Глава 2
Всё – на карту!
– А вот еще рассказывают, господин полковник… – корнет Синичкин, стараясь не смотреть в глаза хозяина, полюбовался игрой огоньков восковых свечей в хрустале бокалов, – что в карты вы спустили целое состояние.
– Так уж и целое! Раз уж мы нынче тут сидим да вдову Клико поминаем, то, стало быть, не целое – так, ломаное. А зачем оно ломаное-то нужно? Ну а правду сказать, что греха таить, играл-с и, бывало, по-крупной. Порою встаешь поутру из-за стола, весь пол усеян картами, сам знаешь, одну колоду дважды не играют, а золота на ташке больше, чем в ташке. Смотришь вокруг и размышляешь: «добро бы все эти карты вдруг превратились в ассигнации». Другой бы, подслушав такие мысли, сказал: бредни, мол!
– Нешто по-иному, господин полковник?
– Ну так мы, почитай, еще ничего не выпили, чтобы я просто так околесицу нес! В ту пору, когда странствовал я в Новом Свете, рассказывал мне один человек, достойный всяческого уважения капитан фрегата (не сенатор какой!), что прежде такое бывало. В Новой Франции, которая ныне именуется Канадой, при Бурбонах еще случалось, когда в колониях кончались наличные деньги. Совсем как у меня, после ночи игры в штосс в одном сомнительном варшавском трактире, – вчистую. Хоть шпоры в заклад неси! Ну, да я вывернулся: на сапоги поспорил, что из пистолетов своих обращу туз в пятерку. Тут уж не в мастях дело. Червонец выиграл, на том до полка и доехал…
Загадка 3
…А тамошним властям что делать? Этак деньги зарабатывать – тузов не наберешься, хоть в ту пору туз и был самой мелкой картой…
Но французы, пусть даже и канадские, не зря считаются продувными бестиями: кое-что придумали… Да что я рассказываю? Вот ты бы как поступил?
– Ума не приложу!
– А ты приложи! Я тебе на правильный ответ уже изрядно намекнул.
Ответ смотрите на с. 180.
– А я в свой черед от большой игры отвратился и, хотя душа порой звала развернуться в полный мах, а все ж разум ее вовремя осаждал. Ну, прямо сказать, не всегда, однако с годами все чаще и тверже.
– Но как же вам сие удалось, господин полковник?
– Все, как на духу, расскажу. Дело было осенью тысяча восемьсот шестого года, когда, едва получив офицерские знаки различия, окунулся я в безудержные кутежи, по моему твердому убеждению, подобавшие истинному гусару. Надо сказать, что гвардия наша в те дни как раз тяжело сражалась с Бонапартом за границей. Я же, пользуясь отсутствием истинных воинов, горя мальчишеским рвением, торопился скрасить тоску петербургских юных дев и младых жен, страдавших от недостатка мужского внимания.
И вот как-то в один из тех хмурых дней, когда, глядя в окно, недоумеваешь, всходило солнце нынче или нет, намерился я засесть за ломберный стол, дабы взглянуть в глаза удаче. Игра намечалась в доме графини…
– Уж не имеете ли вы в виду ту самую графиню, которая владела тайной трех карт графа де Сен-Жермена?! – глаза корнета Синичкина округлились. – Тройка, семерка…
– Пшик! Тебя, братец, послушаешь, так и меня граф Сен-Жермен без подарка не оставил – презентовал эликсир бессмертия! Когда я в гвардию вступил, той графине уж лет и лет было!
Но ты не перебивай, слушай. Теперь уже неважно, кто была та любезная моему сердцу обворожительница. А тогда я тщился блеснуть перед ней размахом и бесшабашностью, как многие юнцы, впервые встретившиеся со зрелой дамой, сияющей красотой и тонким женским умом. Как мне казалось, играл я расчетливо и умно, совершенно не обращая внимания на покашливание соперников, почесывание носа, касание пальцем бровей и тому подобные мелочи. А стоило бы.
– Нешто шулерская «мельница» оказалась в графском доме?! – побледнел от негодования корнет.
– Да ты сам сообрази. На что такую «мельницу» в рыбацкой хижине ставить? Блеском чешуи не расплатишься.
Поскольку знаков шулерских я в ту пору не знал, то в результате остался гол, как сокол, и вместо прелестного лика Фортуны увидел ее ягодицы, куда менее привлекательные, нежели те, что надеялся я в скором времени узреть.
Горькой элегией о разбитых мечтах, начертанной мелом на зеленом сукне, красовался передо мной счет проигрыша, и, когда бы цифры обратились в слова, они бы звучали мне приговором. Красавица-графиня лишь мило улыбнулась, оценив размер моего убытка, и выразила надежду, что нынче же вечером я вновь посещу ее гостеприимный дом, с тем, чтобы вернуть карточный долг.
Наступило утро, едва отличимое от ночи, и просветление в моем возбужденном мозгу наступило вместе с ним. Когда б я решил выплачивать в счет репараций карточного разгрома свое жалование гвардейского корнета, то, верно, за два года и выплатил бы его. Без набежавших процентов. Можно было бы исхитриться да испросить из имения на полгода вперед свое не слишком богатое довольствие и разом передать деньги моим соперникам, но тогда мне пришлось бы жить все эти месяцы на воде, закусывая ее ржаным хлебом, густо посоленным балтийскими ветрами. Но и в этом случае ждать, покуда деньги окажутся в столице, пришлось бы не менее трех недель, а долг следовало вернуть тем же вечером.
– Незавидное положение! – посочувствовал корнет.
– Да уж куда как противное, хоть сам себе грошик в подаяние кидай. Размышляя, броситься ли с моста, пустить себе пулю в лоб, поставить свой кивер на церковной паперти или искать подмоги на стороне, я выбрал последнее. Впрочем, этот выбор ничего не добавлял, ибо все мои приятели тоже были не богаче постящейся церковной мыши.
Бродя по городу в поисках решения, я наткнулся на особняк вице-канцлера Колычева, и белые мраморные колоны дома показались мне единственным светлым пятном в серости дождливого полдня. И тут меня, будто молнией пронзило – ведь Колычевы нам хоть и не близкая, но все же родня! Развернув плечи, я устремился вверх по ступеням в античный портик. На вопрос хозяина, что привело меня в его дом, я честно, как подобает офицеру и дворянину, ответил, дескать, пришел отдать долг вежливости и взять в долг наличности. Родич мой рассмеялся сей шутке, а после открыл шкатулку и, достав несколько ассигнаций, протянул их мне. Когда же начал я рассыпаться в благодарностях, он запросто взял меня под руку и отвел к Аничкову мосту, находящемуся в нескольких минутах ходьбы от колычевского дома.
Погода, как я уже сказывал, была премерзкая: мелкий дождь изматывал душу и навевал сырое уныние, вода в реке Фонтанке поднялась, и казалось, еще чуть-чуть – и выплеснется на мостовую. Мост в ту пору был еще не таков, как сейчас: коней барон Клодт поставил много позже. Тогда же разводная часть была деревянной и поднималась на цепях, скрытых в четырех башенках. Мой почтенный родич указал на круглое зарешеченное окошко в мостовом устое, едва видное над водой, и сказал, что в прежние времена, еще при матушке-государыне Екатерине Великой, здесь размещали проигравшихся картежников-должников. Живое мое юношеское воображение быстро дорисовало жуткую картину, мигом перевернувшую все в моей душе. Я дал себе зарок никогда более не играть.
– Господи! Какая варварская дикость! – ужаснулся Синичкин, представив себя заточенным в опоре моста, заливаемой ледяной водой. – Неужели же в нашей просвещенной стране когда-то было такое?!
– Просвещенной – это от слова «свистать»? Что ж, просвистать у нас всякое могут. Но ты дальше слушай, – полковник лукаво разгладил усы. – Тем же вечером я пришел к графине, вернул ей всю сумму долга и поспешил откланяться, к ее немалому огорчению. Наутро я уже подал рапорт о переводе моем в действующую армию, а спустя неделю вместе с подкреплением, присланным в полк, отправился навстречу грядущим опасностям.
Но правду сказать, удержать зарок мне не удалось. Быть может, от того, что вскорости я узнал: решетки на мосту вовсе не темница, а лишь специальная камера для осмотра внутренней кладки. И ежели находил там бедолага нищий себе приют, то вовсе не волею государыни.
Впрочем, я на родича своего не в обиде. Для истинного гусара важно примечать да на ус мотать. Не зря же нам такие роскошные усы даны! Ежели понял меня, то ответь быстро и сметливо, как положено настоящему гусару…
Загадка 4
…Положим, у того же Аничкова моста стоит дворец князей Белосельских-Белозерских, а почти у самой воды – дом сапожника. Не дай господь, оба горят!
Какой дом должна первым начать тушить полиция?
Ответ смотрите на с. 180.
* * *
– Но как-то случилось, что мои познания в картах немалую пользу и мне, и Отечеству принесли! – вспоминал далее Ржевский. – Помнится, в царстве Польском дело было. Занял наш эскадрон один городишко, вытеснив оттуда французскую пехоту. Чуть свет на «ура», ворвались в фольварк и закрепились до подхода основных сил. Тут-то и выяснилось, что обозы приотстали, и есть-пить ни людям, ни коням нечего. Городок же сей французы уже настолько опустошили, что сами жители сидят на голодном пайке. Но мне сказали, будто рядом, в маетке, проживает некий гоноровый пан, отец французского полковника. Вот его-то запасов отступавшие не тронули. Отправился я туда купить еды да фуража, а пан тот – ни в какую. Уперся, как баран. Но я смотрю: на столе у него колода потертых карт валяется. Мигом сообразил, с кем дело имею. Предложил банчок раскинуть. Тот аж расцвел. Я сел, одним глазом на масти смотрю, вторым в окно кошусь: а вдруг как французы обратно нагрянут?! Но в тот день удача была на моей стороне. Как ни силился хитроумный шляхтич, а обыграть меня ему не светило. Так что вернулся я с гружеными возами. Когда армия подоспела, еще и лишку оставалось. Выходит, худо бедно, а, почитай, «Станислава» 2-й степени я в картишки выиграл.
Прошка вновь наполнил кубки шампанским.
– Ну что, за ратные победы? – выпятил грудь старый вояка.
– За удачу, господин полковник! Не будем объединять тосты!
– Это – да: без нее, родимой, в картах никак! Порой с этими вальтами да королями и до смешного доходило… – Ржевский чуть пригладил седые вихры. – Вот однажды князь Багратион, мельком услыхав от адъютанта своего, доброго моего приятеля, славнейшего из славных Дениса Давыдова, о моей сметке в картах, хотел меня к своему штабу причислить. Слава богу, вовремя разобрались, что на их картах мастей не бывает. Да и какой из меня штабист?! Как писал Денис Васильевич. – и полковник басом пропел:
– Я каюсь! Я гусар давно, всегда гусар
И с проседью усов все раб младой привычки:
Люблю разгульный шум, умов, речей пожар…
– И громогласные шампанского оттычки! – подхватил корнет.
– Молодец, соображаешь! Отцов-командиров надо знать! Но сейчас не о соображении речь. Карты ведь своего рода вид безумия. И как по-иному быть, когда, по слухам, в Европе они появились для увеселения венценосного безумца, французского короля Карла Шестого?! Того самого, что Францию британцам отдал, и деве Жанне ее потом у них отвоевывать пришлось. Там все дамы, валеты, короли с вельмож местных рисовались. А затем и самое Жанну д’Арк в карточную колоду поместили – в виде дамы пик. К слову сказать, тогда еще фигуры на картах целиком рисовали. Манеру, чтобы и так и эдак картинка одинаковой была, совсем недавно завели в той же Франции. Почитай, все карточные новшества в иные страны от французов идут!
Вот, скажем, знаешь ли ты, мой юный друг, что тот кровавый мятеж и мерзкое цареубийство, которые сами пылкие галлы, невесть с чего, именуют Великой Французской революцией, тоже не миновали стороной карточную колоду?
– Да быть того не может!
– Если я говорю, стало быть, может. Вот как дело обстояло…
Загадка 5
…Довольно скоро шаромыжникам революционным стало ясно, что картежную игру народ не бросит, хоть ты ему гильотиной грози, хоть речами увещевай – ан нет! Дудки! А если так, то что-то нужно делать с королями, дамами и прочими валетами. Нельзя же их оставить «при власти», пусть даже среди карт! Но эти прощелыги бесштанные вывернулись! Да как! И игра по-новому пошла, и с революционной моралью стало все замечательно. Вот и догадайся, что они придумали?
Ответ смотрите на с. 181.
* * *
– Э, да ты, братец, совсем с дороги сомлел! Отправляйся-ка спать. Прошка, отведи барина в гостевую комнату! И поставь жбан кваса рядом с постелью…
Ржевский поднял бокал, глядя на прикорнувшего на столешнице корнета:
– Ну, за удачу!