Глава 4

Когда добралась до локомотива, то замерла у приоткрытой двери. Через щель виднелась паросиловая установка. В жесткой раме, под котлом, размещался один экипаж, окутанный голубоватым магическим светом.

До уха долетел обрывок фразы:

– …Я ему и говорю: турбина в качестве двигателя. Да не смеши меня! – голос говорившего звучал молодо и звонко.

– А он чавой? – раскатистым басом вопросил второй.

– Спорить стал, утверждая, что зубчатая трансмиссия это позволяет, – с легким смешком, в котором сквозило превосходство, ответил первый.

Я удивилась, откуда столь высокая квалификация у обычных кочегаров? Подалась вперед.

– Хотя сам прекрасно знает, что формула осевого заклинания, поддерживающая бегунковые и движущие оси, при такой нагрузке не выдержит.

Вот тут я была не согласна: Хромой Джо как-то, когда я помогала ему в очередной раз с починкой голема, объяснял мне принцип построения осевых заклинаний. Так вот, при всей своей кажущейся статичности, они допускали некоторые изменения. Другое дело, что энергии на это дело уходила прорва.

Кажется, последнее я произнесла вслух, потому как дверь резко распахнулась настежь, и юношеский голос возвестил:

– А вот подслушивать, уважаемый колле… – он осекся на полуслове.

Представший передо мной юный инженер, вероятно, полагал увидеть здесь своего коллегу, а тут я в платье горничной.

– …шо, – завершил он на выдохе, напомнив мне этим звуком сдувшийся шарик.

Я же в этот момент узрела паровоздушный насос и пропала. Как зачарованная, шагнула вперед, с вожделением рассматривая новенький, только что с конвейера, парораспределительный механизм.

Огонь в топке полыхнул чуть сильнее – это высвободилась энергия, до этого заключенная в сферу заклинания. Поезд еще раз тряхнуло. Несильно.

Кочегар, оказавшийся вторым собеседником, оправил короткую бороду и хмыкнул.

– Я же говорил, что эти ядра с подвохом: не может идти топливо по золотому за квантал, – бодро возвестил он, ничуть не смущаясь, и окинул меня взглядом. – Мисс интересуется устройством котла? – усмехнулся бородач.

– Да…

Во время разговора выяснилось, что тот, кого я приняла за инженера, – студент Академии магического искусства, проходивший преддипломную практику, а бородач – истопник.

Как ни странно, несмотря на некоторую заносчивость студента и простоватость кочегара, мы трое быстро нашли общий язык.

Не знаю, сколько прошло времени за обсуждением пароперегревателя, но на землю меня вернул знакомый голос:

– Вот уж не ожидала найти здесь свою горничную. Будь добра вернуться к своим обязанностям, милочка…

При этом вид у Хантера был крайне недовольный.

Ничего не поделаешь, пришлось подчиниться. Я уже поплелась за Хантером, когда мне вслед полетело:

– Заходите еще, мисс, с вами было очень интересно пообщаться, – раздался звонкий голос техномага.

По пути к купе сиятельный хранил молчание, причем столь выразительное и недовольное, что я поневоле стала сочинять свою оправдательную речь.

Солнце давно закатилось за горизонт, и непроглядная мгла за окном свидетельствовала: в машинном вагоне я провела по меньшей мере несколько часов. Что же, раздражение благородного отчасти становилось понятным. Вот только всю глубину недовольства я поняла, когда мы зашли в купе.

Как оказалось, сраженный красотой несравненной незнакомки, вояка битый час пытался соблазнить прелестную обладательницу немалых габаритов. В ход пошли клятвенные заверения, увещевания, стихи, сонеты и даже признание на старинном эллоинском наречии.

– И что вам не понравилось, любезнейшая? – поинтересовался кронпринц со столь искренним интересом, что последний никак не мог сойти за натуральный. – Признание на золотой эллии… Что может быть романтичнее? Само звучание этого языка должно растопить сердце самой неприступной красавицы.

– Вот именно! – воздел палец Хантер. – Признание в любви! А не описание лечения насморка. Этот жук, судя по всему, рассчитывал, что объект его воздыхания не читал ничего серьезнее светской хроники. А мне каково слушать про «расширенные носовые пазухи, полные слизи» с жутчайшим акцентом?

– Он просто хотел произвести впечатление. Может, этот вояка сам не знал, что декламирует? – вступился за несчастного влюбленного принц в пику сиятельному.

– Слово «может» – явно лишнее, – саркастически уточнил блондин, садясь на диван и сдирая с головы успевший опостылеть ему парик. – Когда я просветил его о смысле сказанного, он очень удивился. Причем сразу двум вещам. Во-первых, содержанию своего признания. Во-вторых, тому, что я знаю эллоинский.

– Ну, бедный влюбленный просто оказался не в курсе, что доблестный Хантер Элмер семь лет изучал именно этот язык в Императорском университете и даже выбрал в качестве темы защиты диссертации древнеэллоинское право. Обычно дамы уделяют больше внимания пяльцам, прическе, флирту в конце-концов… Вон, как наша Тэсс, например.

Пассаж кронпринца в мою сторону сжег появившиеся ростки благодушного настроения сиятельного не хуже, чем огненный плевок варраваны в сухие и чахлые кусты. Супружник враз подобрался и как-то нехорошо спросил:

– Кстати, о флирте. Скажи, Тэссла, неужели тебе так понравился этот юноша, что ты добросовестно слушала весь бред про парогенераторы на магической тяге битых два часа?

– Я понимаю, в это трудно поверить, но некоторым девушкам интересны не только пяльцы, но и шестеренки, – вернула я шпильку кронпринцу, который натурально удивился.

А вот спросил первым уже сиятельный:

– То есть ты хочешь сказать, что разбираешься в техномагии? – Не знаю, чего было больше в его голосе: удивления, сомнения или иронии.

Вместо ответа я потянулась к голенищу и достала разводной гаечный ключ, с которым практически никогда не расставалась.

– Серьезный аргумент, – почесал затылок Хантер и невесть с чего улыбнулся. А потом, с наслаждением потянувшись, заключил: – А теперь, раз мы все выяснили, давайте спать.

На это заманчивое предложение дураков возразить не нашлось.

Ночь, как и следующие несколько дней, прошли на удивление тихо. Принц и Хантер иногда вступали в пикировку, военный не оставлял попыток покорить сердце очаровавшей его восхитительной женщины. Но чем эта самая женщина прямее и дальше посылала воздыхателя, тем он становился настойчивее. Не отвратило этого усача с округлой фигурой профессионального гурмана и то, что сиятельный использовал последнее средство: заявил, что он давно счастлив в браке и предъявил даже свадебную татуировку. Толстячок с горячностью заявил, что не намерен отступать от своего счастья в лице неприступной красавицы. Причем явный басок, внушительные плечи, здоровенные руки и квадратный подбородок объекта грез его ни капли не смущали.

Принц, глядя на происходящее, заявил, что теперь-то до конца понял смысл выражения: «Любовь зла, полюбишь и осла». На что блондин тут же ответил: это он, лорд Элмер, – просто сиятельный и может позволить себе жениться как по любви, так и по расчету, а вот кронпринцу надо обязательно встретить истинную пару.

Я удивилась такой формулировке. Обычно наоборот: чаще вступают в брак не по воле чувств, а из-за выгоды. На что получила весьма неожиданный и исчерпывающий ответ. Оказывается, у этих благородных не все как у людей. Многие из них предпочли бы холодный расчет эфемерной любви, но вот незадача: в договорных браках не рождались одаренные.

Лишь встретив истинную пару, можно было быть уверенным, что твои дети унаследуют дар. Но любовь – та еще лотерея: суженой высокопоставленного лорда могла стать простушка, у которой от сиятельных лишь внешность и пара серебрушек за душой. Или того хуже – вообще простолюдинка. В последнем случае полукровок почему-то не рождалось. Дети оказывались или чистокровными людьми, или сиятельными, но всегда – магами.

Не все благородные оказывались готовы к подобному мезальянсу. Потому-то и выбирали умом, а не сердцем. Вот только у кронпринца выбора не было вообще. Наследник престола обязан иметь дар, ибо королевская кровь, ее магия, питала стену от тварей юга, выползавших, казалось, из самой бездны.

Вот тебе и мудрость детской песенки: «Жениться по любви обязан лишь один король»…

Кронпринц в этом разговоре становился все печальнее. Тогда я его спросила напрямую, в чем, собственно, проблема? Ведь если он родился, значит, его отец нашел свою истинную пару.

– А ты хоть раз императрицу видела? – провокационно спросил дух.

– Знаешь, я даже императора не видела.

Кронпринц подавился следующей репликой при этом моем заявлении. Не иначе думал, что фасад его батюшки все должны знать?

Зато Хантер хохотнул и заявил:

– С ликом государя, хоть и весьма приблизительным, проблем нет, – и подкинул в воздухе монету, воскликнув: – Лови!

Я машинально раскрыла ладонь и сжала упавший в нее кругляш. Профиль императора печатали только на золотых монетах, которые мне до этого держать в руках не доводилось. Сейчас я с интересом рассматривала высокий лоб, прямой нос и гордо вскинутую голову – все, что смог передать печатный пресс.

– Под этот оттиск подходит половина мужчин империи и четверть женщин, – изрекла я.

Привидение натурально оскорбилось и замолчало. А на сиятельного, наоборот, напало желание поговорить.

– Наш дорогой Микаэль – точная копия своего отца. От императрицы ему достались разве что форма и цвет ногтей.

Я машинально глянула на руки кронпринца, которые тот постарался побыстрее завести за спину. Ногти как ногти. Короткие, широкие, подумаешь – чуть фиолетовые. У плотника Уила, когда ему киянкой ладонь расплющило, они гораздо темнее были, и то он их не стеснялся. Даже гордился, оттопыривая средний палец.

Видя, что я не поняла масштабов трагедии, кронпринц пояснил:

– Я безмерно люблю свою матушку, кроме того – я обязан ей жизнью. Но понимаешь, ее внешность, мягко скажем, не самая прекрасная, добавь к этому мнительный и суеверный характер. По этой причине она никогда не посещает светских приемов, ведет затворнический образ жизни в загородной резиденции, а в ее штате всего несколько фрейлин.

– Зато отец твой в ней души не чает, – поддел кронпринца сиятельный.

– Предлагаю свернуть обсуждение на эту тему. – Микаэль стал серьезен, исчезло его вечное ехидство и желание поддеть.

Похоже, что к матери у него двойственное отношение: любовь сына против мнения общества – не лучшее сочетание.

Я еще хотела спросить: как же эти сиятельные определяют, что перед ними оказывается истинная пара? Свет там какой особый или просто в голове шаманские бубны троллей звенят? Не успела. Объявили очередную стоянку.

Я решила пойти размять ноги и прогуляться по перрону, когда увидела в окно отряд патруля. Бравые полисмены в котелках и мундирах явно куда-то спешили. Прильнула к стеклу и с удивлением лицезрела, как патрульные зашли в соседний вагон.

– Ничего интересного. – Хантер оторвался от чтения вчерашней газеты и отложил трубку. – Сейчас будут выносить тело нашей несостоявшейся убийцы.

После этих слов он вновь с невозмутимым видом принялся за чтение.

Я же мигом отпрянула от стекла и начала сверлить сиятельного взглядом. В том, что расспрашивать этого лорда бесполезно, я уже убедилась. Пока сам не захочет – не расскажет.

К моей молчаливой осаде присоединился и кронпринц, в прямом смысле давя на мозг Хантеру: завис своим привиденистым телом над макушкой сиятельного.

– Хорошо, – спустя десять минут полного молчания возвестил лорд. Как я успела заметить, к этому времени полисмены уже успели вынести носилки с закрытым простыней телом. – Задавайте вопросы.

Первым выступил кронпринц с обличительной речью о сохранности нашего с ним общего тела. Благо спич оказался дюже талантливым, то бишь коротким:

– Ты знал, что с нами в поезде едет наш убийца, и не сказал?

– Не знал, – сразу же открестился от обвинений Хантер, – а предполагал.

Кронпринца же скорее интересовал вопрос «кто?», нежели решение сиятельного держать нас в неведении. О чем привиденистый благородный и осведомился.

– Если бы вы оба были чуть повнимательнее, то догадались бы сами, – усмехнулся супружник. – Этот пассажир сел в поезд вместе с нами. Причем сильно не скрывал, кого искал. Взять хотя бы фотографию – мою и кронпринца – и то, как он пристально рассматривал пары на перроне.

Кронпринц нахмурился, явно вспоминая произошедшее несколько дней назад.

В моей же голове шестеренки завертелись с бешеной скоростью, зацепившись за «фотографию». Лишь старая дева с овечьим лицом держала в руках помятую газетенку.

– Ты хочешь сказать, что под простыней сейчас лежит труп той престарелой дамы с дорожной сумкой? – решила уточнить.

– Именно, – невозмутимо ответил Хантер и расправил газету, намереваясь продолжить чтение.

Микаэля же это в корне не устраивало.

– Может, ты все же пояснишь, почему пришел именно к таким выводам? – скептически протянуло его императорское высочество и, протаранив своим привиденистым телом газетные листы, зависло прямо перед носом у сиятельного, лишив его возможности читать. Как-никак сквозь полупрозрачный дух разглядывать буквы немного проблематично.

Хантер со вздохом отложил «Свежие вести», не оправдывающие своего названия хотя бы тем, что были двухнедельной давности, а с учетом того, что отпечатаны они пусть и не в глубинке, но далеко и не в столичном округе, у многих «горячих» сенсаций давно вышел срок годности.

– Хорошо, – откинувшись на спинку дивана, начал блондин. – Эта дама держала в руках, причем весьма крепко, как раз тот номер «Имперского вестника», в котором на первой полосе размещена статья об исчезновении кронпринца. Там же красовались и два портрета: собственно его высочества Микаэля и мой – как лица, которому поручено расследование. Других интересных новостей тот выпуск не содержал. Не считать же, что почтенной госпоже интересны реформа армии или преимущества крема от подростковых прыщей «Фейтошоп» перед мазями конкурентов? Оттого имеем первую несостыковку: странная любовь к помятой газетенке. Это раз.

– А было еще и два? – сыронизировала я.

– И даже три, – невозмутимо уточнил Хантер. – Помимо того, что пассажирка любовалась газетной иллюстрацией, она внимательно смотрела на всех, подходивших под наше с тобой описание.

– Интересно, это какое же?

– Молодая пара, недавно обручившаяся и путешествующая налегке, – охотно пояснил сиятельный. Наша же революционерка уделяла внимание лишь одной такой. При этом лишь скользнув взглядом по тем, кто обычно интересует такого рода дам гораздо больше: пожилые джентльмены – как перспектива интересного знакомства, или, наоборот, юные девушки – как образцы распущенности или попросту – предмет зависти. Это два.

Видя наши крайне заинтересованные лица, Хантер не стал нас разочаровывать:

– А в-третьих – дорожная сумка. Одинокая путешествующая леди взяла бы скорее чемодан или саквояж: в нем платья не так мнутся, да и в поезде он удобнее. А вот дорожная сумка – это скорее для передвижения на ездовом ящере, а не для путешествий по монорельсу. Что же до причины смерти – все просто: отчаяние. Когда она поняла, что не может нас найти, вычислить, сработала кара невыполненной клятвы на крови.

Меня передернуло: перед глазами встал образ хлыща с бордовой пеной у рта.

– И опережая ваш с кронпринцем следующий вопрос: я не сказал о своих подозрениях по одной простой причине. Зная правду, ведешь себя иначе. А мне требовалась естественность. Горничная, которая вжимает голову в плечи, с бегающим взглядом и вздрагивающая от каждого шороха, привлечет гораздо больше внимания, чем флиртующая с официантом.

В последних его словах сквозило явное неодобрение. Мне же стало интересно: как он вообще узнал о том подавальщике?

Поезд уже давно тронулся и набирал ход, а я все еще сидела и думала. Пищи для размышлений набралось изрядно: от пресловутых «Что будет дальше?» и «Как не дать себя убить революционерам?» до «Сумею ли я сохранить свободу, когда стану не нужна в качестве оболочки для души кронпринца?». А еще я поймала себя на мысли, что чем ближе столица, тем сильнее меняются наши с Хантером роли: это на диком юге он оказался не в своей тарелке, зато я – дома. А вот в Альбионе… Сдается, что белой вороной в нашей паре будет вовсе не сиятельный.

От невеселых дум меня отвлек меняющийся пейзаж за окном: сначала на лазури небосвода замаячили черные точки. По мере приближения они увеличивались, оповещая всех и каждого о том, что столица уже близка.

«Небесные цитадели», как их называли лорды и леди стихий. Худшие из тюрем – так считали все осужденные. «Парящие горы» – нередко упоминали в разговорах на базаре. И это все о них – медленно плывущих в воздухе то ли скалах, то ли островах.

Они опоясывали столичный округ. Какие-то из них являлись неприступными тюрьмами, иные – дозорными башнями. А на двух располагались даже имперский легион, где готовили будущих офицеров, и университет магических искусств.

Никто точно не знал, откуда появились парящие острова. По одной из легенд – это застывшие драконы, превратившиеся в камень. Небесные летуны, что сами умерли уже давно. Лишь их сердца продолжали биться, отчего цитадели порою тяжело «вздыхали», но не падали на землю. Поговаривали, что, чтобы горы продолжали свой неспешный путь по небосводу, им нужна магия, которой наделено каждое существо, не завершившее свой земной путь, – энергия жизни. Именно поэтому туда ссылали самых опасных преступников.

По мне – так это больше легенда. Просто сбежать оттуда, где подземный ход оканчивается пропастью, куда сложнее, чем из обычных, земных, застенков. Во всяком случае, мне хотелось верить именно в эту версию.

Я настолько глубоко погрузилась в свои мысли, что встрепенулась только при негромком, но настойчивом стуке в дверь.

– Кажется, это принесли послеполуденный чай, – видя мое недоумение, пояснил Хантер, натягивая на голову парик, и крикнул: – Войдите!

Официант, уже другой, худощавый и с седыми бакенбардами, а не тот смазливый, что заигрывал со мной, поставил перед нами поднос с заварочным чайником, чашками, сахарницей, тарелкой с тостами и вазочкой с джемом.

Едва подавальщик ушел, как сиятельный с наслаждением содрал кучерявую мочалку с макушки. Эти бутафорские локоны раздражали его неимоверно. А плохое настроение муженька не хуже снежной лавины накрывало и меня. Даже высочеству, несмотря на его титул, порою перепадало.

Когда я разлила содержимое чайника по чашкам, Хантер, взявшись за фарфоровую ручку и манерно оттопырив мизинец не хуже рафинированной леди, пригубил напиток и скривился.

– Что это? – чуть резко поинтересовался он, и образ перезрелой миссис стек с него вешней водой.

– Чай, – я даже глянула в свою чашку, чтобы убедиться: а вдруг там забродившая брага ненароком?

Но нет, все было как положено для этого напитка: приятного коричневого оттенка, правда, без запаха, зато с парой чаинок. Да и на вкус – вполне нормальный. Тем не менее сиятельный был недоволен.

– По вкусу – чистая отрава, – продолжал он гнуть свое.

Я не выдержала.

– Это просто в тебе столько яда, что не нужен никакой цианид, – припечатала, ставя чашку на столик. – В песках же ты перебивался простой водой и хлебом, а в поезде…

– Вот именно, что в песках! – перебил сиятельный. – А здесь – цивилизованный мир. Пассажирские места по цене четырех тягловых ящеров. А мне подают сырую воду, в которую для цвета добавили спитой заварки, – сварливо закончил благородный.

Пришлось идти относить чайник обратно и лично контролировать, чтобы недовольному супружнику заварили напиток по всем правилам.

Уже вечером, когда мы укладывались спать, Хантер сообщил:

– Завтра утром прибываем в Альбион, и надеюсь, что к вечеру уже все закончится. Так что, Тэсс, отдохни как следует. Нам предстоит трудный день.

Что «все», блондин так и не уточнил, а с таким размытым напутствием уснуть я не могла долго.

Новый день начался под уже привычный перестук колес и мерное покачивание. Рассвет заглянул в окно. Утренние лучи запутались в волосах. Солнечный зайчик заскакал по стене. Я приоткрыла глаза и высунула нос из-под пледа.

Хантер еще спал. Сейчас, без повседневной маски, он выглядел иначе. Спокойное, волевое, худощавое лицо с заострившимися скулами. Что-то в нем сквозило мальчишеское. Прямой, чуть с горбинкой нос. Густые лучистые ресницы, которые едва заметно подрагивали при каждом толчке поезда. Правильные, чуть сжатые четкие губы.

– Нравится? – призрак, выплывший из платяной ниши, заставил меня вздрогнуть.

– Ни капли. – Я откинула плед, вставая.

– Это хорошо, – не знамо к чему ответил кронпринц и растаял в воздухе.

Сиятельный же завозился и сонно сощурил глаза.

– Давно проснулась? – севшим со сна голосом спросил он.

– Только что.

– Тогда давай собираться. – Лорд стихий потянулся за карманными часами и, глянув на циферблат, заключил: – Через полтора часа прибываем.

Когда поезд остановился и мы вышли из вагона (отставной военный провожал нас тоскливым взглядом и вздохами в стиле «жестокосердная»), меня окутал холодный воздух туманного Альбиона.

Вокзальная суета. Запах жженого металла. Дыма из паровозной трубы. Толчея. Выкрики носильщиков. Есть вещи, которые со временем не меняются.

Я думала, едва мы сойдем с поезда – помчим во дворец, или тайную канцелярию, или в лабораторию придворного мага, или… где там положено отделять лишнюю душу от тела?

Ан нет. Оказалось, что сначала – на квартиру к муженьку. Как заявил сиятельный – в таком виде он на службе появляться не намерен. Да и мне, по его словам, не помешало бы привести себя в порядок.

В результате уже через полчаса мы переступили порог обиталища моего муженька. Недолгий путь от вокзала до престижного района Альбиона запомнился мне залихватским криком возничего «Йеха!», несущимся на бешеной скорости экипажем и взмыленным ящером.

Только мы вошли в квартиру, как в коридоре возникла женщина средних лет в чепце и переднике. Домоправительница, не иначе. Это могла быть только она: такой выразительный «воспитательский» взгляд я встречала лишь в детстве у одного человека – нашей экономки. Когда на меня так смотрели, сразу же возникало желание выпрямить спину и убедиться, что юбка или руки не испачканы чернилами.

Хантер, проходя в комнату решительным шагом, мимоходом поздоровался с женщиной и уже было скрылся за дверью, когда экономка чопорно произнесла:

– Доброе утро, мистер Элмер. Разрешите поинтересоваться, – начала невозмутимо она, оглядывая мой наряд, – эта девушка – новая горничная?

– Нет, – на ходу бросил сиятельный. – Это моя жена, – и с этими словами скрылся из виду, не давая никаких распоряжений.

Я же удостоилась пристального изучающего взгляда, после чего женщина тоже удалилась. Я поняла одно: она работает на лорда уже давно. А может, подтягивала ползунки на сиятельной попе еще в голоштанную бытность лорда Элмера. Лишь та, что знает своего хозяина как облупленного и не боится увольнения, может так спокойно задавать хозяину вопросы и рассматривать его «жену».

Хантер появился буквально через пять минут. Переодевшийся в мундир, свежий и подтянутый. Ничего в его облике не свидетельствовало, что еще совсем недавно глаза благородного были густо подведены сурьмой, а губы – накрашены. Оперативно.

– А тебе тоже стоит переодеться, – фыркнул он, глядя на мой не первой свежести передник.

– Мне не во что, – констатировала я то, что очевидно для любой женщины и находится за гранью понимания любого мужчины.

Сиятельный, словно кивнув своим мыслям, махнул мне рукой, присовокупив: «Пошли!»

Когда мы оказались в его комнатах, первое, что меня поразило, – это гардеробная: здоровенная, с окном. Пиджаки, брюки, фраки, сюртуки, сорочки и даже кюлоты. Отдельное место выделено и для вещей дамского туалета: панталон, вееров, зонтиков и перчаток – целая гора, а вот платьев – всего с пяток. Вроде бы имелось среди них даже такое, что подошло бы по габаритам и Хантеру.

Что до остального – одно из двух. Либо муженек – фетишист со стажем и в память об очередной даме сердца оставляет милую вещицу на память, либо у него очень странное хобби – разгуливать по дому в кринолинах.

Не догадываясь, какие мысли бродят у меня в голове (а может, и подозревая что-то – слишком уж хитро супружник на меня посмотрел), Хантер зарылся в ворох юбок и выудил чистое и скромное одеяние благородной леди: атласное белое с красными вставками, наглухо закрытое и с не очень пышной юбкой. Также сиятельный выдал мне белые перчатки, турнюр, корсет.

А затем позвал экономку:

– Ханна, будьте добры, помогите леди одеться. Чем быстрее, тем лучше.

Домоправительница, пришедшая на зов сразу же, ничуть не удивилась, а споро принялась раздевать меня, а потом так же шустро запихивать в корсет. У меня невольно закралась мысль, что проделывает она это далеко не в первый раз, причем так невозмутимо…

Справилась она в рекордные сроки, зашнуровав меня так, что я чувствовала себя скаковым ящером, на котором до одури затянули подпругу. Когда глянула в зеркало, то весьма удивилась: мою и без того не широкую талию сейчас, казалось, можно было обхватить двумя ладонями. Благодаря турнюру у меня обнаружилась приятная округлость сзади, а корсет буквально выдавил в вырез грудь, отчего та на контрасте с осиной талией казалась в два раза больше ее реального размера.

Строгая прическа, вуалетка. Прядь когда-то каштановых волос, выгоревших под жарким солнцем юга до цвета рыжей соломы, выбилась у виска. Чуть вздернутый нос, высокие скулы и пухлые губы – мамино наследство, а вот смуглая кожа мне досталась от папы, как и полуночные, с сапфировым отливом, глаза.

«Да, не головокружительная светская львица, но и не дурнушка», – мысленно оценила я свой вид, и, повернувшись к зеркалу спиной, решительно вышла из комнаты.

Хантер ждал у входа. Галантно протянул руку, на которую мне предстояло опереться. Я уставилась на локоть. Не то чтобы я ни разу не видела переплетения этих хватательных конечностей, но сама еще не пробовала.

Видя мое замешательство, муженек тяжко вздохнул:

– Пожалуйста, на полдня постарайся создать видимость, что ты леди.

Вот так просто, одной фразой, спустил с небес на землю. Этот галантный жест оказался не для меня. Для общества, окружения. А я-то приняла его на свой счет. Дура!

Наверное, в самом воздухе Альбиона есть что-то лицемерное, отрегламентированное правилами этикета. То, что я давно позабыла. Ничего, проглочу, стерплю и за маской улыбки спрячу свои чувства.

Я опустила взгляд, сглотнула и с новым вздохом приложила все усилия, чтобы беззаботная улыбка заплясала на моих губах, щеки смущенно заалели, а глаза… глаза не выдали моих мыслей.

Как только я приняла предложенный мне локоть, мы вышли на улицу.

– Так-то лучше, – окинув меня одобрительным взглядом и задержавшись на лице, резюмировал сиятельный, – теперь ты вполне сойдешь за леди. Умеренно искреннее выражение тебе идет.

– Как вам будет угодно, – решила я перейти на светский тон.

– Наедине не обязательно, – чуть скривился Хантер, словно его это «вы» царапнуло, – столько официоза, когда мы вдвоем, ни к чему.

Я же на эту реплику сочла за лучшее промолчать.

Хантер вскинул руку, останавливая появившуюся в конце улицы пустую пролетку. Едва мы уселись, как сиятельный скомандовал: «К имперскому дворцу! С ветерком». А потом была длиннющая парковая аллея, беломраморные ступени и ростральные колонны, коридоры и, наконец, кабинет. В нем-то меня и оставили, правда, не в одиночестве. Дух, очутившийся в родных стенах, казался повеселевшим.

– Скоро все закончится, и я наконец-то перестану быть бесплотным. Никогда бы не подумал, что жажда, голод, ощущение жара или холода могут быть столь желанны, – поделился накипевшим он.

– Я рада за тебя, – я сказала это так сухо, что сама удивилась.

Эйфория кронпринца заметно поугасла.

– Я полагал, что ты тоже не горишь желанием быть двоедушницей. Две души в одном теле рано или поздно приводят к безумию, – по-своему истолковал мое состояние Микаэль.

– Нет. Я искренне рада, что это все закончится. Просто Хантер велел мне побыть немного леди. Вот я и стараюсь.

– И по-твоему, быть леди – это изображать замороженную во льду воблу? – кронпринц отбросил даже видимость церемонности и изъяснился прямее не бывает.

А я вспомнила слова моей гувернантки из той, прошлой и счастливой, жизни: «Настоящая леди бурно не выражает ни радости, ни горя, да и вообще никаких эмоций. Она как лед, всегда прекрасна и всегда спокойна».

Правда, как на поверку оказалось, миссис Нильсон настоящей леди не являлась: когда я, семилетняя, подкинула ей в чай жабу, она почему-то очень громко и экспрессивно негодовала. Может, оттого, что гувернантка сначала выпила этот самый чай, а лишь потом заглянула в чайник? Хотя все же зря она тогда выкинула Лило в окно. Он был приличной жабой, даже приветственно ей квакнул, едва открылась крышечка чайника. Но этикет от бреющего полета его все же не спас.

Так или иначе, но совет миссис Нильсон о безэмоциональности я решила претворить в жизнь.

– «Леди должна всегда оставаться невозмутимой» – кажется, так звучит одно из первых наставлений? – процитировала я по памяти некогда ненавистный талмуд.

– Откуда ты знаешь этот пресловутый кодекс истинной леди? – насторожился кронпринц. – Ты же с дикого юга, да еще и из приюта.

– Это значит, что в богадельне я и родилась? – вопросила, иронично изогнув бровь.

– Раньше не замечал за тобой светских манер, – парировал принц. – Вот и напрашивался вывод, что ты…

Он осекся и не договорил, но его мысль стала ясна и без слов – «плебейка». Спасибо хоть на том, что носом в происхождение не ткнул. И тут произошло немыслимое: принц засмущался и… извинился.

– Если бы не ты, я бы все еще был внутри артефакта. Поэтому прости, если мои слова задели тебя… – начал он, прикоснувшись своей призрачной рукой к моей. Именно в этот момент дверь распахнулась, и на пороге возникли Хантер и седобородый старик, увешанный амулетами, как шелудивый кобель – репьями.

– Эм, – только и смог выдать дедок при виде весьма двусмысленной ситуации. Ладно хоть кронпринц еще на свое привиденистое колено не встал. А вот Хантеру увиденное явно не понравилось.

Зато старичок, оказавшийся не придворным магом, как я подумала, а верховным магистром той самой парящей чародейской академии, стряхнул с себя удивление и предвкушающе потер руки.

– Прекрасно-прекрасно. Теперь понятно, почему все поисковые заклинания разбивались вдребезги. Они просто разрывались между душой и телом, не зная за чем следовать, – азартно вещал он спустя некоторое время. – Если при этом тело еще переместили в противоположном от души направлении… Зато эфирная оболочка не повреждена, и, судя по фоновой ауре, могу с уверенностью сказать, что физическая составляющая его высочества серьезно не пострадала.

– А точнее? – нахмурился Хантер.

– Точнее… Скорее всего, телесная оболочка погружена в стазис, – уклонился от прямого ответа старик.

– …И может быть где угодно, – заключил сиятельный.

Чародей слегка пожевал нижнюю губу в сомнении, а потом неуверенно начал:

– Мы имеем душу его высочества. Полагаю, что если провести измененный ритуал призыва и по его остаточному следу попробовать найти физическую оболочку…

– Это не опасно для кронпринца? – уточнил Хантер, стараясь не смотреть в мою сторону.

– Ничуть. Впрочем, и для леди это не должно представлять опасности. Теоретически. Вот только подготовка…

– Что с ней? – в разговор вмешался Микаэль.

– Расчеты векторов займут несколько дней, а учитывая секретность, я не могу полагаться на своих помощников, поэтому все придется делать самому. – Он поднял взгляд, вперившись им в потолок. – Думаю, что понадобится около трех суток.

– Хорошо, – выдохнул Хантер.

– Тогда за сим удаляюсь, – маг усмехнулся в бороду. – Мне нужно многое успеть. – И, уже обернувшись к выходу, он чуть слышно пробормотал: – Это будет интересно…

Едва за чародеем затворилась дверь, Микаэль не попросил, а именно приказал:

– Мне нужно переговорить с отцом. Это можно устроить без огласки?

Я сидела молча, не шевелясь, и казалось, во время беседы сиятельные и вовсе обо мне забыли. Ан нет. Муженек бросил на меня внимательный взгляд, потом перевел его на Микаэля и спросил:

– На какое максимальное расстояние ты можешь удалиться от тела носителя?

– Предел пять локтей. Дальше начинает утягивать за грань, – с печалью в голосе признался его высочество.

– Это лучше, чем ничего, – вынес вердикт Хантер и добавил, уже обращаясь ко мне: – Ну что, пойдемте на аудиенцию к его императорскому величеству.

Его величество Аврил Седьмой оказался в дурном настроении, но все же он учтиво принял главу императорской безопасности, с улыбкой выслушал его витиеватое приветствие. После того как с этикетной прелюдией оба покончили, венценосный прямо спросил о том, как продвигается расследование.

Хантер бросил красноречивый взгляд в сторону придворных. Его величество понимающе нахмурился. Один из министров, стоявший подле монарха, заметил его выражение лица – и громогласно объявил:

– Его величество желает приватной беседы. – С каждым словом его голос повышался так, что в нем прозвучала вся гамма интонаций – от повелительной до гневной: для самых нерасторопных и непонятливых.

Надо ли говорить, что зал тут же опустел. Министр тоже хотел удалиться, но оказался остановлен повелительным жестом Аврила.

– Останьтесь, лорд Тейрин, это дело вас также касается. А вот леди стоит удалиться.

Я была бы совсем не против последовать повелению его величества, но тут вмешался Хантер, песка ему в дизель!

– К сожалению, при всем желании это невозможно, поскольку именно эта леди – ключ к ответу на вопрос: «Где принц Микаэль?» А вернее, его часть.

При этих словах скулы монарха побелели, а пальцы на подлокотниках сжались. Сиятельный меж тем изобразил руками замысловатый пасс, и от него на уровне талии разошлось огненное кольцо. В мгновение ока оно расширилось, захватив в себя нас четверых и сомкнувшись куполом. Полусфера мгновенно помутнела и уплотнилась, отсекая все звуки. Надо полагать, что и из нее не просочится ничего.

Его величество не успел сказать ни слова: едва купол помутнел, кронпринц счел, что можно и материализоваться.

– Я живой! – поспешил успокоить он батюшку. – Только разъединенный.

Пока Хантер рассказывал его величеству о причинах столь интересного состояния его дражайшего наследника, я удостоилась изучающего взгляда министра, причем, как выяснилось, не абы какого, а внутренней имперской безопасности.

Создалось ощущение, что меня осмотрели, как лежалый пучок петрушки, что торговка отдает за бесценок, а покупатель, слушая уговоры, прикидывает, нужен ли ему вообще этот жухлый веник.

Результат визуальной инспекции вельможе не понравился. Его тонкие губы изогнулись, в чуть прищуренных глазах отразилось презрение.

Я же исподволь тоже изучала министра (на грозного монарха смотреть не хотелось вовсе: слишком сильная аура безжалостной власти давила могильной плитой). Сиятельный министр был из тех, в ком за целую милю можно было угадать настоящего вельможу: невозмутимый, надменный, с огненно-рыжей шевелюрой, заплетенной в длиннющую косу. Острое ухо украшало сразу несколько сережек. Его глаза сверлили проницательным взглядом, лицо носило отпечаток властности, а руки отличало изящество, какое не встретишь и у некоторых барышень. И в то же время бугры вен, чуть утолщенные артистические пальцы, удлиненная ладонь с характерными мозолями, что выдают завсегдатая фехтовальной залы, не давали перепутать эти руки с женскими. А их природную красоту подчеркивало полное отсутствие украшений. Лишь плетеный кожаный шнурок на запястье.

То же самое сквозило и во всем облике лорда Тейрина – природная красота, которую огранка только бы испортила. Добавить к образу еще и ум (не усидит дурак долго в кресле министра) и состояние, что у первых лиц империи исчисляется мешками полновесного золота.

Красивый, умный, богатый. В общем – пренеприятнейший тип, которому судьба дала многое, а оттого, наверняка, и развратила.

– Значит, душа моего сына пока остается в теле этой леди и переместить его в другую… кхм… оболочку пока нельзя… – протянул задумчиво монарх.

– Да, ваше величество, – подтвердил Хантер. – Верховный магистр опасается, что при таком перемещении высока вероятность ухода за грань, ведь в определенный момент у принца не окажется якоря.

– Печально, – я удостоилась на этот раз тяжелого монаршего внимания. – Тогда хотя бы постарайтесь не допустить утечки информации о ее происхождении. И обеспечьте носительнице полную безопасность.

Муженек, и так прекрасно понимавший, что нужно делать, проглотил этот укор безмолвно. Не иначе руководствовался тактикой: умный, что выглядит молчаливым исполнительным дураком, но при этом действует на опережение, всегда будет в императорской милости.

Но тут подал голос министр:

– Простите, ваше величество, но я думаю, что секретность будет нам только мешать.

– О чем это вы, лорд Тейрин? – нахмурился Аврил.

– О том, что у нас есть прекрасная возможность раскрыть заговор и раздавить революционеров, – тонко улыбнулся советник. – Едва двор узнает, что эта леди Элмер – носительница души кронпринца, к ней пожалуют гости, так жаждущие смены власти.

По взгляду, брошенному Тейрином во время этой речи на моего супружника, я поняла: между этими двумя уже много лет не угасает обоюдная вражда. Хантер, сразу понявший, куда клонит рыжий хитрец, возразил:

– Ваше величество, использовать носителя как приманку, рискуя жизнью принца Микаэля… по меньшей мере неосмотрительно. Да и к тому же такая показная огласка сродни сыру, выставленному на всеобщее обозрение в мышеловке.

Я уже печенкой чуяла, что решит монарх: как только его высочество окажется в своем теле – быть мне мишенью. А тут еще вмешался, будь он неладен, привиденистый наследник:

– Отец, я думаю, лорд Тейрин прав. Ждать очередной диверсии неразумно и недальновидно, а едва я окажусь в своем теле – заговорщики первые же об этом и узнают. Так что я готов рискнуть. А лорд Элмер обеспечит мою безопасность, – припечатал он.

Я же изображала табуретку: молчала, старалась, чтобы ноги нечаянно не подломились от тяжести свалившегося на мою голову «счастья», и костерила про себя того плотника, который додумался вытащить меня в качестве чурбака из родного леса.

Император молча побарабанил пальцами по подлокотнику и наконец выдал:

– Это дело уже касается безопасности не только императорской семьи, но и всей державы. Поэтому, лорд Тейрин, лорд Эмлер, вы должны объединить усилия.

Оба сиятельных вежливо поклонились друг другу, подчиняясь воле монарха, но при этом выглядели так, словно только что отобедали сырыми садовыми слизнями.

– На этом все, – веско заключил Аврил. – Идите. Я жду результатов. – А потом, под конец, когда Микаэль начал исчезать, едва слышно, в сторону, добавил: – И сберегите моего сына.

Только выходя из зала, я поняла весь смысл девиза рода Эронов: «Долг превыше всего». Император должен думать не о себе, но о своих подданных и своей державе. Ставить безопасность страны выше благополучия семьи. Слава двуединому, что в моей жизни нет такого выбора, а все гораздо проще: цель – вижу, в себя – верю.

Мы втроем спускались по парадной лестнице. Сиятельные обменивались ничего не значащими фразами, причем явно не на всеобщем. Наличие шипящих звуков в их разговоре больше всего мне напоминало переругивания двух змей. Хотя со стороны, если заткнуть уши, могло показаться, что ведется весьма милая беседа: у обоих губы чуть искривлены в приветливой улыбке, ни морщинки на челе, открытые, ясные взгляды.

– …И все же я настаиваю, лорд Элмер, чтобы леди Тэссла на эти несколько дней перешла под мою опеку. Мне подчиняется более дюжины ведомств, начиная от пограничного контроля и департамента человеческих миграций до отдела полиции и секретной службы. В вашей же юрисдикции всего лишь императорский дворец и династия Эронов.

Столько официоза в одной речи. У меня аж зубы свело. У нас на юге говорили гораздо проще: «Мои яйца крепче». Причем однажды так выразилась даже леди Изольда, подстрелив кочевника, вздумавшего умыкнуть Кайлу и уже закинувшего ее на полном скаку в седло.

Хантер набрал побольше воздуха в грудь, не иначе намереваясь ответить столь же прочувственной и высокохудожественной речью, что по образности выражений могла сравниться лишь с таблицей случайных чисел. Поперхнулся. Потом закашлялся и, схватив меня за локоть, с тихим шипением выдохнул:

– Уходим. Быстро.

Не успели. Нас обнаружила полная невысокая дама, лучащаяся радостью так, что при ее приближении мы вполне могли и ослепнуть. Презрев правила этикета, она крикнула через всю парадную лестницу:

– Хант, дорогой! Как я рада тебя видеть!

– Не успели, – обреченно вздохнул сиятельный. – Заметила.

Рыжий искренне улыбнулся (а ведь известно, что самая искренняя улыбка – злорадная) и похлопал моего муженька по плечу.

– Кто это? – успела спросить я, краем глаза наблюдая за стремительным приближением этой круглой (во всех смыслах слова) оптимистки.

– Это моя мама. И по совместительству твоя временная свекровь.

О том, что хуже и злобнее свекрови только теща, я слышала, и не раз. А уж как завсегдатаи костерили матушек своих дражайших супружниц в баре у Сэма… по мне, так твари из бездны в сравнении с ними – сущие агнцы.

Нет, я конечно подозревала, что у Хантера есть родительница, но вот встреча с нею в мои планы не входила. В планы миссис Элмер столь скорое знакомство с невесткой, я полагаю, тоже. Я малодушно глянула вниз через перила. А что, лететь не так высоко. Вот только пятки явно отобью. Муженек, словно угадав мои мысли, крепче стиснул мне локоть. А свекровище меж тем, преодолев последние ступеньки, распахнуло руки и, заключив здоровенного сиятельного в объятия, с умилением произнесла:

– Сынок.