Последние дни

«В начале января 1045 года я получил приказ Центра поручить Правдивому немедленно разведать гарнизон города Сосковец. С этой целью послал Правдивого и Грозу в город Сосковец.

…Наступление нашей армии застало их в Сосновце. Связь с ними я потерял. Как сообщил мне впоследствии Гроза, Правдивый вернулся из Сосновца в Кшешовице и сказал Грозе, что он поедет за женой и вместе с ней явится в нашу часть. Гроза сообщил ему пароль для явки. Вместе с Грозой до последнего времени был Молния. С ним Гроза расстался в Кшешовице. Молния, как предполагает Гроза, теперь находится в нашей контрразведке, скорее всего в 59-й армии. Голос».

Причудливы судьбы человеческие на войне. Так и затерялись следы Молнии. Все наши расспросы ни к чему не привели. Не исключено (Гроза, возможно, ошибся), что Молния, как и Курт Пекель, убит шальной пулей. Впрочем, с ним могли расправиться местные партизаны, и не подозревающие о его связях с нами.

А Правдивый? Жену свою он не застал в Кшешовице. Отмана задержали контрразведчики Белорусского фронта. Показания матерого абверовца прозвучали настолько фантастически, что в них в фронтовой спешке никто не поверил. Отмана, пока суть да дело, отправили на Урал в лагерь для военнопленных. А между тем его разыскивали. И не только мы.

В Белоруссии подразделение Отмана принимало участие в карательных операциях против наших партизан. Его судили в Минске как военного преступника, приговорили к длительному сроку заключения.

Несколько лет спустя, когда отыскались следы Отмана в одном из наших лагерей, я подтвердил показания Правдивого, его активное сотрудничество с группой «Голос». Советское правосудие, тщательно все взвесив, нашло возможным досрочно освободить Отмана из заключения.

Гроза встретился с советскими войсками в районе Санки. Его доставили в армейское отделение разведки. Обменялись паролями: Голос направляет меня к Павлову, Павлов принимает. Под вечер 19 января Алексей Шаповалов уже был в разведотделе штаба фронта.

Приступил к своим обязанностям секретарь Краковского городского комитета партии Юзеф Зайонц. Как-то на второй или третий день освобождения в дверях его кабинета внезапно выросла знакомая фигура в новенькой шинели в лейтенантских погонах. Черные цыганские кудри. Улыбка до ушей.

— Алексей!

— Михаил!

Смотрели друг на друга, как люди, сбросившие с себя огромную тяжесть и ответственность.

А в это время наша группа, смешавшись с отступающими частями вермахта, все еще двигалась на запад, продолжая выполнять свою задачу.

«21.1. Павлову.

Наблюдением разведчиков моей группы 20.1 проследовало через Сулковице направление Вадовиц, через Будзув грузовых автомашин с живой силой 520, легковых 238, мотоциклов 113, танков 4, подвод 847, орудий 18. Разведчик группы застрелил немецкого солдата из числа ехавших в этом направлении Карла Гут, он принадлежал к 1085-му полку 545-й гренадерской дивизии. № 100 — Голос».

«21.1.1945 Г. Павлову.

Наблюдением с утра началось большое движение автотранспорта, подвод, пехоты Мысленице по шоссе через Стружа, Тшебуня, Бинькувка, Будзув. Движение через Сулковице, Гарбутовице продолжается. № 101 — Голос».

«21.1.1945 г. Ростопшин, Шиманский и я взяли в плен 9 немецких солдат, из них 2 обер-ефрейтора, все они приписаны к 344-й дивизии».

«21.1.1945 г. Житель села Гарбутовице Юзеф Каспак взял в плен радиста 59-го немецкого корпуса и привел его к нам».

Мы двигались в тот день по дороге, запруженной разбомбленной и просто брошенной немецкой техникой. Брошенной, пожалуй, было больше.

Орудия, броневики, перевернутые полуобгоревшие штабные машины. В кюветах — разбитые велосипеды. Встречались и целехонькие бронетранспортеры. То ли вышло горючее (где его добудешь в такой спешке), то ли замерзла вода, а отогревать ее некогда.

В Гарбутовице у деревенского студня — колодца — остановились на привал. Немцев в селе уже не было. Я — долой куртку, гимнастерку. Стою, по пояс обтираю себя снегом. Вдруг — хохот, свист. Смотрю: дед, ростом маленький, седой как лунь, с бородой как у гнома. За ним мальчишки ведут мотоцикл. А впереди деда вышагивает с поднятыми руками долговязый верзила ефрейтор. Дед — ко мне:

— Прошу пана капитана принять шваба. А мне оставьте автомат и мотоцикл. В хозяйстве пригодится.

Из рассказа деда Каспака я понял следующее. Еще утром через село проходила колонна отступающих немцев. Ефрейтор — радист 59-го корпуса — драпал на мотоцикле. Заскочил во двор. Попросил напиться. Автомат повесил на руль мотоцикла. Дед когда-то служил в армии. На ходу оценил обстановку. Вынес из сеней глиняный кувшин, доверху наполненный домашним яблочным квасом. Ефрейтор жадно обхватил руками кувшин, припал к горлышку. Дед рванул автомат, наставил на «гостя»: «Хенде хох!».

Всю эту сценку дед раз пять продемонстрировал перед нами в лицах «на бис» под дружный хохот моих бойцов и деревенских мальчишек.

Ефрейтор бледнел, краснел, просил, чуть не плача, расстрелять, так как подобного позора немецкий ефрейтор пережить не может. Но мы вовсе не собирались его расстреливать. Показания радиста оказались весьма ценными и в тот же день были переданы.

«Павлову.

21.1 нами взято в плен 9 немецких солдат. Согласно их показаниям и документам все они принадлежали 374-й гренадерской дивизии. Эта дивизия сформирована в первых числах января в районе Тарнува из обслуживающего персонала аэродромов, выписанного из госпиталей. Солдаты мало обучены, деморализованы. Возраст от 17 до 55 лет. Командир дивизии полковник Лемперт. Дивизия занимала оборону под Тарнувом. Теперь разбитые ее части отступили на Краков через Бохню. № 102 — Голос».

К вечеру 22 января у нас было уже семнадцать пленных. Примерно столько, сколько людей осталось в нашей групne. Мы не знали точно, где, когда встретимся с нашими. Дороги, леса вокруг нас кишели отступающими немцами. Эта лавина могла подхватить нас, раздавить. По всем правилам древней игры надо было расстрелять пленных — балласт, опаснейший хвост при небольшой разведгруппе. Возможно, месяц назад я бы так и поступил. И немцы в первую минуту ждали смерти. Тоже, очевидно, понимая, что советским разведчикам некогда, просто невозможно возиться с ними. Люди устали. Еле волочили ноги. Мы добрались до ближайшей поляны. Устроили привал. Пленные сбились в кучу, сидели, почесываясь, поеживаясь, с какими-то отрешенными лицами. Лишь один, постарше, отошел в сторонку, снял пропитанный потом мундир, рубашку. Аккуратно разостлал их на снегу, и снег за минуту посерел от паразитов. Насмотрелся за войну всякого, но на этот раз чуть не стошнило от такого нашествия. Подозвал бойцов.

— Возьми, Андрей, эту вшивую команду. За старшего пусть будет… этот.

Полчаса спустя на поляне запылал костер. Старший, видно, в этом деле был человеком опытным. По его команде пленные расселись вокруг огня. Разделись по пояс. И с каким-то остервенением, злорадством принялись уничтожать на своей одежде несметное «войско». Треск пошел по всему лесу. А когда наш Саша-Абдулла раздал пленным из отрядного НЗ по сухарю, по три кусочка сахара и котелку крепкого, настоянного на свекле чая, немцы совсем отошли, повеселели: раз поят чаем, да еще сладким, — расстреливать не будут.

Мы переночевали в лесу. Утром снова двинулись в путь. Пленные шли довольно бодро. Пожалуй, не меньше нас остерегались встречи со своими. И только парнишка лет семнадцати, долговязый, желтолицый, смотрел на нас, как загнанный в клетку волчонок. Пленные тоже не спускали с него глаз.

В полночь Ольга приняла последнюю радиограмму Центра:

«22.1.1945 г. Голос, направляйтесь г. Енджеюв коменданту города. Просите Павлова».

До Енджеюва мы не дошли. В полдень 23 января оказались в расположении 38-й армии 4-го Украинского фронта. Кончилось наше пребывание в тылу у врага. Пленных мы сдали под расписку в Мысленице. Молодому лейтенантику из контрразведки этого показалось мало. Потребовал: сдайте оружие!

Митя-Цыган было вскипел:

— Не ты, лейтенант, мне оружие выдавал, не тебе его забирать.

Запахло скандалом. Выручил нас начальник РО 38-й армии.

Передал привет от Павлова. Выделил в наше распоряжение «Виллис», «Студебеккер». Пригласил меня в свою хату.

— Вас ждут в штабе фронта. Поедете через Краков. Предупредите людей: дорога опасная. Из окружения прорывается немецкий танковый корпус, в лесах — разрозненные группы и группки гитлеровцев. Особенно опасны эсэсовцы. Одним словом — смотреть в оба.

На рассвете 24 января, тепло попрощавшись с полковником, с Яном и Ингой Новаками, с Гардым и его бойцами, мы двинулись в путь.