Алина, охваченная ужасом свидетельница этой сцены, — быстрый ум которой мгновенно нашёл выход:
— Сожги пропуск, Андре! Сожги немедленно — рядом с тобой свечи!
Но Андре-Луи воспользовался минутным замешательством графа, чтобы в свою очередь вытащить пистолет.
— Я думаю, лучше сжечь ему мозги, — ответил он. — Сударыня, отойдите от него.
Но госпожа де Плугастель поднялась на ноги, чтобы прикрыть маркиза своим телом. Однако она всё ещё цеплялась за его руку с такой неожиданной силой, что он не мог воспользоваться пистолетом.
— Андре! Ради Бога, Андре! — повторяла она охрипшим голосом.
— Отойдите, сударыня, — снова приказал Андре-Луи ещё более суровым тоном, — и пусть этот убийца получит по заслугам. Он подвергает наши жизни опасности. Отойдите! — Он кинулся вперёд, собираясь выстрелить через плечо графини, и Алина слишком поздно сделала движение, чтобы помешать ему.
— Андре! Андре!
Обезумев, с исказившимся лицом, находясь на грани истерики, графиня наконец воздвигла ужасный барьер между этими мужчинами, которые ненавидели и жаждали убить друг друга:
— Он ваш отец, Андре! Жерве, это ваш сын — наш сын. Письмо там… на столе… О Боже мой! — И она, обессиленная, соскользнула на землю и зарыдала у ног маркиза де Латур д'Азира.
Назад: Глава XV. ОСОБНЯК ПЛУГАСТЕЛЬ
Дальше: Глава XVII. ПРОПУСК