XXII. НЕУДАВШЕЕСЯ ПОХИЩЕНИЕ
По дороге Виа Маре, держа путь на восток, двигалась колонна в пятьдесят тысяч человек, оставив позади город Кастра Сангвинариус. Впереди шагали негры вазири, возглавляемые Тарзаном, следом за ними могучие легионеры во главе с Максимусом Прекларусом, а замыкали строй воины из окрестных деревень.
Мокрые от пота рабы тащили катапульты, баллисты, стенобитные орудия, огромные тараны, механизмы для метания огненных ядер в оборонительные сооружения врага, другие античные военные орудия, а также лестницы и крючья для осады стен.
Громоздкая техника сдерживала движение, и Тарзан сердился из-за вынужденных задержек, но ему пришлось внять доводам Максимуса Прекларуса, Кассиуса Асты и Цецилия Метеллуса, заверявших его в том, что без этих машин в город не пробиться.
Над раскаленной от зноя, пыльной Виа Маре раздавались воинственные песни вазири, пританцовывающих в такт музыке, недовольное ворчание скептически настроенных гладиаторов-ветеранов, несших тяжелое боевое оружие, а также взрывы безудержного смеха воинов из окрестных деревень, веселившихся, словно малые дети.
В то время, когда колонна из Кастра Сангвинариуса подошла к крепости, окруженной рвом, насыпью, частоколом, рабы принесли тело Валидуса Августа во дворец, и Фульвус Фупус провозгласил себя цезарем. Сделал он это не без внутреннего трепета, поскольку, хоть и не был особенно умен, все же соображал, что не пользуется популярностью, и многие патриции имеют гораздо больше прав претендовать на пурпурную мантию, чем он.
В погоню за сбежавшим пленником и убийцей Валидуса Августа был брошен отряд легионеров, но поиски затруднялись тем, что очевидцы не сумели толком описать Габулу, неизвестного для всех чернокожего из далекой страны Урамби.
Среди бежавших с арены участников игр было человек восемь осужденных преступников. Держась все вместе, они поспешили укрыться в таверне на окраине города, куда захаживали ради выпивки и незатейливых развлечений.
– Интересно, что за император этот Фульвус Фупус? – спросил один из преступников.
– Еще хуже, чем Валидус Август, – отозвался другой. – Я встречал его в термах, когда там работал. Он тщеславен, глуп, невоспитан. Его презирают все патриции.
– Говорят, он хочет жениться на дочери Септимуса Фавония.
– Я видел ее сегодня в Колизее, – вмешался третий. – До заключения я часто видел ее в лавке моего отца, куда она приходила за покупками.
– А сам ты бывал когда-нибудь в доме Септимуса Фавония? – спросили его.
– Бывал раза два, – ответил юноша. – Приносил товар. Меня пускали в дом, и я хорошо все запомнил.
– Если такая знатная патрицианка, как она, попадет в наши руки, то мы сможем рассчитывать на свободу и большой выкуп, – добавил тип с низким лбом и злыми хитрыми глазами.
– Гляди, как бы нас не четвертовали…
– Если нас схватят, то уж, конечно, не помилуют.
– Веселенькое дельце.
Некоторое время они молча пили вино, обдумывая план действий.
– Новоиспеченный цезарь непременно заплатит огромный выкуп за свою невесту, – воскликнул юноша, вскакивая на ноги. – Я проведу вас в дом Септимуса Фавония. Меня обязательно впустят, об этом уж я позабочусь. Я скажу рабу, что меня прислал отец с товаром для Фавонии. Для этого мне нужен сверток.
– Риск немалый…
– Считайте, что выкуп у нас в кармане.
– Если получим выкуп, поделимся поровну.
* * *
Наступил вечер. Войско Тарзана стояло перед укреплениями Каструм Маре. Кассиус Аста, которому поручили осаду крепости, привел в действие свои силы и развернул боевую технику.
Тем временем Эрих фон Харбен и Маллиус Лепус, находившиеся в Каструм Маре, обговаривали детали плана.
– Предлагаю уходить отсюда в полночь, не раньше, – сказал Маллиус Лепус. – В этот час на улицах нет ни души, а патруль мы увидим издалека, благодаря их факелам, так что всегда успеем спрятаться. У меня есть ключ от сада моего дяди, войдем тихо, без шума.
– Может, ты и прав, – отозвался фон Харбен, – но я не в силах ждать. Как подумаю, что она пойдет к алтарю рука об руку с другим, то делаюсь сам не свой.
– Выше голову, дружище, – успокоил его Маллиус Лепус. – Сейчас Фульвус Фупус настолько увлечен своей новой должностью, что Фавонии ничего не угрожает, во всяком случае в ближайшие часы.
Пока они так беседовали, в дверь дома Септимуса Фавония постучал юноша. У стены в тени деревьев притаились черные силуэты. К входной двери с лампой в руке подошел раб и через зарешеченное окошко окликнул посетителя.
– Это я, сын Табернария, – представился юноша. – Я принес из отцовской лавки ткани для дочери Септимуса Фавония.
Раб заколебался.
– Да ты же помнишь меня, – продолжал юноша. – Я часто приходил сюда.
Раб поднял лампу и внимательно присмотрелся к посетителю.
– Да, – произнес он, – твое лицо мне знакомо. Пойду спрошу свою госпожу, примет ли она тебя. Подожди за дверью.
– Эти ткани очень дорогие, – забеспокоился юноша, показывая сверток. – Пусти хотя бы в прихожую, а то на улице меня могут ограбить.
– Ладно, – сдался раб и впустил юношу в дом. – Жди, пока я вернусь.
Как только раб ушел, сын Табернария подскочил к двери, отодвинул засов и, высунувшись наружу, тихонько подал сигнал.
Из-за деревьев тут же вынырнули темные фигуры и поспешно юркнули в открытую дверь. Сын Табернария толкнул сообщников в темное помещение рядом с прихожей, закрыл обе двери и стал ждать.
Вскоре вернулся раб.
– Дочь Септимуса Фавония сказала, что ничего не заказывала у Табернария, – заявил он, – и не хочет сегодня смотреть ткани. Отнеси назад и скажи своему отцу, что дочь Септимуса Фавония сама явится в лавку, когда захочет сделать покупки.
Не ожидавший такого поворота событий сын Табернария стал лихорадочно соображать, как ему поступить. Рабу же он показался туповатым малым, до которого не доходит, что его выпроваживают.
– Уходи, – сказал раб, открывая входную дверь. – Ну иди же.
– Постой, – прошептал юноша. – Я принес для Фавонии записку, а ткани это так, для отвода глаз, чтобы никто не узнал.
– Где записка? От кого она? – недоверчиво спросил раб.
– Записку я передам лично Фавонии. Скажи ей, она сразу поймет, от кого. Раб заколебался.
– Пусть придет сюда, – продолжал юноша. – Будет лучше, если никто из домашних меня не увидит. Раб кивнул.
– Пойду доложу. Она знает, что Маллиус Лепус и Эрих фон Харбен бежали из Колизея и теперь ждет, наверное, от них вестей.
Провожая раба взглядом, сын Табернария улыбнулся. Он попал в точку. Нет такой молодой девушки, которая не мечтала бы получить тайную записку от своего возлюбленного.
Через несколько минут раб вернулся вместе с Фавонией. Девушка взволнованно подбежала к сыну лавочника.
– Ты от них? – воскликнула она. Юноша поднес палец к губам, призывая говорить тише.
– Никто не должен знать, где они, – прошептал он. – Это я скажу только тебе. Отошли раба.
– Можешь идти, – сказала Фавония рабу. Тот не дал себя долго уговаривать и моментально скрылся в недрах дома, довольный тем, что с него сняли всякую ответственность.
– Что с ними? Говори же! – нетерпеливо приказала девушка. – Где он?
– Здесь, – прошептал юноша, указывая на дверь в прихожей.
– Здесь? – недоверчиво переспросила Фавония.
– Да, здесь, – повторил юноша. – Идем! Когда они подошли к двери, он внезапно схватил ее и, зажав рукой рот, втащил в темное помещение, где на нее набросились какие-то люди и тут же связали. Затем она услышала негромкий мужской голос.
– Сейчас мы разделимся. Двое спрячут ее в условленном месте. Один из вас пошлет записку Фульвусу Фупусу, но так, чтобы не попасться в руки охраны. Остальные отправятся к заброшенному дому напротив Колизея. Знаете это место?
– А как же. Я там часто ночевал, – отозвался второй.
– Хорошо, – произнес первый, судя по всему, главарь. – Пошли. Время не ждет.
– Погоди, – остановил его сын Табернария. – Мы еще не договорились о выкупе. Без меня у вас ничего бы не вышло. Так что мне причитается как минимум половина.
– Заткнись, а не то вообще ничего не получишь, – зарычал главарь.
– Всадить ему нож меж ребер и дело с концом, – буркнул другой.
– Значит, не дадите? – не унимался сын лавочника.
– Довольно! – пресек его главарь. – Пошли, ребята.
Фавонию закутали в грязный, драный плащ и украдкой унесли в ночь из родительского дома, а сын Табернария поспешил в противоположную сторону, во дворец.
Перед воротами дворца грязного, ободранного юношу остановил легионер, уперев ему в грудь копье.
– Что ты делаешь ночью у дворца цезаря? – спросил он.
– У меня для него известие, – ответил юноша. Легионер захохотал.
– Сам доставишь или прикажешь позвать цезаря?
– Можешь передать ему сам, солдат, – ответил юноша. – Смотри, дело серьезное, так что поспеши. По его тону легионер понял, что тот не шутит.
– Ладно, говори, я передам, – сказал легионер.
– Беги к нему и скажи, что похитили дочь Септимуса Фавония. Если он поторопится, то найдет ее в заброшенном доме напротив ворот Колизея. Дом на углу.
– А сам ты кто? – спросил легионер.
– Не имеет значения, – ответил юноша. – Завтра я вернусь за вознаграждением.
И не дав легионеру опомниться, он убежал.
* * *
– Как медленно тянется время, – проговорил фон Харбен, – а полночь все не наступает.
Маллиус Лепус положил руку на плечо друга.
– Ты нетерпелив, но помни, что ради блага Фавонии и нашего собственного мы должны дождаться полночи. Сейчас на улицах полно патрулей, брошенных на поимку беглецов. Ты же слышал, что весь день они рыскали в округе. Чудо еще, что сюда не заявились.
– Тише! – прервал его фон Харбен. – Что это?
– Кажется, скрипнула садовая калитка. Кто-то идет.
Беглецы схватились за мечи и, как и было предусмотрено на случай опасности, полезли по лестнице на крышу. Люк они оставили приоткрытым с тем, чтобы слышать, что происходит внизу, и пресечь все попытки преследователей подняться следом за ними наверх.
Фон Харбен отчетливо услышал голоса, раздавшиеся возле дома.
– Ловко у нас все получилось, – произнес голос. – Никто не видел. А вот и остальные.
Раздался скрип заржавленных дверных петель. Дверь отворилась, и в дом вошла группа мужчин, которые стали разговаривать в полный голос, уверенные в том, что их никто не слышал.
– Нынче мы неплохо поработали.
– Она жива? Что-то не слышу, как она дышит.
– Вынь у нее кляп.
– Чтобы она стала звать на помощь?
– Можно заставить ее замолчать, но мертвая она не будет представлять никакой ценности.
– Ладно тебе, вытащи кляп.
– Слушай, ты, сейчас мы вынем кляп, но если закричишь, пеняй на себя.
– Не закричу, – ответил женский голос.
Голос показался фон Харбену знакомым. От волнения у него заколотилось сердце. Надо же померещиться такому!
– Если будешь себя хорошо вести и если цезарь даст выкуп, мы тебя не тронем, – продолжал мужской голос.
– А если не даст? – спросила девушка.
– Тогда пусть нам заплатит твой отец Септимус Фавоний.
– О, Господи! – вырвалось у фон Харбена. – Ты слышал, Лепус?
– Слышал, – отозвался римлянин.
– Тогда пошли вниз, – тихо скомандовал фон Харбен. – За мной, Габула, там Фавония.
Оставив всякую осторожность, фон Харбен открыл люк и стал спускаться в темноту, сопровождаемый Лепусом и Габулой.
– Фавония! – закричал он. – Это я! Где ты?
– Здесь! – крикнула девушка.
Фон Харбен впотьмах кинулся на голос, налетел на одного из похитителей и схватился с ним врукопашную. Остальные преступники, испугавшись, что их выследили легионеры, бросились бежать, оставив дверь открытой. Проникший через нее в комнату лунный свет рассеял мрак, и товарищи фон Харбена увидели, что он борется со здоровенным детиной, который схватил его за горло и пытается достать из ножен кинжал.
В тот же миг Маллиус Лепус и Габула налетели на него сзади, и быстрым ударом меча Маллиус навсегда положил конец преступлениям разбойника. Освободившись от своего противника, фон Харбен рванулся к Фавонии, лежащей на куче тряпья у стены, и развязал веревки.
Затем девушка рассказала, что с ней произошло.
– Если бы не страх, который тебе довелось испытать, – сказал Маллиус Лепус, – нужно было бы поблагодарить этих негодяев за то, что они упростили нашу задачу. Теперь мы можем уходить на три часа раньше, чем планировали.
– Тогда не будем терять времени, – поторопил фон Харбен. – Пока мы не выберемся за городскую стену, я не смогу дышать спокойно.
– Нам нечего опасаться, – сказал Маллиус Лепус. – Стена охраняется плохо. Мы без труда перелезем через нее, и я знаю немало мест, где можно раздобыть рыбачью лодку. Остальное же во власти бога.
Вдруг стоявший на пороге Габула рывком закрыл дверь и отскочил в глубину комнаты.
– На бульваре появилось много огней, бвана, – с тревогой сообщил он. – Мне кажется, это солдаты. Что если они идут сюда?
Все замерли, прислушиваясь. С улицы донеслись звуки строевого шага.
– Другие патрули прочесывают окраины, – сказал Маллиус Лепус. – Когда эти пройдут, мы сможем уйти.
Сквозь щели в деревянных ставнях показались огни факелов. Маллиус Лепус приник к окну.
– Они остановились, – бросил он через плечо. – Часть зашла за угол, остальные стоят напротив дома.
Воцарилась напряженная тишина, продлившаяся всего несколько минут, показавшихся беглецам вечностью. Вскоре в саду за домом послышался шум, в открытой двери кухни показались факелы.
– Мы окружены, – пробормотал Лепус. – Сейчас начнут обыскивать дом.
– Что же делать? – испуганно спросила Фавония.
– Единственное наше спасение – крыша, – прошептал фон Харбен.
Едва он закончил, как на крыше раздались шаги ног, обутых в сандалии, и в открытом люке сверкнул свет факела.
– Мы погибли, – вздохнул Маллиус Лепус. – Нам не справиться с целой центурией.
– Так просто мы тоже не сдадимся! – воскликнул фон Харбен.
– Рисковать жизнью Фавонии? – спросил Лепус.
– Ты прав, – согласился фон Харбен и тут же продолжил: – Постой, у меня идея. Фавония, иди-ка сюда. Ложись на пол, я завалю тебя тряпьем. Хоть ты спасешься. Им и в голову не придет искать тебя здесь. А когда они уйдут, пойдешь в Колизей к начальнику охраны. Он примет меры для твоей безопасности и даст провожатого, с которым вернешься домой.
– Пусть лучше меня забирает патруль, – сказала девушка. – Если тебя схватят, то пусть и меня тоже.
– От этого не будет никакой пользы, – возразил фон Харбен. – Если тебя обнаружат здесь с нами, то твоего отца заподозрят в причастности к последним событиям.
Убежденная этим аргументом девушка перестала настаивать, легла на пол, и фон Харбен укрыл ее с головой тпяпками.