Глава 46
Любовь зла… (самая длинная глава)
Заключенные самцы федерального исправительного заведения Форт-Фикс выдавали на гора (вернее, спускали в канализацию южного Нью-Джерси) две с половиной тонны спермы в год. Арестанты всей страны – 1300 тонн за тот же период. Как минимум. Плюс армия, авиация, флот… В масштабах всего человечества цифры зашкаливали и сводили с ума. Во всяком случае, меня, жившего по главной формуле маркетинга – «найди потребность и удовлетвори ее».
В воспаленном мозгу неунывающего антрепренера рисовались бизнес-планы один краше другого. Я понял, что наконец-то мне повезло.
О, сперма! Ты – все! Нескончаемый ресурс для фармацевтической и косметической промышленности. Не говоря уж о банках «биоматериала» для желающих подзалететь феминисток.
Прощай, бесцельный онанизм! Здравствуйте, научная организация труда и товарно-денежные отношения! Каждой тюрьме – по спермоферме!!! Даешь, даешь, даешь!!!
К форт-фиксовским показателям в 2500 кг/год я пришел путем нехитрой арифметики. Прикладной, основанной на скупых мужских разговорах на полузапретную тему.
Редчайшие продвинутые зэки не делали из мастурбации какой-либо особой тайны. В то же время не особенно и выпячивали: «It is – what it is». Основная масса арестантов делала вид, что «грязная» физиология им чужда и они рвут друг у друга редкие порножурналы чисто из эстетических соображений. Не гангстерское это занятие – самоудовлетворение!
Секс с самим собой? От такой гадости и заболеть недолго. Того и гляди, на ладонях вырастут волосы, а сам превратишься в урода и импотента. Или того хуже – в «пидора»…
Исследование научно-популярной медицинской литературы на рабочем месте показало, что в среднем при эякуляции мужчина производит пять грамм семени. Исходя из 37 лет, то есть среднего возраста среднего сидельца, я легко мог предположить, что средний зэк мастурбирует хотя бы пару раз в неделю.
Итого: 10 грамм.
Умножаем на 52 недели, получается 520 грамм. Вычитаем 20 грамм – две недели на ОРЗ и ОРВИ – приходим к полкилограмму в год на одного человека. Минимум.
Поехали дальше. Как говорил Аркадий Исаакович – «два пишем, три на ум пошло». Умножаем 500 г на 5000 узников. Ответ: две тысячи пятьсот килограмм чистой спермы в год. Минимум.
Вам нравится ход моих мыслей? Молчание – знак согласия!
А может, хотите те же самые данные, но в фунтах? Или в унциях, как кокаин? Или в дореволюционных пудах желаете? Или в попугаях?
А может быть, в курицах?
Именно так вел свои расчеты один мой приятель, поставщик оружия повстанцам из Ирландской республиканской армии. Остаток своего срока Сэл подсчитывал в подаваемых раз в неделю «ножках Буша».
Интересно, а что, если бы я предложил ему проводить расчеты в «граммах спермы»? Побил – не побил, но разговаривать перестал бы точно.
Мой друг и партнер по физкультурным утехам Джереми, миловидный наркодилер из Массачусетса, знал про планы довести непацанские расчеты до сведения русскоязычного читателя. Попросил добавить, что в летнее время количество «сеансов» увеличивается, а в зимнее – уменьшается. 33-летний бостонский естествоиспытатель имел в виду не коварные эпидемии гриппа, а наибанальнейшее отсутствие горячей воды в душе. Это, в свою очередь, приводило к укороченным водным процедурам. Без какой-либо сексуальной разрядки. Вошел, ополоснулся, выскочил. На все про все – 2 минуты! Не до жиру…
Иногда наши славные душевые онанисты думали не только о себе, но и о своем ближнем. Время от времени, заходя в загаженную кабинку, я обнаруживал на мокром кафеле неожиданный подарок – вырезанную или выдранную порнушку с какой-нибудь сисястой блондинкой.
Ну как было не поблагодарить доброго самаритянина? Спасибо, мил человек! Не ждали-с. Премного благодарны!
Чтобы не мешать как бы несуществующей банно-прачечной мастурбации, жители Форта-Фикс придерживались строгих Правил Душевого Этикета. Три кабинки были отгорожены друг от друга перегородками, закрывающими тело до уровня плеч. Двери или занавески отсутствовали. Проходя в дальнюю помывочную, зэк прикрывал часть лица полотенцем или по-детски – ладошкой. При этом он смотрел только вперед и предупреждал: «Coming through!» Иду мимо, мол, отворачивайтесь к стене, перестаньте себя насиловать!
Тех, кто отказывался так поступить, могли запросто побить, обвинить в «дисреспекте» или в голубых настроениях…
Помимо водно-сексуальных утех арестанты любили поонанировать в «ретирадных местах». (Леонид Аркадьевич, разрешите передать привет Федору Михайловичу за новое для меня устаревшее слово.)
В качестве туалетных возбуждалок служили полученные в прокат порножурналы, а в особых случаях – видеопродукция с DVD-плееров. Тайно доставленных особо избранным и особо обеспеченным сидельцам продажными конвоирами.
…О женском поле и сексе зэки могли говорить круглые сутки. И мечтать, мечтать, мечтать… Поэтому вид настоящей Живой Женщины, оказавшейся в эпикурейских условиях мужской тюрьмы, вызывал у братвы взрыв эмоций. 90 процентов исправработников Форта-Фикс составляли мужчины. Как ни крути, но охрана преступных самцов являлась прерогативой мужского пола. Занятием для настоящих, крутых мачо. Хоть и на любителя.
Оставшиеся десять процентов тюремных служителей поделили «фифти-фифти» беспощадные мужеподобные вохровки – «коблы» и непонятно-каким-образом-и-какого-черта-пришедшие-на-работу-в тюрьму-более-менее-нормального-вида-«исправительные офицерши».
Первых, понятное дело, привлекала власть над грязными мужиками, а также многочисленные личностные перверсии. Вторые попадали на пенитенциарную службу либо по наивности и незнанию, либо по великой нужде, либо из-за выпадавшей возможности поднять собственную самооценку до немыслимого на свободе уровня. Самая что ни на и есть завалявшаяся коротышка с тройным подбородком, созвездием прыщей на бесформенной физиономии и с необъятной жопоталией, с момента прохождения через КПП превращалась в Мечту Поэта. Венеру Милосскую, Мэрилин Монро, Анастасию Волочкову, наконец.
Мне, копирайтщику-любителю, представлялось, что этот психотерапевтический фокус должен был обязательно найти отражение в объявлениях о приеме на работу: «Избавьтесь от комплекса неполноценности! Станьте федеральным исправительным офицером! Лечение без лекарств!»
…Если зэки обращали внимание и истекали слюной при виде настоящих кикимор, то что было говорить о реакции на более-менее красивых женщин! Единичных и от этого еще более ценных экземпляров. Бриллиантах тюремного ведомства. Сверхредких дуболомшах и вольняшках из больнички, школы и офиса.
Стоило лишь прекрасным незнакомкам появиться на компаунде, как они тут же становились центром внимания. Зэки прекращали работу, тренировки или движение из пункта «А» в пункт «Б». Как и во всем другом зазаборном сюре, дело доходило до парадоксов…
Как-то раз «усталый, но довольный» Лев Трахтенберг возвращался из тренажерного зала. Впереди меня оказалось человек тридцать зэков, идущих на обед. Чувствовалось и слышалось, что возбужденных.
Я прибавил ходу и оказался в конце их каравана, пытаясь разобраться, что к чему.
Оказалось, что хвост заключенных выстроился вслед двум дамам в партикулярных цветных одеждах. Одну из них, сорокалетнюю мисс Коллинс я знал – она служила в Business Office. Другую, немного помоложе, негритянку в обтягивающих джинсах и с той самой пресловутой «осиной талией», я видел впервые.
Грациозные девы явно направлялись в столовую, где раз в неделю, перед обедом представляли свои департаменты. Во время псевдодемократической процедуры осужденный народ мог подойти к чиновнику и попытаться решить вопрос в неформальной обстановке. Напрямую и без бюрократических проволочек. Yes, right…
Свежо предание – работники Форта-Фикс и главные надзиратели тусовались меж собой, попивали кофеек из бумажных стаканчиков и в большинстве своем просто отфутболивали страждущих: «Подайте прошение в письменном виде». И все возвращалось на круги своя. Недаром английскую аббревиатуру «ВОР» (Bureau of Prisons) заключенные расшифровали на свой лад «Backwards on Purpose». То есть: «Специально наоборот».
…Женщины наверняка знали, что за ними след в след бредут истосковавшиеся по плоти сидельцы. Однако ничего не могли с этим поделать – формально ничего предосудительного не происходило. Они ускоряли шаг – то же самое делали их преследователи. И наоборот. Как в славном танце «летка-енка».
Исправработницы нервно переговаривались между собой. При этом на всякий случай держали правые руки на «тревожных кнопках», висящих у них на боку и обязательных для всех, входящих на зону.
Стоило кому-то из офицеров или работников нажать (просто нажать) на эти мудреные «воки-токи», как со всех сторон к ним на подмогу бросились бы десятки зольдатен.
Во время подобных ЧП, случавшихся практически ежедневно, зэки любили ставить на победителя кросса – кто из жиртрестов добежит первым…
Сексуально-озабоченные узники тоже знали про тюремную GPS и красную кнопку. Поэтому они восхищались нимфами без единого звука. При помощи немного абсурдной и очень живописной пантомимы.
Одни по-французски посылали двум миледи воздушные поцелуи, другие рисовали в воздухе пышные формы a`la Рубенс, третьи совершали подозрительные телодвижения тазом: вперед-назад, вперед-назад. Этакий запредельный пост-модерн-андерграунд балет из жизни тычинок и пестиков!
Не менее живописные «картинки с выставки» происходили во время моих тяжелоатлетических забав. Между 7.30 и 8 утра, прямо перед началом дуболомского рабочего дня, когда мимо огороженного сеткой рабица загона с полуразвалившимися тренажерами спешили на смену фельдшерицы-санитарки-лаборантки в розово-бело-голубых форменных «пижамках».
При виде появившегося из проходной женского пола, Правила Нехорошего Тона предписывали остановить всяческие упражнения, подойти поближе к сетке и громко заулюлюкать. Так, чтобы труженицы красного креста вздрогнули и засеменили в медсанчасть мимо «проклятого места» еще быстрее.
Иногда, когда восхищение достигало совершенно заоблачных высот, «сестрички» начинали какие-то оживленные радиопереговоры.
Через минуту в тренажерном зале появлялся дежурный лейтенант с патрулем, делал весьма грозное внушение и закрывал «джим». Отправить в «дырку» все сто человек – посетителей качалки он не мог, выявить зачинщиков – тем более. Именно этим и пользовались наши накачанные соловьи-разбойники с отрицательным IQ. Получалось, что из-за нескольких сексуально озабоченных «интеллектуалов» страдали все. Морду им, однако, не били и даже не особенно ругали. Дело касалось святого – женского вопроса. Одни безмозглые мачо солидаризировались с другими безмозглыми мачо. Да здравствует 1 Мая!
…Похоть так и витала в нашем воздухе. Порою она приобретала особенно экзотические формы. Как в мире животных – на уровне обоняния. Зэки шли на запах, жадно втягивая в себя женские феромоны, случайно занесенные в наш виварий.
Как-то раз, после очередного «акта неповиновения» – отвлекающего срыва стоп-крана пожарной сигнализации во время обыска в одной из камер, в карцер угодил весь ее личный состав. Все 12 человек.
В случаях отправки зэка в «дырку» инструкция предписывала в тот же день «запаковать его дерьмо». На американской фене – «to pack up his shit». И не просто запаковать, но тщательно перебрать и, самое главное, составить опись каждого причиндала – тысячи и одной мелочи из арестантского шкафа. Включая хавку из ларька и бельишко из прачечной. Как правило, пара-тройка часов кропотливой работы на одну провинившуюся голову. В случае пропажи какой-нибудь вшивенькой зубной щетки, купленной на свои кровные, обиженные на власть заключенные подавали «иск на возмещение ущерба». По принципу – чем больше, тем лучше. Как зубной врач Антон Семенович Шпак, герой артиста Этуша из «Ивана Васильевича»: «Три магнитофона, пиджак импортный – тоже три».
…В тот день, после ареста всей камеры, на подмогу дежурному по отряду герр комендантен выделил четверых вольнонаемных дам из тюремной Управы. По закону все тюремные работники, помимо прочего, являлись федеральными исправительными офицерами – даже учителя, медработники и офисные служащие. Во время заварушек, запарки или сезона отпусков такое массовое превращение в ВОХРу случалось особенно часто… Чтобы не мешать процессу «упаковки дерьма», всех заключенных выгнали из камер третьего этажа.
Мы сидели на бетонном полу в одной из ТВ-комнат, тупо рассматривая друг друга и окрашенную белой масляной краской внутреннюю кирпичную кладку. Ждали пока мобилизованное ополчение завершит свое дело. С одной стороны – теряли время, с другой – следуя известному трахтенберговскому принципу «найди хорошее в плохом» – воспитывали в себе выдержку и развивали медитативные способности.
Ближе к ужину около офиса отрядного офицера выстроилась солидная гора из двойных пластиковых мешков с пожитками и не пропущенным таможней «мусором». Экспроприаторши удалились. Осада моего этажа закончилась. Мы радостно и возбужденно поспешили наверх, к своим жалким «локерам» и двухъярусным койкам. Домой.
Проверив, что с собственным «дерьмом» все в порядке, мои любопытные друзья-товарищи заглядывали в разграбленную и опустошенную триста восемнадцатую.
Пустые шкафы, голые матрацы, валявшиеся на полу полки и выдвижные ящики. Остатки былой роскоши. Всеобщая разруха. Как после нашествия того самого легендарного Мамая. Дамы постарались на славу!
Вдруг один из особо наблюдательных бандерлогов предложил членам стаи понюхать воздух внутри камеры: «Ё, братва, чувствуете? Пахнет суками! Check it out!»
Чудесный слух в мгновение ока разнесся по коридору.
В благоухающую камеру потянулись все кому не лень. Сладострастные самцы жадно втягивали тюремное амбре, слегка наполненное какими-то сладковатыми душками. Показушно смаковали друг перед другом эфемерный подарок вохровичек. Гренуи хреновы!
…По команде дежурного охранника в коридоре завозились мексиканские шныри. В триста восемнадцатую вкатывались желтые ведра на колесиках с торчащими из них швабрами-многохвостками. В дверном проеме появился гигантский вентилятор на длинном шнуре, уходящем в неизвестность. Из четырех лопастей в живых осталось только две. Все равно полотеры хранили тюремный пропеллер, как зеницу ока: он создавал хоть какую-то иллюзию сквозняка и проветривания. Уборщики с полуострова Юкатан, как оказалось, тоже не любили жару за 100 градусов по Фаренгейту. В тот же момент на бесшеих потомков гордых индейцев майя закричали. Громко, в несколько глоток и на полном серьезе:
– Ё, каброн! Вы что, не видите, мы здесь воздух нюхаем? От сучар-охранниц! Не обрывайте кайф! Уберете позже!
Похожие истории случались в Форте-Фикс постоянно.
Половозрелые и озверевшие от воздержания мужчины искали любую возможность хоть чуть-чуть приблизиться к Особи Женского Пола. Поэтому они вступали в бесконечные переписки, тайно надеясь уговорить очередную даму сердца приехать на свидание. На худой конец – слупить с наивной девы фотографию в неглиже или пару копеек на бедность.
Заочниц находили либо через знакомых (редко), либо через многочисленные интернет-сайты, куда озабоченные американские жиганы через друзей с воли выставляли свои фотки в гангстерских позах с руками на яйцах (часто).
Самые «advanced», то есть «продвинутые», искали сердечные утехи у соискательниц из-за рубежа. Через каталоги.
Поскольку в силу совершенных преступлений за мной тянулась слава большого специалиста по женскому полу, время от времени мне на «утверждение» приносили очередной многостраничный буклет или распечатку с веб-сайта. Такие материалы цензура из почты не изымала.
На бывшего «торговца живым товаром» смотрели десятки иностранок из Филиппин, Гонконга, Вьетнама и Камбоджи: Мэлбы, Черри, Лорэны, Джульетты и прочие Марисоли. Годовая подписка на услуги «Pacific Connection» стоила совсем не хило – 880 американских долларов. В «золотой» пакет входило 12 цветных каталогов с адресами подруг по переписке, размещение рекламы «жениха» в Интернете, а также подписка на «многотиражку» «Озорные девчата из Юго-Восточной Азии».
Мой сосед и приятель Энди, 60-летний «белый воротничок» из Северной Каролины, подсевший за какие-то финансовые гешефты, сообразил на троих. Недолго думая он разделил материальные тяготы чудо-сервиса с двумя такими же джентльменами удачи.
И как настоящий предприниматель ежемесячно перепродавал всем желающим адреса незнакомок. Отбивал затраты.
Иногда женконсультанту Л. Трахтенбергу приходилось сталкиваться с экзотическими невестами из Индии, Кении или какой-нибудь новоявленной Черногории, Албании или Словении. Однако больше всего искательниц тихого американского семейного счастья приходилось на… Угадайте с трех раз… Правильно! На бывших соотечественниц со всех уголков некогда необъятной родины! Даже из забитого Таджикистана или прогрессивной Латвии. Не говоря уже об Ольгах, Наташах, Ленах или Катях.
По большому счету меня так и тянуло в стан активных женоненавистников. Сказывались последствия предательства моих беспринципных «рабынь».
При виде русской женщины, стремящейся уехать за границу и выйти замуж за иностранца, я в первую очередь думал о «коварстве», а не о «любви».
Сами понимаете – незаживающая рана. Посттравматический синдром, как после автоаварии. Простите великодушно…
В силу вышеназванных причин, я зачастую подозревал в «наших», особенно в молодых и красивых, не искренних соискательниц уз Гименея, а расчетливых хищниц, которые, получив вожделенное гражданство, сбегут от своих старперов – благодетелей с детьми и солидными алиментами. Спасибо, если не обвинят в «домашнем насилии» и не засадят в тюрягу. Как в той славной русской народной сказке про Лису Патрикеевну: «Битый небитого везет!»
О таких случаях знали все русские иммигранты в США. Поскольку «случаи» переросли в «тенденцию».
Стоило ли говорить, что почти всем фартовым пи…достральцам я советовал не связываться с подавляющим большинством русских невест – «mail order brides». Причем категорически. Разобрав по частям рекламные объявления и прочитав сокровенные девичьи мысли между строк.
Еще раз экскьюзе муа за непатриотические настроения.
И тут в заключенном № 24972-050 опять заговорил бизнесмен…
Когда мне показали очередную рекламку с улыбающимися славянскими молодухами, канающими под них разведенками и «бабами-ягодками опять», я понял, что в моей преступной голове родилась новая «шахер-махер» схема. Нет, скорее «шухер-мухер»… Но выгодная и востребованная, это уж точно!
С одной стороны должны были выступать заключенные граждане США, с другой – невесты из России. «Господа» мечтали о виртуальной женской ласке и денежном «подогреве». «Дамы» – выйти замуж и впоследствии получить грин-карту. Мне предстояло свести одних с другими. За деньги. И с тех и с других.
Шутка.
…Хотя тюремные свадьбы между зэками и вольняшками таки, да, имели место быть!
Два раза в год в Форт-Фикс приезжал мэр из соседней деревушки и совершал таинство бракосочетания. По предварительной записи и при наличии всех необходимых разрешений и справок. Включая совершенно официальные сочинения от жениха и невесты на тему «Почему мы решили создать семью».
Инструкция «Inmate Weddings» висела под стеклом на доске объявлений в каждом отряде.
На все про все брачующимся выделялся один час, включающий саму церемонию и последующее свидание. Обмен кольцами (стоимостью до 100 долларов) и свидетели разрешались. Фотографирование и первая брачная ночь запрещались.
Редчайшие тюремные бракосочетания являлись апофеозом отношений «мужчина в Форте-Фикс – женщина на воле». «Марш победителей» из оперы «Аида» композитора Дж. Верди. Ни больше ни меньше.
Однако путь на седьмое небо был тернист и долог. И начинался он с самого простого – заигрывания по переписке. Так уж получилось, что ко мне за эпистолярной подмогой обращались достаточно часто. Несмотря на иноземное происхождение, акцент и неродной английский. Видимо, срабатывал внешний вид «раши», периодически обложенного какими-то книженциями-бумаженциями.
Ну и конечно, помогали никуда не исчезнувшие даже в заточении харизматичность и интеллигентность. А также умный взор, сардоническая улыбка и гордо поднятая голова. И много чего другого, сами понимаете…
Вопреки, мягко скажем, разнице интересов с большинством моих соседей, я по мере возможности выполнял не слишком любимое предписание: «Будь проще, и люди к тебе потянутся».
Включая неразумных дикарей. На лицо ужасных, но добрых внутри.
Со стороны наша «дружба» выглядела достаточно экзотично: бледнолицый очкарик Лева и очередной чернокожий губошлеп с образованием немного получше, чем в ЦПШ. Сидят за столом плечом к плечу и о чем-то загадочно перешептываются. Тычут в книгу пальчик. Как правило, перед началом сочинительства я расспрашивал заказчика о его Истории Любви. «Where shall I begin to tell the story of how great the love can be…» – как в задушевной песне в исполнении Энгельберта Хампердинка. Чтобы было ясно, откуда ноги растут. А также просил выразить простыми гангстерскими словами свои чувства. Чтобы понять программу-минимум и программу-максимум. В большинстве случаев клиент оставался доволен. Особенно когда я густо начинял послание цветастыми метафорами и пословицами с поговорками. Англоязычным вариантом «лети с приветом, вернись с ответом». И уж, конечно, не забывая про «правильные» и совсем не забитые штампы в виде розовых облаков, тоскующих голубей, одиноких сердец и прочей сладкой мишуры. С легкими вкраплениями скупой мужской слезы и истории тяжелого гангстерского детства. Со скитаниями по «проджектам» и тюрьмам-пересылкам: «Я начал жизнь в трущобах городских…» В общем, салатик, что надо, валивший наповал истосковавшуюся по возвышенным чувствам очередную чернокожую мадам Грицацуеву.
Я знал себе цену и был мастаком в эпистолярном жанре. На заре туманной юности пионер Лева переписывался с демократической молодежью из стран СЭВ, позже – со стажерами из Англии, с которыми знакомился на вечеринках в университетской общаге и курилках филфака. Благодаря моим письмам-завлекалочкам я попутешествовал по Европе, письмам-возваниям – оказался в Америке, письмам-сопроводиловкам – получал все свои работы и прочая, прочая, прочая… К тому же мне совсем неплохо давалась и деловая переписка. За годы иммиграции я здорово наблатыкался и изготовил сотни эпистол от себя, родителей, друзей и соседей к американским бюрократам из собеса, Службы иммиграции и натурализации, кредитных компаний, горсовета, горгаза и почты-телеграфа-телефона.
Каждое письмо приветливый делопроизводитель заканчивал какой-нибудь чувственной неформальщиной и изящным благословлением – «May God bless you».
Столоначальники таяли и делали все, что от них требовалось. Что уж говорить о прекрасных незнакомках, не слышавших от своих кавалеров ничего более возвышенного, чем «живо в койку». А тут вдруг такая сладкая «любовь-морковь» от несчастного форт-фиксовского краснобая…
Девичьи сердца вздрагивали и они приезжали на свидание. «Visit» по-английски и «визит» по-русско-американски.
«Имей хороший визит», – желала друг другу русскоязычная братва, калькируя английскую фразу. Или: «Ко мне сегодня герлфренд на визит приезжает». Или: «Вчера в визитинг-руме не работал кондишен».
Мне лично это аристократичное слово и его производные нравились больше, чем его русский эквивалент «посещение». И уже тем более, чем «свиданка» со «свиданием».
Своей возвышенностью, что ли: «визит Ее Королевского Величества».
…Тюремный «дом свиданий» (попрошу не путать с тюремным «домом терпимости», о котором – позже), располагался в 10 метрах от тюремного штаба – «лейтенантского офиса». Прямо напротив «джима». То есть на самом что ни на есть центральном пятачке тюремной «площади Ленина». Около одноэтажного шлюзового строения на два входа-выхода и стоящего, как избушка Бабы-Яги, «лицом к посетителям, к зэкам задом», всегда толпились ожидавшие «визита» страдальцы.
Мальчиши-кибальчиши тщетно пытались разглядеть нейтральную зону между КПП и «visiting room»: «Не видать ли Красную армию?»
Sorry, Красну Девицу.
Как только в хрипящих форт-фиксовских репродукторах раздавалось нечленораздельное объявление типа «Inmate Johnson, 12345-678, out of unit 3638, report to the visiting room immediately», счастливчик имел право нажать на заветный звонок и бодро отрапортовать дежурному надзирателю:
– Заключенный Джонсон № 12345-678 из отряда № 3638 по вашему приказанию прибыл.
После такого доклада дуболом великодушно допускал зэка в раздевалку-предбанник, где свершал над бедолагой легкий, но унизительный обыск с оглядыванием-ощупыванием-облапыванием.
На обратном пути из «визитки» в зону процедура досмотра была на порядок тщательнее.
Чтобы не допустить контрабанды, арестантов заставляли раздеваться догола и внимательно рассматривали самые сокровенные места. Мы автоматически оголялись и выполняли привычные команды:
– Повернись спиной, присядь (чтобы из задницы повылезала вся запрещенка), проведи рукой по волосам, покажи подмышки, предъяви пятки и, самое главное, продемонстрируй «хозяйство».
Покрути гениталиями вверх-вниз, вправо-влево!
Citius, Altius, Fortius!
Узнав, что я собираюсь писать про «дом свиданий», Максим Гламурный, в девичестве Жмеринский, поведал мне удивительную историю. Совершенно однозначно достойную моего озорного пера.
Как уже было замечено, Mr. Zmerinsky психовал и раздражался на охрану по поводу и без. Превращался из харизматика в маразматика. Немножечко «too much», все-таки тюрьма есть тюрьма, понимать надо…
Как-то раз, когда его в очередной раз достал какой-то особо придирчивый надзиратель в «визитинг руме», Максим решил над ним подшутить. Не нарушая при этом правила зэковского поведения. Все в рамках закона: the must.
На следующей неделе мой товарищ в очередной раз оправдал свою форт-фиксовскую кличку. К осмотру половых достопримечательностей он подготовился заранее. Сделал себе в «том самом месте» интимный дизайн! Причем Гламурный потрудился на славу – по его рассказам, он выстриг и выбрил себе что-то наподобие рождественской елочки.
Результат кропотливой трехчасовой работы привел зольдатена в состояние шока. Он онемел и не знал, что сказать, продолжая пялиться на нагло улыбающегося модного пацана.
Именно ради этой немой сцены вся бодяга и затевалась…
Макс и я, не сговариваясь, сошлись во мнении, что, кроме такой творческой личности, как он, на такой подвиг в Форте-Фикс не был способен никто. К тому же цель была достигнута – любопытный и не по делу разговорчивый мент замолкал при виде Гламурного и прогонял его через раздевалку в течение минуты. Обычный досмотр занимал минут пять.
Самое удивительное, что меры предосторожности часто не срабатывали. Я собственными глазами видел бесшабашных наркодилеров, незаметно засовывавших упаковку-гильзочку с «марафетом» себе в задницу. Причем, думаю что глубоко. Прямо во время визита, под присмотром видеокамер. Зажав для прикрытия в другой руке бутылку с пепси-колой или 1000-калориевую глазированную булочку honey bun.
…Через полгода с начала моей отсидки Федеральное бюро по тюрьмам ввело выборочные обыски особо подозрительных посетителей зоны. Визитеров то есть. Помимо обычного прохождения через аэропортовский металлоискатель и экспресс-теста на следы наркотиков на теле и одежде.
Все равно контрабанда через visiting room не прекращалась – фартовые буревестники не боялись ни хрена…
…«Комната для свиданий» напоминала небольшого размера зал ожидания, какой-то богом забытой железнодорожной станции. Остановка поезда – платформа «Форт-фиксовка».
Зэки и их гости сидели на синих пластиковых стульях, соединенных между собой в 25-местные конструкции – ДНК. Пять рядов в затылок друг другу просматривались вдоль и поперек с двух наблюдательных пунктов. Открытого, на возвышении, прямо перед «зрителями» и закрытого – в ЦУПе, куда сводились видеорепортажи со всей зоны.
Через 15 минут общения в положении «равнение налево» у меня затекала шея и мы с гостями пересаживались. Происходила ракировка с «равнением направо».
Вставать не по делу или ходить между рядами запрещалось. Даже поход в спецсортир для заключенных совершался по команде раз в полтора часа. А само мочеиспускание проходило в компании с одним из дуболомов-вуаеристов.
Несмотря на строгости и неудобства, я любил приезды семьи и друзей. Хотя и уставал как собака после каждого «визита». Будто разгружал вагоны.
Покидая «визитинг рум», я долго не мог прийти в себя и понять «где я, что я, с кем я». Через такое же состояние эмоционального вакуума проходили почти все. Поэтому многие зэки совершенно осознанно просили своих «визитеров» не спешить со следующим свиданием… Парадоксально, но тут Ильич был прав – лучше меньше, да лучше.
Проговорив non-stop обо всем на свете, а также узнав от друзей последние сплетни-новости-слухи, можно было, наконец, расслабиться. На людей посмотреть, себя показать. Переморгнуться с товарищем в восьми стульях от тебя. Полушепотом представить своих «визитеров».
Как в театре мимики и жеста – снять воображаемую шляпу, почтительно склонить голову, осчастливить благородной улыбкой. А по пути в туалет – незаметно пожать руку: «Nice to meet you».
Целоваться-обниматься во время свиданий категорически запрещалось. Только при встречах-проводах. Нарушители правил немедленно изгонялись, а в случае особой сексуально-дружеской активности – переправлялись под охраной в соседний «лейтенантский офис». Сначала на разборки полетов, потом – на месячишко в карцер.
Поэтому ученые сидельцы старались соблюдать приличия и наступали на горло собственной похоти.
Зэки не были бы зэками, если бы и здесь не придумали обходной маневр. «The way out». Как получить самое настоящее сексуальное удовлетворение. Незаметно для соседей и охраны. С семяизвержением!
Озверевшая от онанизма и воздержания разноцветная братва решила проблему на редкость изобретательно. В то же время – очень просто, что только подчеркивало ее гениальность.
В кармане форменных брюк особо повышенного размера делалась широкая дырка, куда легко проскальзывала рука дамы сердца. С пульта охраны подробности акта-невидимки не просматривались, соглядатаям мешали впереди сидящие «зрители». Мастурбаторша – «хэнд джобщица» сидела в полуобороте на соседнем с зэком стуле и прикрывала собой один из флангов. Реципиент слегка поворачивался к благодетельнице другим боком, образуя какое-то подобие «интима». И по возможности старался не стонать… Через несколько минут (если не секунд) все заканчивалось в самом прямом смысле этого слова. With happy ending. Конец – делу венец!
Кстати, для незнающих. Русское слово «кончать» в смысле «эякулировать» переводилось на английский очень популярным жаргонизмом «to cum». Совсем не «to finish», как думали многие.
За годы жизни в иммиграции я понаслушался множество веселых историй.
Во время самых первых русско-американских соитий «наши» стонали с непонятной для их партнеров или партнерш «калькой». Вместо «I am cuming» с сахарных уст срывалось «I am finishing». Что и вызывало заслуженное удивление у граждан США.
Кстати, очень рекомендую этот пример студентам языковых вузов по предмету English Phraseology…
…Однако вернемся в Форт-Фикс.
Если говорить серьезно, зэки тосковали не только по физической близости. Не менее важным условием «нормальной отсидки» являлась моральная поддержка любимого человека. Не родственников, не друзей, не детей, не соседей с сослуживцами, а именно партнера. Верной жены, подруги, невесты, «беби-мамы» в случае мейнстрима или верного бойфренда в случае «варианта нормы».
Наблюдая за своими соседями по кунсткамере, время от времени я становился свидетелем настоящих извержений человеческих вулканов. После телефонного разговора, свидания или какого-нибудь письмеца, когда бедолага узнавал что-то «нехорошее» из вольной жизни «mon cher ami». Некоторые вскрывали вены…
Вечная тема в мировой тюремной литературе и фольклоре. Лучше чем в знаменитом «Окурочке» Юза Алешковского и не скажешь. Боль без конца и без края – измена любимого человека. Особенно за колючей проволокой:
«С кем ты, падла, любовь свою крутишь?
С кем дымишь сигаретой одной?!
Ты ж во Внукове сдуру билета не купишь,
Чтобы хоть пролететь надо мной…»
Снимаю в почтении шляпу. На полном серьезе, между прочим…
…На самом деле многолетнюю разлуку и испытание на «лебединую верность» было выдержать совсем не просто. Ни женам, ни уж тем более герлфрендшам. Не говоря уж о всеядных «веселых» бойфрендах. На пенелопско-декабристские подвиги были способны лишь единицы.
Единицы.
Е-ди-ни-цы.
Изучив десятки «лав сториз» и невольно наблюдая стабильное сокращение числа переписок-перезвонок (прямо пропорциональное длительности срока), я пришел к собственному выводу: если возлюбленная вызывала у зэка сомнение типа «любит – не любит» («изменяет – не изменяет»), то ее немедленно надо было бросать! Прерывать всяческие отношения! Посылать куда подальше! Не думать! Переболеть! Вычеркнуть из памяти!
Тюремное заключение и ограничение свободы само по себе являлось тяжелейшим эмоциональным и физическим стрессом. Американскими горками с перепадами настроения, когда абсолютно не знаешь, что произойдет в следующий момент. В таком состоянии нагружать себя дополнительными раздражителями и самоубийственной ревностью («Где она сейчас? Почему не отвечает на звонки? Почему пошла в бар? А что там за голоса? Почему она смеется?») арестант просто не имел права!
Находясь «за решеткой в темнице сырой», зэк практически ни на что не мог повлиять. На время заключения его поезд уходил. Если его любили, то любили. В таком наиредчайшем случае зэковская партнерша на свободе проходила все испытания вместе c ним. Как у Симонова: «Жди меня, и я вернусь. Только очень жди!» И далее, в самом конце стихотворения: «Как я выжил, будем знать только мы с тобой. Просто ты умела ждать, как никто другой!»
К сожалению, проверку «на вшивость» – испытание арестом, следствием и тюрьмой – не выдерживало большинство дам сердца и друзей-товарищей. Даже небольшие сроки показывали «who is who» и расставляли те самые пресловутые точки над «i».
Я искренне считал, что нам крупно повезло.
Моя записная книжка тоже прошла тройную очистку. Меня больше не окружала неискренняя человеческая шелупонь. Со мной до самого конца остались только настоящие человеки. Не подделки, не лицемеры, не прихлебатели и не рыбы-прилипалы.
Еще раз – «все, что ни делается – все к лучшему». Золотое Правило Жизни.
Вскрытие гнойников никогда и никому не мешало. Скорее, наоборот. В китайском языке слово «кризис» и слово «возможности» обозначались одним иероглифом.
Утрата иллюзий и «significant others» приводила к прозрению. Вместо изматывающих выяснений отношений, перед сидельцами открывались новые перспективы. Как за забором, в будущем, так и внутри зоны, в настоящем…
В том числе и в лице местных искателей плотских приключений.
Тюремных гомосексуалистов.
На американской блатной фене – «punks». «Блудниц» и «блудников» Форта-Фикс…
Дышите глубже – вы взволнованы!
Готовы?
Тогда поехали дальше! Fasten your seat belts please…
…Исходя из статистики известнейшего американского сексопатолога Альфреда Кинси, десять процентов землян имели половой акт с представителями своего пола. Я лично в этом вопросе был более консервативным и считал кинсиевские расчеты немного завышенными.
Наполовину, скажем так.
Все равно цифры получались весьма и весьма солидными.
На 5000 заключенных Форта-Фикс приходилось как минимум 250 геев. По 100 человек на «Север» с «Югом» и еще 50 – в «кэмпе», примыкающем лагере «минимального режима».
Считаем дальше.
Из ста геев моего компаунда – Fort Fix South, открытых геев набиралось человек 25. Не больше. Остальные 75 прятались от своих соседей по заключению. То есть «stayed in the closet», как говорили американцы. «Оставались в шкафу». На самом деле периодически мне в голову закрадывалась совершенно крамольная мысль, что все-таки Кинси был прав. А может быть, даже и кого-то не досчитал. Во всяком случае, в спартанских тюремных условиях, когда на безрыбье и рак становился рыбой.
Тюремное заключение выступало в роли естественного ускорителя (я бы сказал – большого андронного коллайдера) для находящихся в спячке латентных гомосексуалистов. Начинавших сосать в тюремной берлоге не лапу, а нечто совершенное другое…
(Боже мой, что я говорю? Ужас, ужас, ужас… «O temporа, o mores»… Еще раз – ужас, ужас, ужас…)
Итак, двадцать пять открытых геев Южной стороны Форта-Фикс представляли собой достаточно разношерстную общину. По национальному, культурному, образовательному, возрастному и, самое главное, поведенческому признаку.
Хотя время от времени я их видел всех вместе на трибунах около футбольного поля, в большинстве же случаев они тусовались по парам. Иногда – по мезальянсным тройкам, квартетам или квинтетам. В соответствии с интересами, уровнем сексуальной озабоченности и степени погружения в «тему».
«Веселые ребята» Форта-Фикс чувствовали себя в тюрьме более-менее вольготно. Страшные истории «мороз-по-коже» про кровожадных насильников, «опускающих» красавчиков и слабачков, остались на строгом режиме. Там зэкам терять было нечего. Особенно при пожизненных или приближенных к пожизненным сроках…
У нас все происходило по взаимному согласию. Даже любовь случалась. Самая настоящая – со слезами, ревностью, свиданиями и повышенным сердцебиением…
24-летний Майк, житель соседнего Коннектикута, подсел на полтора года за обман при получении федерального студенческого займа и государственных стипендий. Невысокого роста, субтильный и немного женственный юноша нисколько не скрывал своей ориентации. Его бритые ноги и изящная походка a la Линда Евангелиста свели с ума не одного бродягу…
«Но я другому отдана и буду век ему верна».
Сердце Майка принадлежало только одному человеку. Другому Майку. Номер два. 30-летнему смуглому калифорнийцу бразильских кровей, попавшему в систему за кокаиновые купли-продажи на 9 лет.
Майк № 1 был моим соседом по отряду и активным читателем тюремной библиотеки, обладающим повышенным IQ. За это я с ним и якшался. Можно даже сказать, с большим удовольствием. К тому же он признал во мне знатного литератора и с радостью открывал передо мной тайны гомосексуального двора. Делился «горячими» подробностями, сплетнями и чаяниями голубой «комьюнити». Но самое главное – открывал глаза на страшного вида хулиганов, мачо-премачо, которые в изобилии подваливали к нему и предлагали свою скупую мужскую «дружбу».
Хотя я и считал, что у меня наличествовали некие способности, и я мог определить, «чья совесть не чиста», но иногда после Майковских признаний у Левы все равно открывался рот: «Неужели? И он тоже? I can`t believe it!»
Мой конфиденциант довольно смеялся и кивал головой: «Yes, baby! He is too…»
Майк и Майк, несмотря на проживания в разных отрядах, проводили вместе все свободное время. Вместе работали уборщиками территории, вместе гуляли, вместе смотрели TV, вместе обедали и даже вместе ходили за таблетками.
Пузырьки с антидепрессантами на руки заключенным не выдавали. За чудо-лекарством приходилось являться в медсанчасть лично. Ежедневно, с 8 до 8.50 вечера, на так называемую pill line, то есть «очередь за пилюлями».
Большинство форт-фиксовских голубых были людьми тонкой душевной организации и с великой радостью ходили плакаться в жилетку тюремному психологу. Тактичная и миловидная докторица выслушивала очередную драму и выписывала путевку за ежевечерним прозаком. Массовость процесса вызывала у «образованного» контингента зоны устойчивое мнение, что все «гребаные пидоры» получают специальные гормональные таблетки. Одни, чтобы стать «переделками»-транссексуалами. Другие, чтобы «вылечиться» от гомосексуализма.
Я не верил своим ушам и в сотый раз поражался дремучести моих «товарищей по оружию».
Помимо Майка and Майка, укрывавшихся для интимных утех в Education Department (в выходные школа не работала, но классы были открыты для индивидуальных занятий), певец тюремной педерастии насчитал еще четыре относительно устойчивые пары: Джон и Крисчиан, Томми и Шугар, Вини и Анджелло, Джек и Рэнди. Всем ребятам-трулялятам приходилось решать проблему профилактики простатита в условиях «особого положения». Приближенному к военному: в школе, церкви, туалетах, душе и во всевозможных случайных тупичках-закоулочках-каптерках. Где угодно, лишь бы уйти из-под огня подозрительной на такое дело ВОХРы и изнывающих от злобы и страсти арестантов.
И охранники, и охраняемые ради гонения на голубую любовь сливались в едином человеконенавистническом экстазе. Что обычно почти никогда не случалось.
Если «неправильных» жиганов застукивали во время процесса, сладострастники почти всегда попадали в карцер. Либо их вынуждали сдаться «под защиту администрации» ревнители зэковских моральных ценностей и «понятий». Либо арестовывали дуболомы, стоящие на страже Инструкции.
Поэтому голубые жуиры в вопросах выбора места встречи вели себя чрезвычайно осторожно. Особенно с «правильными» пацанами, гангстерами-налетчиками, тайно решившимися на запретную любовь.
Время от времени в стабильных парах случались замены полевых игроков. Например, когда кто-то из любовников переводился в другую тюрьму или вообще освобождался.
Как правило, о подобных пертурбациях – особенно о дне «выхода на свободу с чистой совестью» мы знали заранее, и каждые сутки до часа «икс» отмечали крестиком в дембельском календаре.
…Где-то за месячишко до «Прощания славянки» и клятв в вечной любви к остающемуся в Форте-Фикс полюбовнику начинали подъезжать женихи и сваты. Записки, тайные свидания, деловые переговоры и даже подношения: «Don`t worry! У нас парень с приданным!»
При этом соискатели нисколько не обращали внимания на его нынешнего сожителя.
Все участники прагматичной рокировки прекрасно понимали, что свято место пусто не бывает и что тюремное расставание – «пустяки, дело житейское». Не поддающееся нашему контролю. Требующее не слез, а движения вперед.
Куртуазное поведение сидельцев меня немножечко поражало. Не успевало «остыть тело», как открывался «доступ к телу». Еще вчера неразлучные Майк и Майк ходили по зоне чуть ли не держась за руки. А уже сегодня, через пару часов после ухода «номера первого», его сердечный друг «Майк номер два» выгуливался по компаунду и мило беседовал с каким-то чернокожим кандидатом на вакантную должность. Король умер, да здравствуйте король!
…По другую сторону от «устойчивых» гей-пар находилась супер-пупер команда «ух» из десяти форт-фиксовских проститутов. Самых настоящих. Не строящих из себя то самое слово на букву «це», а продававших свои сексуальные услуги любому желающему. За рыбные консервы марки USA First Class Mail, пепси-колу, ватрушки и пряники печатные. В случае долгих (но не обязательно моногамных) отношений содержанты получали денежные переводы на «личный счет заключенного».
Мужчины легкого поведения легко зарабатывали несколько сотен баксов в месяц. В особых случаях, при наличии стареющего «сладкого папочки» – денежного мешка, их доходы переваливали за тысячу.
Не жизнь, а малина…
Служители древнейшей профессии кочевали из страны в страну, из века в век. Старина Достоевский рассказывал о «суфлерах», кормившихся от солдат и каторжан: «Это что же, – спросил я Аким Акимыча, – неужели?..» «Бывает-с», – отвечал он, скромно опустив глаза».
Но особенно мне нравились их оригинальные кликухи: Марьяшка, Хаврошка, Чекунда, Двугрошовая и прочие.
Наши «суфлеры» от старинных коллег не отставали и называли себя в женском роде: «Саша, Джеки, Мэри, Мона, Кэроллайн и даже Хиллари. Как правило, их имена происходили от похожих мужских имен или фамилий: Джек-Джеки, Мэри-Майк, Мона-Митчел, Хиллари-Хиллсбороу. Исключение составлял уродливый плосконосый губошлеп-негр Саша.
Его настоящее имя ничего общего с русской Александрой или Шурочкой не имело, а наоборот, отдавало Меккой и Мединой. Звался он очень просто – Сулейман. Думаю, у русских голубых «она» бы была Сулейманшей. В крайнем случае – Сулико. До Саши чернокожему Сулейману было, как до Луны.
Все тюремные проституты старались выглядеть настоящими дамами. В меру своих возможностей, конечно. Но чем женственнее, тем лучше. Для этого они брили ноги, подкрашивали карандашами глаза и губы, отпускали волосы до плеч и, самое главное, при ходьбе плавно покачивали бедрами. «А сама-то величава. Выступает, будто пава…»
При виде форт-фиксовских интердевочек, я сразу же вспоминал великого русского поэта. Мне тоже хотелось говорить стихами и даже рифмовать «розу» с «морозом».
Рассматривая «нарушительниц» спокойствия, нежно щебечущих с нашими жиганами, даже я, обладатель наметанного глаза жителя Нью-Йорка, иногда поддавался иллюзии, что передо мной стояли особи женского пола. Настолько они легко и гармонично перевоплощались. К тому же без всяких париков, платьев и шпилек.
У Константина Сергеевича на подобные чудеса уходили годы серьезной учебы. У «участниц» форт-фиксовского дивертисмента женоподобность работала на выживание и привлекала внимание самцов. Как цветы – махаонов.
«Путана, путана, путана… Ночная бабочка. Ну, кто же виноват…»
…Несмотря на эпатажность и, мягко скажем, вызывающее поведение, торговцам собственным телом дозволялось недозволенное. Как и королевским шутам. Они запросто могли послать понравившемуся им зэкам воздушную «бэзэшку» или пожеманничать с кем-нибудь на тему эректильной дисфункции. А иногда прямо предложить свои куртуазные услуги: «You will love it, honey!»
При этом «девушки» старались соблюдать меры предосторожности и неписанные правила этикета. Они обходили стороной «правильных» и крутых пацанов, которые ненароком могли навешать им тумаков. Может быть, и мечтавших втайне об интрижке, но в глазах общественности выглядевших беспощадными «пидороненавистниками».
Примерно то же самое происходило на свободе. Самые отъявленные гомофобы зачастую жили по принципу: «Лучшая защита – нападение». Агрессивная риторика и непримиримое отношение к геям должны были скрыть от окружающих их гомоэротические фантазии и латентное мужеложество.
«Натуралы» вели себя натурально. Легко и необидно шутили на голубую тему. Когда надо, принимали ее всерьез. Им ничего не нужно было доказывать. Ни себе, ни друзьям, ни семье, ни соседям. Big deal!
…По вечерам небольшой бетонный пятачок перед тюремным «домом терпимости», зданием «школы-библиотеки-рекреации», превращался в стихийную панель. Там, как у входа в почившую в бозе гостиницу «Интурист» на московской улице Горького, собирались мужчины легкого поведения. В основном чернокожие.
Испанские «красотки», эксклюзивно обслуживавшие выходцев из Латинской Америки, тусовались неподалеку, но отдельно. Около больнички-медсанчасти.
Из-за того что там неплохо ловилась испаноязычная «мэренге»-станция из Филадельфии, вход в Health Services превращался в импровизированную дискотеку.
Прогуливаясь вечерами по зоне, я не мог отвести глаз от необычайного зрелища. Страстные танцы с наушниками на ушах под неслышимую для прохожих музыку сопровождались громким пением. Кто в лес, кто по дрова, но зато очень экспрессивно – с подмигиваниями и заигрываниями. Визуальность, победившая вербальность: «Viva la vida loca!» Незакомплексованные «негритянки» и «испанки» завсегда собирали вокруг себя почитателей «клубнички». Естественно, нисколько не считавших себя геями. Так, просто «интересующихся». Придерживающихся девиза: «Один раз – не педераст». Или, пожалуй, другого: «Несколько раз – не педераст». Yes, right…
В задачу тюремного хроникера не входила популяризация научно доказанной мысли, что гомосексуализм – дело врожденное, а не благоприобретенное. Как говорится, «that goes without saying». Либо ты «да», либо «нет», либо «би» (бывает и такое).
Четвертого, из разряда «Я не пидор и вообще у меня есть жена, просто хочу попробовать что-то новое», – не дано!
Бегство от самого себя. Судороги мачизма… И ваще, на месте тюремной администрации я бы поступил так. Во-первых, обязательно разрешил «секс-свидания» с визитершами и визитерами. А во-вторых, для внутреннего пользования раздавал бы презики всем желающим. Ну и, в-третьих, на безрыбье продавал бы в «комиссарии» резиновые куклы под А. Джоли, М. Шарапову, Н. Кэмпбелл или на любителя – под Аштона Катчера. И обязательно проверял местных проститутов на СПИД и «кожвен». Чего загонять полезное дело в подполье?
Да и в масштабах страны – уже давным-давно пора перестать лицемерить. Надо открывать самые настоящие публичные дома. О-фи-ци-аль-ны-е! Чего строить хорошую мину при плохой игре? Скажу вам по секрету: «продажная любовь» была, есть и будет. Век воли не видать!
Я лично крепко уважал либеральные правительства Нидерландов и Чехии, а также продвинутого российского императора Николая I. Божий помазанник не мудрствуя лукаво легализовал «красный фонарь» еще в 1840 году! Тогда же прогрессивная Россия начала выдавать блудницам знаменитый «желтый билет» – ID проститутки.
Пуританским Штатам Америки до такого свободолюбия было расти и расти! Российской Федерации, кстати, тоже…
…Первого июля исполнялся ровно год, с тех пор как я загремел в Форт-Фикс. На нары к дяде Сэму. По такому случаю состоялся праздничный арестантский утренник. В меню «сладкой поляны» входило мороженое, три вида сладких булочек, кукурузные хлопья, тортик из овсянки и арахисового масла, печешки-орешки-вафельки.
Пришли гости: Максимка, Робингудский, Сережа-Капитан, Вадик Поляков и Макс Гламурный с Игорем Ливом. Как и положено в мужской компании (особенно в тюремной), среди прочего, зашел разговор и о сексе. Легкая и в меру остроумная ахинея из жизни гениталий – эрегированных пенисов и увлажненных вагин. Начались воспоминания – кто, где, с кем и когда совокуплялся в последний раз. Поняли, что давно… Расстроились…
Я решил хоть как-то поднять боевой дух приглашенных: «Пацаны, слушайте, все в мире относительно. Предлагаю год без секса засчитывать как восстановление девственности! Вон, женщины вообще пластику делают, что надо зашивают, где надо сужают. Слава богу, нам это не грозит. С каждым днем только краше становится! Выйдем – начнем все по-новой! Наливай! За превращение в мальчиков! Ура, мы обнулились!»
В воздух поднялись белые пластиковые стаканчики с каким-то американским ситро. Народ заулыбался и защебетал, предвкушая свои будущие «первые брачные ночи». Неизбежные, как и окончание срока…
…Вечером того же дня я перечитал «Жизнь с идиотом», рассказик-трагифарс Виктора Ерофеева. Между прочим, сильнейшую половую импрессию, сопоставимую по размаху с моим любимым Владимиром Сорокиным. И у того и у другого запредельная натуралистическая эротика превращалась в метафору. Как и все в этой жизни. Как на свободе, так и в тюрьме…
…Все, закончил главу! Устал! The end, как говорят американцы. Срочно требуются передышка и отдохновение.
И вообще мне давным-давно пора в душ. Надо пользоваться моментом – пошла горячая вода. Как в том старом анекдоте – «заодно и помоемся…»
