Странно, но когда из рваной раны на пояснице хлестала кровь, боли она не чувствовала, а потом и вовсе потеряла сознание, провалившись в спасительные сладкие грёзы, где на тёплом ветру мирно шелестела мягкая пряная трава, а над бескрайними полями величественно плыли лохматые облака. Потом внезапный приступ боли вернул её к реальности, и, прежде чем провалиться в чёрную бездну беспамятства, она обнаружила, что Маргарита и Буй-Котяра укладывают её на нары в лагерном бараке. Язычник поистине сотворил чудо. Сейчас на месте раны остался лишь белый рубец, но боль, едва утихнув, набрасывается снова и снова, не давая задремать. Время побудки неумолимо приближалось. Соседки по бараку ворочались во сне, посапывали, некоторые храпели, а Соня Колотун временами страшно скрипела зубами где-то в дальнем, самом тёмном углу. Дрова в стальной печурке почти прогорели, но тепла было ещё достаточно, так что никто из подруг по несчастью не замёрз настолько, чтобы вылезти из-под тонкого байкового одеяла и взять на себя труд подбросить несколько полешек.

Лейла льёт лиловый ливень… Вчера, когда она очнулась в бараке, кроме неё, здесь никого не было – с утра и до ночи заключённым полагалось находиться на трудовом фронте. Но Яна? Неужели Буй-Котяра не нашёл в себе сил, чтобы спасти и её? Лазарета в лагере не было, а представить себе, что её отправили в больницу за пределами зоны, просто невозможно. Не те здесь порядки. За ограждение есть только один путь – вперёд ногами. Одна из соседок по бараку, из тех, что «оттрубили» здесь уже не год и не два, как-то рассказывала перед сном, будто летом пару-тройку зэков ежедневно снимают с работы на шахтах – копать ямы у подножья соседней сопки, верстах в трёх от лагеря. Предусмотрительно… Летом проще копать… Зимой пригодится. Твари!

Днём в барак каким-то образом проник Корней, принёс алюминиевую миску с остывшей перловкой, поинтересовался самочувствием, а потом с дрожью в голосе сообщил, что Яночку, Маргариту и Буй-Котяру вертухаи уволокли в комендатуру, и уже несколько часов от них ни слуху, ни духу.

Он поправил под её головой набитую сеном подушку из мешковины и, больше ни слова не сказав, удалился восвояси. Есть не хотелось. Миска с воткнутой в кашу ложкой так и стоит рядом на расстоянии вытянутой руки.

Поздним вечером, когда бабоньки пришли в барак после поверки, Лейла попыталась расспросить о последних новостях Соню Колотоун, но та лишь буркнула что-то невнятное и завалилась спать. И вообще никто не сказал ей ни слова, ни бранного, ни доброго. Даже близко никто не подошёл. И даже на соседнее место на нарах никто не лёг, хотя было оно вполне себе престижное – к печке поближе.

Лейла льёт лиловый ливень, след лазурный оставляет… Наконец-то… Боль притупилась. Сознание медленно, но неотвратимо погружается в сон. Скоро со стороны караульного помещения раздастся зов трубы, и, если через шесть минут после этого не весь личный состав будет стоять на плацу, барак вломится пожилой надзиратель с фонарём в левой руке и длинным винтовочным шомполом – в правой. И не факт, что он признает Лейлу Кунь, заключённую № 103, недостаточно окрепшей для выхода на ежедневную каторгу. Впрочем, кто знает, который ныне час… На улице тьма, а зимняя ночь тянется двадцать часов в сутки. Остальное – сумерки.

Значит, Яну уволокли в комендатуру… А ведь ей досталось куда сильнее от проклятой вагонетки. Может быть, там всё-таки есть лазарет? Надо же где-то надзирателям и стрелкам охраны царапины зелёнкой замазывать…

Боль поутихла, усталость всё-таки оказалась сильнее тревожных мыслей, душа настоятельно требовала покоя – хотя бы на несколько минут. Она погрузилась в сон, и где-то далеко внизу раскинулись дубравы и берёзовые рощи, окружённые бескрайними жёлтыми полям. Встречный ветер бил в лицо и трепал волосы, но хотелось лететь ещё быстрее – подальше от этой нескончаемой стужи, штолен, вагонеток, краснопогонников в серых шинелях, уныло смотрящих вниз с караульных башен. Может быть, затеряться в собственных снах? Уйти в них навсегда?

– А что – примерным прихожанам разве полагается вот так запросто летать, пренебрегая законами физики, что даны Господом? – раздался знакомый голос слева и чуть сверху.

Лейла оглянулась и обнаружила, что буквально в полусотне аршин от неё летит на помеле абсолютно голая Маргарита Ручеёк, беззаботно раскачивая левой ногой и улыбаясь во весь рот. Её слова вполне можно было расценить как святотатство третьей степени, и Лейла, будь она при исполнении, вполне могла бы проводить ведьму к околоточному надзирателю, а пришлось бы Маргарите суток пятнадцать тротуары мести. Всё лучше, чем вагонетки толкать по мёрзлым рельсам на благо Соборного Отечества. Хотя уже и непонятно, в чём оно, Отечество это, видит для себя благо. Да и каждый гражданин наверняка понимает его по-своему. Вот, например, полномочный спецагент третьего ранга Секретной Службы Внутренней Стражи Лейла Кунь понимала, в чём благо для страны, а вот другая Лейла, заключённая № 103, понимать перестала.

Маргарита, будто прочтя её мысли, расхохоталась, сделав крутой вираж, отвалила в сторону и вскоре скрылась в облаке, которое мгновенно стало серым и начало ронять крупные дождевые капли.

Пора было менять курс – чтобы уйти в сторону от дождевого фронта, но вдруг картина мира покрылась паутиной мелких трещин, потускнела и рассыпалась в прах. Теперь на неё в упор смотрели водянистые глаза начальника колонии штаб-майора Тихого. Его красная пухлая щербатая физиономия была буквально в нескольких сантиметрах от её лица, а из перекошенного рта жутко несло перегаром.

– Исцелишь, сволочь! – рявкнул он во всю глотку, и в тот же миг Лейла ощутила, как резкая боль вспыхнула под рёбрами и разлетелась по всему телу. Прежде чем распахнуть глаза, она поняла, что это не её боль.

Она прикусила край одеяла, чтобы не закричать, и несколько минут лежала, стиснув зубы, пока боль не притупилась. Наверху скрипнули доски верхнего яруса нар. Видимо, кто-то повернулся во сне. Снаружи раздался собачий лай. Похоже, волкодаву, сопровождающему патрульного вдоль ограждения, показалось, что пора выслужиться и пару раз гавкнуть в темноту. Только кому придёт в голову тащиться в эту глушь среди ночи по морозу? Никто сюда не придёт. Никогда. Ни за что…

Но пёс не унимался, и, похоже, хозяин хлестнул его поводком по спине, поскольку лай сменился повизгиванием.

Боль… Ей и раньше не раз случалась принимать на себя чужие страдания. Тяжелее всего пришлось во время одной из операций, когда её «подопечный», преступный авторитет из Пантики, взял её с собой на дело – выбивать подати из одного торговца фруктами. Он приказал своим бойцам прижечь утюгом спину дочери должника. Девочке было лет десять, не больше. Выдать себя было нельзя, но и терпеть всё происходящее безучастно было также невозможно. И тогда боль, что испытала та девочка, стала её болью. И ожог Лейла потом обнаружила на собственной спине.

Дверь барака резко распахнулась, в помещение ворвалось облако снежной пыли, а вслед за ним ввалился надзиратель в кроличьем полушубке. Вместо того чтобы истошно завопить «Подъём!!!», он начал сосредоточенно шарить лучом необыкновенно яркого фонаря по нарам, а когда в пятно света в пятно яркого желтоватого света попала заключённая № 103, решительно двинулся в её сторону.

– А ну-ка! – сказал он вполголоса, явно не желая разбудить стальных обитательниц барака. – Вставай-ка. Пойдём-ка!

– Куда-ка? – передразнила его Лейла, почувствовав, что боль затихла. Надолго ли?

– Куда следует! – невозмутимо ответил надзиратель и начал стягивать с неё одеяло, но Лейла вцепилась в него обеими руками. – У начальства к тебе вопросики есть. А ну вставай, а то шомпола отведаешь!

– Спать дадут сегодня?! – раздался чей-то голос с верхних нар.

Бок не болел. Лейла приложила ладонь к тому месту, где ещё вчера зияла рана, но сквозь свитер, пропитанный коростой запёкшейся крови, нащупать ничего не удалось.

Надзиратель явно не шутил. Надзиратели вообще никогда не шутят. Хреново у них с чувством юмора. Опершись на локоть, она медленно приняла сидячее положение, свесила ноги с нар и прислушалась к собственным ощущениям. Боль не возвращалась. Более того, в голове была полная ясность, как будто не было ни недавнего происшествия, едва не закончившегося её гибелью, ни мучительной бессонной ночи. И ещё вдруг возникло ощущение, что сегодня произойдёт что-то очень важное, нечто такое, что изменит всю её дальнейшую жизнь. В этом предчувствии не было ни малейшей логики. Ещё мгновением раньше ни в ближайшем, ни в отдалённом будущем не чувствовалось какого-либо просвета, а сейчас вдруг возникла полная уверенность, что всё будет хорошо. Только стоит ли доверять подобного рода чувствам? Однако настроение не испортило даже то, что порвался шнурок на ботинке, который ей пришлось связывать двойным узлом, испытывая терпение надзирателя. Тот уже начал для острастки похлопывать шомполом по голенищу правого унта. Сегодня вертухай был непривычно сдержан, а это могло означать лишь одно: там, куда он её намерен сопроводить, заключённой № 103 мало не покажется, уж там-то над ней оторвутся по полной…

За ночь тропу, протоптанную от двери барака в сторону плаца и караульного помещения, основательно замело, и большую часть пути пришлось идти по колено в снегу. У входа конвойный приказал ей стать лицом к стене, завести руки за спину, привычным движением застегнул наручники на запястьях и только после этого распахнул дверь и втолкнул её внутрь. Оставалось пройти коротким узким коридором вдоль стен, окрашенным в серо-зелёный цвет. Даже здесь разило сивушным и табачным перегаром, а из-за массивной стальной двери, что была впереди, ревел сводный хор ансамбля песни и пляски Соборной Армии и Образцовой капеллы Канцелярии Верховного Посадника: «Марфуша на деревне краше всех, и как всегда звенит Марфуши смех, Марфуша черноока, Марфуша краснощёка, и не любить Марфушу – просто грех! Марфуша как берёзонька стройна и за работой целый день она. Марфуша всё хлопочет, Марфуша замуж хочет, и будет верная она жена!»

На красном и вечно припухлом лице начальника колонии штаб-майора Тихого на этот раз не было привычной добродушной улыбки. Как только ввели заключённую, он махнул рукой, и один из нижних чинов, стоявших у него за спиной выключил грохочущую стереосистему, прервав песню на полуслове. Он держался за голову, а в глазах читалась невыразимая тоска.

Вдоль стены слева со связанными за спиной руками на коленях стояли Буй-Котяра, Корней, Яночка и Маргарита. Лица у всех были в кровоподтёках, а рабочий комбинезон Яны вместе с нижним бельём был разорван на груди, так что её бледные худые плечи были обнажены и покрыты свежими ссадинами.

Штаб-майор слегка мотнул головой, и один из конвойных схватил Буй-Котяру за бороду, заставил его подняться с колен и поставил рядом с Лейлой.

– Раз по-хорошему не хочешь, будем по-плохому… – Штаб-майор говорил негромко, и чувствовалось, что каждое слово, как и каждое движение, даётся ему с трудом. – Давай! – Он кивнул тощему вертухаю в гимнастёрке с закатанными по локоть рукавами, держащему обеими руками биту для лапты.

Тот, ни слова не говоря, подошёл поближе к Лейле и сделал замах. Удар пришёлся бы как раз туда, где под свитером, обляпанным свернувшейся кровью, остался рубец от рваной раны, но Буй-Котяра шагнул в сторону, прикрыв её собой, и бита опустилась на его бедро. Лейле показалось, что она услышала хруст ломаемых костей, и в тот же миг её пронзила боль – та самая, что всю ночь не давала ей уснуть.

– Не надь! – Буй-Котяра оглянулся на Лейлу, но следующий удар пришёлся ему поперёк живота, и он, согнувшись пополам, упал на колени.

– Что ж вы делаете, твари!!! – раздался вопль Яночки, и штаб-майор торопливо зажал ладонями уши. Похоже, для него сейчас любой звук был мучителен.

– Всем молчать, – распорядился он, с трудом поднимаясь из-за стола, посреди которого рядом с засаленным гранёным стаканом стояла наполовину пустая бутылка «Столичной». – Я, по-вашему, виноват, что мне палево подсунули? – говорил он тихо и, чтобы Буй-Котяра его лучше слышал, начал медленно перемещаться в его сторону. – Я что, виноват, что у меня башка третий день трещит? Таблетки хреновые – не помогают. Хотел догнаться – ещё хуже стало. Я что, виноват? У меня тоже жизнь – говно! Не только у тебя. Я ж по-человечески просил: подлечи малость. А ты – ни в какую! Так что – последний шанс. Или голову мне поправишь, или мы тут всю эту компанию в расход пустим при попытке к бегству. И начнём вон с той шлюшки малолетней! – Он указал пальцем на Яну и, поспешно вернувшись на своё место, схватил бутылку и отхлебнул из горла́.

Но едва охранник с битой шагнул в сторону Яночки, наперерез ему с рёвом бросился Корней. Вскочив с колен, он метнулся вперёд с неимоверной скоростью – так, что со стороны показалось, будто его перемещение в пространстве было мгновенным. Голова фокусника врезалась в живот вертухая с такой силой, что тот выронил биту и отлетел к противоположной стене, ударившись об неё головой, да так и остался лежать в нелепой позе и бессознательном состоянии. У штаб-майора расширились глаза, а лицо из просто красного превратилось в пунцовое, когда бывший иллюзионист без особых усилий разорвал верёвки, стягивавшие за спиной его запястья.

И тут время будто остановилось.

Все, кроме Корнея, замерли в случайных позах. Комендант лагеря, едва приподняв задницу со стула, опершись кулаками на столешницу, раскрыл рот в безмолвном крике. Двое нижних чинов, что стояли у него за спиной, метнулись в сторону выхода, да так и повисли в прыжке в полуаршине от пола. Застыла как памятник и Маргарита, продолжая стоять на коленях с выражением полного смирения на лице. Зато Яна смотрела на Корнея, широко распахнув глаза. В это остановившееся мгновение её в её взгляде читались страх и восхищение, боль и радость, чувство обречённости и тень надежды.

А Буй-Котяра явно сопротивлялся настигшему его оцепенению – его неподвижное лицо покраснело, чёрные густые длинные волосы на голове поднялись дыбом и вибрировали, а по бороде пробегали голубые искры электрических разрядов. Да и сама Лейла почувствовала, будто какая-то неведомая сила сковывает её тело, и каждое движение даётся с неимоверным трудом. Тем временем Корней, которому эта остановка времени оказалась нипочём, схватил со стола бутылку и замахнулся, чтобы со всей силы опустить её на голову штаб-майора.

– Нет! – Лейла постаралась вложить в этот крик всю силу своего голоса, но губы лишь едва приоткрылись, и вырвался лишь слабый шёпот.

Но Корней, как ни странно, её услышал. Его рука замерла, а ещё через мгновение стало нестерпимо холодно.

Яна с Маргаритой выбирались из сугроба, Буй-Котяра стряхивал с себя снежинки, и со стороны могло показаться, что он отбивается от назойливых мух, а Корней стоял неподвижно, по колено провалившись в снег и глядел вдаль. Отсюда, с вершины сопки сквозь пелену холодного тумана было видно, как по территории лагеря хаотично мечутся огни ручных фонарей. Видимо, вся команда охранников была поднята по тревоге, и сейчас вертухаи рыскали по всем закоулкам зоны, пытаясь обнаружить исчезнувших заключённых. Мысли, что те уже далеко за ограждением, видимо, не могла прийти в голову лагерному начальству.

– Как мы здесь оказались? – обратилась она к Корнею спокойно и тихо, как будто боялась кого-то спугнуть. – Твои фокусы?

– Нет, – так же негромко отозвался иллюзионист, – не знаю. Наверное, мы все этого захотели.

– Сдохнем мы тут, – мрачно заявила Яна, натягивая на посиневшие плечи обрывки арестантской робы. – Ты чё, не мог этого гада подлечить?! – Теперь она обращалась к Буй-Котяре.

– Нет, – отозвался язычник, – не люб он мне. Без любви – никак. Жива не велит. Навь не одобрит.

– Пора сматываться отсюда, – решительно заявила Маргарита, сделала шаг в сторону и снова по пояс провалилась в снег.

– Сдохнем мы тут! – повторила свой прогноз Яночка, но уже более громко и истерично. – Корней, что делать?!

– Вот – правильный подход, – заявил Корней. – Неважно, что случилось. Важно – что делать. – Он пошарил за пазухой, что-то достал оттуда и, когда расправил ладонь, на ней лежал слиток серебристого металла, того самого, что по крупицам вымывали из породы, добываемой в местных шахтах. Он него начали распространяться волны тепла, и все беглецы потянулись к его источнику. А потом из его руки вырвался голубоватый рассеянный луч, лёг на противоположный от лагеря склон сопки, растапливая снег. Вскоре до самого подножья протянулся обледеневший жёлоб, по которому не стоило труда скатиться вниз, к дороге, возле которой притулились покосившаяся сторожка и старенький грузовичок со снятым правым передним колесом.

Лейла удивилась бы собственной зоркости – до ближайшего крова было не меньше трёх-четырёх вёрст, – однако после всего, что случилось, сил на удивление уже не было.

– Я не хочу туда! – неожиданно заявила Яна.

– Это почему? – поинтересовался Корней.

– Не хочу никого видеть! Все люди – сволочи.

– А куда хочешь?

– Туда, где нет никого…

– На восток отсюда на триста вёрст ни одного посёлка, – сообщила Лейла, глядя вдаль.

– Вот туда и пойдём, – решительно сказала Яна. – Где тут восток?

– Да вы что, с ума посходили?! – вмешалась в разговор Маргарита. – Замёрзнем же!

– Эй! Куда?! – крикнул Корней, но Буй-Котяра даже не оглянулся, уверенно шагая вдаль по колено в снегу.

Некоторое время все смотрели ему вслед, а потом цепочкой двинулись по дорожке, протоптанной язычником. Почему-то никто не усомнился, что Буй-Котяра точно знает, куда надо идти.

– Всё пропало! Полгода работы псу под хвост! – Действительный тайный советник, полномочный куратор секретных служб от канцелярии Верховного Веча Егор Гусля кипел как раскалённый чайник, да и лицо его приобрело пунцовый оттенок, как только он дочитал до середины последнюю сводку из Гремихи. – И это вы называете тщательно разработанной, продуманной до мелочей операцией!? Только не говорите, что у вас нет запасного варианта!

Генерал Сноп сидел, развалившись в своём кресле, ничем не выказывая беспокойства, и это само по себе приводило полномочного куратора в бешенство.

– Я жду объяснений! – потребовал он, бросив на генерала гневный взгляд. – В конце концов, мне за всё отвечать лично перед Верховным!

– Да успокойтесь вы, голубчик…

– Я вам не голубчик!

– Всё равно успокойтесь. – Генерал демонстрировал полное благодушие. – Вам ли не знать, что не бывает в подобных делах ни чёткого плана, ни точных расчетов, ни гарантий. Нам ещё радоваться надо, что процесс идёт, причём в нужном направлении.

– Я жду объяснений! – повторил действительный тайный советник. – Чему такому мы должны радоваться?!

– А это вам доктор Сапа лучше объяснит.

– Что? Я?! – Доктор сделал вид, что только что очнулся от напряжённой работы мысли. – А почему, собственно, я? Вон доктор Плавун здесь это… присутствует. А он – директор Исследовательского Центра. Ну хорошо-хорошо, – сдался он, сумев прочесть во взгляде генерала, что с дела о его политической неблагонадёжности можно в любой момент сдуть пыль. – Итак, что мы имеем? Согласно ранее утверждённому плану несколько заключённых спецлагеря в Гремихе, обладающих паранормальными способностями, совершили побег, показав при этом, что время для них даром не прошло.

– Конкретнее, доктор! – решительно потребовал куратор. – Сколько заключённых?

– Да вы ж отчёт-то читали, – отозвался Сапа, – Там ясно написано: пятеро.

– Вот! – Егор Гусля положил на стол сжатые кулаки. – Пятеро! А вы забыли, что операция называется «Седьмица»? Их должно было быть семь! Разве не так? Вы не понимаете, что это провал?! Это не просто провал. Мало того, что хунну нас теперь точно обошли, так и у нас новая головная боль: что делать с этой компанией озлобленных кудесников, которые теперь просто так не сдадутся? Что делать, я вас спрашиваю?

– Позвольте мне объяснить, – включился в разговор Никола Плавун, посмотрев на генерала, и, после того как тот кивнул, продолжил: – На начальном этапе, Ваше Превосходительство, никто и не планировал, что лагерь покинет готовая Седьмица. Если вы внимательно ознакомились с планом операции, то наверняка знаете, что там не указано точное число заключённых, которые должны покинуть лагерь путём побега. Этот пункт подразумевает лишь одно: группа беглецов должна стать ядром формирования Седьмицы. Это сложный процесс, который никогда и никто не мог и не сможет контролировать со стороны, а тем более – управлять им. Огромная удача, что нам удалось этот процесс инициировать.

– Но… позвольте… – Советник был явно обескуражен. – Вы хотите сказать, что затеяли эту операцию, не имея ясных представлений о результатах?! Это вообще ни какие ворота не лезет! Это уже не головотяпство. Это уже явное вредительство! Почему у хунну всё получается, а у нас – хрен с маслом? Почему?!

– Извините, господин тайный советник, – вмешался генерал Сноп, – а с чего вы взяли, что у хунну всё в порядке? У них, по последним агентурным данным, проблем на порядок больше, чем у нас.

– Что?! Почему не доложили?

– Информация поступила лишь сегодня утром.

– Утром и нужно было доложить!

– Вы же не хотите, чтобы вам передавали каждый чих потенциального противника. – Генерал был по-прежнему спокоен и старался говорить максимально благодушно. – Всё нужно проверять и анализировать, а это тоже требует времени.

– Я слушаю, – нетерпеливо сказал советник.

– Вчера примерно в полдень прямо в императорском дворце был казнён дай-ван Чао Ши Субеде. А без него хуннская Седьмица, или Дракон, как они это называют, появится нескоро. Если вообще появится.

– Не понял! – снова вспылил Гусля. – По вашим прошлым докладам, у хунну этим проектом руководит некий Мо Джучи.

– То, что делает Мо Джучи, – полная профанация! – неожиданно вспылил доктор Сапа.

– Наш друг всего лишь хотел сказать, что Мо Джучи не имеет достаточной квалификации, чтобы довести проект до конца, – вмешался Никола Плавун и наступил под столом на ногу коллеге.

– Да? И за что же казнили этого Субеде? – поинтересовался советник.

– Ни за что, – ответил генерал. – Придворные интриги.

– Значит, я могу доложить Верховному, что пока всё идёт по плану?

– Не совсем по плану, но в целом ситуация вполне благоприятная, – поправил его генерал.

– Хорошо… – Действительный тайный советник поднялся, свысока посмотрел на двух гражданских специалистов и одного генерала, коротко кивнул и удалился, аккуратно прикрыв за собой дверь.

– Дина, голубушка, зайдите-ка, – приказал генерал в коммуникатор, и буквально через несколько секунд книжный стеллаж за его спиной раздвинулся и через потайную дверь в кабинет проникла полковник Кедрач.

– Ушёл? – Она посмотрела в сторону выхода.

– Вот только не надо меня нервировать! – тут же вспылил генерал, с которого благодушие как ветром сдуло. – И так что ли не видите, голуба моя, что ушёл.

– Есть не нервировать! – Дина улыбнулась и неторопливо прошла к креслу, усевшись между двумя докторами и командующим.

– Вы, что, голубушка, белены объелись или медку хмельного тяпнули? – поинтересовался генерал, уверенный в том, что в сложившейся ситуации причин для улыбок нет и быть не может. – Есть новости?

– Так точно.

– Докладывай!

– Вот – вчера обнаружили в почтовом ящике отдела по связям с общественностью. – Дина передала генералу сложенный вчетверо тетрадный листок в клеточку.

Тот развернул его, приблизил к глазам и передал доктору Сапе:

– На-ка, зачитай, а то написано больно мелко.

– Я?! – Тот был явно удивлён таким доверием. – Сейчас-сейчас. – Доктор достал из кармана носовой платок, быстрым движением отёр испарину со лба и начал читать. – «Господин генерал-аншеф, обращаюсь к вам со всем уважением, но должен попросить более никаких действий по поводу Седьмицы не предпринимать. Все, что могли, вы уже сделали. Майор ваш жив и здоров, так что за него до поры не беспокойтесь. Если всё пойдёт по плану, то вы его больше не увидите. Если что-то сорвётся, то и в этом случае его возвращение под большим вопросом. Он станет связующим звеном Седьмицы. В том, что у него получится, можно не сомневаться – иначе те, что заведуют Пеклом, не проявляли бы к нему такого интереса. Всю ответственность за дальнейший ход операции берёт на себя Орден. В знак благодарности за невмешательство готов держать вас в курсе текущих событий.

По поручению Магистра Ордена Святого Причастия, рыцарь Второго омовения, капитан в отставке Арсен Дюжий».

– И чему вы радовались, голубушка? – Генерал Сноп сурово посмотрел на Дину.

– Главным образом тому, что майор Сохатый жив и здоров.

– А тому, что мы его больше не увидим?

– Они ещё не знают нашего майора.

– Да бросьте вы! – Генерал протянул руку через стол и отобрал у доктора Сапы записку. – Получается, что нас отстранили от дела. Так?

– Я бы на вашем месте действительно порадовался бы, – решительно заявил доктор Сапа. – Судя по этой истории с майором, в дело вмешались силы, которые нашей шарашкиной конторе не по зубам.

– Да, конечно, – поддержал коллегу Никола Плавун. – Когда затронуты интересы властителей Пекла, нам, смертным, только и остаётся аккуратно писать отчёты о проделанной работе.

– Надеюсь, о том, что к делу подключился Орден, кроме присутствующих, никто не узнает, – твёрдо заявил генерал Сноп и обвёл всех присутствующих взглядом, не терпящим возражений.

– Ясен пень… – почему-то шёпотом отозвался доктор Сапа.

Маленькое деревянное покосившееся станционное здание поглотили клубы серой пыли, и поезд тронулся на полчаса раньше, чем было положено по расписанию, чтобы убраться подальше от песчаной бури, одной их тех, что здесь, вдоль границы провинции Шемо, порой бушевали неделями. Но едва ли этот едва плетущийся длинный состав сможет оторваться от ветра пустыни. И песок будет скрипеть на зубах ещё несколько дней, и резь в глазах не пройдёт неделю. Но другого пути нет… Наверняка все автобаны и аэропорты империи сейчас под наблюдением хуанвэйбинов. Ничем не приметные люди в штатском сидят на скамеечках, неспешно читают «Жёлтую правду» или «Верный путь». А ещё более ответственные работники просматривают и анализируют записи камер видеонаблюдения. Мышь не проскочит.

На том, чтобы ехать этим поездом настояла Чань Хэ, молодая вдова тёмника ВДВ. Но, скорее всего, на эту мысль её натолкнули не соображения безопасности, а то, что по пути следования этого престарелого состава, который натужно тянули два ржавых тепловоза, находился городишко Дуньхуан. Там на двух нянек были оставлены её дети. Конечно, в доме могла быть засада, но для неё это не имело значения. Оставалось надеяться, что те, кто сейчас охотится на них, могут предположить, что семеро беглецов пойдут на такой риск. Отговаривать женщину было бесполезно, да и сам Яо Вай не понял бы себя, если бы попытался сделать это. Чань Хэ – хвост дракона, его опора. Расстаться с ней было бы ещё опаснее. Это означало поставить крест на всём, что завещал учитель. И сейчас-то Дракон далёк от той мощи и того просветления, к которым нужно стремиться. Но процесс уже необратим. Даже если не удастся добраться до стен Тао-Линя, даже если мудрецы древнего монастыря не сочтут правильным поделиться с семёркой избранных металлом богов и провести обряд обручения с небом…

Но учитель говорил, что мудрецы никого с первого раза не принимают, в лучшем случае – с третьего. А ещё он говорил, что есть ещё заброшенные копи, где когда-то добывали металл богов – в глубине пустыни Го-Макан, занимающей большую часть провинции Шемо. До них сейчас куда ближе, чем до монастыря. Но копи эти могут оказаться не такими уж заброшенными, и охраняют их, скорее всего, не хуже, чем Запретный город.

Яо Вай повернулся с боку на бок на верхней полке, достал из-под головы шарф из овечьей шерсти и обмотал им лицо. Песчаная буря уже догнала неторопливо ползущий состав, и мелкие, как пыль, песчинки начали просачиваться сквозь щели вагона. Хуже будет, если наметёт барханы на железнодорожную насыпь, и тогда этот поезд может застрять в песках не на один день. В хвосте состава – целый вагон, гружёный совковыми лопатами, приготовленными на такой случай. Правда, битком поезд набьётся людьми лишь в Дуньхуане, а здесь, на пустынном участке дороги, пассажиров немного, едва ли более пятисот человек на весь поезд. Так что самостоятельно выбраться из песчаного плена удалось бы нескоро.

Словно прочитав его мысли, поезд начал постепенно ускоряться, и Яо Вай удалось медленно погрузиться в чуткий сон. Усталость брала своё. За последние трое суток вздремнуть удалось лишь на пару часов…

Учитель… Когда тот зашёл проститься перед отлётом в столицу, Яо почему-то сразу понял, что Чао Ши уже не вернётся. Наверное, тот и сам где-то в глубине души чувствовал, что это их последняя встреча, хотя и продолжал отчаянно надеяться на лучшее. Разумеется, принять смерть – честнее, чем воспротивиться воле Солнца Поднебесной. Однако наставник не раз утверждал, что порой самый опасный враг государства – именно незрелая воля правителя, продиктованная приближёнными, пекущимися лишь о собственном благе. Мудрец не стремится к власти, но власть имеет истина, к познанию которой он стремится всю жизнь. Так что побег был абсолютно верным решением, которое должно стать спасительным не только для семи верных слуг Государя, но и для всей империи.

Лишь за несколько дней до расставания с учителем Яо понял, почему Дракон, которого вскармливает почтенный Мо Джучи, не только бесполезен, но и опасен. Преданность мало чего стоит, если она основана на трепете перед тем, кто сильнее, и на стремлении возвыситься. У всех, кого отобрал чанг Школы Верного Пути, безукоризненный послужной список. Слишком безукоризненный. Тот, кто искренен в своих устремлениях, не может не совершать ошибок. Дракон, твёрдо стоящий на крыле, рассекающий пространство, управляющий силами разрушения и созидания, должен знать, что Верный Путь не обязательно прям. И может быть, то, что происходит сейчас с учениками Чао Ши, и есть одна из тех благословенных ошибок, что открывают один из немногих путей, ведущих к Истине.

Он летел в сплошной пелене облаков, рассекая крыльями морозный воздух высоты. Можно было вообще закрыть глаза, поскольку зрение бесполезно во мгле. Угроза или препятствие могли таиться за каждым клочком клубящегося серого тумана. Но нет ничего непреодолимого для того, кто обладает мощью, волей, ценит просветлённый покой, способен чувствовать красоту и гармонию мира, хранит верность выбранному пути и стремится к совершенству.

Где-то наверху послышался едва слышный рокот грома, который становился всё громче и громче, а тучи, плывущие в высоте, озарились голубоватыми бликами…

На третьей полке ворочалась Цзян Синь. Едва Яо поднял веки, перед глазами мелькнула свесившаяся сверху прядь каштановых волос, а потом в полумраке сверкнули огромные печальные глаза, полные тревоги.

– Что-то случилось? – Он ещё находился под впечатлением только что схлынувшего видения.

– Мне почему-то неспокойно, – произнесла она вполголоса. – Впереди нас подстерегает опасность.

– Скоро?

– Да.

Воистину наивны те, кто пытается расставить сети на Дракона, пусть пока ещё маленького, слабого и почти безоружного, но уже стремящегося в полёт. Цзян чужда беспочвенных страхов, но её чуткая душа обладает чутким даром предвидения, а значит, нельзя пренебрегать её словами.

За пыльным окном вагона уже стояла непроглядная тьма – наверняка было уже далеко за полночь, настало время, когда легче вершатся чёрные дела. Что там впереди? Может быть, хуанвэйбины всё-таки выследили беглого Дракона и сейчас перекрывают железнодорожную ветку? А со стороны пограничной с Гардарикой военной базы Яосэй уже мчатся несколько десантных экранопланов. Тут он понял, что это вовсе не предположения, что это больше, чем догадки. Было абсолютно ясно, что всё происходит именно так. Но почему именно сейчас они взяли след? Но и тут ответ пришёл сразу же: ни прочёсывание окрестных лесов, ни блокада аэропортов, ни тотальная проверка на шоссе – ничто не дало результатов, и только сейчас, когда своих постов лишилось не меньше дюжины чинов секретных служб империи, было-таки решено проверить самую невероятную версию, поскольку других не осталось.

– Уходим? – спросил Чжоу Хун, бывший сотник хунбаторов, который уже стряхнул с себя остатки сна и поднялся с нижней полки.

– Мне нужно в Дуньхуан, – возразила Чань Хэ. – Я детей не брошу.

– Они не посмеют их тронуть, пока точно не знают, где мы находимся и на что способны, – попытался успокоить её Яо Вай. – А потом мы вернёмся за ними. Обещаю.

– И куда мы направимся? – поинтересовалась Лянь Джебе, которая, казалось, и вовсе не спала этой ночью.

– Да, да! Куда-куда? – поддержал её Ван Бун.

Только бывший писарь Лао Дун посмотрел на голову Дракона с явной готовностью следовать, куда будет сказано.

– Нам нужен металл богов. – Яо Вай приподнялся на локте и обвёл всех пристальным взглядом. Как ни странно, темнота в вагоне не мешала ему ясно видеть их лица. – И если до Тао-Линя нам пока не добраться, то нужно искать древние копи в пустыне Го-Макан.

– Откуда нам знать, где они? – несколько испуганно спросил Лао Дун, которому, видимо, не очень-то хотелось тащиться пешком несколько сотен ли по пустыне.

– Дракон учует верное направление, – просто ответил Яо Вай и протянул вперёд руки, держа их ладонями кверху.

Всё таки, пока он спал, что-то произошло. Случилось нечто такое, к чему вёл их учитель Чао Ши все последние месяцы. Пока Яо в полной мере не осознавал, что именно изменилось, но преследовавшие его сомнения в собственных силах, страхи и неуверенность исчезли. А значит, пора наконец испытать свои силы.

Стоило шести парам рук опуститься на его ладони, как крыша вагона исчезла, открыв вид на сверкающее звёздное небо. Мгновением раньше угомонилась пыльная буря, которая едва не сдувала поезд с рельсов. Сейчас всё улеглось, и в глубь пустыни неторопливо отплывало полупрозрачное облако, невидимое для глаз тех, кто остался на земле, поскольку искорки, которыми оно переливалось, растворялись в сиянии сверкающей россыпи звёзд.

Ваше Преосвященство!

Спешу сообщить: что-то неладное Тайная канцелярия мастрячит. Вроде бы обо всём договорились, а они своё гнут. Прежде чем их затея с Седьмицей получила одобрение Малого Собора, они чуть ли не клятвенно заявили, что в деле будут задействованы только истинные граждане Соборного Отечества, прихожане Церкви Господа Единого, не имеющие нареканий от настоятелей приходов, к коим приписаны. С тем, что среди кандидатов оказалось несколько иноверцев, хуже того – язычников, я ещё как-то смирился, полагая, что они-то уж точно отбора не пройдут. Однако по последнему докладу оказалось, что среди пятерых уже отобранных будущих «спасителей Соборного Отечества» двое просто ни в какие ворота не лезут. То, что среди них отъявленная ведьма затесалась, – это ещё куда ни шло, поскольку в злодействах своих она искренне раскаялась, и Пекла страсть как боится. Но слабоумный язычник Самсон Лыко по прозвищу Буй-Котяра даже взятки начальнику колонии давал, только бы тот дозволил ему свои мерзкие ритуалы устраивать. Да остальные трое тоже хороши! Стервочка малолетняя Яна Верба сызмальства известна как мастерица порчу наводить на почтенных преподавателей, да ещё и шашни завела, похоже, с Корнеем Белкой, фокусником и циркачом. А какой из циркача прихожанин, сами знаете! Вроде бы из всех пятерых только одна девица всем требованиям, согласованным с Малым Собором, соответствует. Лейла Кунь направлена была из сотрудников Внутренней стражи. Да и та, поскольку безропотно и с охотой составила компанию сомнительным личностям, также, видимо, достойна всяческого порицания. Так какого же монстра собираются выпустить на волю те, что по долгу служения своего должны заботиться о сбережении Соборного Отечества от внешних угроз? Да ежели они с ведовством своим развернутся, да ещё и при нашем попустительстве, кто за всё это непотребство перед Господом ответит? Нам и отвечать!

И это ещё не всё! Насколько мне известно, командующий Спецкорпусом генерал Сноп планирует свести со всей этой шайкой кудесников внучку одного из самых отъявленных йокский шаманов Акай-Итура. Не перебор ли с язычниками?!!!

И ещё неизвестно, кто окажется седьмым в этой компании! В своём так называемом учебном центре господин генерал собрал со всей страны гадалок, знахарей и колдунов, а в монастыри наши никто ни за подмогой, ни за консультацией даже не обратился, хотя среди братии немало иноков-чудотворцев, целителей именем Господа и старцев, что людям словом своим судьбы правят.

Я, конечно, осознаю всю опасность, которая грозит Церкви и государству со стороны империи Хунну, и понимаю, что угрозе с юга надо противостоять. Но почему страх перед внешним врагом, который уже сотни лет не имел серьёзных военных успехов в своих кознях против Соборного Отечества, вдруг для нас оказался сильнее, чем страх перед Господом? Есть же, в конце-то концов, испытанное оружие – молитва и военная мощь армии, авиации и флота! Сам недавно новый подводный ракетоносец освящал. Силища!

В свете всего вышесказанного прошу задуматься, а не пересмотреть ли позицию Церкви в отношении так называемой операции «Седьмица». Хотя с другой стороны, пересматривать что-либо, скорее всего, уже поздно, и нам остаётся лишь смиренно молиться, чтобы её последствия не оказались роковыми для страны, народа и веры.

Владыка, также прошу всемилостивейшего прощения за ту безобразную выходку, что я позволил себе на недавнем Новаградском метафизическом симпозиуме, о которой Вам, несомненно, уже донесли. Нервное напряжение сказалось, вот и перебрал лишнего. Готов принять любое наказание и прошу Ваше Высокопреосвященство назначить мне заслуженную епитимью. А ежели будет угодно Вам отстранить меня от должности и лишить нынешнего духовного сана, о чём сейчас дьяконы по углам шепчутся, то смиренно готов служить в любом приходе, даже самом захолустном – хоть в Восточную Тайгу посылайте. А то обращение инородцев в истинную веру совсем тамошние пастыри забросили.