Офицеры полиции штата Мичиган сидят на разных концах дивана в нашей гостиной. Они похожи на голубую подставку для книг. Одинаковая форма, один и тот же возраст, рост, волосы тоже похожи. Фуражки они вежливо положили на подушки в центре дивана, а сами сидят, задрав колени, потому что Стивен мужчина невысокий и диван тоже довольно низкий. Здесь они почему-то выглядят крупнее, чем во дворе, и кажутся более устрашающими, как будто сила, которую излучает их форма, делает их мощнее физически. Или это сама гостиная в их присутствии кажется меньше, потому что мы редко принимаем гостей. Пригласив их в дом, Стивен сразу же предложил им кофе. Офицеры отказались, и меня это радует. Я уж точно не стала бы делать ничего, что заставило бы их задержаться.

Стивен сидит на краю кресла рядом с диваном, прямо как птица, готовая в любой момент упорхнуть. Его правая нога подергивается, и, судя по выражению его лица, он предпочел бы оказаться где угодно, только не здесь. Я сижу на единственном свободном стуле в противоположном конце комнаты. От меня не ускользнул тот факт, что мы с мужем оказались так далеко друг от друга, как только возможно в этом помещении. И другой факт: с тех пор как Стивен пригласил полицейских в наш дом, он изо всех сил старается смотреть куда угодно, лишь бы не на меня.

– Когда вы в последний раз видели своего отца? – спрашивает меня главный офицер, едва мы рассаживаемся.

– Я не говорила с отцом с того дня, как ушла с болота.

Офицер приподнимает бровь. Могу представить, о чем он думает. Я живу в пятидесяти милях от тюрьмы, в которой мой отец провел тринадцать лет, и за это время ни разу не навестила его?

– Итак, тринадцать лет. – Он достает из нагрудного кармана блокнот и ручку и делает вид, будто собирается записать это число.

– Пятнадцать, – поправляю я.

После того как мы с мамой оставили болото, отец два года скрывался в глуши Верхнего полуострова, прежде чем его поймали. Полицейскому это известно так же, как и мне. Он задает исходную точку вопросом, ответ на который и так знает, чтобы понять, лгу я или нет. У меня нет никаких причин лгать, но ему-то об этом еще не известно. Я понимаю, что он должен считать меня подозреваемой, пока не доказано обратное. Заключенные обычно не сбегают из тюрем строгого режима, если только им не помогает кто-то в самой тюрьме или за ее пределами. Кто-то вроде меня.

– Так. Значит, вы не разговаривали с отцом пятнадцать лет.

– Можете проверить тюремные списки посетителей, если не верите, – предлагаю я, хотя не сомневаюсь, что они уже это сделали. – Или записи звонков. Не важно. Я говорю правду.

Нельзя сказать, что я ни разу не подумала о том, чтобы навестить его, – думала, и много раз. Когда полиция арестовала отца, я очень хотела с ним повидаться. Ньюберри – маленький городок. Тюрьма, в которой его содержали до суда, располагалась всего в нескольких кварталах от моей школы. Я могла бы наведаться туда после уроков или съездить на велосипеде в любое время, как только захотела бы. Никто не мог запретить мне провести несколько минут наедине с отцом. Но мне было страшно. Мне исполнилось четырнадцать. Мы не встречались два года. Я изменилась. И он, наверное, тоже. Я боялась, что папа не захочет меня видеть. Что он зол на меня или разочаровался во мне, ведь это по моей вине его поймали.

А после того, как отца осудили, никто не повез бы меня за сотню миль из Ньюберри в Маркетт, чтобы я смогла навестить папу в тюрьме, даже если бы мне хватило смелости об этом попросить. Потом, когда я сменила фамилию и обзавелась собственным автомобилем, я все равно не могла навещать его, потому что мне пришлось бы показать документы и отметиться в списке посетителей, а я не хотела, чтобы моя новая жизнь пересекалась со старой. В любом случае нельзя сказать, чтобы я испытывала какую-то невыносимую тоску по отцу. Мысль о том, что стоит повидать его, лишь изредка показывалась на поверхности, когда я наблюдала, как Стивен играет с девочками, и что-то в их поведении напоминало мне дни, проведенные с папой.

Последний раз я всерьез задумалась об этом два года назад, когда умерла мама. Это было тяжелое время. Я не могла поверить, что ее не стало и не осталось никого, кто мог бы связать все точки в моей жизни и помочь мне понять, кто я такая. Я создала собственную программу защиты свидетелей. Если я собиралась начать новую жизнь, надо было окончательно разорвать все связи со старой. И все же я была ее единственной дочерью, и мое отсутствие на похоронах выглядело как предательство. Меня терзала мысль о том, что я больше никогда не увижу ее и не заговорю с ней. Я не хотела, чтобы то же самое случилось и с отцом. Я могла бы выдать себя за одну из тех девиц, которые пишут письма заключенным, если кому-нибудь вдруг станет интересно, почему это я внезапно решила его навестить. Но тогда ему пришлось бы мне подыгрывать, чтобы мой план сработал, однако у меня не было никакой возможности выяснить, пойдет ли он на это. А идея притвориться его любовницей казалась совсем уж жуткой.

– У вас есть какие-нибудь мысли о том, куда он мог пойти? – спрашивает меня офицер. – Что он задумал?

– Ни единой.

«Если не считать очевидного желания оказаться как можно дальше от тех, кто пытается его найти», – хотелось сказать мне, но я знаю, что лучше не злить вооруженных людей. У меня мелькает мысль, не спросить ли их о том, как продвигаются поиски, но самого факта, что им понадобилась моя помощь, уже более чем достаточно.

– Вы думаете, он попытается как-то связаться с Хеленой? – спрашивает их Стивен. – Моя семья в опасности?

– Если у вас есть возможность уехать куда-нибудь на несколько дней, это было бы кстати.

Стивен бледнеет.

– Не думаю, что он направляется сюда, – быстро говорю я. – Мой отец ненавидел своих родителей. У него нет причин возвращаться в то место, где он вырос. Он просто хочет скрыться.

– Подожди. Что? Ты сказала, твой отец жил здесь? В нашем доме?

– Нет, нет. Не в этом доме. Эта земля – собственность его родителей, но после того, как она перешла ко мне, их дом снесли.

– Собственность родителей… – Стивен качает головой.

Полицейские смотрят на него с жалостью, так, словно постоянно сталкиваются с подобным. «Женщины, – написано у них на лицах. – Им доверять нельзя». Мне тоже жаль Стивена. Слишком много всего и сразу. Я хотела рассказать ему обо всем наедине, в нужное время и нужным образом, а не устраивать целое шоу из его неведения и растерянности.

Стивен пристально следит за мной, пока мне задают вопросы, и, вне всякого сомнения, ждет, когда у меня спросят: где я была, когда сбежал мой отец? Кто-нибудь был со мной? Я когда-нибудь отправляла отцу посылки в тюрьму? Хотя бы баночку желе или открытку на день рождения?

Он сверлит меня взглядом по мере того, как продолжается допрос. Он обвиняет меня. Осуждает. Мои ладони потеют. Мои губы двигаются, пока я отвечаю на вопросы полицейских, хотя в данный момент я могу думать лишь о том, как больно все это бьет по Стивену, какой опасности подвергло его и девочек мое молчание. Как мало значат все мои жертвы сейчас, когда всплыл этот секрет.

В коридоре раздается топоток. Айрис выглядывает из-за угла. Видит полицейских в гостиной, и ее глаза становятся огромными.

– Папочка, – неуверенно говорит она, – ты придешь поцеловать меня на ночь?

– Конечно, тыковка, – тут же отвечает Стивен без всякого намека на сковавшее нас обоих напряжение. – Возвращайся в кроватку. Я сейчас приду. – Он поворачивается к полицейским. – Мы закончили?

– Пока да. – Главный офицер смотрит на меня так, словно уверен: я знаю больше, чем говорю. Перед уходом он передает мне свою визитку. – Если вспомните что-нибудь, что поможет нам найти вашего отца, что угодно, – позвоните.

Я прячу визитку в карман, пока Стивен провожает полицейских к двери.

– Я хотела тебе рассказать! – говорю я, как только за ними закрывается дверь.

Смерив меня долгим взглядом, Стивен медленно встряхивает головой.

– Тогда почему не рассказала?

Справедливее вопроса не придумаешь. Хотелось бы мне знать ответ на него. На самом деле я вовсе не собиралась лгать ему. Когда мы познакомились на Черничном фестивале в Парадайзе семь лет назад и Стивен предложил съесть по бургеру, скупив предварительно весь мой ассортимент, я не могла сказать ему: «С удовольствием пойду с тобой на свидание. Кстати, я – Хелена Эрикссон, и еще: помнишь того парня, который в девяностых украл девчонку из Ньюберри и четырнадцать лет держал ее в плену на болоте? Ну, тот, которого прозвали Болотным Царем? Да, это мой папаша».

Мне был двадцать один год. И я наслаждалась восхитительной анонимностью. Никаких шепотков за спиной, никаких сплетен и указывающих на меня пальцев, только я и моя собака, с которой мы охотимся, рыбачим и собираем ягоды. Я не собиралась нарушать режим тишины ради темноволосого кареглазого незнакомца с его подозрительной любовью к рогозно-черничному желе. Но были минуты, когда я могла во всем признаться. Может, не на первом свидании, не на втором и не на третьем, но после того, как поезд нашего знакомства разогнался, и до того, как мы оказались на борту лодки, плывущей по озеру Пикчерд Рокс, зная без слов, что теперь мы официально пара. И уж точно до того, как Стивен опустился на одно колено на каменистом пляже Верхнего озера. Но к тому моменту я и так потеряла слишком много и не понимала, что обретаю.

Стивен снова встряхивает головой.

– Я дал тебе абсолютную свободу, и вот как ты меня… Разве я возражал, когда ты ходила на медвежью охоту? Или когда ты на всю ночь оставалась в лесу одна? Когда ты исчезла на две недели после рождения Мэри, потому что тебе нужно было побыть одной? Я говорю о том, что… У кого еще жена охотится на медведя? Я бы прошел через все это с тобой, Хелена. Почему ты мне не доверяла?

Чтобы ответить ему, мне понадобилось бы не меньше тысячи слов, но все, что я могу сказать сейчас, – это «прости». И даже я понимаю, насколько неубедительно это звучит. Но тем не менее мне и правда очень жаль. И я бы просила прощения до конца своих дней, если бы это как-то помогло.

– Ты солгала мне. И теперь подвергла всю нашу семью опасности.

Стивен проходит мимо меня на кухню. Хлопает задней дверью. Я слышу, как он грохочет чем-то в гараже. А потом он возвращается, и в каждой руке у него по чемодану.

– Собери все, что может понадобиться тебе и девочкам. Мы едем к моим родителям.

– Сейчас?

Родители Стивена живут в Грин-Бэй. Это в четырех часах езды отсюда, не говоря уже о том, что придется останавливаться во всех местах, где есть ванная и туалет, раз уж речь идет о поездке с двумя маленькими девочками. Если мы выедем прямо сейчас, мы доберемся до его родителей не раньше трех часов ночи.

– А что еще нам остается делать? Мы не можем здесь оставаться! Не по соседству с убийцей-психопатом!

Он не сказал «по соседству с убийцей-психопатом, который к тому же оказался твоим папашей», но наверняка имел это в виду.

– Он не придет сюда, – снова говорю я. Не столько потому, что сама в это верю, но потому, что Стивен должен верить. Я просто не выдержу, если он будет думать, будто я могла добровольно и сознательно поставить свою семью под угрозу.

– Ты это точно знаешь? Ты можешь поклясться, что твой отец не явится сюда за тобой или девочками?

Я открываю рот и тут же закрываю. Конечно, я не могу поклясться. Ведь я не уверена в том, на что способен и на что не способен отец. Он убил двух человек, чтобы сбежать из тюрьмы, а о таком я никогда и подумать не могла.

Руки Стивена сжимаются в кулаки. Я внутренне готовлюсь к худшему. Стивен никогда не бил меня, но всегда бывает первый раз. Отец не гнушался бить мать и за меньшее. Грудь Стивена раздувается. Он делает глубокий вдох. Выдыхает. Затем еще раз. Хватает розовый чемоданчик с изображением принцесс, разворачивается на каблуках и, громко топая, уходит в коридор. Ящики комода открываются и с грохотом закрываются.

– Папочка, ты злишься на маму? – жалобно спрашивает Айрис.

Я беру второй чемодан и иду в нашу спальню. Собираю все, что может понадобиться Стивену, чтобы он мог оставаться у своих родителей так долго, как посчитает нужным. Несу чемодан в гостиную и ставлю у входной двери. Хочу сказать, что мне жаль. Что я понимаю, как он себя сейчас чувствует. Что это не моя вина. Что я хотела, чтобы все было иначе. И мне больно видеть, как он закрывается и отдаляется от меня. Но когда он возвращается с чемоданом девочек, подхватывает второй и проносит их мимо меня к машине так, словно мы чужие люди, я не решаюсь ничего сказать.

Мы застегиваем пуговки на кофточках девочек прямо поверх пижам. Стивен надевает переноску с Мэри на плечо. Я иду за ними, держа Айрис за руку.

– Будь умницей, – говорю я, сажаю ее в детское кресло и пристегиваю ремень. – Слушай папу. Делай все, что он говорит.

Айрис моргает и трет глазки, как будто изо всех сил старается не заплакать. Я глажу ее по голове и пристраиваю рядом с ней ее любимую плюшевую игрушку, а затем обхожу машину и наклоняюсь к водительскому окну. Стивен вскидывает брови, опускает стекло.

– Ты не берешь с собой Рэмбо?

– Я не еду, – отвечаю я.

– Хелена, перестань.

Я знаю, о чем он думает. Мы оба знаем, что я и в лучшие времена побаивалась его родителей, а сейчас речь шла о том, чтобы заявиться к ним среди ночи с девочками, потому что мой отец сбежал из тюрьмы. И дело даже не в том, что мне нужно прикладывать усилия и притворяться, будто меня интересует то же, что и их, хотя у нас нет ничего общего. Их дом – целая полоса препятствий из правил и манер, в которых я должна хорошо ориентироваться. Я прошла долгий путь от той неприспособленной к обществу двенадцатилетней девочки, но всякий раз, когда я оказываюсь в компании родителей Стивена, я чувствую себя такой же, как в самом его начале.

– Дело не в этом. Мне нужно остаться здесь. Полиции может понадобиться моя помощь.

Это почти не ложь. Но Стивен никогда не поймет, почему я хочу остаться. Правда заключается в том, что где-то в промежутке между первым вопросом полицейских и тем моментом, когда за ними закрылась дверь, я поняла, что если кто-то и может поймать отца и вернуть в тюрьму, то это я. Никто не сравнится с ним в ориентировании на открытой местности, но я могу попробовать. Я жила с ним двенадцать лет. Он тренировал меня и научил всему, что было ему известно. Я знаю, как он думает. Знаю, что он сделает. Куда пойдет.

Если бы Стивен догадывался, что я затеяла, он наверняка напомнил бы мне, что отец вооружен и опасен. Он убил двух тюремных охранников, и полицейские убеждены, что он будет убивать опять. Но если в мире и есть человек, который может не бояться моего отца, то это я.

Глаза Стивена сужаются. Не уверена, подозревает ли он, что я не совсем честна с ним. И вряд ли что-то изменилось бы, если бы он знал правду. В итоге он пожимает плечами и устало произносит:

– Позвони мне.

А затем стекло поднимается. Свет фар растекается по двору, когда Стивен сдает назад, съезжая с парковки и разворачиваясь. Айрис оглядывается и смотрит в заднее стекло. Я поднимаю руку. Она машет мне в ответ. Стивен – нет.

Я стою во дворе, пока свет фар его «чероки» не исчезает вдалеке, а затем возвращаюсь на веранду и опускаюсь на ступени. Ночь кажется холодной и пустой, и внезапно я понимаю, что за все шесть лет, с тех пор как вышла замуж, ни разу не ночевала в этом доме одна. У меня в горле образовывается комок. Я сглатываю. У меня нет права жалеть себя: я сама во всем виновата. Я только что потеряла семью. По своей же вине.

Мне все это знакомо. Я уже ступила на эту дорогу однажды, после того как мама погрузилась в такую глубокую депрессию, что не выходила из своей комнаты целыми днями, а иногда и неделями, – в то время, когда дедушка и бабушка подали на нее в суд, чтобы отобрать право опеки надо мной.

Если Стивен не вернется, если он решит, что мой грех слишком велик, чтобы его простить, и подаст на развод, я больше никогда не увижу своих девочек. Если сравнить мое странное детство, все мои особенности и причуды, и его абсолютно нормальное воспитание в традиционной семье среднего класса, то я никогда не выиграю. Против меня столько страйков, что нет смысла и браться за биту. На земле нет судьи, который решил бы дело в мою пользу. Даже я не передала бы себе опеку над детьми в этой ситуации.

Рэмбо плюхается рядом и кладет голову мне на колени. Я обнимаю его и зарываюсь лицом в его шерсть. Думаю о том, сколько у меня было шансов за все эти годы, чтобы окончательно прояснить для себя, кто я такая. Оглядываясь назад, я понимаю: я убедила себя в том, что если не буду произносить имя отца вслух, то смогу притвориться, будто его вообще не существует. Но все же он есть. И в глубине души я всегда знала, что настанет день расплаты.

Рэмбо скулит и высвобождается из моих объятий. Я отпускаю его в ночной двор, поднимаюсь на ноги и возвращаюсь в дом, чтобы приготовиться. Есть только один способ все исправить. Один способ вернуть семью. Я должна сама поймать своего отца. Только так я смогу доказать Стивену, что для меня нет и не может быть ничего важнее, чем семья.