За несколько недель до Фестиваля святой Агаты созвали специальное заседание Комитета модернизации. И пока комитет заседал, над островом разразилась буря. Дождь колотил в окна «Дома на краю ночи» с такой силой, что те жалобно дрожали; вода с утробным урчанием бурлила в стоках, стеной сбегала с поникших плетей бугенвиллеи. Стихия бушевала столь оглушительно, что Мария-Грация с трудом перекрикивала ее грохот:

— В этом году фестиваль должен пройти не хуже, чем всегда. Пусть у нас и нет нынче денег.

Многие годы праздник финансировала «Кредитно-сберегательная компания Кастелламаре», так что жители острова и забыли, откуда берутся деньги. Но теперь было непонятно, из каких средств оплачивать цветы для церкви, музыкантов с большой земли, киоски с засахаренными орешками и сувенирами, ограды, электрогенераторы, прожекторы и аудиоаппаратуру — все это приедет на пароме Бепе и будет установлено на площади накануне. Два последних десятилетия в стремлении привлечь как можно больше туристов и пустить пыль в глаза бывшим жителям, которые непременно приезжали на День святой Агаты, устроители фестиваля затевали из года в год все более пышное и грандиозное торжество. И отступать было нельзя.

Подготовка к фестивалю набирала обороты, так же как и шторм.

— Святая Агата сердится, — бормотала Агата-рыбачка, следя за футбольным матчем по телевизору. «Ювентус» против «Интера». К старости Агата стала футбольной фанаткой. — Мы всегда так говорили, когда начиналась непогода. Святая Агата сердится. Такой шторм случается, если у кого-то грех на душе.

Картежники дружно посмотрели на Марию-Грацию. Ни для кого не было секретом, что она продолжала каждое воскресенье посещать виллу il conte и причины отказывалась объяснять кому-либо, кроме синьора Роберта.

— А я думаю, что это предвестие чуда, — сказала Кончетта. — Вот что значит непогода. К чему такая мрачность, синьора Агата.

Недели за две до фестиваля непогода взяла короткую передышку, и в тот день случилось еще одно странное происшествие, почти что чудо. Когда паромное судно Бепе ползло по неспокойному морю от Сиракузы к Кастелламаре, в воде возникла тень. Она приближалась к судну, и туристы заволновались.

— Акулы, — прошептал кто-то.

Неожиданно тень взметнулась над поверхностью воды. Словно снаряд, она взлетела в воздух и грохнулась на палубу. Это была не акула. Это был дельфин. Серый, как дождь, с розовым брюхом. Он плюхнулся на проржавевшую палубу, щебеча и попискивая что-то на своем языке, разметав туристов в разные стороны.

— Спокойно! — крикнул Бепе. — Спокойно. Дайте мне подойти к нему. Посмотрим, что ему от нас нужно.

Последний раз Бепе видел полосатого дельфина в молодости, из своей лодки Santa Maria della Luce. Но что делать с этим пахнущим рыбой существом, что вторглось на палубу и по-хозяйски щелкало острыми зубами, Бепе понятия не имел. Схватив крюк, он двинулся к дельфину.

— Тихо, тихо, дельфинчик, — приговаривал он. — Ну-ну, хватит тебе зубы щерить. Хороший мальчик. Stai bravo.

Дельфин смотрел на Бепе блестящим глазом. Осторожно подталкивая животное, Бепе сдвигал его к борту. Неожиданно дельфин хлестнул мощным хвостом, и Бепе проворно отскочил. Дельфин перевалился через борт и упал в воду. Туристы кинулись к борту, дельфин вынырнул из воды, задержался, глядя на людей черными глазами, а затем кувыркнулся и исчез. И вновь вокруг были одни лишь волны.

К тому времени, когда паром причалил к пристани Кастелламаре, пассажиры почти уверились, что все им привиделось. В баре рассказу Бепе тоже никто не поверил.

— Никогда такого не случалось в мое время, — сказала Агата-рыбачка и прицокнула языком для убедительности. — Дельфин сроду не сиганет в лодку, да еще так бесстыдно, это ж не какой-нибудь морской котик из цирка.

— Но он прыгнул, — настаивал Бепе. — Он запрыгнул в мое судно.

— Прямо на твой огромный паром? Ты стареешь, — сказала Агата-рыбачка. — Со всем уважением, синьор Бепе, память тебя подводит.

— Да правда это! — закричал Бепе. — Собственными глазами видел. И не смей называть меня стариком, синьора Агата, мы с тобой родились в одну зиму!

Эти двое так и не поженились, но их роман уже пятьдесят лет ни для кого секретом не был, а в последние годы они ругались, как типичная семейная пара.

— Вот ты stronzo, — с нежностью сказала Агата-рыбачка. — Чертов дурак. Дельфин запрыгнул к нему в лодку, ну надо же!

Но в тот же вечер молодые рыбаки — Маттео и младший правнук Риццу, которого все звали просто Риццулину, — тоже поведали странные истории. Они пришли в бар, одетые в рваные джинсы и просоленные футболки с портретами американских рок-звезд, и подтвердили рассказ Бепе. Все правильно, такое могло случиться. Пару дней назад у Морте делле Барке они видели, как дельфины резвятся в бурунах. А на палубу их лодки Provvidenza, точно град, обрушился целый косяк летучих рыб. А давешней ночью они вырубили двигатель и услышали, как трубит кит.

— Вот же странные дела творятся, — сказала Агата-рыбачка, которая с готовностью поверила в историю Бепе, после того как прибыли подтверждения из других источников. — Неужто чудо грядет? Рыбы, должно быть, уже прознали про то.

Тем временем начали курсировать странные слухи про виллу il conte. Сам граф так и не показывался на людях, но прислуга выносила из его дома непонятные пакеты. Большие, прямоугольные, они были похожи на завернутые в упаковочную бумагу картины. А в одном плоском ящике что-то позвякивало, словно внутри перекатывались латунные канделябры.

— Граф распродает имущество, — доложил Бепе, пошушукавшись с графской экономкой. — Все добро, что принадлежало его родителям. Старинные портреты, столовое серебро с гербом д’Исанту, французские столы и стулья. Даже фрески из гостиной. Полагаю, на старости лет коммунистом заделался, после того как банк его накрылся.

— Спятил он, вот что скажу, — заявила Агата-рыбачка.

— Это же оскорбление всему древнему роду, — судачили старики-картежники.

Непогода тем временем снова набрала силу. Ограждения, уставленные для Фестиваля святой Агаты, снесло, временная сцена, которую воздвигли Тонино и ‘Нчилино, обрушилась под тяжестью воды во время первой же репетиции духового оркестра. Однажды утром Мария-Грация и Лена подняли жалюзи и увидели, что дальнего конца террасы нет. Торцевые столбы, поддерживавшие балку, не выдержали напора ветра и отяжелевшей от воды бугенвиллеи и надломились.

Да и сам дом, казалось, вот-вот развалится. Крыша снова протекла, на старый плюшевый диван Амедео в чердачной комнате вода уже не капала, а бежала ручейком. Однажды кто-то забыл закрыть окно наверху, и за ночь деревянная рама так разбухла, что окно перестало закрываться вообще. Каждое посещение туалета превращалось в буквальном смысле в мокрое дело. Краска в холле вспучилась, в библиотеке размокла добрая половина книг. Серджо целыми днями сушил их феном Лены в надежде спасти.

Никогда прежде жителям острова не приходилось сталкиваться со столь долгим ливнем, да еще накануне Фестиваля святой Агаты. Но Кончетта продолжала верить, что вот-вот произойдет чудо и погода наконец смилостивится.

— Истинного чуда не случалось, с тех пор как Роберт вышел из моря, — говорила она. — Остальное не в счет, так что пора бы уже.

Дождь не утихал и на час, лил всю неделю. Туристов на острове почти не осталось, но на такие мелочи уже никто не обращал внимания.

— Ты должен позвонить своему брату, — сказала Мария-Грация сыну. — Если ты позвонишь, если ты пригласишь его на праздник, может, на этот раз он все-таки приедет.

Но телефонной связи не было, рухнувшие балки террасы оборвали проводку. И Джузеппино так никто и не позвонил.

Лена растерянно бродила по дому, но Мария-Грация была полна решимости.

— И не подумаю уезжать с острова. Я намерена умереть здесь, как мой отец Амедео и моя мать Пина. Я умру в доме, который принадлежал нашей семье девяносто лет. В этом доме до сих пор жив дух моего отца, здесь я появилась на свет. Роберт тоже не может покинуть это место. Он к нему привязан.

— Но цифры есть цифры, — угрюмо сказал Серджо. — Их не обманешь. Мы не можем сделать деньги из ничего.

— Но именно это все и делают, — возразила Мария-Грация и ушла наверх — наблюдать за серым штормовым морем из-за письменного стола своего отца.

Чтобы хоть чем-то занять себя, Лена решила провести инвентаризацию, которая все равно понадобится, когда явятся судебные приставы, засланные большим банком. Она слышала, что якобы они уже объявились на острове и ходят по должникам, отбирая микроволновки и телевизоры. Следующий взнос в банк надо было делать в конце недели, и они почти наверняка его пропустят. С раннего утра Лена относила коробки с бумагами и старыми каталогами на помойку, полировала до блеска кофемашину и автомат для мороженого, готовила коробки для компьютера, телевизора и футбольного стола — на случай, если придется с ними расстаться. Она прошлась по всем запасам в кладовке: персиковый сок и сушеная паприка, бискотти к кофе, arancello, limoncello, limettacello. Да, для фестиваля хватит. Она занесла все запасы в бухгалтерскую книгу. Мария-Грация наблюдала за ней, поджав губы и нахмурив брови, в эти минуты невероятно похожая на Амедео.

— Пока не закончатся все приготовления к празднику, мы больше не станем говорить о том, что будет потом, — объявила Мария-Грация. — Дел у нас полно. Надо украсить бар и испечь три тысячи печений. Мы должны вымыть окна, развесить лампочки. Отчистить плитку на уцелевшей части террасы, обрезать плющ. Подготовить бутылки с arancello, limoncello и limettacello. Достать все имеющиеся кофейники. Сделать заранее мороженое, иначе продукты испортятся. Когда приедет Джузеппино, я попрошу его помочь нам с выплатой следующего взноса, это даст нам какое-то время.

Если Джузеппино вообще приедет, подумала Лена, но ничего не сказала.

Серджо не спал всю ночь, готовил рисовые шарики и печенье. Около одиннадцати помогать ему пришел Энцо, заглянул на пару часов, но остался до утра. Энцо месил тесто своими тонкими пальцами скульптора, как будто это была глина, и все его печенья получались как силуэт святой Агаты. Лена и Кончетта весь день под проливным дождем срезали цветы бугенвиллеи и украшали ими бар. От воды, стекающей с ветвей, на полу собирались лужицы. Затем они прикрепили к потолку подвески с изображением святой.

В городе больше негде было заказать лепестки для фестиваля: цветочная лавка Джизеллы разорилась первой, так что вечером женщины, взяв ведра, корзины и сумки, отправились в темноте обрывать лепестки диких цветов — как происходило это в давние годы. На обломках «Святой Мадонны» и арках tonnara уже развесили лампочки. Поднявшись на холм, Мария-Грация и Лена осознали, что фестиваль, несмотря на все трудности, состоится — темный обычно остров уже сиял таинственными огнями в ночном безмолвии.

И в это безмолвие шагнул Джузеппино — с вечернего парома. Элегантный, в сером костюме, он шел по знакомой булыжной мостовой, катя за собой чемодан на колесиках. Выглядел он подавленно. Его никто не узнавал, и по городу он шел никем не замечаемый, как его дядя Флавио, вернувшийся с войны. И только когда Кончетта ворвалась в бар с криком: «Твой сын приехал, Мариуцца! Твой сын!» — Мария-Грация слетела с террасы в темноту и увидела его. Он стоял, стряхивая с поредевших волос дождевую влагу. Лена вытерла руки о фартук. Она никогда не встречалась с Джузеппино.

— Salve, — произнес он скованно на итальянском, которым не пользовался много лет. — Вот я и дома.

Никакая радость ни до, ни после не могла сравниться с той, что захлестывала сейчас Марию-Грацию.

Привлеченный суматохой, на террасу вышел Серджо. Щурясь от дождя, он спустился по ступенькам и после заминки пожал руку брату. Кончетта и Лена замерли при виде чуда, которое наконец произошло — Серджо, нервно теребя тесемки своего фартука, заговорил:

— Долг, Джузеппино, — тысяча евро или пара тысяч… — этого будет достаточно, чтобы заплатить банку и продержаться до зимы… иначе мы все потеряем… я пропустил платежи. Я знаю, что не должен просить.

Джузеппино поднялся на террасу, сел. Потер грудь, пристроил чемодан на мокрый стул.

— Я не могу помочь тебе, Серджо.

— Pi fauri, Джузеппино.

— Я не могу тебе помочь. У меня нет денег. Я разорен.

Мария-Грация наклонилась, обняла младшего сына за плечи.

— Мне пришлось объявить о банкротстве, компанию закрыли.

В Марии-Грации словно прибавилось роста, она распрямилась:

— О банкротстве?! Посмотри на меня, Джузеппино! Объясни, что случилось.

Под требовательным взглядом матери Джузеппино заговорил — сбивчиво, раздраженно:

— Я торговал фьючерсами, больше не торгую. Денег больше нет. Кризис. Бизнесу баста.

— Ты же важный человек, — пробормотала Мария-Грация.

— Никакой я не важный. Я покупаю и продаю контракты. Вы здесь думаете, что я богач! Но я только был на пути к богатству. Вы думаете, я могу творить чудеса? — Его голос был полон горечи.

В бар, почуяв скандал, уже стягивались соседи.

— Квартира, — продолжала Мария-Грация. — Большие машины…

— Все в кредит!

— Ай-ай-ай, Джузеппино! — запричитала Кончетта. — Что с тобой стало, после того как ты покинул остров!

Джузеппино опустил голову, так что стала видна лысина точно в центре макушки — совсем как у Серджо.

— Ах, Джузеппино! — расплакалась Мария-Грация. — Если бы твой дедушка Амедео был жив, что бы он сказал?

— Разве я не посылал вам деньги все время? — закричал Джузеппино. — То на ремонт, то чтобы покрыть недостачу прибыли, снова и снова, хотя Серджо изгнал меня из семейного дела. Вы процветали, мама! И ты, и Серджо, и отец, все вы! Вы купили фургон, перестлали крышу, купили новый телевизор — чем вы отличались от меня в своем желании жить лучше?!

Серджо, молча замерший в дверях, понял, что внимание соседей переключилось на него, что он внезапно из сына неудачливого обратился в сына успешного. Он смотрел на брата, загнанного, униженного, побежденного, и ничего, кроме сочувствия, не испытывал.

— Мама, тетя Кончетта, довольно! Джузеппино, пойдем в дом.

Джузеппино поднялся. Вложил в руку матери потрепанную книгу в красном переплете:

— Вот. Я привез ее обратно. По крайней мере, никто не обвинит меня в том, что я украл. Я всегда говорил, что верну ее, как только приеду домой. — И Джузеппино последовал за братом в дом.

Он вернулся под родную крышу в точности как какой-нибудь герой из книги Амедео: униженный, нищий, раздавленный судьбой.