12
Всю ночь Рассохин просидел на кедре, нависающим над бурной водой прижима, перебирая в памяти чувства и дела давно минувших лет и с рассветом, когда с реки потянуло холодом, начал зябнуть. Он хотел уже пойти к стану, чтоб запалить костер и подремать возле него, однако услышал за спиной стук деревянных подошв и вспомнил: в Древнем Риме рабы носили деревянные сандалии, чтобы было слышно, чтобы не могли подойти бесшумно и зарезать спящего господина, а кожаные полагались только вольным гражданам.
Блаженная остановилась у него за спиной, после чего села и затаилась.
— Ну и что не спишь? — спросил он, не оборачиваясь.
— Днем выспалась, — отозвалась голосом отрешенным. — Я ночами сплавлялась, а днем находила местечко и спала. И потом, я с детства боюсь спать одна.
— А что, за тобой гонятся?
— Они следят за мной, — не сразу призналась она. — С берегов смотрят. И сейчас за твоим островом стоит одна, русалка. Из воды вынырнула…
— Да, я тоже чую — глядят… А почему следят за тобой?
— Сами огнепальную пророчицу найти не могут, а я могу! Вот они и хотят, как найду, меня погубить и истину себе присвоить. Хитрые!
Кажется, у блаженной была мания преследования, замешанная на сексуальной озабоченности, потому что она положила руку Стасу на бедро и начала потихоньку гладить.
— Траур у меня! — напомнил он строго и, отодвинувшись, достал трубку, хотя курить не хотел.
— Вы не знаете, в поселке можно работу найти? — вдруг спросила блаженная совершенно разумным голосом.
— Пророчицу уже искать не хочешь?
— Хочу! Но они по пятам за мной. А я приеду в поселок, устроюсь на работу, люди Кедра отстанут. Подумают, я отказалась от замыслов…
— Ты кто по профессии?
— Учитель младших классов… Только у меня паспорта нет, и вообще никаких документов.
— Сорокин отнял, чтоб не убегали?
— Нет… Сама предала огню, в момент имянаречения. Так положено, чтоб навсегда порвать с прежним миром.
Она не отрицала власть Сорокина!
— Это одно и то же, — заключил Рассохин. — В прежнем мире ты где жила?
— В Нижнем Новгороде. Но туда не хочу. Я умерла…
— Ладно, ты умерла, а родственники-то остались?
— Папа…
Рассохин достал телефон.
— Папе позвонить хочешь?
— Это возможно? — слегка встрепенулась Зарница.
— Говори номер. Ну? Представляешь, как он обрадуется?
Она медлила, раздумывала — была не готова, но причину нашла другую: иногда она проявляла чудеса рассудочности!
— В Нижнем сейчас два часа ночи. В доме престарелых режим…
— Отец в доме престарелых? При живой дочери?
— Так получилось. Квартиру пришлось продать…
— Знакомая история!
— Ничего ты не понимаешь!
— Тебе все равно придется воскреснуть, — вздохнул Стас, подавляя желание прочитать ей мораль. — Если ушла из общины. Как ты жить будешь? Где? На работу без документов не возьмут, а сразу заберут в милицию. Сейчас строго…
— Ты мне поможешь, — уверенно заявила блаженная. — Я же тебе нравлюсь? Как женщина?
— Поезжай домой, по месту прописки, там выправишь паспорт, — нарочито строго сказал он, — Подруги хоть остались?
— Нет.
— Всех поменяла на Сорокина?
— Это не твое дело, — грубовато сказала она и опять положила ладонь ему на колено.
— Но управляет общиной Сорокин? — Рассохин осторожно снял ее руку.
— Он проповедник и хороший, добрый человек. Все происходит не по его воле!
Хотела еще что-то сказать, но умолкла, прикусила язык.
— По чьей?
Зарница справилась с замешательством и решилась на исповедь:
— Матерая руководит общиной. И от нее исходит ложь! Но огнепальная пророчица не желает открывать ей путь. Учение рода Кедра принадлежит проповеднику. Только он допущен к радости слышать истины из уст самой пророчицы.
— То есть у вас идет борьба за власть? Или за влияние на умы?
— Вам смешно, — обиделась блаженная и добавила с пафосом: — А на наших глазах гибнет прекрасная идея. Пророчица открыла будущее устройство жизни человечества!
— И каково же оно, будущее?
— Общинная жизнь в лоне природы. Хочешь, расскажу?
— Да я представляю. И это уже было. Колхозы, например…
— Извратить можно любую идею!
Рассохину спорить с ней не хотелось.
— Ну и чем же ваша община занимается на Карагаче? — спросил он.
— Мы живем… жили под сенью Кедра, — не сразу призналась блаженная. — Священное дерево. И питались его плодами.
— По кедрам лазали, шишки били?
— Грех попирать ногами Древо Жизни, — нравоучительно проговорила блаженная. — Ветер сбивал только зрелое семя, и мы собирали… Нет, подумай, жизнь была полноценной, в гармонии с природой. Это очень стройная, логическая система. Существовать под сенью… Зачинать, рожать и умирать под Кедром. Сеять его по всей земле, взращивать и питаться от него, как делают это священные птицы кедровки. Сначала все это трудно для восприятия. Но когда проникнешься, вберешь в себя скрытый смысл и весь круг жизни превратится в обряд. Тогда снисходит благодать единения с природой.
— А под сенью другого дерева жить нельзя? — спросил Рассохин, стряхивая прилипчивое оцепенение, исходящее от ее голоса.
— Кедр — особое дерево, философское. И у него есть язык. То есть голос, манящий в иные миры.
— Что же ушла, если было хорошо?
— Матерая скрывает от нас истины огнепальной пророчицы! — заговорила она с безумным жаром. — Извращает их! Окружила себя свитой из трех отроков! Никого к ним не подпускает. И еще привезла недавно четвертого, Яросвета! Симпатичный такой, веселый… И тоже хочет взять в свиту! А мы понравились друг другу. Он сам это на кругу сказал! Он сказал — Зарница, избери меня! А Матерая сразу натравила на меня свиту! Те и рады стараться, чтоб позволила с собой совокупляться…
Рассохин потряс головой:
— Ничего не пойму! Матерая живет с ними как с мужьями?
— Мы живем общиной! А она нарушает устав!
— Теперь ясно, — умиротворенно проговорил он. — Матерая в каких отношениях с Сорокиным?
— Сорокин — проповедник. Он избран самой пророчицей! Чтобы записывать истины!
— То есть он как апостол?
— Напрасно смеешься, — вдруг вполне разумно проговорила отроковица. — Пророчицу искали многие, чтобы получить от нее знания. А она избрала себе единственного проповедника.
— А у пророчицы откуда знания?
— Она последняя женщина огнепального толка. У них наследство передается по женской линии. В юные годы пророчице было откровение — собрать всех отверженных женщин под сенью священного Кедра.
— Так вы отверженные?
— Были отверженными, стали счастливыми.
Рассохина подмывало съязвить, мол, ты от счастья в бега и подалась, но, помня ее обидчивость, промолчал.
— А ваша пророчица живет на Карагаче? — серьезно спросил он.
— В священной кедровой роще. Говорят, уже больше двухсот лет…
— Как же ей это удалось?
— Секрет в пищевом рационе.
— Что же она всю жизнь ела?
— Ядра кедрового ореха и пила лосиное молоко, — с удовольствием сообщила она. — Ты пробовал когда-нибудь эликсир молодости?
— Однажды все лето на нем и жил.
— Зачем ты опять смеешься? Думаешь, я больная, сумасшедшая? Да у меня другое сознание!
— Я понимаю, Зарница, — пошел на сделку Рассохин. — И говорю серьезно. Однажды погорельцы целое лето поили меня лосиным молоком.
Она не поверила и отвернувшись, долго смотрела на воду, видимо, раздумывая, стоит ли вести с ним подобные доверительные беседы.
— Ты знаешь огнепальных людей? — наконец спросила.
— Не знаю.
— А кто поил молоком?
— Это давно было, — отмахнулся Стас. — Я тогда заболел сильно… А ты сама-то пророчицу видела?
— Чтобы увидеть, надо избавиться от пороков прежней жизни.
— Неужели ты веришь, что человек может прожить двести лет? На орехе и молоке?
Блаженная смутилась, и это ее чувство вселило надежду, что рассудок к ней возвращается.
— Виною всему наши пороки. Которые в прошлой жизни таковыми даже не считаются…
— Какие, например?
— Сладострастие, жажда совокупления без задачи деторождения… Ну, ты меня понимаешь.
— То есть как у животных, раз в год?
— За мгновенное удовольствие мы теряем ровно месяц жизни. На что мы растрачиваем энергию? Человек духовно умирает от постоянного полового влечения и поиска сладострастия. Отсюда появляются маньяки, педофилы, гомосексуалисты… Если готовиться целый год к брачным играм, жить в чистоте дел и помыслов… То единственное совокупление приносит космическую радость! И зачатые под кедром дети рождаются гениальными…
— Значит, ты избавилась от пороков, коль поехала искать пророчицу?
— Целый год воздерживалась! — с гордостью сказала Зарница и тут же озлилась: — А меня лишили права зачать и родить!
— Это несправедливо, — заключил Рассохин. — Куда же Сорокин смотрит? Проповедник?
— Он далеко, а Матерая этим пользуется. И хочет его опорочить, придумывает всякие мерзости. Распространяет сплетни! Найду пророчицу — все ей скажу! И если она со мной заговорит! Откроет будущее!.. Но боюсь, она будет молчать. Она всегда молчит…
— Почему?
— Потому что дала обет молчания. И нарушила его всего один раз…
В этот момент они оба враз услышали гул лодочного мотора — кто-то спускался сверху.
— Это она! — определила блаженная дрогнувшим голосом и вскочила. — Меня ищет…
— Ну и что станем делать? — спросил Рассохин.
— Спрячемся! Только нужно сидеть тихо и не думать о ней. Вообще ни о чем не думать!
— Как это — не думать? Почему?
— Она слышит чужие мысли! И может внушать свои!
— Даже так? Любопытно, интересная особа…
— Вот так все отроки! — чуть не заплакала она. — Как увидят, так сразу интересная. И Яросвет тоже…
— Успокойся, у меня траур, — заверил Стас. — Я на женщин не смотрю, на что они мне?
На всякий случай он стащил свою лодку со спальником вниз, к пойме, чтобы было незаметно с реки, а изрезанную душегубку Зарницы скомкал, скрутил вместе с насосом-лягушкой, веслами и швырнул в водоворот. Потом выбрал место среди завалов коряжника, велел блаженной забраться и лежать тихо.
— Оружие у них есть? — спросил шепотом.
— Есть. — Отроковицу начинало колотить по мере того, как вой мотора приближался. — Только я не разбираюсь, ружья какие-то…
— А подумала бы — зачем, если они хотят вписаться в природу? Представляешь сохатого с ружьем?
— Наверное, для самообороны, — слабо попыталась оправдать она. — От тех, кто оскверняет места силы…
— Да они бандиты! — оборвал он. — Только прикрываются общиной! Сама говоришь — лгут и обманывают!
— Не смей так говорить!
— У них в заложниках мой человек, полковник милиции, между прочим. И что с ним сейчас, я не знаю. Голову ему уже задурили, а может, и убили…
— Они не убьют, они только испытают! Он станет надзирающим братом.
— То есть по профессии надзирателем, ментом?
— Мы должны охранять кедровники от китайцев! Рыбу и сохатых от местных браконьеров. Лес от пожаров… Мы все должны здесь охранять!
— Почему ты их все время оправдываешь? Они же преступники. Мошенники так уж точно. От Галицына требуют продать дачу… Потом они совершают насилие. Человек может погибнуть!
— Это испытание.
— Что они сделают с Яросветом? На жерди распнут по сибирскому обычаю? Голого на комарах привяжут? Или как тебя, в мыльный пузырь — и вниз по реке?
— Иначе не заставить переоценить ценности, — горячим шепотом заговорила отроковица. — У мужчин такая природа, физиология. Надо хоть раз в жизни дать возможность человеку остаться наедине с собой и крайней опасностью. Чтобы мог заглянуть за край, а потом испытывать наслаждение и счастье от маленьких радостей. Люди сами об этом догадываются и занимаются экстримом — смотрят фильмы ужасов… Но все извращенно!
От страха к Зарнице вернулся рассудок. Или Рассохин уже начал сходить с ума, ибо со всем, что сейчас сказала блаженная, он был согласен.
Лодочный мотор уже выл где-то за ближайшим поворотом, и отроковицу вновь заколотило.
— Тихо, все хорошо, — попытался привести ее в чувство. — Они проедут мимо, не бойся.
И пожалел об этом: блаженная вцепилась в его запястье, вонзив кошачьи грязные ногти, в глазах стояло абсолютное безумие. Он попробовал отнять руку и понял, что оставит часть кожи в ее когтях, а возможно, и мяса.
Тяжелый, мятый «Прогресс» выскочил из-за пихтового мыса и потянул к противоположному берегу — моторист отлично знал реку и резал углы, минуя фарватер. Свободной рукой Рассохин поднял бинокль — трое мужчин и женщина, группа в старом составе. Мужики в армейском камуфляже, а предводительница в черной блестящей коже, чем-то напоминающей издалека змеиную. На носу лодки лежал перевернутый вверх дном короткий долбленый облас, видимо, чтобы проходить соры. Лодка вписалась в поворот, потянула за собой пенный кильватерный след, и он ощутил, как блаженная пришла в себя, выпустила запястье и облегченно перевела дух.
— Ты зачем меня поцарапала? — миролюбиво спросил Рассохин. — От страха, что ли?
— Нет, — сдержанно обронила она.
— А от чего?
— Чтобы самой не думать. И отвлечь тебя. Видишь, Матерая не услышала и проехала мимо. Мужчин от мыслей можно отвлечь только болью.
Вой мотора облетел речную меандру и сбавил обороты — вошли в протоку, ведущую к Красной Прорве. Через минуту и вовсе стало тихо, густое чернолесье поглощало всякие звуки. Похоже, кончился срок испытаний Скуратенко, поехали снимать с креста.
— Она владеет чародейством, — доверительно сообщила отроковица. — И чары свои направляет во зло.
— Понятно… А что за мужики с ней?
— Свита.
— Так у вас в общине матриархат?
Это была запретная тема, вероятно, поэтому она уклонилась от ответа.
— Женщины ближе к природе и космосу. Матриархат — естественное устройство жизни людей.
Рассохин нашел уязвимое место:
— И у вас не хватает мужчин? То есть отроков. Верно? Дефицит, причем значительный, как и везде. Ты не ужилась в женском коллективе и бежала…
Проблески некоего разумного практицизма у Зарницы чередовались с полным безумием, причем возникали внезапно, и Стас впрямь начинал верить в существование иного сознания.
— Поэтому не волнуйся, с твоим Яросветом ничего не случится, — отчеканила блаженная. — Да и он сам уже никуда не уйдет. Так на кругу сказал, по своей воле. После испытаний станет надзирающим братом. Редко кто на первом году получает высокое посвящение. От добра добра не ищут.
— Значит, Галицын попал в малинник?
— Он Матерой нужен, — с завистью произнесла она. — Она его сразу прибрала к рукам, принцесса заморская.
— Почему заморская?
— С проповедником из Канады приехала. Потом вздумала от него избавиться.
— Нерусская, что ли?
— Русская, из духоборов. Тех самых, что Лев Толстой в Канаду отправил.
Рассохин к своему стыду не знал, кто такие духоборы, коих отправлял в Канаду сам граф Толстой.
— А Скуратенко, значит, Матерой не нужен?
— Кто это?
— Моторист из Усть-Карагача. Которого на жерди распяли!
— Он тоже понравился хозяйке, я слышала. Сама сказала на кругу.
— За это и казнила?
— Ты не понимаешь! Это не казнь! Он станет… Как бы это сказать? Продолжателем рода Кедра. Если смирит нрав, пройдет испытания…
— Какое испытание придумали Галицыну? То есть Яросвету?
— Самое почетное. Осенью на поединок выйдет с богом леса.
— Да он что, Геракл, что ли, с богами сражаться? Ты хоть знаешь, кого здесь называют богом леса?
— Я еще не прошла посвящения. На кругу говорили…
— Не посвятили, так я посвящу. Бог леса — это сохатый, бык! И осенью у них начинается гон. Ты понимаешь, что может случиться?
Она понимала, однако же упрямо вымолвила:
— В свите с Матерой состоят лишь сильные духом отроки.
Переубеждать ее не имело смысла, поэтому Рассохин сказал со вздохом:
— Разочарую тебя, Зарница: Скуратенко испытаний не прошел. В больницу отвезли.
— Если Матерая его на жердь поставила, — уверенно сказала отроковица, — значит, видит в нем силу. Слабых иначе испытывают. Кто ей в руки попал, тот не уйдет. Они даже выкрасть могут.
— Ну и дела! — восхитился Стас. — Помню времена, когда на Карагаче женщин крали, отроковиц. Теперь все поменялось!.. А что, мужики к вам в общину сами не идут? Не хочется с лосями драться?
Блаженная взглянула с вызовом, должно быть, хотела сказать что-то резкое в отношении мужчин, однако не решилась.
— Хочешь влепить ей пощечину?
— Кому?
— Матерой, своей командирше!
— Что ты! Это невозможно!
— А если случай представится? И ты врежешь ей от души. Все сразу пройдет, самая лучшая реабилитация. Ты же хочешь выйти из-под ее чародейской власти?
— Хочу…
— Вот в этом я тебе помогу. Но ты должна помочь мне выручить из плена Галицына.
Блаженная подумала, в глазах блеснула надежда — и в тот же миг исчез разум.
— Мы выручим вместе, и я возьму Яросвета себе! Он такой симпатичный отрок! Я видела его обнаженным. Всех отроков видела, но этот лучше… У него брюшко отвисает, но это поправимо. На вегетарианском рационе он станет мускулистым и сильным.
— Где ты его видела? В бане?
— Нет, на кругу. Когда была релаксация. Мы лежали рядом. Потом я втирала масло в его тело.
— Вы что, голые на круг выходите? Ничего себе релаксация!
— Нагота — естественное состояние человека. Ты ведь страдаешь от того, что приходится одеваться? Все мешает…
— Не страдаю.
— Давай обрядимся в белые одежды? Пока Матерая не приехала? И ты узнаешь, как это прекрасно. У меня есть немного масла…
— У тебя с собой есть белые одежды?
— Ты не понимаешь! Надеть белые одежды — значит обнажиться!
— Комары сожрут! Погляди сколько!
— Да… У нас под сенью нет комаров. — Зарница мечтательно вздохнула. — Если отнимем Яросвета, ты отдашь его мне?
— Возьмешь, если захочет.
— Он захочет! Мы понравились друг другу! Мы уже с ним занимались тантрой. Это восхитительно! Отдашь?
— Укажешь, где ваша база, — отдам, — серьезно пообещал он. — Как называется место, где вы обитаете? Сколько вас там? Отроков, отроковиц… В общем, все по порядку.
— Место? — Ему уже казалось, она прикидывается дурочкой. — Какое место?
— Где находится ваша страна Амазония, — теряя терпение, произнес Рассохин. — Где вы на круг выходите.
И получил ответ, достойный партизанки:
— Не толкай меня на предательство! — Голос аж зазвенел. — Подставлять человека… Если даже ты боишься его и презираешь… В любом случае отвратительно! Пытать станешь — не скажу!
Стас махнул рукой.
— Hv, пытать я тебя не буду. Сейчас вернется Матерая — позову ее. И сдам тебя с потрохами! Думаю, она даже спасибо скажет, что вернул блудную дочь.
— Ты не посмеешь этого сделать! — взъелась блаженная. — Я женщина! Какая подлость!
— Будешь дергаться — свяжу!
Она замерла на мгновение, гневно глянула и опустила голову.
— За это я и ненавижу вас, мужчин! — выдавила сквозь зубы. — И если бы не зов природы…
— Где? — Рассохин навис над ней, изображая злодея.
Отроковица заслонилась рукой.
— В урочище Гнилая Прорва.
— Там поселок сгорел! Там негде жить!
— Мы в лагере живем.
— В каком лагере?
— На женской зоне, в бараках. На другом берегу от Гнилой.
Стас сел на бревно.
— Колыбель будущего человечества — в бараках…
— Все религии мира вышли из пещер, — парировала Зарница, явно повторяя чужие слова. — Не в условиях суть.
— Религия? Вот как…
— Придет время, и завещание пророчицы сбудется. Мы построим город Кедра…
— Если Матерая с Сорокиным не украдут ваши деньги!
У блаженной был позыв подтвердить это, но она отвернулась и пробубнила:
— Внутренние дела общины можно обсуждать только с посвященными.
— Ну и сколько вас там, отроковиц первозванных?
— Нас уже сорок, — похвасталась. — Без меня тридцать девять… И двенадцать отроков. Вернее, сейчас тринадцать…
— Галицын — тринадцатый отрок?
— А что? Это счастливое число.
Отроковица перестала скалиться, гримасничать, и Рассохин как-то уже подзабыл о ее блаженном состоянии, но она подсела сбоку, прильнула плечом и мечтательно напомнила:
— Вот если бы ты согласился пойти со мной! И мы вместе отыскали пророчицу, получили ее благословение…
Закончить эту фантазию не позволил взревевший на реке лодочный мотор. Стас запомнил когти Зарницы, загодя отпрянул от блаженной и погрозил — сиди тихо!
На ее лице отразился ужас.
— Замри и не думай! — просипела она, втискиваясь между лесин.
Матерая не могла найти своего подопытного и, скорее всего, поняла, что кто-то приезжал на Красную Прорву и его освободил — жердь с разрезанными веревками бросили неподалеку от стана, да и склон истоптали, пока тащили Скуратенко в лодку. Предугадать дальнейшее поведение было трудно: если Матерая чувствует здесь себя владычицей реки, то и в самом деле попытается вернуть несчастного моториста. Однако Рассохину как-то мало верилось в ее беспредельную власть и чародейские способности. Но через три минуты пришлось убедиться в обратном…
Лодка шла с какими-то остановками, будто мотор барахлил. И только когда «Прогресс» выплыл из-за поворота, стало ясно — они кого-то искали, тщательно осматривая через бинокли залитые берега. Эдакая пиратская команда — головы мужчин в камуфляжных банданах…
Рассохин отвлекся на мгновение — показалось, где-то застучали деревянные подошвы, и тут узрел, как рулевой сбавил обороты, резко переложил румпель и повернул в заводь, к острову.
Матерая указывала на него своим перстом…
