Мои родители

Отец мой, Милутин Тесла, в юности хотел быть военным по примеру своего отца. Как и всем мальчикам ему нравилась военная форма и прочие военные атрибуты. Но в офицерской школе он быстро познакомился с изнанкой военной службы и задумался о правильности своего выбора. Решиться уйти из школы ему было трудно, он боялся разочаровать моего деда Николу, обладавшего весьма строгим, если не сказать – свирепым, характером. Дед и представить не мог, что сыновья – отец и его брат Иосип – не пойдут по его стопам. Точно так же спустя много лет мой отец считал, что я непременно должен стать священником. Отцу помог случай. Один из его товарищей был несправедливо обвинен в воровстве. Отец, имевший обостренное чувство справедливости, вступился за товарища и надерзил начальству так сильно, что его собрались выгнать, но не успели – отец сам покинул школу и поступил в семинарию.

Отец очень много читал. Знания его были поистине энциклопедическими. Не было, кажется, области, в которой он не был бы сведущ. Хорошая память позволяла ему запоминать раз прочитанное навсегда. От отца я унаследовал его память и жажду к знаниям, а живость ума получил от матери. Моя мать Джука сильно уступала в знаниях своему мужу, но в том, что касалось живости ума, превосходила его во много раз. Она постоянно что-то придумывала, то очередное приспособление для печи, то для прялки, то для ткацкого станка. Если ее спрашивали, как она это делает, мать отвечала: «Не знаю, само в голову пришло». Она так и не выучилась грамоте, несмотря на то что была дочерью священника. Мой дед по матери, Никола Мандич (оба моих деда носили это имя и меня назвали в их честь), был странным человеком и настоящим домашним тираном. Мандичи жили в Грачаце, где был сербский православный приход, но не было сербской школы. Если чья и была в том вина, так это моего деда, потому что ему первому следовало добиваться открытия школы. Но он этого не делал и также не желал, чтобы его дети ходили в немецкую школу. Самостоятельно обучать детей по примеру других образованных людей он тоже не желал. В результате сыновья его все-таки учились в немецкой школе, поскольку мужчине нельзя без грамоты, а дочери не учились нигде. Мать мало рассказывала о своем отце. Я больше знаю о нем со слов младшего брата матери владыки Николая, митрополита дабробосанского и зворникского (до пострига его звали Петром). В доме деда всем, кроме него, жилось несладко, поэтому мать, не раздумывая, согласилась выйти замуж за моего отца, несмотря на то что совершенно его не знала. В отличие от хорватов у сербов всегда было принято спрашивать согласия девушки на брак, и большинство браков заключались если не по любви, то, во всяком случае, по взаимной приязни.

Несмотря на отсутствие какого-либо образования, мать была единственным человеком в нашей семье, который интересовался моими изобретениями. Она не просто интересовалась, как интересуется делами сына любая мать, но и пыталась вникать в их суть. В каждом письме домой я описывал для матери то, чем я сейчас занимаюсь, стараясь делать это как можно проще. Сестра Марица, через которую мы общались, смеялась надо мной, потому что о своих делах я писал несколько строчек, а о проблемах, над которыми работал, мог написать несколько листов. Не раз во время составления очередного отчета для матери меня посещали ценные мысли. Казалось, что это мать издалека благословляет меня.

Мать моя была человеком невероятной, безграничной доброты. Матерей положено идеализировать, но я пишу чистую правду. О ее доброте ходило столько же легенд, сколько и о ее изобретательских талантах. Она научила меня, что жить надо не для себя, а для людей, и я безгранично благодарен ей за это. Если бы я жил только для себя, то сейчас – одинокий, восьмидесятилетний, вдали от родины – чувствовал бы себя несчастным. У меня было бы такое ощущение, что жизнь моя не задалась, прошла напрасно. Но я счастлив, несмотря на то что я одинок, стар и не имею своего дома. Надеюсь, что написанное мною станут читать не только мои соотечественники, поэтому поясню, что такое для серба иметь свой дом. Здесь в Америке многие не имеют своего дома и, подобно мне, арендуют жилье, не видя в этом ничего постыдного. Для серба же не иметь своего дома означает не иметь ничего. У серба непременно должен быть свой дом, домашний очаг и большая семья. Иначе не только окружающие, но и сам себя уважать не будешь. Но меня не огорчает отсутствие дома. Я горжусь тем, что я сделал для людей, и потому на душе у меня спокойно. Я знаю, что живу не зря, и хочу только одного – успеть прожить столько, чтобы успеть реализовать все нереализованные планы. Обидно было бы умереть, не доведя начатого до конца.

Когда отец настаивал на том, чтобы я стал священником, мать говорила ему: «Оставь Никицу в покое, дай ему подумать и самому выбрать свой путь». Мать любила меня, она любила всех своих детей, а отец любил только старшего брата Дане, первенца, на которого возлагались большие надежды. При жизни Дане отец почти не обращал на меня внимания, а после его гибели начал сравнивать меня с ним, и эти сравнения всегда были не в мою пользу. Мне шел шестой год, я потерял брата, который был для меня примером, которого я искренне любил. Я нуждался в утешении, но вместо этого каждый день слышал: «Эх, твой брат так бы не сделал!» или «Эх, твой брат в твои годы делал это лучше!» Каждый упрек усиливал мои страдания, но отец не замечал этого или не хотел замечать. Я изо всех сил старался доказать отцу, что я ничем не хуже Дане, но мне так и не удалось этого сделать. Невозможно соперничать с покойником. Пока я был младше Дане, отец говорил, что я делаю все хуже, чем брат, когда же я стал старше, то стал слышать: «Был бы Дане жив, так сделал бы это лучше». Священником мне полагалось стать вместо брата. Изначально отец хотел, чтобы в семинарии учился Дане, а не я. Ужасно, когда твой жизненный путь определяет кто-то другой, пусть даже и твой родной отец. Каждый человек создан для того, чтобы прожить свою жизнь. Представляю, каким бы я был священником, если бы подчинился воле отца – худшим из худших. И я бы ни за что не дожил бы до своего нынешнего возраста, потому что жизненную энергию мне дает занятие любимым делом. Когда я был моложе, то мог работать сутками напролет, мог не спать, не отдыхать и не есть по трое суток, но не чувствовал себя уставшим. Когда делаешь то, что хочешь делать, работа приносит радость. Силы не убавляются, а наоборот – прибывают. С возрастом, конечно, все меняется в худшую сторону, но и сейчас мне достаточно двухчасового сна, чтобы полностью восстановить свои силы.

Мои отношения с отцом стали такими, какими должны были быть отношения между отцом и сыном, лишь незадолго до его кончины. Отец чувствовал, что скоро умрет, и это сильно его изменило. Перед лицом вечности суетное уходит прочь, а вперед выступает то, что дороже всего – любовь. Между нами состоялся долгий откровенный разговор. Казалось, что начинали его одни люди, а закончили другие, так он изменил нас обоих, так он на нас повлиял.

Отец сильно переживал из-за того, что я избрал своим уделом безбрачие. Один сын погиб, а другой избегает женщин и не собирается жениться совсем. Некому продолжить наш славный род. Что ж, получается так, что некому. Меня, в отличие от отца, вопросы продолжения рода не беспокоят. Эта сфера жизни меня не интересует совершенно. Пожалуй, надо рассказать, почему так случилось. Все тайное порождает догадки – разного рода вымышленные слухи. Чего мне только не приписывали из-за того, что я сторонюсь женщин – содомию, склонность к изощренным видам разврата и т. д. На самом же деле после тяжелой и весьма продолжительной (9 месяцев) болезни, которую я перенес на пороге своего восемнадцатилетия, женщины перестали меня волновать. Я на всю жизнь остался девственником и считаю, что в моем случае это к лучшему. Я сэкономил очень много времени и очень много энергии для научных исследований. Наука – вот моя первая, главная и единственная любовь. Другой мне не надо.