Роберт Лейн и Соломон Вайль
Шпионаж в Соединенных Штатах встречается повсеместно. Здесь все шпионят за всеми. У Эдисона повсюду были свои шпионы, и многие из тех, кто работал на него, работали еще на кого-то – на его конкурентов, на репортеров, на людей, которые хотели вложить деньги в изобретения. Изобретения давали очень хорошую прибыль, сравнимую с той, что дает игра на бирже, но в отличие от игры изобретения были надежным делом. Время от времени со мной знакомились люди, которые называли себя «финансистами». На деле они таковыми не были. Просто имели некоторую сумму денег и искали изобретателя для создания компании с ним на паях. Мелким дельцам не было смысла сотрудничать с такими акулами, как Эдисон. Эдисон ворочал сотнями тысяч и забирал себе львиную долю прибылей. Вот они и искали кого помельче.
Среди десятка «финансистов», с которыми я успел познакомиться, был всего один человек, вызвавший у меня симпатию. Его звали Роберт Лейн. Я сразу же отметил, что у него умный живой взгляд. При знакомстве я первым делом смотрю в глаза человеку. Также мне понравились манеры Лейна. Я до сих пор, прожив в Соединенных Штатах более полувека, не могу привыкнуть к тому, что незнакомых людей можно запросто хлопать по плечам, что ноги можно задрать на стол, что можно ковырять в зубах на людях, да еще и ногтем мизинца, и сплевывать где захочется. Лейн же по американским меркам держался как аристократ, а по европейским как нормальный, воспитанный человек.
Уйдя от Эдисона, я пришел в контору Лейна и сказал, что готов с ним сотрудничать. У меня к тому времени уже появилась кое-какая репутация, поэтому Лейн тут же познакомил меня со своим партнером Соломономом Вайлем. Лейн немного разбирался в электротехнике, а Вайль был своим человеком в финансовых кругах и мог достать большие деньги для солидного дела. Они так почтительно обращались со мной, что я сразу же выложил им все мои сокровенные планы, в первую очередь – касающиеся создания электрической машины переменного тока. Я убеждал их, что переменный ток принесет по пятьдесят долларов на каждый вложенный доллар, причем убеждал не голословно, а на основе расчетов, пускай и общих, приблизительных. Я человек осторожный. Когда считаю расходы, то округляю итог в большую сторону, когда считаю доходы, то в меньшую. «Мы будем монополистами! – горячился я. – Мы совершим революцию в электротехнике! Деньги потекут к нам рекой!» Мои новые компаньоны мне не поверили. Их идеалом был Эдисон, а Эдисон и слышать не хотел о переменном токе. Проклятые стереотипы, этот вечный тормоз прогресса!
Мне было сказано, что никто не даст нам ни цента на машины переменного тока, а вот на разработку дуговых ламп для уличного освещения можно без проблем получить деньги. «Поймите, что у вас пока еще нет имени, – сказал мне Лейн. – Под вас никто не даст денег. Деньги дадут только под перспективный проект». «Он прав! – подумал я, нисколько не обидевшись на правду. – Начнем с ламп. Я сделаю себе имя на лампах, а затем начну делать машины переменного тока».
Так была основана «Тесла электрик лайт энд мануфактуринг компани». Я стал независимым (так мне тогда казалось) совладельцем собственного дела. Довольно скоро я изобрел бесшумную дуговую лампу, которая сразу же стала применяться для освещения улиц. Я был счастлив. Я жил в замечательных условиях – у меня был небольшой собственный дом, занимался любимым делом и ни от кого не зависел. «Мои дела пошли в гору, – писал я матери. – Наконец-то у меня все хорошо!»
Эдисон знал о моих успехах. Иногда я встречал на улице или в парке кого-то из его сотрудников и перебрасывался с ними парой слов. У меня было такое чувство, будто я утер нос Эдисону.
На первых порах Лейн и Вайль казались партнерами, о которых можно только мечтать – честными, порядочными, надежными. Точнее, казался один Лейн, поскольку Вайля я почти не видел. Лейн интересовался ходом работ, ему я отчитывался и от него получал сведения о состоянии наших дел. Работал я сразу по нескольким направлениям – занимался лампами, переменным током и проблемой передачи электрической энергии на расстояние. Освобожденный от всех прочих забот, я работал как одержимый. Впрочем, это мой обычный стиль работы, иначе я и не умею. Но когда меня совсем ничего не отвлекает, я работаю продуктивнее обычного. С самого начала работ я установил приоритетом длительную бесперебойную работу своего изобретения. На первых порах у Эдисона я занимался заменой ламп и прекрасно представлял себе, какую выгоду может принести по-настоящему надежная лампа. Мне очень нравилось, что Лейн не торопил меня. Я привык работать столько времени, сколько нужно. Я не тороплюсь, но зато мне не приходится краснеть за свою работу.
Мое впечатление о Лейне существенно испортилось после того, как он предложил мне «порыться в чужих патентах». Оказывается, что и у него был свой человек в патентном бюро. Я возмущенно отказался, сказав, что привык читать статьи в научных журналах, а не патентную документацию. Мне стоило насторожиться еще в тот момент, но я предпочел объяснить случившееся не беспринципностью Лейна, а американской манерой вести дела. О, как же я ошибался! Фразой «здесь все так делают» можно оправдать любую низость. Нет, порядочный человек даже среди подлецов остается порядочным.
В феврале 1886 года работа над созданием лампы была закончена. Получив несколько образцов, Вайль начал заключать контракты, а мы с Лейном занялись организацией производства. Меня сильно поразил американский подход к делу. Я представлял себе следующим образом: мы организуем производство, производим некоторое количество ламп, кладем их на склад и только тогда начинаем предлагать их покупателям. Оказалось, что я ошибался. В Соединенных Штатах принято торговать воздухом, продавая то, чего еще нет. «Нельзя терять время, потому что время – это деньги, – объяснил мне Лейн. – Пока дойдет дело до контрактов, мы успеем наделать достаточно ламп». Так оно и вышло. Моя лампа хорошо зарекомендовала себя. Мы строили планы покорения всего штата Нью-Джерси. Я решил, что пора вернуться к серьезной работе над машиной переменного тока, и сказал об этом своим партнерам. Нам уже не нужны были кредиты, нам хватило бы тех денег, которые мы получали за лампы.
Лейн с Вайлем снова начали возражать. Им моя идея казалась неперспективной. Когда я понял, что убедить их мне не удастся, то сказал, что буду вести работу на собственные средства и попросил выплачивать мне мою долю – треть от общей прибыли компании.
Будучи человеком, совершенно неискушенным в юридическом крючкотворстве, и полностью доверяя моим компаньонам, я не очень-то вчитывался в документы, которые подписывал при основании компании. К тому же многое в документах было изложено специфическим языком юристов, который для меня так же непонятен, как арабский или японский языки. Пункт, в котором было сказано, что на собрании учредителей компании можно голосованием вводить или выводить кого-то, не вызвал у меня никаких подозрений и не вызвал до тех пор, пока я не был выставлен из компании с пачкой ничего не стоящих бумажек на руках. С точки зрения закона все было обстряпано правильно. Ввиду непримиримых разногласий между учредителями, двое из них большинством голосов (два против одного) выставили третьего, выплатив ему причитающуюся долю акциями. Акции же годились лишь на то, чтобы оклеивать ими стены, потому что ничего не стоили. Мои компаньоны давно задумали избавиться от меня и только ждали повода, который я им дал. Для продажи и установки ламп по предложению Вайля была создана новая компания. Лейн с Вайлем объясняли мне целесообразность такого шага, но я понял лишь то, что так надо, и согласился. Мои партнеры не лезли в изобретательский процесс, а я не лез в то, как они вели дела, считая, что каждый должен заниматься своим делом, тем, что он умеет. В результате новая компания получила часть прав от старой и все это было настолько запутано, что все осталось моим негодяям-компаньонам, а я получил только акции, которые ничего не стоили. У меня снова не было ни гроша. Я не имел никаких сбережений, потому что как компаньон не получал зарплаты, а всю прибыль мы вкладывали в развитие дела. Мне нечем было платить за дом. Я оказался на улице. Нищий и бездомный Тесла, один в чужой стране.
Еще один циничный обман едва не сломил меня. «Что же получается? – горько думал я. – Неужели никому вообще нельзя верить? Что делать? Основать новую компанию с новыми прохиндеями?» Я находился в состоянии глубочайшей депрессии, можно сказать, что на грани самоубийства. Только мысли о матери, которая тогда еще была жива, удерживала меня от того, чтобы всерьез думать об уходе из жизни. Но черные мысли о том, как можно жить в этом мире, полном подлости и обмана, и зачем в нем жить, преследовали меня постоянно. Я не понимал, что мне делать. Искать очередных «финансистов» не хотелось, да и вряд ли кого удалось бы мне найти в тот момент. Единственным выходом было бы устроиться на работу. Я начал поиски. Мне казалось, что уж я-то, с моей репутацией, найду приличную достойную работу без особого труда. Многого я не желал. Мои потребности всегда оставались скромными, и я считал себя чуть ли не аскетом. Но, как оказалось, до осени 1886 года я и понятия не имел о том, что такое подлинный аскетизм.
