Николай Немытов
Духи Срединного мира
Он давно уже не считал себя врачом. Могильщик. Приехал, глянул: «Кранты». На мятой бумаге написал заключение и поставил печать: «Участковый врач Коец Федор Ильич». Якуты его назвали «дохтор Кранты». Привязалось словечко.
Ездит Федор Ильич по тундре, словно всадник Апокалипсиса, от стойбища к стойбищу, от поселка к поселку. Вместо бледного коня – оленья упряжь; вместо косы – старая авторучка. Чирк подпись – нет человека. Чирк еще разок – другого не стало. Чирк, чирк, чирк…
Федор Ильич поправил маску, глянул на газоанализатор на запястье. Вошло в привычку. Сегодня можно не бояться метанового выхода. Разве что олени занесут на пузырь и продавят дерн. Провалишься со свистом, а выбраться из метановой ямы – это уж как повезет. Тундра, как и люди, словно оспой болеет, крутых провалов все больше, ямы все глубже.
Врач снял маску, вдохнул полной грудью. Сегодня ветрено. Да уж… Ветрено. В высоте гудит, белая стрела упорно ползет по сини неба – старик «БЕ-200». Еще один спасатель. Настоящий.
Каюр за соседней упряжью глянул равнодушно на самолет, прикрикнул на оленей:
– Гей-гей! Так-так!
На что надеются эти люди? На врача? На божью милость? На шамана Прошку Лебедева? Шаман, наверное, уже на месте. Топчется вокруг очага, дымит сухим мхом, тарабанит в бубен. Все средства хороши, когда болезнь терзает твоих близких. Что бестолковый шаман, что бесполезный «дохтор Кранты»…
– Гой-гой! Гей-ек! – прикрикнул каюр.
Федор Ильич вытер глаза – ветер слезу вышибает, не разглядеть: скальный выступ или стойбище показалось? Подтянул к себе сумку. Медикаменты и чистые бланки – свидетельства о смерти. Последние – самое главное. Половину сумки занимают. Прислали из Якутска со строгим указанием: «Компьютерная система не считывает ваши мятые бумажки! Будьте любезны…» Теперь придется заполнять печатными буквами в каждую клеточку, а пациенты обождут. Республиканское руководство тревожит статистика, намечающиеся тенденции, ведь отсюда принимаются решения, производятся закупки, поставки, делаются отчеты, рассчитываются перспективы. Горите вы синим пламенем!
Собаки встретили маленький обоз первыми, а следом на лай вышли из урасов люди. Коренастые, с виду крепкие мужчины. Федор Ильич знал каждого и по походке, по рубцам на лице сразу определял самочувствие. Это те, кто выжил в первой волне сибирской язвы. А какую еще хворь выдаст тающая тундра – поди знай!
– Дохтор Кранты. Дохтор Кранты…
Врач слез с нарт, подхватил сумку и пошел на знакомый звук бубна. Показалось или нет – Прошка нынче старается пуще прежнего. Отчаянье нашло на старика. Хоть бы не вздумал вновь бок штырем протыкать, как в прошлый раз, когда вытаскивал охотника с того света, буквально у духов из лап вырвал. Чтобы такое совершить, надо самому одной ногой на тропу смерти стать, и Прошка дырявит себя до потери сознания. В прошлый раз обошлось, зажила рана прямо на глазах Федора Ильича. Чудо, конечно, но врач опасался, что рано или поздно такой трюк может кончиться плачевно. Возраст. Прошка старше Федора Ильича лет на пять, а то и больше.
Откинув полог, врач подождал, пока немного рассеется дым шаманских трав. Лучи солнца, висящего над горизонтом, наполнили пространство ураса дымным янтарем, в котором выло и притаптывало сутулое существо с колотушкой и бубном в лапах. Врач замешкался, отступил. Сейчас лучше не входить. Поспешно отпустил полог и сел на нарты, стоящие у ураса.
Скорее всего, все уже кончено. Федор Ильич зачем-то открыл сумку, стал перебирать лекарства, словно потерял чего среди бумаг. Блин, да где же это? «Это» что? Стиснул кулаки, не вынимая рук из сумки. Нервы.
Звуки бубна стихли. На мгновение врач услышал звон гнуса, вьющегося у лица, и вдруг женский крик заставил Федора Ильича вздрогнуть. Женщины кричат отчаянно, бьются с невероятной силой так, что даже дюжим мужчинам не удержать их в порыве нахлынувшего горя.
Когда полог входа приоткрылся, от крика шарахнулись олени. Каюр удержал их за упряжь, гладя бархатные лбы.
Бряцая железяками и костяшками – подвесками костюма – появился Прошка Лебедев. Стащил жуткую маску, устало глянул на Федора Ильича. Пот стекал по небритым щекам, оставляя грязные дорожки; губы, изуродованные болезнью, желтые пеньки зубов. И зачем ему маска? Такого черта любые духи испугаются.
Еще один всадник – подумалось Федору Ильичу. Двух не хватает. Может, в министерстве помогут, выделят того, с трубой который, чтобы по всей тундре слышно было – смерть скачет, «дохтор Кранты» с бланками-пропусками на тот свет. Немедленно заполните нужную форму!
Схожу с ума…
Пальцы разжались. Под рукой оказался иньектор и коробка с успокоительным. Привычным движением он вставил капсулу в гнездо.
– Сашка! – окликнул он каюра. – Помоги-ка, – и вошел.
Одному не удержать.
Люди неспешно собирали пожитки, разбирали урасы.
Федор Ильич соскочил с нарт на ходу, огляделся, не веря своим глазам. Никто не обернулся в сторону «дохтора Кранты».
Рядом остановились вторые нарты. Кряхтя, с них слез Прошка, встряхнулся, словно пес.
– Я те грил, – обратился к врачу.
– Ни черта не понимаю, – пробормотал тот, поймал за руку проходящего мимо подростка. – Где у вас больные?
Мальчишка глянул на него исподлобья, махнул в сторону людей, разбирающих большой ураса.
– И куда вы собрались? – поинтересовался Федор Ильич.
– К Золотой Бабе, – нехотя ответил мальчишка. Врать здесь не умели.
– Чего? – врач растерялся.
Вместо ответа подросток дернул рукой: «Пусти!» Федор Ильич разжал пальцы. Переглянулся с шаманом – тот пожал плечами: «Я те грил».
Больная девушка лежала на нартах, укрытая шкурами. Мать хлопотала подле нее, а мужчины скатывали полог жилища. Едва врач сделал шаг в их сторону, женщина бросилась навстречу, расставив руки.
– Не пущу! Иди, Кранты! Иди, тсюда!
Федор Ильич не стал спорить. Подоспели мужчины, стали стеной, прикрывая и нарты, и растревоженную мать. Молодой, с глубокой оспиной на левой щеке, дернул подбородком:
– Уходи, дохтор. Ты не лечишь. Ты не нужен.
Федор Ильич сглотнул обиду. Этого молодца он месяц выхаживал, едва не потеряли. Да когда ж это было? Выходит, давно, если добро забыто. Сколько же смертей назад? «Дохтор Кранты» потерялся в счете.
– Хорошо, – кивнул врач. – Мне надо осмотреть больного, и я уйду.
– Тебе не надо, – вздернув подбородок, ответил молодой.
– Что за ерунда? – Федор Ильич начинал злиться, но старался держать себя в руках. – Я лечащий врач. Я отвечаю за каждого больного на своем участке.
Люди переглянулись, с места не сошли, только угрюмо насупились.
– Теперь ты не лечишь, – заявил молодец. – Золотая Баба пришла. Она лечит. Она умеет.
– Врача нет! – выкрикнул кто-то из толпы. – Больной есть! Врач нет!
Прошка подошел к Федору Ильичу. Попыхивая трубкой, взглянул на каждого из мужчин. Те, словно устыдившись, расступились, давая проход шаману. Прошка хмыкнул, пыхнул дымом из трубки и направился к нартам, на которых лежала больная девушка.
– Не знаю, куда они едут, но девчонка очень слаба, – заключил Федор Ильич после осмотра, когда они с шаманом отошли от толпы. – Может помереть в дороге.
– Поеду вместе, – Прошка кивнул в сторону собирающихся людей. – Лекарство дай. Пиши, как лечить.
Ну, вот. Еще не хватало устраивать в дороге медицинские курсы. Однако другого выхода Федор Ильич не видел. Шаману больше верят – он свой, и к больной подпустят, а чем тот будет лечить – какая разница?
– Договорились. Я двинусь следом за вами.
Охотники обошли округу, выбирая место для ночлега. Местность знакомая, но метановые пузыри возникали иногда буквально на глазах.
Федор Ильич сидел на нартах в стороне от лагеря, покуривая самокрутку. Метан? Да черт с ним! Если к врачу у людей веры не стало, какой ты врач?
Федор Ильич вздохнул:
– Кранты.
Вот словечко-то привязалось.
Шаман подошел, сел рядом и протянул кружку горячего супа из брикета.
– Спасибо, Прохор, – пробормотал врач и осекся.
– Пжалста, – ответил тот, не моргнув глазом.
Все знали: на «Прохора» шаман шибко обижался. «У шамана должно быть шаманское имя, – говорил Лебедев. – Поменять никак нельзя. Поменять – силу потерять».
– Прости, – тихо произнес врач, не отрывая взгляда от варева в кружке.
– Я – как ты, – ответил шаман. – Они мне не верют. Грят, ты не луше Кранты. Грят, ты пропадай сила. Грят, Златой Баба всех лечить, язвы живить.
Федор Ильич хлебнул супа, обжегся, зло выругался: «Зараза!»
– Зараза, – эхом отозвался шаман.
– Мда… И приумножится Русь землей Сибирской, – вспомнилось врачу. – Приумножилась…
Потепление изменило все. Выходы метана из-за таянья вечной мерзлоты – это еще мелочь. Вместе с газом из многовекового льда вышли болезни. Сибирская язва – первая ласточка. Почти все в стойбище ей переболели, остались на память отметины на лицах, как у шамана изуродованный рот. Появились и другие хвори, некоторые совсем неизвестные врачу.
Тулуканы, песчаные дюны вдоль берегов Лены, пошли в рост, отвоевывая участки тайги, потянулись длинными языками вдоль и против течения.
Энцефалит, затопление прибрежных территорий водами Северного Ледовитого океана и образование новых болот…
– Так че за баба? – спросил врач. – В пещере сидит, песни свои поет?
По преданию так должно быть.
– С неба, – ответил шаман.
– А… Так и с неба?
– Грят, – Прошка поднял руку с трубкой и изобразил спуск Бабы на землю. – Вот так, да.
Федор Ильич помолчал, обдумывая его слова.
– Ничего святого, – и в сердцах запустил кружкой с супом в солнце. Вскочил, прошелся взад-вперед, стараясь справиться с гневом. – Ладно. Нам бы этот день продержаться.
Шаман кивнул, пыхнул дымом:
– Хорошо. Черз день на месте буим. У Бабы.
– Тьху ты, черт! И ты туда же!
Прошка вжал голову в плечи, ссутулился, опасаясь гнева «дохтора».
– За этот день кризис пройдет! Кризис!
Здесь расположился целый городок: урасы соседствовали с палатками разных видов и расцветок. Федор Ильич разглядел даже пару надувных модулей – старых, заплатанных в нескольких местах, однако еще вполне функциональных.
Каждое стойбище возводилось обособленно, образуя улицы и переулки, ведущие к западной окраине городка, где темной громадой стояли скалы. Солнце неуклонно скользило к своей нижней точке над горизонтом, когда обоз Федора Ильича вошел в городок. Новоприбывших встречали радушно, ведь многие состояли в родстве. Даже врача сразу узнали: «Дохтор Кранты, дохтор Кранты».
– И я рад вас видеть, – произнес про себя Федор Ильич.
Его не интересовали здоровые. Он видел больных, которые едва передвигались среди чумов, сидели у костров, закутанные в меховые одежды. Врач Коец Федор Ильич видел пропитанные кровью повязки на руках и ногах, видел вовсе замотанных по глаза, изуродованных язвами. Слышал плач ребенка, стоны взрослых, причитания женщин…
Девушка, которую они везли к Бабе, пережила кризис. Теперь необходимо поддержать организм, а запасы врача не безграничны.
Федор Ильич попытался скрутить самокрутку, два раза просыпал табак на землю – руки не слушались. В конце концов бросил бумагу, растоптал каблуком.
– Знач, Баба, грите. Золотая, знач. Не все то золото…
– Федор! – окликнул его шаман.
– Да иди ты…
Прошка не ушел. Догнал, остановил, положив руку на плечо.
– Туда не ходи.
– Чего это вдруг?
– Не пущат.
– У меня больной на ладан дышит, – врач начинал злиться. – Там на нартах, – он указал пальцем назад, где становились лагерем прибывшие, – умирает девушка. И это не твоя беда! – Он ткнул себя в грудь. – Это моя беда! Моя, понимаешь!
– Не ори, – обиженно произнес шаман. – Я с тобой.
Федор Ильич почувствовал стыд: правда, чем виноват Прошка Лебедев? Он тоже старался, старался изо всех сил, помогал в дороге.
Врач промолчал, отвернулся и направился к скале.
Много ли врач видел чудес на своем веку? Пожалуй, были чудеса исцеления, когда Федор Ильич чувствовал присутствие. Бога? Ангела? Святой Девы? Не важно. Не важно, во что верил больной. Он исцелялся и в тот момент врач Коец Федор Ильич тайком крестился и говорил «спасибо». Так было, когда со страшной раной в боку от железного прута на его руках едва не умер Прошка Лебедев, шаман, спасший охотника таким странным способом. Кто тогда стоял рядом с врачом? Предки шамана? Золотая Баба? Как знать, но поутру рана затянулась, и Прошка открыл глаза.
Чем ближе Федор Ильич подходил к темной громаде скалы, тем заметнее становилось сияние. Чудо? Кто ж его знает.
Зеленые и фиолетовые отблески вспыхивали над палатками и урасами. Оно было очень похоже на северное сияние, только меньших масштабов, и врач, зачарованный странным свечением, остановился.
– Что это? – спросил он Прошку.
– Ураса Бабы светься.
Федор Ильич взглянул на шамана, тот невозмутимо посмотрел на него.
Странное чувство, смесь растерянности и неловкости пришло к врачу. Он не верил, а чудо, оказывается, есть. Вот оно полыхает над городком, хотя солнечный свет приглушает, не давая разгореться в полную силу.
– Плехо дело, – сказал Прошка. – Баба, грят, давно не выходит. Слабый стал. Шаманы совсем сил не стал звать ее. У порога только олонхосуты. Олонхи говорят, зазывают Златую.
– У порога сидят? А войти пытались или это нельзя?
Шаман посмотрел на врача, да тот и сам понял, что ерунду сморозил. Войти в дом духа не так-то просто.
– Стены, грят, не пройти. Человека, грят, толкают назад.
Федор Ильич кашлянул, будто горло пересохло. Оказывается, боги тоже слабеют и болеют. И как дальше? Что греха таить: где-то в глубине души врач сам рассчитывал на встречу с Золотой, на ее помощь.
– Там разберемся, – пробормотал Федор Ильич.
Следом за ними увязался едва не весь городок. Любопытство? Нет. Надежда. Может, эти двое смогут докричаться до Золотой? Может, «дохтор» даст ей волшебное лекарство и исцелит богиню? Может, врач с шаманом потомки древних героев из олонхо, ведь сюжеты сказителей-олонхосутов порой так замысловаты?
Пятеро стариков сидели у костра на окраине городка. Один прочел речитатив, другой затянул песню. Первый рассказал о событиях, второй на два голоса поет диалог между героем и духом или божеством. Мистическое представление, таинственный спектакль…
Федор Ильич не понимал языка олонхосутов, да он и не прислушивался к словам сказания. Его привлекло иное. Как точно по смыслу подходило к этой штуке название – «иное».
В земле зияла дыра правильной круглой формы диаметром шагов эдак сорок-сорок пять. Подобные провалы встречались в тундре – выход огромного метанового пузыря или таянье вечной мерзлоты, подземного древнего озера. Но причиной образования этого провала, скорее всего, стало «иное» – играющий всполохами северного сияния объект, постоянно меняющий форму.
Федор Ильич украдкой оглянулся на толпу: люди стояли, завороженно глядя на ураса Золотой Бабы. Отблески света превратили лица больных в жуткие безжизненные маски с темными провалами ртов и стекляшками вместо глаз. Здоровые выглядели не лучше.
– Дем, – позвал врача Прошка.
Федор Ильич в нерешительности топтался на месте.
– Дем, – настаивал шаман. – Те можна. Ты со мной.
Их будто ждали – в круге у костра оставалось свободное место, как раз для двоих. Молодые парни, стоящие за спинами стариков, быстро расстелили шкуры для гостей и замерли, готовые выполнить любой приказ.
Федор Ильич не раз встречал олонхосутов, но этих видеть не доводилось. Темные, покрытые морщинами лица, жидкие бороденки белые, словно мох, и от того казалось, что эти люди отделились от темной громады скалы или были камнями у ее основания, а потом вдруг ожили. Федор Ильич чувствовал себя мальчишкой, который тайком пролез на собрание взрослых и попался.
– Они думают – ты поможешь, – вдруг сказал Прошка. – Они грят – у тебя способен.
– Способность, – машинально поправил врач.
Сказители смотрели на него с ожиданием.
– Они ничего не перепутали? Тут нужен инженер или… – Федор Ильич понятия не имел, какой спец нужен, чтобы разобраться в положении.
И вообще. Надо ли проникать в «иное»? Не проще ли докричаться до Золотой? Или лучше бежать со всех ног от опасной радиации, которую – возможно! – излучает объект?
– Я понятия не имею, – прошептал он.
– Не над так тихо. Они все слышат, – сказал шаман.
– Я не знаю, что делать, – громче произнес врач, обращаясь к олонхосутам. – Чего вы от меня ждете?
Сказители молча слушали его речь, не моргая. Федор Ильич стал сомневаться, понимают ли его?
– Прошка, здесь другой специалист нужен, – обратился он к шаману. – Лучше физик или целый научный институт.
– Эт долга, – шаман вздохнул. – Щас нада.
Не поспоришь. Федор Ильич кивнул самому себе, поднялся со шкуры и прошел к краю ямы. Солнце едва касалось горизонта, и скальная громада накрыла длинной тенью яму, объект над ней, сказителей у костра, толпу, пришедшую следом за ними с Прошкой. На дне ямы образовалось озеро кристально-чистой воды, и сияние играло на его поверхности, блики танцевали на стенах.
– Глубоко, – пробормотал врач.
Он чуть подался вперед, подставил сиянию одну, другую щеку – свет не согревал. Тогда осторожно протянул руку и почувствовал кончиками пальцев упругую поверхность.
– Они пробывали, – Прошка оказался рядом. – Один охотник прыгнул…
Дальше объяснять не надо. Из ямы и с веревкой не выберешься.
– Шаманы пробывали, – рассказывал Прошка. – Трудна. Теперь я по́йду.
– Куда? – едва не закричал врач. – Зачем?
Шаман молчал.
– Как вам объяснить, что это искусственный объект? Это техника! Ма-ши-на! Чу-жа-я ма-ши-на!
Прошка кивнул, соглашаясь, и сказал:
– Ты по́йдешь с мной.
– Глупость какая! – в сердцах Федор Ильич схватился за голову.
– Ты дохтор. Ты поможешь Златой.
Подготовка заняла целые сутки. Федор Ильич прочувствовал на собственной шкуре все, что пришлось пройти упрямому шаману. Женщины долго натирали тело «дохтора» травами, обмывали водой из ямы. Стекающие струи бликовали зелеными и фиолетовыми всполохами, врач вздрагивал от холода, но терпел. Убедившись, что Федор Ильич достаточно чист, олонхосуты распорядились покрыть его тело рисунками. Сделать это оказалось не просто – мешал волосяной покров на теле. Врач поначалу даже опасался, что побреют его всего, но обошлось. Напевая, женщины взялись за угли. Старуха, которая присматривала за работой, лишь усмехнулась: «Хагдан эхэ».
– Бурый медведь! – сказала она. – Такому и шкур не нада.
Однако шкуру все же надели. Насколько понял Федор Ильич, простому человеку опасно путешествовать с шаманом, а зверю духи плохого не сделают.
Солнце вновь склонилось к линии горизонта, когда «хагдан эхэ» следом за шаманом вошел в круг, где горел большой костер.
– Что мне надо делать? – Федор Ильич волновался, голос дрожал.
– Слушай, – ответил Прошка, – и иди за мной.
Он ударил в бубен, приблизил инструмент к уху, будто прислушался к звуку. Ударил вновь. Хрипло крикнул один из олонхосутов, и началось.
Врач ждал. Уже ныла спина, наливались свинцом плечи под тяжестью медвежьей шкуры. Федор Ильич пошевелился, потоптался на месте, разгоняя кровь.
– Хагдан эхэ! – воскликнул шаман.
Звериный рык вырвался из горла врача. Федор Ильич замер, удивляясь самому себе, а затем поднял лапы к небу, качнулся из стороны в сторону, ноги сами пустились в пляс. Зверь пошел за звуками бубна, его рычание постепенно превратилось в горловое пение, которым никогда не владел «дохтор Кранты», и вот уже медведь кружится в паре с шаманом под песни олонхосутов.
Новое превращение произошло неожиданно. Федор Ильич вдруг осознал себя стоящим на краю ямы рядом с Прошкой. За спиной звучал бубен, ревел медведь, пели люди. Врач удивился – выходит, он одновременно и здесь и там? – хотел обернуться, но шаман одернул – назад пути нет.
«Иное» теперь предстало в переплетении фиолетовых жгутов. Они беспорядочно вращались, скрывая в себе сияющую сердцевину. Время от времени меж жгутов возникали проемы, в которые свободно мог войти человек. «Или влететь дух», – подумалось Федору Ильичу.
– Нам туда, – сказал он шаману, указывая на проход.
Прошка кивнул, взял его за руку и попытался взлететь, но лишь немного приподнялся над землей. Дух умершего поднимается к Верхнему миру легко, но дух живого отягощен телом, а тут еще и спутник.
– Что-то не так? – спросил Федор Ильич.
– Жди!
Лицо Прошки нахмурилось, потом исказилось от боли.
– Хорошо, – произнес шаман и заставил себя улыбнуться.
Он с легкостью поднялся над ямой, увлекая за собой врача, и они вошли в один из проемов.
Знаки, речь, телепатия, в конце концов, лишь средства понять друг друга. Некоторые вещи Федор Ильич воспринял сразу, но большая часть… Она не торопила, успокоила: со временем откроется, ты поймешь.
Золотая предстала перед ними лежащей – на ложе? в пилотском кресле? в коконе? – скрытая золотым сиянием. Врач попытался узнать причину крушения аппарата, но ничего не понял в технических деталях произошедшего. Ясно одно: много тысячелетий назад аппарат оказался погребенным под селевым потоком и вмерз. Выходить на поверхность Золотая могла, но поднять корабль… Что-то мешало. Технические проблемы. Федор Ильич в растерянности потер лоб.
Теперь она умирала. От старости, от дряхлости. У Золотой не было больше сил носить груз знаний и способностей, полученных при рождении, приобретенных в течение долгой жизни. Врачу показалось странным, что столь могущественное существо не может обновить организм. Она лишь улыбнулась – он не видел лица, однако почувствовал эмоцию. Показалось, словно старушка мать взглянула на маленького любопытного ребенка.
Чтобы обновиться, нужно лишиться всего того, что составляло ее сущность. Отречься от привычек и воспоминаний, пережитых эмоций и впечатлений. От личности практически ничего не останется, и как поведет себя новая сущность – неизвестно.
Последняя надежда врача на Золотую Бабу угасала на глазах. Когда-то она выходила на поверхность к людям, даруя им защиту и исцеление. Потом исчезла на века, чтобы сохранить остаток сил для… Будущего? Она предвидела происходящее сегодня? Федор Ильич немного не понял, но, кажется, все происходило именно так. Золотая исцеляла, покуда хватало сил, и в один прекрасный день поняла, что не может встать. Она слышала призывы, но не способна была открыть дверь.
Она протянула руку к врачу, тот осторожно прикоснулся к сияющим пальцам – сухая шершавая на ощупь ладонь старухи. Мир вокруг закружился с неимоверной силой, Федор Ильич почувствовал себя дурно, а поток усиливался. Сознание тщетно пыталось зацепиться за что-то знакомое среди круговерти образов, свободная рука шарила в поисках опоры, с силой вцепилась в плечо стоящего рядом шамана.
Врач почувствовал, как его обнимают за плечи, гладят по голове. Кружение затихало. Не надо осознавать все сразу. Знания раскроются сами, когда придет время. В противном случае, можно лишиться рассудка.
– А теперь – уходи, – Федор Ильич не сразу понял, что впервые слышит ее скрипучий старческий голос. – Спеши. Твой проводник теряет силу.
Врач взглянул на шамана – тот едва держался на ногах и еще поддерживал шатающегося товарища. Изуродованное давней болезнью лицо Прошки посерело.
– Спеши!
Свет, окружающий тело Золотой Бабы, стал меркнуть…
Федор Ильич увидел перед собой пылающий костер, услышал сухой треск и почувствовал дрожь земли. Он оглянулся – «иное» совсем угасло, фиолетовые жгуты, будто трухлявое дерево, ломались и с грохотом падали в яму. Олонхосуты молча наблюдали, как рушится ураса Золотой Бабы.
Рядом кто-то застонал. Тело шамана висело на длинном стальном пруте, один конец которого был воткнут в землю, другой торчал из спины Прошки.
– Прохор!
Федор Ильич присел, подставляя плечо, стал приподниматься, стараясь снять шамана. Замершая у окраины городка толпа дрогнула от крика, охотники поспешили на помощь «дохтору».
– Что же? Что же ты? – приговаривал врач, укладывая шамана на постеленную шкуру. – Нож! Дайте нож!
Испачканные кровью пальцы скользили, когда Федор Ильич пытался разрезать куртку Прошки, зажать рану.
Шаман пошевелился, взглянул на «дохтора» и улыбнулся.
– Хорошо… – прохрипел он. – Хорошо. Ты теперь златой… Ты теперь…
Шаман Прошка угасал на глазах. Видимо, в этот раз второпях промахнулся, зацепил кровяную жилу. Да и старая рана вдруг открылась.
Врач судорожно искал выход, пытаясь выудить из своей памяти приобретенные знания или – черт бы их побрал! – новые способности. Тщетно.
– Ну, давай же! Давай! – в отчаянье он колотил себя кулаком по лбу. – Самое время!
Прошка обмяк на руках охотников, голова откинулась.
Некоторое время Федор Ильич смотрел на него, еще не принимая утрату. А потом вдруг заревел, словно раненый медведь. Заревел так страшно, что охотники попятились, матери подняли на руки заплакавших детей, лица стариков побледнели от ужаса…
Иирээки Эхэ сорвал травинку, разжевал – то, что надо. Теперь если все смешать в определенных долях… Он засунул траву в сумку на поясе, повернул к городку.
Многие уехали, оставив после себя кострища и круги от урасов. Иные остались. Попали в лапы к Иирээки Эхэ – не вырваться. Запретил он больных перевозить, а на тех, кто выступил против, так посмотрел, что кровь в жилах застыла. Люди роптали поначалу, убить даже хотели Иирээки Эхэ – Безумного Медведя. Думали подкараулить спящим и воткнуть нож в самое сердце. Только с тех пор, как сгинула Золотая, как умер шаман Прошка, «дохтор Кранты» совсем не спит. Бродит по лагерю, поит больных отварами, компрессы и примочки ставит, а родственникам строго-настрого наказывает соблюдать «курс лечения».
Федор Ильич обошел больных и вернулся к яме, уселся у потухшего кострища. Пять темных камней, покрытых седым мхом, стояли полукругом, и не понять: были ли здесь древние олонхосуты или привиделось все? Врач закатал правый рукав, почесал предплечье – кожа под золотой «штукой» иногда нестерпимо чесалась. Она сама образовалась на руке на следующий день после…
Что это – Федор Ильич понятия не имел. Пока не имел. Каплевидное плоское украшение, покрытое красивым орнаментом с изумрудами и рубинами. Впрочем, врач сомневался, что это были настоящие камни. Да и какая разница. Целебные вещества в растениях он научился определять на вкус, интуитивно смешивал их меж собой, получая лекарства – первое умение от Золотой. А в перспективе хорошо бы превратить тело в «фабрику» для создания антител. Тогда можно было бы лечить собственной кровью.
Федор Ильич провел пальцами по «штуке», оглянулся.
– Здорово.
– Угу, – шаман кивнул, достал из мешочка на поясе трубку, закурил. – Хорош день, – выпустил струйку дыма в небо.
Федор Ильич улыбнулся:
– Хороший.
Сидит Иирээки Эхэ у ямы, с собой разговаривает. Люди уже привыкли. Главное, жены, мужья, дети на поправку пошли. Теперь стыдно, что убить врача хотели. Но Иирээки Эхэ – новый дух Срединного мира – зла не помнил…