Эпилог
…Я говорю тебе «Да»,
Ты отвечаешь: «Нет».
Ты ускользаешь из рук вновь и вновь.
Ну почему, почему ты не веришь мне?
Поверь мне, детка, это любовь!
Господи, и чего я так волнуюсь? Ведь знаю же, что все хорошо. Все просто замечательно!
– Таня?
Во всем виноват трудный день. Самый сложный день в моей жизни, если быть честной. Ну почему он наступил именно сегодня? Когда я еще не готова его встретить? Точнее, встретить шумно, а не вдвоем с Рыжим, запершись в спальне. Странные мысли, я понимаю, но если бы можно было прокрутить этот день кинопленкой в ускоренном режиме, с закрытыми глазами, клянусь, я бы так и сделала!
– Ну же, репейничек мой, посмотри на меня. Чего зажмурилась?
И действительно чего? Ведь примеряла это платье у Карловны в мастерской, подумаешь надела еще раз! И все-таки тревожно. К зеркалу меня мать Рыжего так и не подпустила, а вот сына слушала. Я даже и не подозревала, какой он у нее дотошный и требовательный. Будь я на ее месте, указывай он мне что и как делать, живо бы вредине ухо открутила. Одно так точно! А она ничего, улыбалась.
Неужели мы и, правда, для нее такие забавные?
– Артемьев, я же просила тебя не называть меня так. Глупо звучит!
– Ты просила не называть при всех, Тань. А когда мы вдвоем, я тебе обещания не давал!
Это бесполезно. Мое возмущение еще звучит на чистом упрямстве, но скоро и оно иссякнет под неисправимым напором Рыжего.
– Нравится?
Я смотрю прямо перед собой в зеркало, на свое отражение в белом свадебном платье, с фатой в убранных мягкой волной волосах, и честно киваю, не в силах произнести ни слова. Гарик покинул комнату полчаса назад и все это время Рыжий занимался только мной, расхаживая по спальне в одних боксерах и носках. Как сварливая матушка, разглаживая каждую складку на платье, проверяя ловкими пальцами каждый заколотый локон. Не разрешая раньше времени смотреть на себя. Как будто у меня получилось бы извернуться, когда большая часть зеркальной стены его красивой, удобной спальни теперь завешена постерами сериала «Star Trek» и знакомыми лицами Кирка и Спока. Ни за что бы не подумала, что этот эстет до мозга костей решиться на такое. Так же, как освободить для меня полгардеробной и самые удобные полки в шкафу, словно у меня есть, что туда класть.
Он стоит за спиной, опустив руки на мои запястья, и улыбается.
– Как думаешь, Тань, встретим мы сегодня невесту красивее тебя?
Мне не нужно думать, чтобы ответить честно и со всей серьезностью:
– Нет.
Куда уж лучше. Из зеркала на меня смотрит настоящая красавица, и дело вовсе не в отсутствии ложной скромности или в ее наличии, а в потрясающем чувстве вкуса моего будущего мужа и его матери, – нельзя не отдать им должное. Ну и, конечно, в щедрости моего отца. Как ни упирался Рыжий рогом, а Андрей Крюков остался непреклонен: за свадебный наряд единственной и любимой дочери платит ее отец и точка! Ну и что, что мы простые люди из провинции, один раз в жизни можем себе позволить! Он и так уступил жениху, разрешив окончательно забрать невесту из общежития под свой кров за три недели до свадьбы (все же Роднинск не близкий свет, а у меня экзамены и сдача сессии). Дольше Рыжий ждать с росписью отказался, ответив просто: «А чего нам тянуть, Коломбина? Ты же сказала «да». Мне одному без тебя дома делать нечего, а по-другому я не хочу».
Сказала, верно. Но разве подпись в документах что-то меняет? Я и без подписи не представляю, как жить без Рыжего дальше, но он упрямый и хитрый лис, разве с таким поспоришь? Хотя я пытаюсь время от времени вспоминать о сне, чтобы не потерять бдительность. Не хватало еще, чтобы он всю жизнь за меня все решал!
«– …Танечка! Танька, ну, чего ревешь? Успокойся, уже все позади. И как тебя только угораздило влезть в мужские игры?
– А тебя?
– А я темная лошадка. Отчасти, это мой мир, мне не привыкать. И потом, я дал слово одной девушке, пришлось держать. Но если бы знал наперед до чего она упрямая, лучше бы ее держал возле себя, а не слово. Ведь чувствовал, чем все это может закончиться. Думал, задушу Вардана, когда понял, почему он сорвался на мост. Если бы Илюха не оторвал от него, передавил бы гаду кадык к чертовой матери!
Но я вовсе не потому шмыгаю носом, ощупав прежде Рыжего на предмет целости и сохранности. Уже все закончилось, гонка позади, и я еще получу ночью заслуженную порцию взбучки, полный серьезного укора выговор, и покусанный, а после нежно зацелованный шрам на попе. Крепко усну в чужой незнакомой квартире, прижавшись к его груди, слушая на ухо ласковые глупости и отвечая тем же. Все это после, а сейчас, когда Рыжий остановил свой «BMW» возле Глаши и отпустил с ним друга, я держу в руках вскрытый конверт, а в нем ключи, тонкое золотое колечко и надпись на открытке: «Танька, выходи за меня! Люблю». Держу и не верю своим глазам.
И вот это все он принес мне буквально через несколько часов после нашей ночи?
Но как? Неужели ему хватило ее, чтобы понять? Решить для себя, что это именно я нужна ему? Та самая смешная Коломбина в детских носках со стрекозами и несуразном оранжевом платье? Что навсегда? Судя по тому, как быстро Бампер определился с выбором – он не сомневался и секунды. Уходя прошлой ночью от меня уже знал, что хочет быть рядом. Хочет быть со мной…
Но разве я не поняла это сердцем? Сама не призналась себе, что люблю его? Еще тогда, когда без стеснения целовала и обнимала. Когда получала то самое молчаливое признание в ответ? Отзывалась на прикосновения, что красноречивее любых слов?
Нет, все что произошло между нами было больше чем близость, гораздо больше. С самого начало было чем-то особенным, нашим, пусть я и отказывалась это признать.
– Я думал, ты прочла раньше. Удивлялся, почему не брала трубку.
– Нет, только сейчас. Прости.
– Так ты ответишь мне, Тань? Я все еще жду.
Мне приходится глубоко вздохнуть, запрокинуть голову и посмотреть на небо – полночное, звездное, безлунное, чтобы смахнуть слезы и поверить в происходящее. Повернуться к Рыжему, потянуться к его губам, таким теплым, улыбчивым и родным, и ответить, целуя их:
– Да. Да, да, да, да!»
…Он поднимает мою руку и касается губами запястья, затянутое тонким белоснежным шелком. Заглядывая в глаза, поглаживает пальцы, целует ладонь. Артемьев любитель подобных жестов и ничуть не стеснительный в отличие от меня. Последнее время я только и делаю, что краснею от публичного проявления его чувств. Кажется, в его семье уже привыкли, что он все время прижимает меня к себе и получает удовольствие от моего бурчания, и перестали обращать на нас внимание. Но если он и на людях выкинет нечто подобное…
– Вить, только не вздумай вытворять вот такое же при гостях, слышишь? Я сгорю со стыда, предупреждаю!
Как же, так он меня и послушал! Снова смотрит хитрым котом, приближаясь вплотную.
– Ничего, я найду способ остудить тебя. Привыкай, Коломбина. Я не привык считаться с чьим-то мнением, если оно касается личной жизни и моих желаний. А я хочу тебя, Танька, всегда и везде. Хочу вот даже прямо сейчас, когда ты такая красивая, моя и так близко. Особенно зная, – искуситель наклоняется к виску, чтобы хрипло прошептать, – какие на тебе надеты чулки и белье. Нет, кажется, мне не вытерпеть до вечера.
Он не обманывает. Хочет. Губы касаются мочки уха, а натянувшиеся в паху боксеры говорят сами за себя, и я не могу не улыбнуться, чувствуя в животе ответный жар. Вспоминая прикосновения его пальцев к разведенным навстречу бедрам, и довольный стон Рыжего – немного звериный и жадно-удовлетворенный.
– Господи, Витька, ты сошел с ума. Ты же меня только что одел!
– А уже хочу раздеть. Тань, – и снова губы скользят вдоль шеи, а руки требовательно обхватывают талию. – Ну давай, а? Прямо сейчас! Я быстро. Ммм, так хочется.
– Сумасшедший! – но мне нравится его внимание, да, нравится, и я с удовольствием запускаю пальцы в густые волосы, позволяя горячей ладони пробраться под юбку и заскользить по ноге. В конце концов, это все для него. – Мы же только час назад закрывались в гардеробной…
– Ничего не могу с собой поделать. Хочу и все! Детородная функция обязывает.
– Ох, осторожнее с чулками! Не порви, дурачок…
Что?
– Что-о?!
Он выбирает правильные слова, и желание тут же слетает с меня. Схлынывает холодной волной, затаиваясь до поры. Рыжий не был бы Рыжим, если бы вовремя не отступил на безопасное расстояние.
– Что ты сказал?
Но хитрый лис уже крутит ладонью в воздухе, улыбаясь самым обаятельнейшим образом.
– А чего такого, Тань? Ничего не сказал. Это же я вообще… Обобщаю так, понимаешь?
– Нет. Лучше не обобщай!
Он вдруг удивляется на полном серьезе.
– А ты что же, репейничек, совсем детей не хочешь?
– Витька, – у меня едва ли не пар идет из ноздрей, а ему хоть бы хны! – я же тебя, кажется, просила…
– Танька, не начинай, здесь никого нет! Как хочу, так и называю!
– Артемьев, ты с ума сошел, что ли? Какие дети? Мы с тобой еще даже не женаты!
– Можно подумать: нам свадьбы три года ждать.
– Все равно.
– Верно! Никогда не вредно помечтать на будущее. Да не пугайся ты так, Тань, – смеется Рыжий, возвращая меня в свои медвежьи объятия, – я же пошутил! Мне еще столько мест тебе хочется показать, столько всего рассказать о своих планах… О наших планах! Побыть с тобой просто вдвоем, дать возможность нормально окончить университет, а потом можно и детей. Да?
Я пожимаю плечом, сдаваясь на волю своему жениху, у которого очень даже получается вить из меня веревки.
– Ну-у, да. Наверно, – выдыхаю с облегчением, осторожно заглядывая ему в лицо. – Если потом! Хм, как-нибудь попозже.
– Конечно, попозже! Через год там, ну, или два. Три, Тань! Точно, не раньше трех и точка!
– Р-рыжий!
– Что? – со всем вниманием приподнимает он темную бровь. – Пять? Целых пять лет ждать, да? Многовато, Тань. Илюха с Женькой вон точно второго состругать успеют, а мы с тобой что, хуже? Нет, так долго ждать я решительно не согласен!
Я не могу сдержать смех и хохочу, представив его с двумя голубоглазыми, рыжеволосыми детишками на руках и почему-то с поварешкой в зубах. Тоже мне – папаша!
– Иди уже, мечтатель, одевайся, я подумаю, – снисхожу к ответу, шутя отталкивая его от себя. – Не заставляй наших родителей ждать, а то раздумаю за голого замуж выходить! Накроется тогда твоя детородная функция медным тазом!
Странный у нас выходит разговор – свой, родной, понятный только для нас двоих. Я думаю об этом, глядя, как мой мужчина с кривой ухмылкой на губах исчезает в гардеробной, чтобы через секунду выглянуть из-за двери, набрасывая на плечи рубашку.
– Обещаешь подумать о трех? Мне одного мало.
– Что? Да ты просто невыносим, Артемьев! Совесть имей!
– Трех годах, репейничек, а ты о чем подумала?
Он просит помочь застегнуть пуговицы, умоляет завязать галстук, изображает сердечный приступ, когда я признаюсь, что не умею, и требует срочно оказать ему первую медицинскую помощь дыханием рот в рот, иначе он прямо сейчас начнет биться в жутких конвульсиях у моих ног от внезапно настигшего его в собственной гардеробной страха замкнутого пространства. На мое замечание, что клаустрофобия прекрасно лечится открытой дверью, а буйная фантазия уколом успокоительного, смотрит на меня жалобными глазами кота из знаменитого мультфильма «Шрек» и, прислонившись виском к дверной коробке, начинает напевать песню «Hallelujah», зная, как я люблю его голос…
Maybe I have been here before.
Может, здесь я и бывал,
I know this room, I’ve walked this floor.
По этой комнате шагал,
I used to live alone before I knew you.
Но без тебя не знал судьбу другую.
I’ve seen your flag on the marble arch,
Твоим победам нет числа,
Love is not a victory march,
Но не любовь тебя спасла,
It’s a cold and it’s a broken Hallelujah.
Она разбита в звуках «Аллилуйя»!
Hallelujah, Hallelujah, Hallelujah, Hallelujah, (Hallelujah…)
* * *
Maybe there’s a God above,
Может, Бог вверху и есть,
And all I ever learned from love
Но о любви я понял здесь,
Was how to shoot at someone who outdrew you.
Что нет пути назад, когда люблю я.
And it’s not a cry you can hear at night,
Любовь – не просто крик в ночи,
It’s not somebody who’s seen the light.
Не греют всех её лучи,
It’s a cold and it’s a broken Hallelujah.
В её осколках только «Аллилуйя!»
Hallelujah, Hallelujah, Hallelujah, Hallelujah, (Hallelujah…)
(Перевод Алексей Бирюков)
У него получается, да. Как всегда получается добиться своего, и я сдаюсь на милость Рыжему, спеша закрыть ему рот поцелуем, обнять ладонями лицо, пока на звуки голоса не сбежалась вся семья.
«… – Я не хочу, Вить. Точнее, хочу, но не так шумно. Почему мы не можем расписаться и посидеть где-нибудь тихо по-семейному, а? Ты, я, наши родители. Почему?
– Потому что это необычный день, который мы с тобой будем вспоминать много лет спустя, и я хочу, чтобы нам было о чем рассказать детям. Чтобы их мама была в белом платье, а отец как дурак носил ее на руках. Потому что ты достойна праздника, Коломбина, твой отец достоин радости увидеть тебя невестой, а мне перед людьми скрывать нечего. Я давно знаю, чего хочу.
Он чертит пальцами линии на моем животе, согревает подбородком макушку, не переставая обнимать и греть у своей груди, даже когда все закончилось.
Я опускаю щеку на подушку и вздыхаю. Перевернувшись на спину, смотрю в потолок. Не зная, как объяснить свой страх, сажусь в постели, но он тут же поднимается следом, чтобы снова обнять меня, привлекая к себе.
– Ну что такое, Тань? Чего ты боишься? Это же всего лишь я.
– Вот именно, Вить, что ты.
– Еще скажи, что мы все это уже не проходили.
– Проходили, – я снова вздыхаю, находя в темноте его ладонь и накрывая ее своей. – Но не могу же я всегда просить тебя, как ты не понимаешь. Все это трудно объяснить, а тут люди, гости, целое событие!
– О, да. – Он неожиданно смеется, щекоча дыханием затылок. – Еще как трудно! Не стоит даже и пытаться, надо просто брать и владеть. Поверь, моя хорошая, тебе сразу станет легче и не останется о чем переживать.
– Т-то есть? – Рыжий заставляет меня растерянно оглянуться и поднять к нему лицо. – Ты хочешь сказать, что я…
Встретить ласковый шепот на своих губах и потянутся к ним, припадая в неосознанном поцелуе. Привычном, легком, необходимом, как сам воздух.
– Правильно. Хочу сказать, что ты… Что тебе вовсе не нужно просить меня, потому что я… Ну же, продолжай, Коломбина.
Не знаю, почему я избегаю говорить с ним о любви. Но каждый раз, когда мы подходим к признанию, я жутко смущаюсь, хотя люблю его всем сердцем и уверена: он знает об этом еще лучше меня.
Вот и сейчас на мое упрямое молчание Бампер отвечает веселым: «Трусиха!». Приподняв сильными руками, разворачивает к себе лицом, укладывает на грудь и, откинувшись на подушку, позволяет моим губам ответить на вопрос со всей нежностью и страстью, которую я к нему испытываю.
– Танька, ты у меня всегда будешь самой красивой, обещаю. Я ведь ни разу в обещании не подвел тебя?
– Ни разу.
– И тут верь. Как верь тому, что для меня ты всегда будешь важна сама по себе. Все равно в каком платье. Обещаешь, что не забудешь? Что запомнишь мои слова?
– Обещаю.
– Вот и хорошо. А сейчас поцелуй своего Рыжего еще раз, моя любимая Колючка…».
«… – Ох, что-то я волнуюсь, девочки. Лиль, как думаешь, привезут нас обратно к общежитию или нет? Все же сорок километров – не близкий свет, а мы на каблуках и при параде. Понимаешь, у меня мама сердечница, переживает. Третий раз звонит, интересуется, а я не знаю, что сказать.
– Ты, Настя, как маленькая, честное слово!
– Почему это?
– Потому что дожила до двадцати лет, а беречь здоровье родителей так и не научилась. Что, соврать не могла, что ли? Сказала бы «Да», и все дела! Вернешься, мол, вовремя, и никакой кардионагрузки на сердце. Крепче спят – меньше бдят, ясно! Кстати, Крюкова, мне тоже интересно: до которого часа ваша семья планирует мероприятие? Вахтера бы в общаге предупредить надо о времени возвращения, а то окажемся у наглухо закрытых дверей и кукуй потом кукушкой у подъезда до утра!
И вроде бы нормальный вопрос, и задан очень даже буднично и актуально в преддверии скорой свадьбы, но на акценте «ваша семья» я снова впадаю в ступор к вящей радости соседки. Хорошо, что Лилька Еременко свой парень в доску и понимает: этим вечером провокации сойдут ей с рук, как и подтрунивание над растерянной и смущенной невестой. Особенно в близком присутствии Рыжего, когда он с расстояния в десять шагов, затягиваясь сигаретой, гипнотизирует меня кривой улыбкой и пристальным взглядом.
Ох, Рыжий-Рыжий. Мой Рыжий. Мой. Красивый, сильный, уверенный в себе молодой мужчина в компании своих друзей, и такой дурашливый, смешливый парень, внимательный и ласковый к своей Коломбине наедине. Впрочем, кому я вру, и не наедине тоже.
Странно.
У нас сегодня вообще странный мальчишник и девичник. Мы сидим двумя компаниями за разными столиками в клубе «Бампер и Ко» – пять девчонок и добрая дюжина парней, и прожигаем друг друга взглядами разной степени заинтересованности.
– Ясно, девочки. От Таньки сейчас ответа не добиться. Алина, наверняка ты знаешь, все же это твои родственники. Как думаешь, не бросят нас посреди леса в полночь одних, а? Молодых, красивых и незамужних? Может быть, стоит заранее заказать такси? А то напрашиваться к кому-то в машину на обратный путь неудобно.
– Во-первых, ничего неудобного в том, чтобы напроситься – не вижу. Во-вторых, с чего вы взяли, Лиль, что такие люди, как Артемьевы, оставят подружек невесты без присмотра? Я уже не говорю о том, что их не оставят без внимания друзья брата, – смеется Черняева, но для меня ее смех звучит где-то на периферии сознания. Я смотрю перед собой и вижу только темные глаза Виктора, спрятавшие от меня синеву за топким блеском плещущегося в них желания.
– «Белый Терем» – настоящий гостиничный комплекс, пусть и небольшой, – продолжает говорить Алинка, суя за щеку кусочек экзотического фрукта. – Зато с рестораном, отдельными номерами, банкетным залом и даже бассейном! Там классно, скажи, Женька? Замечательное место для семейного торжества. Лучше и не придумать!
– Да, там действительно очень красиво, – кивает Воробышек, потягивая молочный коктейль. – Правда, мы с Ильей были в «Тереме» зимой, но и сейчас, уверена, там хорошо и уютно.
– Представляю, какой красоты поставили свадебный шатер! Мне мама сказала, что весь комплекс на эти выходные отдан в распоряжение семьи Артемьевых, так что в «Тереме», девочки, и заночуем! Все будет цивильно и прилично, не переживай, Лиль. И ты, Настя, лучше сразу маме правду скажи, чтобы не волновалась. Какая полночь, вы что? Хорошо бы свадьба к утру утихомирилась. Лично я хочу натанцеваться до упаду, люблю живую музыку. И потом, как-никак любимый брат жениться, пусть и отбирал у меня в детстве самые вкусные конфеты! Такое мероприятие нельзя пропустить, я уже не говорю о гвозде программы – нашей Тане!
Алинка показывает Рыжему язык, но он вряд ли сейчас ее замечает, а вот друзья смеются. И девчонки смеются в ответ, когда Еременко неожиданно вздыхает, томно стрельнув в сторону парней глазками:
– Эх, девочки. А я так хочу, чтобы завтра в моей жизни произошло хоть что-то не очень приличное. Так хочется немножечко личного счастья.
Хочется. Мне тоже хочется. Прошел всего день в разлуке, а я уже скучаю по Рыжему, даже глядя на него. Как же быстро он приручил меня к себе.
Играет музыка, кружится зеркальная сфера, по стенам и потолку летают разноцветные лучи файерболов, колышется танцпол… Коктейль приятно пьянит голову, и я улыбаюсь, тайком от девчонок прочитав на экране всплывшее сообщение:
«Ты все-таки надела ее – ту самую юбку, что была на тебе в дождливую ночь»
«Да. Хотела сделать тебе приятное)»
«Я надеялся) Твоя кожа под ней оказалась как шелк, и такая прохладная от дождя»
«Зато горячими были твои руки»
«Только руки??»
«Не только)»
«Знал, что ты оценишь)»
«Еще бы! Обжигающий кофе) Спасибо, что угостил)»
«*злой смайлик* Не дразни Рыжего, Коломбина. Ему и так непросто!»
«Я сниму жакет, сегодня здесь слишком жарко.
Жаль, что нет дождя («
«Мучительница! Мой любимый желтый топ… Я говорил, вредина, что у тебя офигенные плечи?»
«Говорил)
……… Только плечи?
……… Попробуй опустить глаза ниже»
«Танька, искусаю!»
«??»
«Глаза, губы, грудь, задница, ноги! И снова губы. Я люблю в тебе все, Коломбина, но твой рот сводит меня с ума. Особенно, когда ты делаешь им «это»».
«Артемьев, фу быть таким испорченным (……
……… Но мне тоже нравятся твои губы.
……… И не только)
………«Это» у тебя тоже классно получается)»
«Оценила, значит?»
«Значит)»
«Таня, я скучаю по тебе»
«И я»
«Кто придумал эти мальчишники? Скука смертная. Хотя анекдот Стаса всех повеселил. Кстати, он сказал, что Алинка ничего. Как думаешь, мне сейчас открутить ему яйца или подождать: вдруг он сестре понравится?»
«Если понравится, появится риск, что Алинка открутит кое-что тебе»
«Ну вот, теперь его заводят обе твои подруги. Хм. Интересные у него идеи)»
«Что?! Можешь смело откручивать! Вот же
козел!»
«Я так и думал) *смайлик* Ты неисправима)»
«Я зла и одинока (А Стас – пошляк («
«Не злись, Колючка. Меня заводят только те фантазии, в которых есть ты»
«Например?»
«Даже так?»
«Да) Скука смертная эти девичники, ты прав»
«Я, ты и кровать. Ты, я и бильярдный стол. Мы и зеркало. Продолжать? Кажется, я не готов досрочно раскрыть все карты»
«Не нужно) Кое о чем не трудно догадаться)»
«Хм?»
«Думаю, можно сразу начать с фантазии «Флеш рояль»»
«?!»
«Там где голая я, смятые простыни и шелковые чулки)»
«Че-ерт… О да! На твоих стройных ногах…»
«Не угадал)
«?»
«На моих запястьях)»
«Танька! Садисточка моя! (Кто из нас еще испорченный *смайлик*) Твой Рыжий только «за»
«Если что, я пошутила!»
«Поздно! Я уже болен этой фантазией
…… Хочу быть в тебе
…… Хочу тебя
…… Очень хочу
…… Хочу!»
«Артемьев, не кричи»
«Не могу. Я умираю. Мне срочно нужна помощь! Кажется, где-то в моем кабинете был аппарат искусственного дыхания и медикаменты. И там точно никого нет»
«Нельзя! Закон девичника гласит: никаких парней!»
«Танька, Танечка – пожалей! Дышать не могу! Ночевка в общаге была плохой идеей – дохну (Репейничек мой, я же тебя так…
Я взвиваюсь вверх как юла, бросая телефон в сумку.
– Девочки! Мне нужно срочно выйти по личному делу! Срочно!
– Куда? Куда ты собралась, Тань?! Договаривались же, чтобы и близко не подходить к парням! И так Бампер с Люковым вконец обнаглели, девичник с мальчишником в одном клубе проводить…
Мои честные глаза, надеюсь, не выдают меня с головой.
– Я? Да никогда, Лиль! Как ты могла подумать! Это же закон! Мне просто надо в туалет. Да, в туалет, мне плохо!
– Таня…
– Женька! – я оборачиваюсь на ходу, пятясь спиной к темному коридору, в котором только что скрылся Бампер, и качаю подруге головой. – Не вздумай за мной идти!..
«Сегодня солнечный и погожий день. Университет шумит как улей, повсюду слышны радостные и не очень голоса студентов… Я сдала экзамен по экономике на отлично, в зачетке стоит высший балл… Где-то в этом огромном городе мою радость разделяет Рыжий и уже мчит ко мне на своем черном как ночь «BMW», обещая расцеловать свою Колючку. Я так счастлива, пробегая парковой аллейкой под сенью кленов и каштанов к широкому проспекту, что не сразу слышу знакомый голос, окликнувший меня.
– Таня! Постой, Таня!
– Вовка? – я останавливаюсь и удивленно оглядываюсь. Заметив вдалеке на крыльце Сомову, напускаю на себя хмурый вид. – Чего тебе, Серебрянский?
Парень подходит и мнется, суетливо прячет руки в карманах брюк, раздраженно кусая губы. Мне кажется, в прошлый наш разговор мы достаточно сказали друг другу, чтобы начинать все сначала, но это же Вовка, и я не могу так просто взять и уйти.
– Это правда? – он наконец набирается смелости спросить, встречаясь со мной взглядом.
– Ты о чем? – замечаю с подозрением, хотя, конечно, и так все ясно.
– Правда, что ты теперь с Рыжим? Как его, с Бампером?
– Не думала, что это для тебя большой секрет.
Это действительно для него не секрет и мы оба об этом знаем.
– Я не о том. Правда, что вы… Что ты выходишь за него замуж?
Правда, не правда. О чем говорить? Я смотрю на симпатичного парня, не так давно бывшего моим, и грустно вздыхаю.
– Вовка?
– Что? – тут же отзывается он, со звуком своего имени встрепенувшись в плечах. – Что, Таня?
– Какая разница?
– Большая, – упрямо возражает он. – Слишком быстро. Такого просто не может быть! Неужели ты все это делаешь назло мне?
Мне не хочется ссориться с ним, ни капельки. Все уже отошло, отлетело с вчерашним днем и едва ли кажется сегодня правдой.
– Ты тут ни при чем, Вовка. И наша ссора с тобой уже в прошлом, я не хочу о ней вспоминать. Не вышло у нас с тобой своей истории, так бывает. Сегодня я думаю: хорошо, что не вышло.
– Но…
– Все равно ты не смог бы до конца принять меня. Мы слишком разные, правы были твои родители. Я не могу быть счастлива только за закрытой дверью, это неправильно.
– Не правда, смог бы.
– Нет, – мягко настаиваю я. – Возможно, в будущем, но не сейчас. Не стоит тебе ходить за мной, пожалуйста.
Но Серебрянский не был бы собой, если бы легко сдался.
– Значит, он все же лучше меня. Смелее, да? Жаль, что ты не хочешь видеть и слышать. Не знаешь со сколькими он раньше…
– Не нужно, Вовка! Я не стану слушать о Рыжем гадости и просто уйду! Мне все равно, что было раньше. Все равно!
– Но я не понимаю. Не понимаю почему он, Таня?
– Я люблю его. Очень. Так случилось.
– Но мы? Как же мы?
– «Мы» уже в прошлом, Вовка, но ты обязательно еще будешь счастлив. Я обещаю тебе, что буду помнить только хорошее».
«… – Ну что, Андрей, давай еще раз выпьем по рюмочке за знакомство? Хорошая у тебя девочка! И руки и голова откуда надо растут, это я тебе как отец отцу говорю! А красавица какая кареглазая, вся в тебя! Видел бы ты, как наш Витька вокруг нее круги нарезает – голова закружится смотреть! Как павлин распушит хвост и пошел вокруг своей Тани приплясывать. Дурак дураком, весь в меня! Я эту его пляску как увидел, так сразу матери и сказал: не за горами нам свадьбу играть. Сам таким же павлином был, помню. Правду я говорю, а, Людочка? Попроси ты меня двадцать пять лет назад звезду с неба достать – ей богу, достал бы!
– Правду, – смеется Карловна, и отец Рыжего довольно кривит улыбку:
– Вот и Витька наш такой же, не смотри, что щерится котом – это он от счастья. В лепешку расшибется, к чертям собачьим зубы сломает, но если что обещал – сделает! Так что, Андрей, не переживай за дочь. Наш сын ее не обидит, слово родительское даю!
– Ну, раз даешь, Максим, так и я против не буду. Я своей Танюше только счастья желаю. А Виктор нам с Элей сразу понравился, серьезный парень. Да и Пашка у нас еще тот радар человеческих душ! Прошу вас, Людмила Карловна, давайте, что ли, действительно еще раз поднимем за знакомство…
– Давайте, Андрей. Только лучше уж сразу по-семейному: просто Люда. Не чужие ведь люди, породнимся скоро.
«Просто Люда» на нашей кухне в Роднинске в длинном платье цвета графит и тонком жемчуге на фарфоровой шее смотрится, как герцогиня Кембриджская на кухне хрущевки, но, кажется, это ее ничуть не смущает, так же, как Рыжего и его отца – накрытый Элечкой стол с домашней едой. Они мило болтают с отцом о моем детстве, школьных годах, взаимно делятся семейными воспоминаниями и деталями своей сегодняшней жизни, узнавая друг друга, а я смотрю на Элечку и отмечаю, что у нее после двух часов беседы, наконец, перестали дрожать руки, но алый румянец со щек так и не сошел. Ну, еще бы! У меня самой щеки полыхают ярче факела в близком присутствии Карловны и ее мужа в отцовском доме, да еще и за нашим столом!
Вообще-то, узнав о гостях, отец заказал ужин в ресторане, но Элечка так переживала, как лучше принять гостей и чем накормить с дороги, что пока мы с отцом потели за уборкой, а Рыжий выгуливал Снусмумрика, приготовила вполне приличный обед. И даже испекла грибной пирог сверх задуманного: а вдруг гости проголодаются по-серьезному?
Гости приехали, присели… и напрочь отказались куда бы то ни было идти, заметив, какими вкусностями пропах дом, разместившись просто на нашей небольшой кухне.
– … А вот на этой фотографии Тане двенадцать. Здесь она в мастерской вместе с Мишкой, другом детства, чинит старый дедов мопед. Вот так и жили: у соседских девчонок куклы, платья, а у нас с дочкой все больше техника. Я на работе, и она пропадает в гараже. Как в школу пошла, так и заворачивала после ко мне на работу. Дома-то ее оставить не на кого было, а так со мной, под присмотром.
– А я-то думаю, Андрей, в кого она у тебя такая умелая…
Сегодня вечер имени меня, то бишь, невесты. Назавтра мы всей семьей окажемся в гостях у семьи Артемьевых, и Максим Аристархович тоже за словом в карман лезть не станет, угощая отца и Элечку собственноручно приготовленным ростбифом, за разливом виски и мартини в бокалы важно перечисляя заслуги репетиторов и английской школы в становлении любимого сына. Громко рассмеется на сожаление Карловны о том, что Виктор оставил увлечение музыкой, предпочтя, как отец, заняться бизнесом, и гордо предъявит гостям семейную реликвию – первый заработанный сыном доллар. Но все это будет завтра, а сейчас я сижу за столом на кухне красная как вареный рак, старательно царапая вилкой тарелку, слыша, как громко и радостно щебечет в моей спальне Снусмумрик, показывая Карловне нашу с отцом коллекцию ретро-автомобилей. Представляя, как гостью тихо шокируют зеленые шторы в золотой орех и фотообои неба на потолке. И только Рыжий сидит рядом довольным жуком, обняв мои плечи, слушая разговор мужчин и чувствуя себя как дома.
Впрочем, очень скоро этот дом станет и его тоже…»
«… – Пап, мне нужно тебе кое-что сказать. Кое-что очень важное.
Я стою над отцом, сунувшим голову под капот чужого автомобиля, внимательно осматривающего двигатель специальной лампой, решив, что лучше с новостью не тянуть.
– Да, доча?
– Пап, кажется, я выхожу замуж.
Не знаю, то ли новость слишком внезапная, то ли крышка капота открыта не до упора, но отец крепко прикладывается к ней затылком, вскидывая голову.
– Что?! – выдыхает изумленно. – Как выходишь? Когда выходишь? Почему вдруг? Таня, – оборачивается, прижимая ладонь к ушибу на затылке, – ты что, дочка, тоже беременна?!
– Конечно, нет! Глупости какие! – улыбаюсь я, но недолго. Только до того момента, когда смысл сказанных отцом слов доходит до меня.
Вот тебе на! Мы стоим и смотрим друг на друга целую минуту, пока Крюков не переключает внимание на автомобиль, выключая лампу.
– Тоже?!
– Ты все не так поняла.
– А как я еще должна понять? Пап, Элечка что, ждет ребенка?
Плечи Крюкова как-то неловко вздрагивают.
– Па-ап?
– Тань, давай не сейчас. Что ты цепляешься к словам! – Но под моим взглядом все же сознается, в хмуром смущении поджав рот. – Ну, кажется.
– Только кажется?
– Дочка, не усугубляй!
– Так скажи как есть, – я развожу руками, не узнавая отца. До сих пор он мало что скрывал от меня. – Чего юлить?
– Все это сложно объяснить.
– Да уж ребус страшной силы, и не говори. Без инструкции не разобраться. Ты что, не хочешь? Не любишь Элечку?
Отец замирает с выпрямленной спиной.
– Не говори ерунды! Люблю, конечно, и Элю и Пашку, очень даже! Но… мы так долго были с тобой вдвоем. Я не знаю, чего хочу. Готов ли настолько изменить нашу жизнь.
– А наша жизнь сама меняется, пап, хотим мы этого или нет. Неужели не видишь? И когда свадьба? Ты ведь думал об этом?
Крюков отпускает смешок, закатывает рукава рубашки выше локтя, и я вновь отмечаю, какой отец у меня еще молодой и красивый. Засмотреться можно. Немудрено, что тихоня Элечка влюбилась в него по уши.
– Таня, шутишь? Я только что развелся с Эсмеральдой. Какая свадьба? Да и ты у меня вот, совершенно неожиданно невестой оказалась. Не до того сейчас.
– И что? – удивляюсь я. – Какое мы с матерью имеем отношение к вам с Элей?
Вот теперь возмущение в глазах Крюкова затмевает смущение от разговора.
– Ну, ты и скажешь, дочка. Не думал, что однажды услышу от тебя такое.
– Пап, послушай, я не о том! Я знаю, что ты меня любишь! Очень любишь! – Я подхожу к отцу, обнимаю его под грудью, и он тут же целует меня в макушку, обнимая в ответ. – Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, раз уж повстречал свою Элечку, чтобы не ошибся. Она-то в отличие от тебя надеется и ждет. Вон как смотрит, я же вижу, а если еще и ребенок… Ну к чему вам пересуды, пап?
– Ох, Таня. Странные мы разговоры с тобой ведем. Совсем взрослая ты у меня стала. Я не откажусь от Эли и Пашки, конечно нет, просто…
– Просто ты полжизни прожил с человеком в браке, который и браком-то было нельзя назвать, а теперь пасуешь перед возможностью узнать, что такое семья.
– Много ты понимаешь.
– Немного, но кое-что понимаю. Если тебе не повезло с одной женщиной, Крюков, это еще не значит, что жизнь закончилась, ясно?..»
«… – Ну, здравствуй, мальчик. Давай знакомиться?
– Зд-дравствуйте, Баба Яга. Д-давайте.
– Надо же, какой непосредственный ребенок. Правнучек, твоя работа?
– Не знаю, Ба, о чем ты.
– А м-меня Пашкой зовут, по фамилии П-петров. А у вас, бабушка, п-правда есть метла и настоящая ступа?
Я порываюсь что-то сказать, чтобы исправить ситуацию, пока побледневшая Элечка от смущения хватает ртом воздух под хохот Максим Аристарховича, но Рыжий уже тянет меня к себе, шепча на ухо:
– Не переживай, Танька. Сейчас Яга отведет Пашку на кухню, соврет, что ступу с метлой свистнули домовые, а потом накормит твоего Снусмумрика до отвала конфетами. Бабуля в детях души не чает, так что отличный вечер нам и родителям обеспечен!..»
«… – Таня! Держи дверь! Держи!
Поздно. Хрипящий Шрэк и визжащий Снусмумрик врываются в спальню и вихрем проносятся по ней с лаем и хохотом, запрыгивая на кровать и скатываясь с нее кубарем.
– Дядя Витя! Дядя Витя, а ты видел, кто быстрее пробежал?! Я! Тань, скажи, что я быстрее Шрэка! Скажи!
Я не успеваю ответить, как глаза Снусмумрика вдруг широко округляются, наткнувшись на Рыжего, замершего в балконных дверях.
– Дядя Витя, – мальчишка почти шепчет, уставившись на дымящую сигарету в его руке, распахнув от изумления рот. – А ты что, к-куришь?!
– Хм, – теряется Рыжий, оглядываясь в поисках пепельницы. – Вроде, да. А что не так, малыш?
– Мой п-папа курил, а потом обижал маму. Я помню! Ты же не б-будешь курить, как папа? Я не хочу, ты хороший. Таня, он же хороший, да?
– Э-эм, – теряется Артемьев, пряча сигарету сначала за спину от укоряющего взгляда Снусмумрика, а потом и моего, увидев, что я встала рядом с малышом, уперев руки в бока.
– Дядя Витя, – потребовала сердито, – ответь ребенку. Ну?
– Танька! Танюш, ну чего ты, – пробует канючить Рыжий, но мы сегодня со Снусмумриком настроены категорично, и ему приходится не без сожаления, но решительно затушить о пепельницу недокуренную сигарету.
– И помни, Артемьев, что слово данное детям нарушать нельзя!
Но Рыжий уже улыбается, поднимая руки вверх, окончательно сдаваясь на нашу волю.
– Да, я хороший! Я самый лучший, малыш! Не стоило во мне сомневаться.
На эту его обаятельную улыбку невозможно не ответить, и вот уже Снусмумрик крутится у его ног вместе с фыркающим Шрэком, заглядывая в глаза:
– Дядя Витя, а ты еще п-про-окатишь меня на шее? Мы п-побегаем с тобой наперегонки, ну пожалуйста!
Квартира у Артемьевых просто огромная и Снусмумрик, впервые оказавшись в ней, сначала прятался за высокими спинками мягких диванов, боясь показать нос, пока Шрэк его оттуда не выгнал, заставив бегать, игриво кусая за пятки. Малыш долгое время был привязан к Элечке и теперь, оставшись на выходные в гостях в «Орлином гнезде» вместе с Бабой Ягой караулить домовых, искать потерянную шапку-невидимку и старый сапог, в котором каждое утро сами собой появляются конфеты, на глазах оживает, превращаясь из стеснительного и тихого ребенка в радостного, забавного мальчугана.
– Бежим, дядь Вить! – взвизгнув, снова со Шрэком уносится прочь, и мне остается только пожать плечами, когда Бампер с криком: «А вот сейчас догоню! Кто первый, тот с Бабой Ягой идет гулять!» с извиняющимся видом, исчезает из комнаты…».
Сегодня субботний летний день и в городском парке полно народу. Возле «Моста Влюбленных», истаявшей радугой перекинутом через широкий пруд, кроме нас с Рыжим крутится еще с полдюжины пар молодоженов, все со своим личным эскортом гостей, но я все равно смущаюсь, когда мой муж, легко вскинув меня на руки, собирается у всех на глазах пройти по мосту (увешанному вдоль кованых перил шелковыми лентами и навесными замками), кинув вызов традиции.
Мы только что отбежали от свадебных стендов с отверстиями для лиц, позируя фотографу, изображая комических персонажей, и я все еще не успела отсмеяться, увидев Рыжего в роли льва Алекса из мультфильма «Мадагаскар», а себя – пышкой Глорией.
– Вить, перестань! Ты же не собираешься нести меня через весь мост у всех на глазах?
– Вообще-то, репейничек, именно это я и собираюсь сделать. Это же «Мост Влюбленных», детка! Здесь надо признаваться друг другу в любви и нести свою любовь на руках, иначе нельзя.
– Но он же длинный!
– Ничего, я у тебя сильный! Надо – всю жизнь носить буду! Или ты сомневаешься, Танька? – игриво кусает меня за подбородок и целует в шею. – На том конце будка ключника, так что нам туда.
– Сумасшедший, – я смеюсь, любуясь улыбкой своего Рыжего – широкой, белозубой и открытой. – Еще и свадебный замок на перила повесь. Крепкий!
– И повешу! Два! – прикрывает он темными ресницами голубые глаза, лаская меня взглядом. – Вдруг ты меня разлюбишь? А так сразу перестрахуюсь, чтобы наверняка любила.
– Глупый ты, Витька. Скажешь тоже.
– Значит, любишь?
Рыжий несет меня по мосту на руках, пока наши родители и гости радостно кричат и смеются нам вслед, считая шаги и подначивая недавнего жениха на подвиг.
– Ты и так знаешь.
– Я? – наигранно удивляется Артемьев. – Даже не догадываюсь! Ну, скажи, Коломбина: «Я тебя люблю», это же так просто.
– Ну, люблю…
– Кого? Васю Пупкина или меня?
– Отстань!
– И не подумаю! Весь день будем ходить по мосту вперед-назад, пока не скажешь, а гости подождут! Не только женщины любят ушами. Я, например, тоже люблю, когда мне говорят, что любят.
А вот это уже не смешно! Кажется, у меня сами собой надуваются губы.
– И что, часто говорят?
Глаза Рыжего забираются в щелки.
– Случается иногда.
– Врешь!
– Вру! Так ты скажешь или нет, Тань? А то ведь разведусь, так и знай!
– Только попробуй!
Он снова смеется, заражая смехом и меня. Легко касается губами губ.
– Тогда скажи, репейничек. Очень хочется услышать.
– Я люблю, э-э, тебя.
– Ну, тогда и я, э-э-э, – кривляется Рыжий, – люблю тебя.
Он несет меня бережно, и вместе с тем уверенно и легко. Не таясь от всех, не стесняясь своего чувства, не пряча ни от кого желания в глазах – гордо и счастливо. Я смотрю на него и удивляюсь: как могла жить без этого парня раньше? Без его шуток и ласковых слов, без его рук, оберегающих меня. Без этих широких плеч, которые так люблю обнимать.
Мой Рыжий. Только мой. Единственный и любимый.
Не знаю, что отражается в моих глазах, надеюсь, все чувства к нему, но он вдруг перестает улыбаться, когда я поднимаю ладонь и провожу пальцами по его щеке. Ласково огладив, потянувшись к лицу, целую в губы.
– Люблю, – говорю тихо, не разрывая взгляд. – Я люблю тебя, Вить.
– Еще скажи! – выдыхает он, и теперь уже я не могу сдержать улыбки: надо же, до чего мой муж серьезен.
– Люблю.
– Еще! Тань, ну, пожалуйста!
– Люблю, Артемьев! Очень-очень люблю! Люблю…
А потом мы вместе вешаем свадебный замок на кованые перила моста и бросаем ключи в воду.
– Мы обязательно построим с тобой дом, Танька, просторный и светлый. Свой собственный дом, где станем жить, – обещает он. – А сейчас я хочу, чтобы ты была здесь, со мной, рядом. Там, где я был счастлив столько лет и любим.
Он поет на английском, без стеснения сообщает, что песня его авторства и посвящена мне. И я не смущаюсь. Больше с ним не смущаюсь. Я гордо улыбаюсь и обнимаю его за плечи. Или просто слушаю рядом. Он потрясающе поет. У Рыжего очень красивый голос, самый лучший голос, который мне доводилось слышать, и звучит он только для меня. Всегда для меня. Иногда, засыпая, я слышу тихую мелодию на ухо. Уж не знаю, почему так, но в разговоре он как-то признался, что споет колыбельную нашим детям…
…Но взгляд прямой твой не может лгать,
Понятно без лишних слов.
Ты любишь меня,
Ты любишь меня,
Клянусь, детка, это любовь!
