Позади остался Новый Свет и без малого год жизни, проведенный в этих диковинных землях. Бриг, нанятый майором, пожалуй, не буду упоминать его фамилии, назывался «Диомед» и, подобно античному герою, чье имя носил, оказался прекрасным бегуном. Еще совсем недавно сей морской скакун носился по волнам под флагом империи неистового корсиканца, однако британцы сочли его трофеем и достойным возмещением убытков одной из своих торговых компаний.

Впрочем, мне это было лишь на руку: моряки, начиная от капитана и заканчивая последним юнгой, происходили из французской Бретани и не слишком жаловали чопорных англичан. Еще совсем недавно эти суровые парни возили через Ла-Манш контрабанду, помогая сражающимся за короля повстанцам Вандеи, затем охраняли побережье Франции от нарушителей объявленной Наполеоном Континентальной блокады. Понятно, не без пользы для собственной мошны. Теперь же имперский флаг был спущен, а британцы из прижимистых союзников в мановение ока превратились в скупых хозяев. А потому, едва представился случай насолить им, недавние контрабандисты охотно взялись за дело. Наполеона эти парни тоже не жаловали, так что наши отношения сложились вполне душевно.

В первые дни плаванье отличалось исключительной приятностью. Однако к концу недели небо, кажется, приняло сторону противника и сделалось мрачным, как лицо моего дяди-бригадира, когда я сообщил ему, что намерен уйти в монастырь. Хорошо еще, что дело тогда происходило в День дурака, и он быстро понял шутку. Иначе в монастырский придел я бы попал в тот же день, но уже для захоронения.

Так вот, следующие три дня море трепало легкий кораблик, будто собака тряпку, желая избавить ее от засевших там блох. Когда же наконец стихия угомонилась, оказалось, что «Диомед» сместился на несколько сот миль на юго-восток, что вовсе не входило в наши планы. Но с другой стороны, мы собирались жить долго и счастливо, и эту возможность бриг нам любезно предоставил.

После недавних треволнений нас ожидала одна непредвиденная забава: охота на огромное морское чудище. Когда марсовый – это такой остроглазый матрос, которого загоняют на мачту следить за горизонтом, – обнаружил в море кружащую вокруг «Диомеда» рыбину, именуемую знающими людьми рыба-молот, он немедля сообщил о находке на капитанский мостик. Длинный акулий плавник был столь изрядного размера, что капитану взбрела в голову нездоровая идея – изловить злобную тварь. Впрочем, если всякое божье создание из родных вод тянуть на палубу, тому есть от чего разозлиться.

Как утверждал сам морской волк, в год от зубов акулы гибнет меньше народу, чем от удара кокосом по голове. Но, поскольку орехов на борту не имелось, от зубов морского хищника следовало держаться подальше. Когда я воочию увидел тварь, которую после двух часов терзаний мы наконец-то вытащили на борт, я вспомнил о не изреченной мудрости господа все, что знал, и догадался кое о чем новом. Громадная рыбина от носа до кончика хвоста имела аж за три сажени. Но самое нелепое и даже страшное было другое: на носу у этого морского чудища было нечто вроде доски, из каждого края которой глядел не предвещавший ничего хорошего злобный глаз. Однако долго смотреть в ее глаза возможности не было. Вытащенная из воды мерзкая тварь начала метаться по палубе и колотить хвостом с такой яростной силой, что едва не снесла нам мачту.

Я оказался чересчур близко к голове чуда-юда морского, и, должно быть, оно решило напоследок отобедать не то чтобы со мной, скорее мной. Громадина рванулась вперед, подпрыгнула и оказалась почти у моих ног. Я шарахнулся от нее и, поскользнувшись на мокрой палубе, растянулся, едва не сунув ей в пасть свой правый сапог. Тварь еще раз дернулась ко мне. От избытка чувств я приголубил ее по носу шпорой и начал отползать, стараясь не упускать мерзкое чудище из виду. На мое счастье, подоспевший капитан в упор выпалил из двух пистолей в голову прожорливой рыбине. Та еще некоторое время подергалась, разевая пасть, но уже без прежнего аппетита. Вот такая вот история. И знаешь, что я произнес, едва поднявшись с палубы?

– Представления не имею.

– Я поблагодарил капитана. Можно было и догадаться. А если без шуток, то по тому, что говорит человек перед гибелью, о нем можно сказать больше, чем зная историю всей его прежней жизни.

Это и простых смертных касается, и власть имущих мира сего…

– Или, скажем, Людовик Шестнадцатый, король Франции – никчемный монарх был, ежели позволено обычным людям подобное говорить о помазанниках божьих.

В моей борзой больше царственности, нежели в том самодержце было. Но поднимаясь на эшафот, он спросил у палача, не слышно ли чего-нибудь об экспедиции Лаперуза. Понимаешь? До последнего момента он продолжал оставаться королем, судьба подданных волновала его даже за минуту до собственной смерти!

Его супруга, очаровательная грациозная Мария-Антуанетта, восходя на плаху, случайно наступила на ногу палачу. И что же ты думаешь? Она остановилась и попросила прощения, сказав, что сделала это ненарочно. Так-то! Ибо она воистину была королева и, невзирая на неотвратимую гибель, должна была оставаться безупречной!

А вот мерзкий адвокатишка Робеспьер в ужасе перед острым ножом гильотины слюняво проблеял, что революция пожирает своих детей! О детях революции он подумал, кляузная душонка! О тысячах казненных людей не вспомнил, о красавицах, посланных им под нож, не подумал. Стариков и детей не пожалел!

Как по мне, одно плохо: голодная революция, мерзкая шлюха, его на десерт приберегла. Сразу бы позавтракала им, глядишь, и не пришлось бы нам, кровь проливая, идти на Париж, учить выродков революции уму-разуму.

Да и прославленный император их, прости Господи, не лучше. На острове Святой Елены только тем и тешил себя, что сокрушался о прежнем величии и пытался обвинить всех в своих бедах. Уж куда Бонапарту до истинного римского величия императора Септимия Севера, произнесшего перед кончиной: «Я был всем, и это все – ничто!»

– А вот вы бы, господин полковник, что бы вы сказали в такой ситуации?

– Перед гибелью-то? Разные ситуации бывали, разное и говорил. Но самое забавное изрек, еще будучи поручиком. Но чтобы понять всю соль, следует по порядку рассказать, как дело было.

Незадолго до войны с Наполеоном за дуэль с графом… неважно, с каким графом, перевели меня из лейб-гвардии гусарского полка в действующую армию. Прямо сказать, я о том слез не лил и с охотой помчался на Дунай, где в ту пору стояли наши войска. И поспел в самый раз аккурат в полымя.

Как тебе известно, в ту самую пору Михайло Илларионович Кутузов разгромил турок у придунайской крепости Рущук и пленил там великого визиря Ахмет-пашу. Незадолго перед тем, как визирь сложил оружие, история моя и случилась.

Имелся у нас в Рущуке верный человек, который поставлял сведения о том, где какие войска расположены, кто из военачальников что задумал. Словом, весьма полезный человек был. И вот понадобилось командованию ему кое-что передать. А как это сделать – неясно. Вот я и вызвался. У дяди моего, бригадира, в имении конюх служил – турок Гасан, привезенный им еще из-под Измаила. В наших краях он обжился, семью завел, так что домой не стремился. От него я немного по-турецки говорить, но более – понимать научился. Да и сам я в ту пору был почти что осман: чернявый, усы, хоть за уши закручивай, только что носом не вышел, но это уж – не всякому везет.

Переоделся я, стало быть, янычаром, пробрался во вражий лагерь, отыскал нужного человека, все ему передал. Обратно возвращаться – тут-то незадача и случилась. Обложили наши турок, обошли, ночью ударили так, что пух и перья полетели. А остатки султанской армии заперлись в Рущуке и приготовились дорого продать свою жизнь. С рассвета у них торги: обмен ядрами и любезностями. А мне-то что делать? Отыскал я на берегу Дуная одну милую смуглянку. Она мне и говорит: «Могу тебя спрятать в надежном месте. Но провести-то я тебя проведу, где спрятаться, укажу, а дальше сам крутись – твоя удача да божья воля. Не обессудь, если что не так!»

Ничего не попишешь, выбора нет. Сделал все, как было сказано: переоделся в турецкое женское платье, а оно такое, что лишь глаза видны. Поставил на плечо корзину со всякими фруктами и пошел за спасительницей, куда она повела. Знать бы куда, может, иное место поискал бы. Но смуглянка о том не рассказывала, а я счел неуместным спрашивать, иначе получается, вроде как не доверяю ей. Так вот, пришли мы на место, она мне под шумок указала на какую-то маленькую комнатку и прошептала: «Сиди там как можно тише. Лепешки, воду и фрукты буду тебе носить. Главное, смотри, чтоб евнухи на тебя внимания не обратили». При слове «евнухи» я, брат, напрягся. И было от чего. Оказалось, привела меня плутовка в усадьбу самого Ахмет-паши, а в этой самой части дома располагался его гарем. Положа руку на сердце, честно скажу, никаких претензий у Ахмет-паши ко мне за те четыре дня, что я в его гареме провел, быть не могло. Единственное: повидал я его жен без паранджи. Но, слава богу, в одеждах. У пушечного ядра фигура лучше, нежели у этих красавиц. А уж лица… Да поставь Ахмет-паша своих жен в крепостных воротах, их бы только безлунной ночью штурмовать решились, и то не сразу. Хозяин в своем «цветнике» появлялся редко, тут его понять можно, я бы и сам там не больно усердствовал. Тем паче – днем обстрелы, вечером переговоры.

Но судьба, как известно, барышня с причудами и тут раскапризничалась не на шутку. Аккурат на четвертый день перед закатом является Ахмет-паша с парой евнухов и начинает обходить жен и наложниц, выбирая, какую бы из своих прелестниц осчастливить процентами по супружескому долгу. Я сразу на колени бухнулся, глаза в стену, киваю, будто молюсь. А визирь в комнату заглянул, оценил, должно быть, что фигура у меня получше, чем у прочих, и, ни тебе «здрасьте», ткнул: «Эта». Евнухи ко мне бросились, я на ноги вскочил, одному лбом физиономию расквасил, другому пятерней нос на бок свернул. Раз уж до такого дело дошло, самое время повеселиться напоследок.

В общем, машу я себе кулаками и вдруг прямо перед собою вижу Ахмет-пашу с занесенным ятаганом. Вот тут-то и пришла мне пора о последнем слове подумать, вернее, уже и не подумать, а сразу выпалить, чтоб не в бровь, а в глаз.

– И что же вы сказали, господин полковник?

– Я ему крикнул: «Эфенди, то, что у меня черные усы, еще не означает, что я ваша жена!» От такого заявления визирь аж на месте замер. А я, не будь дураком, у него под рукой проскочил, на крышу забрался, через ограду перемахнул и… в Дунай. Под выстрелами переплыл, тем и спасся. Такая, брат, история.