Глава 8
Укрощение внушателей
Проснулась я ближе к полудню.
На улице наперебой пели птицы и мяукали коты, еще не достаточно напуганные вторым пришествием Вархара. И даже кузнечики стрекотали незатейливое стаккато.
В окно задувал легкий ветерок, принося прохладу и влажную свежесть.
Солнце на этом Перекрестье миров не жарило так беспощадно, как на нашем, по крайней мере, в первой половине дня.
И слава богу! Я и без того, едва расклеив тяжелые веки, долго привыкала к атаке розового цвета на глаза, не говоря уже о несчастном чувстве прекрасного. Такого шока оно давненько не испытывало, даже в родной Академии, даже от подарков Сласи.
Вчера днем квартира, похожая на домик для Барби, почему-то воспринималась немного спокойней. То ли чудачества Вархара отвлекли меня от окружения, то ли академические неприятности совершенно переключили внимание.
Но сейчас…
Вархар так и не смог отодрать от штанги, на которой крепился прикроватный балдахин, несколько пайеток, и они просто ослепляли. Облитые солнечными лучами, ограненные почти как алмазы, тюльпаны-светильники беспощадно рассыпали вокруг радужные блики.
Из-за цвета стен, пола и потолка казалось – очнулась внутри куска сахарной ваты. Медово-сладкая до липкости во рту отдушка усиливала впечатление.
– Ага-а-а! – донесся со стороны кухни жизнерадостный крик Вархара.
Я приподнялась на локтях. Скандр, похоже, давно встал, умылся и оделся в очередную зеленую футболку и брюки на размер больше. Зажимая в каждой руке по жареной бургузьей лапе, Вархар сдержанно похохатывал. Кажется, он с самого пробуждения наблюдал за моей реакцией на рафинированный гламур вокруг.
– Ну, что? Получила ни с чем не сравнимое наслаждение? – спросил скандр и изложил трагическую историю собственного пробуждения. – Ничего… Я тоже вначале орал, как будто очнулся в аду. Пришлось даже выпрыгнуть из окна. Ну, чтобы тебя не разбудить. Ты не проснулась. Но из соседних зданий почему-то повалили толпы студентов и преподов в ночнушках и пижамах таких бешеных цветов и с таким рисунком… Слов не хватает, чтобы описать этот пестро-милашечный беспредел! Узрев эту феерию красок, цветов и зверей, я заорал еще сильнее. Зато теперь я постиг, что такое истинный ужас! И эти нежные создания… Я про местных, а не про котят и медвежат на пижамках. Так вот, они метнулись назад, лепеча что-то про нападение орды варваров… Паника, суета! В общем, от потрясения я отходил минут десять. Мимо как раз носились медбратья со шприцами с успокоительным… Думал, ко мне, хотел сказать, что сотни шприцев маловато… Но они к этим убогим бегали… Потом внушатели побежали… Потом я немного утешился визгами этих… наколотых… приколотых, в смысле успокоенных. Умылся, поел, и как-то полегчало… Я тебе картошку запек и творожную запеканку сварганил. Заварил ромашково-мятный чай. Все, чтобы прийти в себя после этой сверкающе-розовой пыточной. В два часа у тебя лекция, у меня в четыре. Скажи, если хочешь вести вместе. В общем, жду…
Артист!
Вархар подмигнул, откусил ломоть мяса и скрылся в дверях кухни, давая мне простор для деятельности.
Выскользнув из постели, я «в темпе вальса» приняла душ, почистила зубы и распахнула гардероб, раздумывая, что бы такое надеть. Чтобы не шокировать Вархара и пощадить местных хотя бы до Карнавала.
Выбор пал на белую рубашку-стретч до середины бедра, с парой тонких полосок гофрированных складок вдоль линии пуговиц, и черные легинсы со стрелками. Немного подумав, я дополнила наряд узким черным пояском. Волосы собрала в высокий хвост и даже не стала скручивать в уже привычный «преподский» пучок.
Стоило показаться на кухне, Вархар метко зашвырнул в лакированное пластиковое ведро под окном кость бургуза, сверкнул глазами и объявил:
– Оленька! Ты у меня просто шикарна! И если хоть один внушатель покусится на мою женщину… – Он обгрыз вторую ногу, раскусил кость пополам, не заметив этого, швырнул ее в урну и оскалился. Людоеды племени мумбоюмбо без колебаний признали бы в нем сородича. – Я покушусь на них так, что внушать будет уже некому.
И скандр придвинул мне кресло. На столе появилась тарелка с запеченной картошкой. Внутри ароматных клубней пузырился расплавленный сыр, обильно посыпанный укропом с петрушкой. Вархар утверждал, что это его любимое походное блюдо «из зелени».
Румяная запеканка и алая чашка с ароматным чаем появились на столе следующими.
На вкус картошка была – ну просто пальчики оближешь. Впрочем, как всегда. Я успела привыкнуть к тому, что меня балуют. Вархар выглядел удивительно позитивно настроенным.
И утро сразу расцвело новыми красками.
Дерево за окном, сплошь покрытое бешено-розовыми цветочками, напоминало сакуру.
Комната и мебель оттенка, который мы с Алисой нарекли «вырви глаз», остатки блесток, намертво приклеенные к стенам, больше не воспринимались как изощренная пытка для глаз и надругательство над чувством прекрасного.
Медово-пряный запах отдушки напомнил о солнечном лете, ульях и васильковом поле.
Рядом со скандром я чувствовала себя прекрасно, куда бы мы ни приехали. И он, не теряя ни минуты, этим воспользовался.
В последний раз Вархар поднимал этот вопрос неделю назад или чуть меньше. И я никак не ожидала, что он так скоро вновь пойдет в атаку, поэтому от фразы: «Так ты уже решила, что пора сделать меня честным мужчиной и выйти за меня замуж? Или все еще хочешь, чтобы обо мне ходили дурные слухи?» – я захлебнулась чаем и закашлялась.
Вархар осторожно похлопал меня по спине. Надо отдать должное, мой варвар быстро научился обращаться с женщиной человеческих габаритов, намного меньших, чем габариты средней скандрины. При первом знакомстве каждая его попытка похлопать по спине заканчивалась тем, что я заваливалась вперед, как от удара садовой лопатой.
– Внезапный эффект от предложения руки и сердца, – удивился Вархар, пока я восстанавливала дыхание. Вдруг посерьезнел, взял мои ладони теплыми руками и внимательно вгляделся в лицо. В его глазах цвета спелой вишни непонимание смешалось с нетерпением, скулы заострились. – Ольга? В чем дело? Почему ты так реагируешь?
Голос скандра звучал тихо, проникновенно и немного нервно. Было странно видеть Вархара таким. Взволнованным, встревоженным, выжидающим. Даже перед смертельно опасными приключениями мой варвар фонтанировал оптимизмом и верой в победу. А сейчас… Плечи его окаменели, спина немного ссутулилась. Вархар помолчал, помедлил и снова очень тихо спросил:
– Так почему?
– Я-а-а…
Я и сама не знала, что ему ответить. Сердце екнуло, забилось где-то в горле, свинцовый воздух распирал грудь. Что меня удерживало? Не знаю. Мне было очень хорошо с Вархаром. Так, как ни с одним из прежних мужей. Хотя я любила их всем сердцем, дорожила и горевала о потере не один десяток лет.
Просто… просто казалось таким странным, неправдоподобным, что этот мужчина станет мне настоящим мужем. Внутри жил непонятный, иррациональный страх, такой нетипичный для меня нынешней – для отважной победительницы крипсов Малитани. Я боялась, что, завоюй меня Вархар полностью, «со всеми потрохами», как он выражался, наша идиллия рассыплется как карточный домик.
Вдруг он перестанет так заботиться, так поддерживать, так помогать по дому, в конце концов? Это ведь только в сказках принцессы не задумываются о том, как постирать белье или заправить постель. Кто из них с принцем первым примет ванну или чья очередь мыть посуду. В сказках есть кухарки, есть посудомойки, и ваннами заставлен весь дворец. А если на водные процедуры у принцессы нет времени, крестная фея превращает замарашку в блистательную красавицу.
И это очень далеко от настоящего быта, в который неизбежно окунала меня каждая свадьба.
Немедленно выяснялось, что мужчине позарез требуется свободное время для встреч с друзьями и свободное пространство, до отказа заваленное инструментами. Что я обязана отдаваться ему по первому требованию, а соблазнение, убеждение и прочие глупости остались за дверями загса.
Что мужчина не должен перерабатывать по дому. Нет, все мои мужья помогали по хозяйству. Кто-то стирал, кто-то убирал, кто-то готовил. Но стоило немного запустить дом из-за недомогания, встречи с подругами или по какой-то еще причине – сыпались досадные упреки. А уж про то, чего стоит вымыть за собой ванну или убрать новогоднюю елку раньше мая, вообще молчу.
Наша с Вархаром жизнь казалась нереальной, восхитительной, фантастической.
Без лишних просьб он готовил вкуснее профессионального повара, без малейших напоминаний грузил посуду в посудомойку с ловкостью жонглера.
Полы в академических общежитиях мыли уборщицы, забирали грязные вещи в стирку и приносили чистые. Убирали мы в квартире вместе со скандром. И все это происходило ненавязчиво, легко, почти играючи. Я чувствовала себя как принцесса. И очень не хотела снова примерить роль Золушки.
– Оля? – Вархар взял меня за плечи и осторожно погладил их большими пальцами. – В чем ты сомневаешься? Во мне? Или в семейной жизни?
Ну вот как он догадался? Вишневые глаза сияли пониманием, но скандр все равно ждал ответа, позволяя выговориться, освободиться от страхов.
– В быте, – выдохнула я.
– Ну, слава богу! Я уже невесть что подумал! Нельзя же так! Еще немного, и перед тобой оказался бы первый скандр с инфарктом! – затараторил Вархар, сгреб меня в объятия и усадил к себе на колени.
Я не сопротивлялась – сомлела в его руках. Стало тепло и спокойно без всяких слов. Но и слова Вархар мне тоже дал.
– Оленька, – произнес он очень мягко, убирая волосы с моего лица. – Я такой, какой есть. И ничего не изменится. Просто я собственник. И ты это прекрасно знаешь. Хочу представлять тебя как жену. Знать, что ты моя – вся, без остатка.
Я вгляделась в лицо своего варвара и почему-то поверила – от первого слова до последнего.
– Хорошо, закончим дела здесь и вернемся к вопросу? – предложила тихо, не в силах прервать зрительный контакт с Вархаром. Он привычно изогнул бровь и смешно насупился.
– Вернемся? Опять?
– Назначим дату свадьбы, – сдалась я. Сдаваться Вархару начинало входить у меня в привычку.
Улыбка скандра не пугала, а обжигала, как и взгляд, как и его руки. Но Вархар выпустил меня из объятий, придвинул чашку с чаем и немного сиплым голосом спросил:
– А теперь давай распланируем сегодняшний день?
Я кивнула, предлагая ему начать и потягивая чудесный напиток. Кажется, Вархар добавил туда еще и сушеные ягоды.
– Ты идешь на лекцию. А я отправлюсь к Эйдигеру. Возникла тут одна идейка. Что, если внушить тамошним шишкам подозрительность и страх? Вдруг кто-то себя да выдаст?
Я удивленно приподняла брови: «промывание мозга» – явно не метод Вархара. Вот сотрясение мозга… Скандр вновь уловил направление моих мыслей.
– Оленька, я выйду на арену попозже. Поговорю с каждым лично. Так я нужен тебе на лекции или нет?
– Я сама! – заявила как можно тверже.
Стыдно лектору с моим стажем и опытом брать на занятия телохранителя. На родной Земле я в поте лица пахала, пытаясь «сеять разумное, доброе, вечное» без малого четыре десятка лет. А месяц работы в Академии Войны и Мира вообще приравнивается к десяти годам преподавания вышивки крестиком в мужской колонии строгого режима.
Поймав мое настроение, Вархар нахмурился и покачал головой.
– Видишь ли, Оленька. Тут контингент особый. Могут что-то внушить. На меня не действует. А на тебя? Черт его знает.
Холодок прошелся по позвоночнику, опустился в желудок. Вдруг и правда внушат, что я курица или того хуже – дерево? И буду кудахтать, пока Вархар не раскроет заговор! Или полива требовать… Но отправляться на занятие под охраной жениха все равно выглядело как-то неспортивно. В конце концов, я учила даже скандров! А их тут боятся намного больше, чем внушения, что ты – чудо в перьях.
– Я сама! – настойчиво ответила Вархару. Скандр пожал плечами, вздохнул и изрек:
– Если что, их головы замечательно украсят наш шкаф! Намного лучше, чем те безумные птицы.
И впервые за проведенные в Академии Внушения и Наваждения часы я усомнилась, что Вархар шутит или издевается над местными. Уж слишком звенел металлом его голос, слишком выпятился упрямый подбородок. Кулаки скандра сжались так, что костяшки побелели.
Меня же переполняла благодарность. Вархар так обо мне переживал… Как никто другой за всю долгую жизнь индиго…
Я мягко погладила своего варвара по плечу и улыбнулась.
– Справлюсь! – произнесла уверенно.
Воодушевление наполнило тело силой, налило ауру энергией. Как обычно перед рискованным предприятием. Что ж! Новое испытание для Ольги. Одно из многих за последние месяцы. Вот только я уже не та слабая наивная Ольга, единственной целью которой было спасти сестру. Я могучая Малитани! Владею магией электричества, огня, магнетизма…
Нехорошее предчувствие резануло по нервам – словно тень громадной птицы пролетела над мышкой. Но я одернула себя, посмотрела на скандра, на потешную розово-ванильную кухню и облегченно улыбнулась.
Все будет хорошо. Сама не понимаю, почему вдруг струхнула.
Все будет хорошо.
– Что ж, – подытожил Вархар. – Зайду за тобой после лекции. Пообедаем, и пойду учить уму уму-разуму неразумных внушателей.
* * *
Местная кафедра физики встретила меня знакомой кутерьмой, суетой, грязными полами и разрисованными стенами.
Каким бы ни был вуз, кто бы там ни учился и ни преподавал, некоторые вещи не изменятся никогда.
Холл перед кафедрой физики предсказуемо был отделан в розовых тонах и напоминал дешевый дом терпимости. Стыки плит на стенах, полу и потолке едва угадывались – их зашлифовали и залили толстым-толстым слоем чего-то очень блестящего и прозрачного.
Стены казались вспененным океаном сверкающих волн – позолоченные завитушки ровными рядами спускались от потолка до пола. Наверное, чтобы негде было писать местным мастерам наскальной живописи.
На некоторых завитушках притаились знакомые фигурки птиц и купидонов. Обшитые кружевами, шелками и блестками, они сверкали, как светомузыка в ночном баре. Определить, из чего на самом деле сделаны статуэтки, не смог бы никто. Возможно, они были сшиты, как наша знаменитая баба – кстати, она так и взирала на Академию с высоты птичьего полета. Возможно – отлиты из металла или высечены из камня, а уже затем украшены тканью…
Выбитые символы стихий облепляли бронзовую дверь кафедры сплошняком.
На фоне этого необузданного гламура грязные лужи непонятного происхождения на полу, горы семечек и бумажек выглядели особенно дико.
Не говоря уже о надписях. Местные умельцы умудрились разрисовать завитушки так, что буквы на каждой отлично складывались в слова и фразы. Ничто не способно остановить студента на пути к самовыражению. Ни отсутствие свободного пространства, ни запреты, ни даже знаменитые внушения – хоть здешним способом, хоть вархаровским.
«Я внушил Ларингу, что он дурак. Но он дурак и не понял этого» – глубокомысленно сообщала одна из фиолетовых надписей.
«Если вам кажется, что вы забыли в аудитории нечто маленькое и незначительное – это могут быть ваши мозги» – раскинулась едва ли не на всю стену другая – ярко-оранжевая.
«Если вы идете на экзамен, не забудьте внушить себе, что знаете предмет» – советовал кто-то чуть ниже ярко-синим маркером.
Единственное, что отличало местных вандалов от наших, так это то, что они не портили ежеминутно проводку. Видимо, не хватало таланта закоротить так, чтобы электрики неделями искали неисправность, а потом неделями пытались ее устранить.
Четыре уборщицы-истлы с черной, как смоль, гривой и очень смуглой кожей почти синхронно пытались оттереть изречения на барельефах. Их приглушенно-зеленые робы стали просто отдыхом для моих измученных глаз и чувства меры. Оно тихо умирало где-то внутри и уже почти даже не жаловалось на вычурность интерьеров.
Коридор кафедры ничем не отличался от холла. Те же гладкие до невозможности стены, пол и потолок, те же барельефы.
И как тут народ не поскальзывается? Каток ведь, не иначе!
Словно отвечая на невысказанный вопрос, два студента-сальфа, в ярко-алом и бирюзовом костюмах, поскользнулись на лужице. Уборщица так тщательно отмывала надпись, что с тряпки натекло прилично воды.
Студенты резво полетели вперед.
Я видела такие пантомимы в родной Академии и ожидала сметенных напрочь уборщиц, оторванных статуэток, выбитых дверей и сокрушенной мебели. Если очень повезет, то пробитых стен, порванной проводки и очередных народных плясок на оголенном проводе. Но… местным учащимся до наших было еще расти и расти.
Сальфы почти синхронно замолотили руками по воздуху и выбили из рук уборщиц тряпки. Студенты грохнулись на пол, тряпки – на студентов и повисли на шеях ребят грязными, драными галстуками.
И всего делов-то. Кроме самолюбия и нарядов учащихся никто не пострадал. А как все начиналось!!! Да! Скукотища! Это тебе не наша Академия Войны и Мира. Не те масштабы «поскальзывания», что уж говорить об остальном!
Сновавшие мимо лекторы и учащиеся обратили на происшествие не больше внимания, чем скандр на удар дубиной по лбу. Мазнули взглядом по распластанным на полу подопечным и товарищам и засеменили дальше.
Аудиторию я нашла почти без усилий. На каждом кабинете красовалась круглая табличка с человеческую голову величиной.
Алые цифры на табличках, усыпанные стразами и косичками, читались не сразу. Но я уже имела небольшой опыт в дешифровке таких надписей.
Сразу вспомнились часы в столовой родной Академии – нечто стекающее со стены, вроде ходиков на картине Сальвадора Дали. После чисел на их циферблате, больше похожих на ажурные салфетки, на опознание местных я потратила не больше нескольких секунд.
Привычно дернув ручку бронзовой двери лекционной, я запоздало вспомнила про недавнее открытие. По сравнению с корпусами и мебелью родной Академии здешние оказались слишком уж хлипкими и ненадежными.
Ручка осталась в моей руке, дверь распахнулась, ударилась об стену и жалобно задребезжала.
Но я решила не переживать по этому поводу и стремительно вошла в аудиторию, на всякий случай спрятав бронзовый сувенир в карман.
Вот уж не думала, что меня еще можно чем-то удивить! Но внушателям это удалось в полной мере!
Поток, существ на двести, целиком состоял из истлов и сальфов. Все до единого люди-львы были выбриты начисто. Никаких бакенбард, никаких сползающих по шее грив, никаких «брежневских бровей».
Брови истлов удивленно приподнимались к вискам идеальными, неширокими полосками. Волосы, выбритые точно по кромке роста шевелюры сальфов, были собраны в аккуратные хвосты на затылке. Блестящие челки казались приглаженными парикмахерским утюжком.
Одевались студенты так ярко, что давали фору даже леплерам. Жгуче-красные, необузданно-голубые, приторно-розовые, огненно-оранжевые рубашки и брюки вызывали желание зажмуриться.
Сальфы сидели особняком и занимали все передние ряды. Истлы «спрятались» на галерке. По сравнению с нашими громилами-студентами той же расы они выглядели слишком тщедушными, женоподобными. Про скандров и мрагулов вообще молчу.
Одежда, расшитая кружевами и рюшами, золотые цепочки и браслеты на юношах, девушки, сплошь увешанные золотом и драгоценными камнями…
Студенткам в их экстремальных мини-юбках и ажурных топиках не хватало только кожаных перчаток и шеста… Так, для полноты образа…
На фоне всего этого шика и блеска я выглядела современным бомжом на балу у короля Людовика Четырнадцатого.
К такому же выводу, видимо, пришли и студенты. По рядам пробежались смешки, полетели записки и самолетики. На лицах мелькнули презрительно-высокомерные улыбки, горделиво вздернулись носы.
Забавные они, эти дети. Думают, что тот, кто мыслит иначе, чем принято в их круге общения, иначе одевается, иначе ведет себя – смешон и нелеп.
Ну что ж! Пора ставить все на свои места. Где наша не пропадала?
– А ну-ка, всем тихо! – распорядилась я поставленным командирским голосом.
На лицах студентов отразилось сильнейшее недоумение. Словно заезжий рыцарь слез с коня и, не снимая доспеха, запрыгал в танце «Маленьких лебедей». Как все запущено-то!
– Я ваш новый преподаватель – Ольга Зуброва. Приехала сюда по обмену из Академии Войны и Мира.
На третьем ряду кто-то нарочито громко прыснул. Шушуканье не прекратилось, напротив, стало похожим на шум урагана в ветвях деревьев.
Я даже не поняла, что случилось, как вдруг нагрянула тоска – безысходная, сильная. Захотелось убежать, уехать отсюда – куда глаза глядят.
Девицы-сальфы звонко хихикали, парни смеялись, как гиены. Истлы – и ребята и девушки – традиционно похохатывали, с примесью рычания.
Пространство вокруг наступало. Казалось, стены вот-вот раздавят меня, как некогда пыталась раздавить земляная яма. Прихлопнут, словно муху. Голова закружилась, перед глазами заплясали цветные кружочки. Сердце тяжело бухало в груди.
Я пошатнулась, попыталась схватиться хоть за что-нибудь. Но до лекторского стола из тошнотворно-розового дерева, как и вся мебель в аудитории, оставалось не меньше десяти шагов.
До трибуны – и того больше. Почему-то она высилась не ближе к дверям, как в знакомых мне вузах, а напротив, невдалеке от окна.
От ближайшей парты меня отделяло шагов пять-шесть. Но весь амфитеатр резко заходил ходуном, словно студенты плыли в корабле по бушующему океану.
Тяжелые шелковые шторы начали опасно раскачиваться. Казалось, вот-вот они обрушатся, накроют с головой, запутают, задушат.
Темно-бордовая доска только и ждет повода, чтобы сорваться со стены и на дикой скорости сбить с ног. А разноцветные маркеры – от ярко-желтого до пурпурного – подозрительно затихли, притаились на специальной золотистой пластиковой полочке, справа от доски. Не пройдет и секунды, как они выстрелят в глаза, в колени, в голову…
Шелковые шторы? Задушат? Доска? Собьет с ног? Маркеры выстрелят? Да что за бред? Даже на очередную страшилку из уст Метаниллы не тянет!
Чего уж говорить о шторме на студенческих рядах!
Наконец-то рассудок восстал против откровенно нелепых мыслей, которые, как ни странно, с головой накрывали паникой, ужасом, отчаянием.
Че-ерт!
Студенты! Внушатели! Это же они! Маленькие гаденыши!
Хихикающие лица скалились в мою сторону, больше не стесняясь выражать истинные эмоции. Учащиеся заговорили в полный голос и уже не только с соседями. Многие перегибались через парты, чтобы поведать нечто невероятно интересное товарищу, на два ряда впереди. Некоторые и вовсе, презрев хорошие манеры, бесцеремонно тыкали в меня пальцем и бросали соседям что-то язвительно-высокомерное.
Белокурая истла с острым носом и подбородком привстала, повернулась спиной и принялась что-то азартно рассказывать черноволосой сальфийке с верхнего ряда. Девушка настолько осмелела, что размахивала руками, позвякивая десятками золотых браслетов, трясла головой, отчего ее длинные сережки с рубинами раскачивались, как маятники. Подружка рассказчицы перегнулась через парту и слушала, разинув рот, почти задевая нижней губой край оранжевого кружева на вороте изумрудной блузки.
Этого еще не хватало! Ничего! Я и не с такими справлялась…
Магнитное поле! Вот что действует на чужие мозги гораздо лучше, чем внушение. Я ощутила его вокруг, внутри себя и в каждой точке пространства, пропустила сквозь каждую клетку тела, и оно зазвенело от прилива сил.
Эмоции схлынули, ушли, как вода в песок. Я не то чтобы выправилась – замаршировала к кафедре. На лицах студентов отразилось сначала недоумение, потом неверие собственным глазам, а затем… и сильный страх.
Ой… Этого я добиться не пыталась. Что ж… спишем на побочный эффект избавления от внушения. Только проявился он почему-то не у меня, а у потока. Но разве в этой Академии хоть что-то происходит так, как я привыкла?
Ребята сжались, как птенцы перед коршуном, затряслись – вот прямо затряслись словно от озноба.
Неужто так перепугались возмездия? Странно… и даже нелепо. Я – препод, к студенческим выходкам привычная. И если бы на каждую кнопку размером с ладонь отвечала той же монетой, медкорпус родной Академии переполнился бы за неделю!
Но студентам становилось все хуже и хуже. Лица их посерели, осунулись, глаза едва не вываливались из орбит, головы втянулись в плечи. Ребята озирались с таким ужасом, словно на них со всех сторон наступали полчища зомби. Или даже скандров.
Да что с ними такое?
Черт! Инфополе! О чем я только думаю?
Внушатели атакуют чужой мозг мощными потоками особой, только им подвластной энергии… Мое магнитное поле усилило ее в сотни раз и направило обратно, отразило, как зеркало…
Я в полной растерянности смотрела, как студенты прячутся под парты, пихаясь, ворча и не прекращая трястись. Нет, здешнее хулиганье, конечно, заслужило несколько минут незабываемого страха. Но молодежь есть молодежь. Получили свою порцию острых ощущений – и хватит с них.
Что же делать?
Ненадолго мной овладела паника. Настоящая, не имеющая ничего общего с местной промывкой мозгов. Но я снова напомнила себе о том, как бежали с поля битвы крипсы, как визжали: «Малитани! Малитани!» Тогда я чувствовала себя почти всемогущей – отважной, мощной, непобедимой.
Воодушевление поднялось изнутри, вернуло уверенность в собственных силах. Я непроизвольно развела плечи и призвала магнитное поле – так, как хозяин призывает послушного пса. Попыталась вычистить из голов студентов энергию внушения. Складывалось ощущение, словно накрываю амфитеатр водяной лавиной, и та хлещет по сетке из толстой пластмассы. Бурный поток рассыпается на десятки, сотни тугих струй, стремится уничтожить преграду. Та дрожит, поддается, выгибается и, наконец, ломается на сотни осколков. Вода уносит обрывки препятствия далеко-далеко, чтобы даже памяти о них не осталось.
«Она снимает внушение?» – «Она внушает?» – «Она же не может?» – «Она крутая-я!»
Недоверчивые, восхищенные шепотки откуда-то с верхних рядов прервало шиканье с передних.
Студенты медленно приходили в себя. Выбирались из-под парт, выпрямляли спины, расправляли плечи. Лица ребят изменились до неузнаваемости. Теперь на них отражалось уважение, готовность слушать и слушаться.
Ну, вот и ладушки.
Я обвела амфитеатр внимательным взглядом, выдерживая театральную паузу.
Студенты совсем притихли, даже не шевелились – вытянулись по струнке, по-школьному сложили руки на партах и ждали. По аудитории поплыла потрясенная тишина.
– Ну, что ж, – как можно более ровным, расслабленным тоном произнесла я. – Мы неудачно начали. С покушения на рассудок лектора и попытки перенести занятие в комнату ужасов.
Студенты слегка задергались. Нервно хихикнула с центра четвертого ряда рыжая сальфийка с бриллиантовой сережкой в носу. Но тут же опомнилась, осеклась и умолкла. Черногривый кудрявый истл с шестого ряда принялся беспокойно крутить между пальцами оранжевую ручку. Та выскользнула, неспешно прокатилась по парте и со звоном упала на пол. Хозяин беглого пишущего прибора встревоженно сглотнул и замер, как статуя.
Больше на амфитеатре никто не дергался. Меня изучали сотни опасливых взглядов. На вытянутых лицах студентов читался неподдельный испуг.
Я дала ребятам время свыкнуться с мыслью о собственной ничтожности по сравнению с мощью Малитани и по-доброму усмехнулась. Группа расслабленно засмеялась.
– Но покушение не удалось. Поэтому продолжим занятие, – перешла я на спокойный, размеренный лекторский тон. – А теперь мне нужен староста, список потока и все ваше внимание…
