Глава 4. Лубянка ставит на Лемана
Немецкое направление Иностранного отдела ответа на запросы в нелегальную группу № 2, «Генрих», пока не получало. Секретарь закордонной части Янишевский, быстро шагая по коридору, бросил на ходу, что для сотрудников немецкого направления у них пока ничего нет, и, словно извиняясь за свое невнимание к ним, добавил, что, если что-то поступит, он сразу зайдет.
Чай секретарша пообещала нагреть минут через пятнадцать. Карл Силли, новый куратор по Германии, невысокий смуглый венгр, открыл свой кабинет, зажег свет, снял пальто и кепку и принялся раскладывать на столе документы из своего брезентового мешка. За время работы в органах, особенно в период борьбы с бандитизмом, ему приходилось располагаться на время работы не только в случайных, чужих кабинетах, но и во всяких каморках, по сравнению с которыми это просторное, чистое, проветренное помещение на Лубянке представлялось чуть ли не дворцом. Особенно ему нравился большой, оббитый зеленым сукном стол. Сослуживцы, занятые своими делами, отсутствовали.
Прежде всего, он просмотрел собранные подчиненными в папку документы по ряду наиболее ценных источников в Берлине, с особым вниманием последние, поступившие с недавней почтой во время его кратковременного отъезда. Прочитав сообщения из группы нелегалов о работе со своими агентами, Силли не без иронии улыбнулся: чего-чего, а сырых идей от ребят поступает предостаточно.
Помощник, приготовив в углу на столике чайные принадлежности, направился к секретарше за кипятком, а Силли взялся набрасывать ориентировку о новых методах работы немецкой полиции, но дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился Мессинг, высокий, представительный мужчина, одетый в военную форму без знаков различия.
– Здравствуйте, – поздоровался Силли и неторопливо поднялся.
– Живой? – проведя рукой по густой шевелюре, басовитым голосом спросил Мессинг.
– Как видите, – усмехнулся Силли.
– Садись… Неплохо устроился, – оглядывая кабинет, заметил Мессинг. – Чаи гоняешь… От начальства сел подальше!
Он шутил, но его широкоскулое лицо сохраняло властное, суровое выражение.
Силли еще недостаточно хорошо знал начальника отдела, тем не менее почувствовал, что за его шутливостью скрывается недовольство. Знать бы чем!
– Ну, что нового в Германии? – спросил он, не глядя на Карла, а устремив свой взор в окно.
– Нацисты продолжают укреплять свои позиции. Участие Гитлера в правительстве не исключено уже в ближайшее время.
– Но немецкие военные, особенно в окружении генерала Шлейхера, убеждают нас, что национал-социалисты ничего не смогут сделать помимо рейхсвера и вопреки рейхсверу, что в случае их участия в правительстве они все равно не будут хозяевами! – уверенным тоном возразил Мессинг. И, как бы желая подкрепить свою позицию, добавил: – Товарищ Сталин придерживается такого же мнения.
Положение в СССР не переставало ухудшаться, и надежда, что Сталин, осознав результаты своих перегибов, положит этому конец, понемногу исчезала. В партии царили опасные настроения. Возникали платформы, требующие отстранения Сталина, и всюду: на предприятиях, в учреждениях, учебных заведениях, на улицах – ощущалось тревожное ожидание: что-то вот-вот случится в партии или стране. Люди надеялись на чудо, но власть Сталина над партийным аппаратом и над страной в целом была намного прочнее, чем это многим казалось. Мессинг это прекрасно понимал, поэтому не упускал случая лишний раз подстраховаться.
– Может, и так, – не стал возражать Силли. – Но вот послушайте, что пишет из Германии Гиршфельд!
Силли быстро извлек из папки листок и протянул начальнику ИНО.
«Сейчас сравнительно мало уделяется внимания, – стал читать Мессинг, – внешнеполитическим воззрениям национал-социалистов, которые указывает на направление внешней политики Германии ближайшего будущего. Официально внешнеполитическая линия нацистов рисуется как антифранцузская и антипольская с ориентацией на Англию и Италию. Однако целый ряд фактов показывает, что генеральной линией является борьба с Советским Союзом.
– Оригинальная позиция, – заинтересовался Мессинг, – проследи, если сможешь, за дальнейшими сообщениями этого парня. Теперь вот что, зачем я, собственно, пришел. Ты последнюю почту из Берлина читал?
– До нас пока еще не дошла, – улыбнулся Силли.
– Тогда прочти вот это! – он протянул телеграмму Бермана.
«20.05.30.
Дорогой товарищ Алексеев!
Фриче завтра выезжает. Последний допрос показал, что он большой трус и дурак… Протокол допроса посылаем почтой. Прочитав протокол, ты увидишь, что А/201 ведет себя просто безобразно. Но это еще полбеды. Вчера он был с обыском у жены Стефана и рассказал ей буквально все подробности дела. Рассказал, кто арестован, кто предал, кто разыскивается. Жена Стефана тут же прибежала к нам и чуть ли не прямо заявила, что этот полицейский “наш”. Здесь я не раз уже обращал внимание «товарищей» на то, что если А/201 так будет действовать, то он неизбежно провалится. Вся беда в том, что его плохо инструктируют, и считаю, что по этому вопросу вы должны дать “товарищам” соответствующие инструкции.
Твой Артем».
Пока Силли читал, Мессинг нетерпеливо постукивал пальцами по столешнице.
– Ну, что скажешь? – спросил он, когда Силли познакомился с текстом.
– Что ж, Берман прав, вероятно, плохо работают с агентом.
Карл вспомнил Бермана – высокого, стройного, моложавого мужчину, любимца женщин, большого умницу.
– Какой там плохо! Отвратительно! – Мессинг поднялся и стал мерить шагами кабинет. – У нелегалов нет опытных оперативников. Для работы с таким агентом нужен профессионал. Что будем делать? У тебя есть предложения? – он сразу перешел к практическому решению вопроса.
– Предложения дадим, но, может, выпьем сначала чаю?
– Давай!
Мессинг остановился перед Силли и рассматривал его с высоты своего роста. Силли взял чайник и разлил горячий напиток по чашкам. Все это он проделал абсолютно невозмутимо, словно перед ним стоял не большой начальник, а его приятель, с которым он обсуждал очередную проблему.
– Недавно пришло письмо от «Джека», руководителя нелегальной группы № 2, – как всегда неторопливо начал Силли. – Он спрашивает, как быть с материалами от А/201: передавать их Берману и реализовывать на месте или направлять нам? Его беспокоит, что если Берман будет предупреждать коммунистов, которыми, по данным А/201, занимается полиция, то рано или поздно в полицай-президиуме могут пронюхать, что КПГ очень много знает из того, что ей не следовало бы знать!
– Что вы решили?
– Мы написали, что разделяем это беспокойство, и предложили Берману реализовывать материалы крайне осторожно. В каждом случае исходить из возможности расшифровки источника.
Мессинг сидел молча, потирая ладонью широкий затылок, что он делал в минуты волнения или напряженной умственной работы. Потом взял письмо Джека и тоже внимательно его прочитал.
– Мы ведь давали указание ограничить активность Стефана, а он по-прежнему продолжает носить материалы, – возмутился он. – Смотри, уже А/201 их тыкает носом, а он все носит материалы. Напиши: пусть немедленно выводят Дейча из Германии! Безобразие!
Потом он неожиданно переменил тему.
– Кстати, а по какой тематике А/201 приносит документы?
Силли достал нужную папку и раскрыл ее.
– Вот перечень некоторых литерных дел, к которым он имеет доступ.
Мессинг стал читать: «Дело № 7 – русский шпионаж; дело № 97 – загранпаспорта для немцев русского происхождения; дело № 138 – компартия Германии и измена родине; дело № 151 – экономический шпионаж; дело № 165 – советское представительство в Германии; дело № 168 – школа шпионажа в Минске; дело № 135 – новое направление иностранного шпионажа; дело № 143 – украинцы; дело № 162 – следственные дела по шпионажу.
– Объем материалов, видимо, большой, – заметил Мессинг.
Когда Силли показал ему железный шкаф, несколько полок которого уже были заполнены материалами, полученными от источника, начальник ИНО лишь покачал головой.
– Еще раз напомни Берлину: все задания А/201 ставить только через Центр, не допускать никакой самодеятельности. Так кого пошлем работать с агентом? Клесмет явно не справляется со своей задачей.
– Подходящий человек есть, товарищ начальник, но он сейчас в Париже.
– Кто это? – заинтересовался Мессинг.
– Зарубин Василий Михайлович. В органах с 1921 года, был в Харбине. На нелегальной работе вместе с женой Лизой с 1925 года. В Париже у них дела идут хорошо. Правда, в личном плане есть проблема.
– Какая?
– Жена беременна и скоро должна рожать.
– Да, это действительно проблема. Оставьте их в Париже, пока не родит. Но вообще подумай! Боюсь, чтобы в Берлине не наломали дров.
Мессинг поднялся, допил чай и, не прощаясь, быстро вышел из кабинета.
«Теперь можно пойти перекусить», – подумал Силли. Попросив помощника побыть в кабинете, он по узкой внутренней лестнице направился во двор, где в одном из подвалов был оборудован буфет для сотрудников…
Павел Корнель не ошибался, когда предполагал, что трения во взаимоотношениях источников А/70 и А/201 вызовут большое беспокойство у руководства. Время шло, а внести ясность в сложившееся положение никак не удавалось, и это несмотря на неоднократные напоминания Центра.
К началу года друзья наконец были переданы на связь новому нелегалу Николаю Клесмету, оперативный псевдоним Карл, которому и предстояло безотлагательно решать эту проблему. Теперь их группу в переписке именовали «Генрих».
Еще раз обкатав проблему, пришли к выводу, что Клесмету следует организовать с агентами совместную выпивку, в ходе которой, крепко угостив друзей, разведчику нужно осторожно подтолкнуть их к откровенному разговору.
Предлог для такой встречи вскоре подвернулся: день рождения А/201. Клесмет предложил встретиться втроем в ночном кафе и в узком кругу по-мужски провести чествование. Друзья охотно согласились.
Когда Клесмет появился в небольшом прохладном зале заведения, за столиком, по-праздничному уставленном едой и выпивкой, сидели Леман и уже заметно подвыпивший Кур. Вилли, как именинник, чинно помещался во главе стола. Когда Клесмет подошел, Эрнст что-то занудно толковал, как невесело и трудно ему жилось в последний год. Он так увлекся, что не сразу сообразил, что рядом с ним уже сидит их куратор. К ним сразу подошла молоденькая симпатичная кельнерша. Выяснив, что заказ уже сделан и ничего другого клиенты пока не желают, она приветливо улыбнулась и отошла.
Вилли налил водки в рюмки Клесмету и Эрнсту, себе плеснул немного, вскользь заметив, что он не совсем здоров, и предложил выпить.
– За здоровье нашего друга! – поднял рюмку Клесмет.
Все выпили и принялись закусывать. Николай проголодался, но, чувствуя себя несколько стесненно в присутствии агентов, ел маленькими кусочками, медленно и осторожно, не забывая посматривать вокруг. Эрнст выпил, толком закусывать не стал, а сразу же закурил и опять принялся рассказывать что-то о своей жизни. Вилли, с аппетитом уминая мясо с гарниром, слушал его, не перебивая, но и без особого сочувствия: он уже не раз внимал жалобам Эрнста, и ему, видимо, хотелось поговорить о чем-то другом.
Разговор преимущественно велся между Вилли и Клесметом, спокойный, обстоятельный, и касался служебных дел Вилли. Потом речь зашла о Лейпциге, где родился Леман, и Эрнст, решив вмешаться в их беседу, брякнул невпопад что-то такое, отчего всегда невозмутимый Вилли вдруг вспыхнул и сердито заговорил:
– Ты, Эрнст, говори, да не заговаривайся! – воскликнул он. – Любишь ты трепаться!
Эрнст, ошарашенный столь внезапным оборотом до того спокойного и дружелюбного разговора, приложил руку к груди и растерянно замолчал. Все на мгновенье притихли, но тут находчиво вмешался Клесмет.
– Давайте выпьем за Лейпциг, – весело предложил он, доливая всем в рюмки, – и за Берлин тоже!
Вилли, все еще хмурый после вспышки, поднял рюмку и, неожиданно широко улыбнувшись, залпом опрокинул ее в рот.
– Все хочу вас спросить, – обратился Клесмет к Вилли, воспользовавшись благоприятной минутой, – как вы оказались на службе в полиции?
– Как я оказался в полиции? – переспросил Вилли и опять улыбнулся: – Да вот благодаря ему! – он кивнул на уже изрядно захмелевшего Эрнста. – Он, можно сказать, мой крестный отец!
– Как так? – удивился Клесмет.
– Случилось все в 1913 году, – начал Вилли свой рассказ. В тот год он, военный моряк, демобилизовался и приехал в Берлин. Он поселился в дешевом пансионате и стал посещать собрания «Союза африканцев», участников колониальных войн к Африке! Крейсер, на котором служил Леман, поддерживал операции сухопутных войск.
На одном из собраний Вилли повстречался с Эрнстом. Тот уже был чиновником тайной политической полиции, но Вилли вначале этого не знал.
Друзья стали посещать кабаки, благо у Вилли было немного скопленных денег. Эрнст, присматривался к нему, а когда решил, что Леман для полиции подходит, замолвил за него слово перед руководством.
Вскоре Леману сделали официальное предложение, но предупредили, что в качестве испытательного срока он должен год прослужить простым патрульным полицейским. Вилли согласился.
В 1914 году, после успешного прохождения испытательного срока, Леман, как бывший военный моряк, был переведен в контрразведывательное отделение /абвер/ полицай-президиума Берлина на должность помощника начальника канцелярии.
Вскоре началась война. В отделении подобралась группа чиновников, бывших военных, которые работали самостоятельно и занимались широким кругом вопросов.
В мае 1918 года в Берлине было открыто дипломатическое представительство РСФСР, и чиновники из отделения Лемана стали вести наблюдение за его персоналом. В полиции знали, что в Верховном командовании германских вооруженных сил считали: сохранение власти большевиков в России равносильно отсутствию Восточного фронта. Поэтому особого рвения в отношении русских чиновники не проявляли.
4 ноября 1918 года вспыхнуло восстание в Киле. Началась революция…
Эрнст потихоньку выпивал, а Клесмет с Вилли так увлеклись беседой, что ничего не замечали вокруг. Между тем зал заполнился, стало шумно, в воздухе повисло плотное облако табачного дыма.
– Продолжайте, Вилли, это все очень интересно, – подбадривал собеседника Клесмет.
– Всеобщая эйфория захватила и берлинскую полицию, – рассказывал дальше Леман. – Стихийно образовался Комитет чиновников полиции. Меня избрали председателем общего собрания. Мне тогда казалось, что сбылась мечта моей юности: простой моряк, обличенный доверием своих товарищей, становится лидером в борьбе за справедливость. На всю жизнь запомнил я чувства, которые переживал в тот момент!
Волю и порядок в лагере социал-демократов воплощал Густав Носке, позже назначенный военным министром. У Лемана были знакомые из его команды, с которыми он сотрудничал во время войны.
Вилли, как бывшему военному моряку, поручили заняться флотскими. Он легче, чем кто-либо другой, мог разобраться в личном составе и делах экипажей и судовых команд. За двенадцать лет службы на флоте он основательно изучил «морских волков». Стоило ему только раз с кем-нибудь побеседовать, как он сразу мог определить, что это за человек. Тогда же у него завязалась дружба с моряком Отто Штройбелем, председателем Совета солдатских и матросских депутатов, с которым раньше они плавали на одном корабле.
В этот момент Вилли с Эрнстом получили важное задание: наладить связь со штабом гвардейской кавалерийско-стрелковой дивизии. 13 января 1919 года они доставили в штаб дивизии исторический приказ Носке: дивизия должна отрезать юг Берлина от северных рабочих кварталов, занять улицы в районе Шпрее, рейхстага, окружной железной дороги и Потсдамской площади.
Спустя двое суток в предрассветных сумерках походные колонны дивизии пришли в движение. Стратегические пункты были заняты ими без малейшего сопротивления.
Тогда пришло время добровольческих отрядов. Ненависть, накопившаяся в сердцах немцев, верных старым порядкам, обрушилась на безоружных противников. Карательные отряды добровольцев прочесывали дом за домом и беспощадно расстреливали любого, кого принимали за коммуниста. Спустя некоторое время обстановка в столице вновь накалилась. Берлинский Совет под давлением рабочих объявил всеобщую забастовку. В ответ Носке ввел в городе осадное положение. На улицах начались столкновения рабочих с морскими бригадами, которые переросли в вооруженное восстание. Пришлось вновь обращаться за помощью к регулярным войскам.
Леман и Кур вновь выполняли задания по поддержанию связи между правительством и частями первой гвардейской дивизии. Обстановка в Берлине сложилась крайне опасная, и им приходилось проявлять смелость и ловкость, пробираясь под огнем из одной части города в другую, собирая попутно необходимую информацию. Опасность еще больше их сблизила.
В апреле 1920 года власти приняли решение о воссоздании политической полиции, и Леман с Куром вернулись в свое контрразведывательное отделение.
Пора было подводить итоги прошедшей жизни. Надежды, которые Вилли связывал с социал-демократами, не оправдались. Он испытывая глубокое разочарование от того, сколько сил и энергии, наконец здоровья, были потрачены впустую. В полицию пришли новые люди, и кому из них было дело до заслуг друзей в революцию! Всю команду Носке разогнали.
Леман вернулся на прежнюю должность. Для дальнейшего продвижения по службе ему необходимо было сдать экзамен на среднюю ступень полицейского чиновника. Для этого обычно подбиралась группа, которая в течение двух лет упорно готовилась к экзамену на высшего криминального служащего /комиссара/, а также осваивала значительное количество общеобразовательных предметов.
Такая группа подобралась и у них в отделе. Вилли энергично взялся за учебу, но незадолго до экзамена он впервые слег с приступом сахарного диабета. Тут уже было не до экзамена, нужно было лечиться, слишком серьезной оказалась болезнь. Вот когда пришлось расплачиваться за бурную молодость!
Из-за болезни он не сдал экзамена и не получил более высокого ранга. Остался криминальассистентом.
Руководство полицай-президиума, в частности правительственный советник Герке, да и сам Дильс сочувственно отнеслись к нему.
Отдавая должное его опыту и организаторским способностям, его временно назначили исполняющим обязанности начальника канцелярии отделения.
В это время вся переписка контрразведывательного отделения проходила через его руки. Он распределял дела между чиновниками, о результатах проделанной работы часто докладывал непосредственно советнику Герке, проводил еженедельные совещания с младшими чиновниками, сам вел особо важные досье, контролировал работу других чиновников. Иногда по важным делам, связанными со шпионажем, он выезжал в командировки в другие города, а также ежегодно участвовал в организации наблюдения за иностранными военными атташе во время маневров. По существу, он руководил контрразведывательным отделением в полном объеме.
В первые годы службы в политической полиции необычность ее деятельности, присутствие опасности, риска, ощущение своей власти над людьми – все это вызывало у него большую увлеченность работой. Однако постепенно Леман понял, что полиция, как флот и армия, является бюрократической системой, что здесь тоже процветает карьеризм, скрытая борьба между чиновниками за благосклонность начальства, за должности. Всей своей предшествующей флотской жизнью он был приучен к тому, что карьера должна делаться добросовестной службой, проявлением инициативы и смелости, но отнюдь не угодничеством перед начальством и «расталкиванием локтями» сослуживцев.
– Принимая участие в вооруженной борьбе в Берлине, – говорил Вилли, – я думал, что рискую жизнью во имя будущего страны и себя тоже. Однако социал-демократическая верхушка использовала таких, как я, лишь в качестве средства для достижения своих целей. Потом нас выбросили на улицу. Общее разочарование социал-демократами усиливалось чувством безысходности в связи с экономическим хаосом в стране, инфляцией и массовой безработицей. Ко всему этому добавились личные проблемы: неудача с экзаменом, заболевание диабетом, напряженные отношения с женой, которая не только меня не поддерживала морально, но постоянными придирками и упреками по поводу малых заработков, что у нас нет детей, лишь усиливала угнетающие меня чувства.
Вилли задумался и замолчал. Видимо, воспоминания его глубоко взволновали. Молчал и Клесмет. Наконец Леман поднял голову и продолжил:
– Состояние мое было ужасное, хоть стреляйся. Но как-то утром, рано проснувшись, я подумал: а почему я уперся в эту службу? Жизнь показывает, что не она должна быть целью, а мое здоровье и отдых. А работа в полиции должна помочь мне достигнуть этих целей.
Леман быстро установил контакт с одним частным детективом и за плату стал предоставлять ему необходимую информацию. Правда, первый блин вышел комом. Из-за неосторожности детектива в полиции узнали об их отношениях, но начальство дело замяло. Вилли понял, что впредь надо быть более осторожным.
Постепенно утряслись дела и на семейном фронте. С помощью Эрнста Вилли познакомился с девушкой, которая вскоре стала его любовницей. Она была значительно моложе его по возрасту, хороша собой и полна той женственности, которая так привлекает мужчин. Флорентина Ливорская, так ее зовут, росла без родителей, сиротой, к Вилли привязалась, была нежной и преданной подругой, буквально его обожающей.
На службе дела шли своим чередом. В отделении контрразведки, зная о широком военно-техническом сотрудничестве между рейхсвером и советскими военными, сквозь пальцы смотрели на деятельность советской резидентуры в Берлине. Случаи шпионажа, раскрытые 5 отделением отдела Iа полицай-президиума, не подвергались строгому судебному разбирательству. Обычно суд выносил мягкие приговоры, сводившиеся к нескольким месяцам тюремного заключения даже в отношении очень серьезных преступлений.
В 1927 году начальником отделения назначили Вильгельма Абдта, опытного военного разведчика, хорошо знающего русский и польский языки. Его заместителем стал криминальсекретарь Шлаф. После этих назначений Вилли понял, что перспектив роста по службе у него не будет. Поэтому он выбрал себе спокойное место в картотеке и там работает по настоящее время. Леман закончил свой рассказ, когда ночь уже была на исходе. Кафе закрывалось, последние посетители спешили покинуть помещение. Пора было уходить и им. На улице было тихо. Редкие автомашины высвечивали фарами одиноких прохожих.
Клесмет не раз потом вспоминал, как закончился тот памятный вечер. Помнится, он предложил пройтись пешком, чтобы освежиться, и они с Леманом, тихо беседуя, не торопясь, шли впереди, в то время как Кур в состоянии сильного опьянения буквально волочился за ними в шагах пятидесяти.
– Вилли, хотелось бы услышать от вас, как вы пришли к мысли работать с нами? – спросил Клесмет.
– Как это выразиться точно? – Леман на минуту задумался.
– Понимаете, существует ряд запретов, которые должны были бы удержать меня от этого шага: честь, верность долгу, патриотизм и тому подобное…
Но я разочаровался в нашей полиции. Мне было стыдно, как вели себя наши политики, такие как прежний военный министр Носке или нынешний начальник нашего отдела Дильс, пьяница и бабник. Поступки этих людей развязали мне руки.
Он на минуту замолчал, пережидая, пока проедет автомобиль, а затем продолжил:
– Я также убедился, что политическая полиция коррумпирована в прямом и переносном смысле слова. Я видел, что она делает для защиты власти богачей, безжалостно преследуя коммунистов и не трогая национал-социалистов. Я уж не говорю о том, что каждый чиновник не упустит возможности воспользоваться своим положением, чтобы обогатиться. В этой полиции я не видел для себя перспективы продвижения по службе.
Конечно, он мог бы рассказать, что был лучше, чем кто-либо, осведомлен о деятельности советского диппредставительства, что ему не все нравится, точнее нравилось. И тем не менее он, как и многие немцы, всегда симпатизировал новой России и поэтому считал, что если сможет предотвратить аресты сотрудников советской разведки или немецких коммунистов, то не принесет Германии никакого вреда.
Он понимал, что Клесмету было бы, наверное, приятно от него услышать, что он пошел на этот шаг из-за возмущения порядками в стране, или из-за недовольства руководством полицией, или из любви к Советам. Но он рискнул исключительно ради денег. Да, денег! Потому что понял, что только деньги позволяют быть независимым, вести достойное человеческое существование, не отказывая себе ни в чем.
Его любовь к Флорентине формировалась нелегко и сопровождалась внутренними конфликтами. Неурядицы с Маргарет, одиночество, отсутствие теплоты и понимания в отношениях с женой – все это способствовало сближению с девушкой и подтверждало его вывод о возможности сохранить их отношения лишь при наличии денег. На триста марок месячной зарплаты в полиции ничего толкового не сделаешь.
Все это он мог сказать, но промолчал и закончил свою мысль так:
– Я всегда хорошо относился к вашей стране. За то, что вы делаете для меня, я вам благодарен. Мне кажется, что вы и люди, с которыми я работал раньше, испытывают ко мне по-настоящему теплые и дружеские чувства. И я чувствую себя в долгу перед вами. Не знаю, сумел ли я ответить на ваш вопрос?
– Спасибо, Вилли, за откровенный ответ. Но у меня еще есть вопрос. Вы не подумайте, что я имею что-то против Эрнста, я понимаю: он ваш друг и сослуживец. Но я хочу понять, как вы лично оцениваете нынешнее положение вещей в нашей работе в связи с тем, что Эрнст, как я убедился, ведет себя недостаточно конспиративно?
Леман задумчиво покачал головой. Казалось, что он не знает, с чего начать.
– Вы коснулись очень чувствительной для меня темы, – прервал он паузу. – Извольте. Расскажу все по порядку. После революции Эрнст был командирован в Верхнюю Силезию, кого-то там арестовал, при аресте конфисковал пятнадцать тысяч марок. Арестованный вскоре умер при невыясненных обстоятельствах, а деньги Эрнст утаил. Этот случай получил огласку, Эрнста обвинили в убийстве и судили. Выручили его нацисты.
Из дальнейшего рассказа Лемана выяснилось, что уже после того, как Кур разошелся с женой, Каролина пришла к Вилли и рассказала, что Эрнст хранит дома целую кипу служебных дел. Леман пытался убедить ее, что это, видимо, старые дела, но она не успокаивалась и грозила заявить в полицию. Он поговорил об этом с Эрнстом, попросил его уничтожить бумаги. Тот обещал от них избавиться, но ничего не сделал. Кончилось все тем, что Каролина написала заявление в полицию, на квартире произвели обыск, обнаружили злополучные папки с весьма важными документами и опять на Эрнста завели дело. Однако за его старые заслуги руководство полиции не дало делу хода.
После этого случая все знакомые от Эрнста отвернулись. Лишь один Леман, рискуя нажить неприятности, продолжал его поддерживать.
Как-то в начале 1929 года у Вилли появилась мысль: а что, если направить Эрнста в советское посольство? Он может предложить за плату свои услуги. Опасности для него никакой, ведь он безработный. Без Лемана он все равно ничего бы не смог делать, а если начнут платить, деньги можно делить пополам. Если поймают обоих, скажу, что посылал его с заданием в рамках разработки персонала советского постпредства.
Он только изложил идею Эрнсту и указал, к кому ему следует обратиться в посольстве. Всех деталей не рассказывал, хотел посмотреть, что из этой затеи получится. Через некоторое время Эрнст начал расспрашивать меня о разных делах, просил навести справки на отдельных лиц. Вилли понял, что он договорился с русскими. Дальше – больше. Эрнст стал постепенно втягивать Лемана в сотрудничество и наконец сделал официальное предложение, как Вилли понял, по поручению русских. Вилли согласился, и они начали работать вместе.
Леман еще раз подчеркнул, что знакомство с Эрнстом представляет сейчас для него опасность. Если сослуживцы увидят их вместе, на работе у него могут быть неприятности.
– Но я понял, что вас беспокоит поведение Эрнста? Что конкретно? – уточнил Клесмет.
– Вы правы. Когда у него появляются деньги, он становится легкомысленным, обо всем забывает и знает только одно – веселиться!
– Как он тратит деньги, которые получает от нас?
– В те дни, когда у него есть деньги, он часто на всю ночь устраивает в каком-нибудь кабаке пьянку, угощает женщин, музыкантов, кельнеров, изображая из себя миллионера. Кроме того, он взял за правило в двух-трех пивных Веддинга и Нейкельна – вы знаете, это коммунистические районы Берлина – сидеть целыми днями с безработными и вести с ними разговоры о текущей политике. Если денег нет, он занимает их у владельцев пивных. Этого «богатого дядю» уже многие знают. В каждом кафе он заводит разговоры с кельнерами. Два раза встретиться в одном и том же кафе уже нельзя: кельнеры сразу вас узнают. Я уже много раз говорил ему, что надо бросить эту дурную привычку!
– Это все его грехи?
– Нет не все. Меня беспокоит, что те материалы, которые я передаю для вас, а также мои записки, по которым Эрнст пишет донесения, он носит постоянно с собой. Я не знаю, как уничтожаются те записи, которые вам не передаются. Может, они хранятся у него в кармане длительное время? Понимаете, достаточно обнаружить у него хоть одну мою записку, как сразу можно установить, кто ее писал: облава, драка или несчастный случай – и дело готово!
Взволнованный, Вилли замолчал. Но Клесмет чувствовал, что он еще не выговорился. И он не ошибся. Вилли рассказал, что беспокойство вызывает Каролина, первая жена Эрнста. Если она узнает, что Эрнст имеет квартиру, обстановку и, следовательно, деньги, она немедленно подаст в суд на алименты, которые он должен ей платить после развода. В настоящее время он сошелся с женщиной, которая пытается держать его в руках. Если бы не она, Эрнст совсем бы спился. За то, что они живут вне брака, Эрнст уже заплатил сотню марок штрафа.
– Такой он человек: нет денег – хороший парень, есть деньги – пьяница. Вот и сегодня набрался! – Вилли с жалостью посмотрел на бредущего поодаль Эрнста.
Клесмет подумал, как это жизнь Эрнста никому не бросилась в глаза из его старых знакомых? Был безработным – и вдруг все изменилось! Любой догадается, что так жить с заработка его жены, медсестры, которая получает сто пятьдесят – сто восемьдесят марок, невозможно. Одна квартира ему обходится в сотню марок ежемесячно!
Клесмет остановился, повернулся к Леману и требовательно взглянул ему в глаза.
– Я предлагаю вам очень серьезно поговорить с Эрнстом, пригрозите ему, что откажетесь с ним работать!
– Да, я приму все меры, чтобы он образумился, – согласился Леман. – Пока прошу никаких мер против него не предпринимать. Все-таки он хороший работник и друг! Трудно ожидать, что он сразу исправится, но я постараюсь.
– А как у вас дела со здоровьем? – поинтересовался Клесмет.
– Болезнь меня по-прежнему беспокоит. Сейчас сахара в крови меньше, но нужно продолжать лечение. Стоит оно сто марок в месяц.
– Можете не беспокоиться, все затраты на лечение мы вам компенсируем, – успокоил его Клесмет.
Стало светать. Было тихо и свежо. Друзья сели в такси, а Клесмет решил пройтись. «Да, дела! – думал он, размеренно шагая по тротуару. – Предстоит перевоспитывать старого алкоголика. Его образ жизни может привести к провалу, и нужно срочно предпринимать какие-то меры, чтобы исправить положение. На работе у Лемана обстановка осложняется».
Он вспомнил, что несколько дней назад у него уже было столкновение с Куром, когда тот позвонил по телефону и спросил, как будет по-немецки «черные вороны» и «пролетарий, будь начеку». При встрече Клесмет выдал ему по первое число! Это его слабость – показывать, что он немного знает русский.
«Может, попробовать давать ему на руки только часть денег, – прикидывал Клесмет, – а остальные класть на его счет в Швейцарии? Да, теперь многое прояснилось и с самим Леманом. Ясно, что он направил к нам Кура. По сути, Вилли парень порядочный, верный дружбе и своему слову. В политическом плане с ним нужно поработать, толк будет. Это не Эрнст. Кстати, надо подумать, как лучше отвести Эрнста от Вилли».
За размышлениями Клесмет не заметил, как добрался до дома. После напряженной ночи на плечи свалилась тяжелая ноша.
Не прошло и двух недель после той памятной для всех ночной встречи в кафе, как Кур в сильном волнении разыскал Клесмета: Вилли слег с сильным обострением диабета.
Не мешкая вечером того же дня нелегал отправился на такси на квартиру к агенту.
«Кажется, я почти на месте», – подумал Клесмет, заметив приближение нужного ему номера дома. Он расплатился с таксистом и вышел, решив оставшуюся часть пути пройти пешком, с тем чтобы осмотреться и изучить обстановку вокруг.
Однако было все спокойно, и, не заметив ничего подозрительного, Клесмет вошел в подъезд и стал подыматься по лестнице.
«Хорошо бы не встретить никого из соседей», – подумал он, оглядываясь по сторонам.
Дверь открыла невысокая молодая женщина. Минуту спустя они прошли по коридору, заставленному плохо различимыми в темноте предметами. Сняв пальто и шляпу, Клесмет на ходу поправил галстук и одернул пиджак.
В квартире пахло лекарствами. Это напоминало ему госпиталь, где в гражданскую войну после ранения ему пришлось проваляться несколько месяцев.
– Он чувствует себя очень плохо. У него образовалась опухоль на левой голени. Врач определил повышенное содержание сахара в крови… – она была явно взволнована.
– Но сейчас его жизнь вне опасности? – останавливаясь, тихо спросил Клесмет.
– Врач говорит, что пока трудно утверждать что-либо определенно. Не исключено, что могут ампутировать ногу…
– Вам нужно немедленно отвезти его в больницу, где имеется специальное отделение для больных, страдающих диабетом.
– Врач просил пока обождать. Он сделал два укола сильнодействующего лекарства. Разговаривать Вилли вообще-то нежелательно… Вы его не утомляйте, пожалуйста, – вдруг совсем неофициально попросила она, улыбнулась, и Клесмет машинально отметил, что она молода и хороша собой. – Сюда, пожалуйста…
В большой светлой комнате она указала на кровать у стены и сразу же ушла. Увидев Клесмета, Леман смущенно улыбнулся и жестом предложил ему присесть на стул, стоявший у изголовья.
– Добрый вечер, Вилли, – поздоровался Клесмет, – Как вы себя чувствуете?
Леман, словно не понимая, где он и что с ним, молча глядел на гостя.
– Вилли, я спрашиваю, как ваше самочувствие? Вы меня слышите?
– Да, – тихим голосом не сразу ответил Леман и осведомился: – Что-то случилось?
– Нет, нет, ничего не случилось. Все в порядке. Просто я захотел узнать, как ваше самочувствие и не нужно ли чем-нибудь помочь, – успокоил его Клесмет.
– Очень сильные боли в конечностях, воспалилась голень левой ноги. Увеличился сахар. Врач выписал дорогие лекарства и говорит, что через пару дней дела пойдут на поправку, – подобие улыбки пробежало по губам Лемана. Он попытался приподняться.
– Лежите, лежите, Вилли! Сейчас вам нужен абсолютный покой! А может, все-таки отправить вас в больницу?
– Спасибо, но пока не нужно. Врач считает, что необходимо выждать. Хотите кофе? Сейчас попросим, и она принесет.
– А кто это? – Клесмет указал глазами на дверь.
– Это Флорентина Ливорски, моя подруга, я вам рассказывал. Жена уехала к родителям в Швибут, старики часто болеют, и за ними нужно присмотреть. А Флорентина приходит и ухаживает за мной, пока я болею, – пояснил Леман.
– Понятно, – кивнул Клесмет. – Вилли, вы можете заказывать все лекарства, которые необходимо. О цене не беспокойтесь, мы все оплатим.
– Спасибо.
Убедившись, что Леман чувствует себя достаточно хорошо, чтобы разговаривать о серьезных делах, Клесмет рассказал о недавней встрече с Эрнстом. Тот обратился с просьбой отработать условия связи на случай опасности. Он ранее якобы говорил на эту тему с Бомом, но безрезультатно. Сейчас обстановка в Берлине осложняется, и он хочет знать, как ему действовать, если заметит за собой наблюдение. Клесмет, конечно, разъяснил ему, что осторожность нужна прежде всего в работе, а отступление – это в последнюю очередь. Тем не менее он предложил Эрнсту условия связи на Швейцарию и хотел бы, чтобы Вилли тоже их знал и мог воспользоваться ими при необходимости.
– Кто-нибудь знает обо мне в Берлине? – спросил Вилли, после того как куратор закончил свой инструктаж.
– Я и Эрнст, еще мой начальник, больше никто, – ответил Клесмет.
– Это хорошо! А где ваш предшественник?
– Я думаю, что он уже в Москве. А почему он вас интересует?
– Во время нашей совместной работы я, честно говоря, его побаивался. – Вилли на мгновение задумался. Потом продолжил: – Мне не нравились его манеры, мне казалось, что он был немецким офицером. Бывало, сверкнет взглядом, настоящим взглядом прусского офицера, жестким, пронизывающим, налитым кайзеровским свинцом! Аж мороз шел по коже. Я серьезно опасался, что мы из-за него провалимся.
– Это вам показалось! Нормальный парень, может быть, нервничал немного, и это отражалось на его поведении, – Клесмет выгораживал товарища по работе, у которого, видимо, не сложились отношения с агентом. Такое в разведывательной практике часто бывает.
Леман решил переменить тему разговора, заметив, что она неприятна Клесмету.
– По поводу условий связи на случай опасности я могу сказать следующее, – заявил он, – если меня заподозрят, я это сразу почувствую и приму необходимые меры. Главное, чтобы у Эрнста не нашли моих записок! Это будут прямые улики. Если меня арестуют, я буду все отрицать!
– Согласен с вами, – сказал Клесмет. – Мы думаем сейчас над тем, как найти другую работу для Эрнста. Как только мы что-нибудь подыщем, вы не будете с ним встречаться. Между прочим, он сильно изменился после наших разговоров с ним. На встречу приходит ни жив, ни мертв, растерял весь свой гонор и самоуверенность. Ресторанные счета тоже уменьшились.
– Я тоже с ним очень серьезно разговаривал, – поддержал тему Вилли. – Посмотрим, надолго ли его хватит. Тут еще надо учитывать, что его вторая жена – активистка Международного общества помощи рабочим – распространяет литературу и, кажется, состоит членом ячейки компартии в больнице, где работает, что тоже опасно для нас.
– Вот как? – удивился Клесмет. – Я этого не знал. Надо тоже помозговать. Пока у меня все, не хочу вас утомлять. Поправляйтесь, через несколько дней я вас навещу.
Клесмет поднялся, осторожно пожал Вилли руку и направился к выходу. У двери он обернулся:
– Флорентине…
– Я понимаю… – улыбнулся Леман, давая понять, что ничего подруге не скажет.
«Внимательный, – подумал Вилли, когда за Клесметом закрылась дверь. – Не такой, как его предшественник. Еще приятный сотрудник был из посольства, интересно, он в Берлине или уже уехал».
Беседа с куратором утомила Вилли, и он заснул. Проснулся, когда на улице уже стемнело и зажглись фонари. Флорентина сидела рядом у его постели и грустно о чем-то размышляла.
Как все женщины, она быстро навела порядок в квартире, постелила белую скатерть на небольшой журнальный столик и поставила на него посуду из прекрасного сервиза, который обнаружила в серванте. Погасив верхний свет, зажгла настольную лампу, и ее зеленый свет неярко освещал комнату.
Она сидела на стуле возле кровати и с нежностью смотрела на Вилли. В нем она видела свою единственную опору и защиту от всех угроз и напастей, и ей хотелось владеть им только одной, ни с кем не делиться.
Пока отсутствовала жена, она оставалась у Вилли и смотрела за ним. Чистила его костюмы, заботилась о белье и готовила, как хорошая и добропорядочная хозяйка. Окруженный постоянной заботой и вниманием, Леман порой забывал, что любит эту женщину совсем не так, как она этого хотела. Конечно, он испытывал к ней сердечную симпатию и расположение, но он прекрасно отдавал себе отчет, что о «самой большой любви» в его жизни уже не может быть и речи.
Флорентина подняла бокал с налитым красным вином и сделала маленький глоток. Увидев, что Вилли проснулся, она нежно ему улыбнулась.
– Тишина, – тихим голосом промолвила она. – Сижу и думаю: как хорошо чувствовать себя спокойной, находиться в безопасном месте под покровительством такого человека…
– Значит, ты довольна?
Флорентина отпила глоток вина и покачала головой.
– Довольна? Можно сказать, что довольна, когда я рядом с тобой. Но между нами всегда есть она… – И после небольшой паузы, тихо, как бы для себя, добавила: – Тем не менее мне кажется, что еще никогда я не была так счастлива и спокойна, как сейчас с тобой, мой дорогой!
Вилли улыбнулся, взял ее изящную маленькую белую руку в свою и нежно поцеловал. Потом лукаво посмотрел на нее и спросил:
– Неужели это правда?
– Да, правда, и ты это хорошо знаешь… – прошептала она и прижала его руку к своей щеке.
Вилли чувствовал, что она говорит правду, что она его любит и всецело отдается этому чувству. В его душе поднялась теплая волна. «А как же я, – подумал он, – смогу ли я когда-нибудь также ответить на ее чувства? Да, меня тянет к ней, молодой и цветущей. Но эта проклятая болезнь! Она забирает все силы!».
Все его симпатии принадлежали, безусловно, этой миловидной женщине с рыжеватыми кудрявыми волосами, которая восхищала его молодостью, непосредственной живостью и добрым характером.
А может, все это от того, что не сложились отношения с женой, Маргарет? Образ супруги с неясными, размытыми чертами появился перед ним. Конечно, девушкой она отдала ему все: честь, доброе имя, достоинство и приданое. У нее будет наследство после смерти родителей – гостиница с рестораном. При нынешней безработице это неплохое средство к существованию. Но она так и не стала для него ни любовницей, ни другом, заботливым товарищем. «А любил ли я ее тогда, в 1915 году, когда просил ее руки? Может, она привлекла меня состоянием своих родителей? Нет, тогда я еще о таких вещах не думал. Просто она мне понравилась, и я женился по холостяцкой привычке, особенно не раздумывая. А потом… потом началась совместная жизнь и все пошло кувырком. Не было детей – упреки, безработица, придирки… Домой не хотелось приходить, чтобы не видеть только эти недобрые глаза!».
Вилли, видимо, забылся и что-то сказал вслух, потому что Флорентина наклонилась над ним и положила руку ему на лоб.
– Температуры у тебя нет. Как ты себя чувствуешь? – спросила она.
– Мне кажется, что гораздо лучше. Дай мне воды, пожалуйста.
– Вилли, а кто это приходил? – спросила она, протягивая ему кружку с водой.
Вилли не спеша напился, вернул кружку и после этого ответил:
– Да так, один мой старый приятель. Мы с ним когда-то вместе служили.
– Да, а мне показалось, что он гораздо моложе тебя.
– Конечно, моложе, ведь он был тогда юнгой.
– Хорошо, когда есть такие друзья, – заметила Флорентина. – Хоть кто-то о тебе позаботится, когда тебе плохо… Вилли, меня беспокоят нацисты, – чисто по-женски она неожиданно сменила тему разговора. – Чем все это может закончиться, как ты думаешь?
– Они упорно стремятся к власти, – он тяжело вздохнул. – Смотри, в сентябре 1930 года Геринг с сотней нацистов прошел в рейхстаг. Сейчас они активно готовятся к президентским выборам в апреле. Представляешь, Гитлер рвется к власти, но при этом даже не имеет немецкого гражданства! Неслыханная наглость!
– Как же его будут избирать в президенты? – удивилась Флорентина.
– Хитрец Геринг и тут нашел выход, – саркастически усмехнулся Вилли. – Гитлера назначили экономическим советником представительства Брауншвейга в Берлине, естественно через друзей Геринга. 24 февраля Гитлер получил назначение, 26 принес присягу, через несколько дней подаст в отставку и все. Вот так за неделю он станет немцем! Вот увидишь, к лету нацисты будут иметь больше всех мест в парламенте, а Геринг его возглавит и станет наконец важным вельможей. Это его заветная мечта! И никто их не остановит!
– Успокойся, мой дорогой, – целуя его в лоб, тихо прошептала Флорентина. – Тебе нельзя волноваться. Врач прописал хорошие лекарства. Скоро ты поправишься… и все наладится!
Он почувствовал, как ее рука стала нежно гладить его затылок, мягкие губы коснулись лба и приятный запах духов, исходящий от нее, стал его обволакивать. Он успокоился и скоро уснул.
Флорентина оказалась права. Через две недели здоровье Лемана улучшилось настолько, что он смог выйти на работу. Опухоль рассосалась бесследно.
К этому времени из командировки вернулся непосредственный начальник Лемана криминальсекретарь Шлаф, и Клесмет сообщил в Центр, что А/201 встретил шефа на рабочем месте.
